Алёша допел и открыл глаза. Над головой крупными каплями сверкали звёзды. Точно так же, как тогда – в Залесской. Рукоплескала толпа, с каждым хлопком и выкриком отдавая частицу своих эмоций. Воздух был наэлектризован энергией людей вокруг – она пьянила, приручала к себе сильнее наркотика. Её хотелось ещё и ещё. Но Алёша поклонился и обернулся к своим: лимит его песен завершён, теперь очередь Дарта. Тот уже доставал из кофра гитару. Кэт подошла, как обычно, и приобняла Алёшу за талию:

– Пойдём-ка, покурим-ка. – И лукаво заметила: – Слышь, а ты снова победишь. Я пыталась посчитать, сколько народа набежало, когда ты распелся, но сбилась: точно больше сотни. Прикинь? Дарт губы кусает – боится, ему опять проставляться.

– Ты мне льстишь.

– Нет, правда! – кокетливо улыбнулась Кэт: – А я знаю, почему на тебя народ прёт… Праведный грешник. Это так сексуально! Ты как-нибудь ещё шрамы на спине покажи – сочиним легенду, что ты – ангел, которому крылья обрезали. Будь спок, поверят! Девочки любят сказки… А то всё про вампиров да про вампиров… А мы им ангела – нате вам! – Довольная идеей Кэт чмокнула Алёшу в губы.

– Выдумщица, – засмеялся он и взял из её рук недокуренную самокрутку. – Вон из кафе в Туапсе меня попёрли. Даже заработать не успел.

– Нет, ну ты имей совесть, – расхохоталась Кэт. – Врезал владельцу и жалуется.

– Ага, сейчас я ещё шансон буду петь на заказ! «Владимирский централ, ветер северный…» – хмыкнул Алёша. – Он, кстати, сам нарвался со своей распальцовкой… Может, и спел бы, если бы по-человечески попросил.

– Не-е, сорри. Ты для таких заведений неформат, характер у тебя неформат, и вообще ты сплошной неформат, – безапелляционно заявила Кэт.

– Лёшка, ты что с народом делаешь? – перебила её всклокоченная Лиса. Она вынырнула из толпы, прижимая к груди шляпу.

– А что? – не понял Алёша.

– Да меня сейчас какая-то девка рыжая с ног сбила, – пыхтела Лиса. – Бежит от тебя, как от чёрта, ревёт. Вроде ты ничего жалостливого не пел…

– Фанатка, – хихикнула Кэт и шутливо ткнула Алёшу в бок. – Внимание: Ангеломания начинается!

Но Алёша схватил Лису за плечи:

– Рыжая? Где?! Где она тебя сбила?!

– Да не тряси меня! Я что – дерево? Вон там, возле столба, – махнула рукой Лиса.

Забыв о Кэт, Алёша бросился к фонарному столбу, вглядываясь в лица и фигуры. Маша?! В Анапе?! Он метался из стороны в сторону, пока не наткнулся у парка на тумбу, оклеенную афишами. Готические белые буквы выделялись на чёрном фоне – «Годдесс». Алёшу словно ударило электрическим током – у них гастроли! Маша всё-таки была здесь!

Он нашёл на плакате время и дату – увы, концерт закончился.

Безумно, отчаянно захотелось обнять Машу, уткнуться носом в сладко пахнущие рыжие локоны, услышать колокольчиковый смех. По спине пробежали мурашки. Маша может быть где-то совсем рядом. Но вдруг издевательски-насмешливый внутренний голос спросил: «И что ты ей скажешь? Что ты крутой? Певец-бродяга? Да она снова посмеётся тебе в лицо, кретин!» Алёшу пробил пот. Внутренний голос мрачного циника продолжал ковырять гвоздём душу: «Она уже наверняка не одна! Счастлива наконец без инвалида-маньяка».

Алёше вспомнились увиденные в Сети оргии «вип-вечеринок», представилось Машино тело в чужих, грубых руках. Злая ревность и неистовое желание скрутились в ком в животе, распустились жалящим цветком колючей проволоки в горле, запульсировали толчками густеющей крови в висках. Физическая боль была легче душевной. Проще. Понятнее.

Алёша мотнул головой, стиснув зубы, – нельзя поддаваться ревности, выпускать на свободу этого демона, что затягивает всё и вся в залитый чёрным дождём мир без любви. Алёша громко выдохнул и стукнул кулаком себя по бедру: «Стоп! Нет! Всё не так! Может быть, это была совсем не она. Мало ли рыжих… И ты обещал ей, кретин, помнишь? Никакой ревности. Никогда!»

«А если это она? Почему она плакала? Неужели я снова её чем-то обидел? Или кто-то ещё?» Вспомнились горячие слёзы Болтушки, капающие на лицо. Тогда они, как живая вода, заставили его вернуться к жизни. «Машенька, Маша», – колотилось сердце, но ответов не давало. Постояв ещё немного, Алёша нежно коснулся афиши и побрёл обратно, припадая на одну ногу.

На набережной ребята жгли на всю катушку – Дарт был готов съесть микрофон, распевая хулиганскую песню собственного сочинения. При этом он ещё умудрялся изображать Ричи Самбору, безжалостно лажая на соло-гитаре. Шаман с упоением колотил по барабанам. Один лишь Майк, влюблённый в собственную басуху, не позволял себе ошибаться в нотах. Радостная какофония звучала залихватски. Молодёжь вокруг плясала рок-н-ролл, подбрасывая в воздух сланцы и раскручивая над головами внезапно лишние предметы одежды. Кэт и Лиса тоже весело прыгали и подпевали давно выученные слова.

«Клёвые. Люблю их!» – улыбнулся Алёша и отошёл к перилам парапета. Облокотившись о прогретый за день камень, он закурил, подставляя лицо солёному бризу и рассматривая далёкие огоньки в чёрной глади моря. Низкий голос за спиной прозвучал внезапно:

– Похоже, шторма не будет…

Алёша обернулся. Рядом стоял незнакомый мужчина лет сорока с квадратным лицом, в белых брюках и шведке, изысканный и лощёный, как только что прибывший с Уимблдона дэнди. Золотая оправа очков поблёскивала в свете фонарей.

– Может быть, – пожал плечами Алёша и снова стал смотреть вдаль. Между пальцев дымилась самокрутка.

– Я за тобой уже несколько дней наблюдаю… – заметил незнакомец.

– Я не гей, – грубо перебил Алёша.

Очкастый расхохотался:

– Не волнуйся, не по твою честь… – И добавил, кивая на самокрутку: – Дрянь эту выброси.

– С чего бы?

– Голос испортишь.

Алёша бычок не бросил и сказал с вызовом:

– Я сам решу, что мне делать.

– Норовистый парень, – улыбнулся незнакомец. – Это хорошо. На бесхарактерных публика не реагирует. А на тебя пока небольшие толпы, но собираются. Значит, нравишься. Давно поёшь?

– С ребятами?

– Ребята меня не интересуют. Я про тебя спрашиваю.

– Давно. Но вот так перед народом третий месяц только.

– Ясно, – довольно кивнул незнакомец. – Учился вокалу где-нибудь?

– Нет, – мотнул головой Алёша. – Сам.

– У тебя талант, – сказал очкастый.

– Я знаю.

– Думаю, уличная сцена для тебя маловата, – серьёзно произнёс незнакомец. – Пора выбираться из детских штанишек. Слышал про конкурс «V-персона»?

– Нет.

– В Интернете прошлый сезон посмотришь, – безапелляционно скомандовал очкастый и продолжил: – Значит, так. Мне одного таланта и гонора мало. Я должен посмотреть, как ты умеешь работать. Приезжай на кастинг. Через неделю будет в Москве. Пройдёшь его, а ещё лучше победишь в конкурсе, тогда и поговорим снова. Вот моя визитка.

Алёша взял из наманикюренных пальцев картонный прямоугольник малахитового цвета, белые буквы на котором гласили: Игорь Вениаминович Штальманн, музыкальный продюсер.

– Угу, – оторопел Алёша.

– Надеюсь, ты всё понял и примешь верное решение, – пристально взглянул на него продюсер и, бросив короткое «До встречи!», ушёл по набережной.

Алёша крутил в руках визитку, не понимая ещё, как отнестись к настырному предложению.

– Кто это был? – полюбопытствовала Кэт, обвивая плечи Алёши руками.

Он протянул ей визитку.

– Фига се! – взвизгнула Кэт. – Вот это да!

– Ты его знаешь?

– Во балда! – мягко стукнула его по лбу Кэт. – Меньше надо было по монастырям шастать. Это же Штальманн! Шталь-манн. Да у него целая империя в шоу-бизнесе.

– Круто…

– Он, кстати, Далана раскрутил.

– Ах, Далана? – криво улыбнулся Алёша. – Тогда мне с ним не по пути.

– Совсем обкурился? – возмутилась Кэт. – Что он тебе предложил?

– В каком-то конкурсе поучаствовать. Сказал, если выиграю, будет дальше разговаривать. Наглый такой.

– Были бы у тебя такие бабки, ты бы тоже был наглым, – вытянула губы Кэт.

– Вряд ли.

Мысли о конкурсе не давали Алёше покоя. «Возможно, это тот самый шанс?» – крутилось в голове, когда Алёша помогал складывать аппаратуру в фургон, пока они ехали за город, к привычному месту ночёвки. Думал он об этом и у костра, похлёбывая из кружки чай. Августовская ночь была ласковой, спокойной. Странно, что продюсер заговорил о шторме. Алёша оторвал зубами кусок свежего батона и поднял голову: Дарт и Майк веселились, бегая по пляжу с мячом и поднимая пятками песок. Почёсывая всклокоченные красные волосы, Лиса соображала, как приготовить наловленных ими рапанов. Шаман возился под капотом фургона, а Кэт, как всегда, исчезла и вернётся, когда захочет.

Рядом у палаток тусили такие же, как они, «дикари». Человек десять разношёрстной молодёжи присоединились к спонтанному лагерю за городом в июле, перебравшись из Утришских лагун, где возникли проблемы с питьевой водой. Бродячие рокеры успели поколесить по побережью и вернуться, а эти поклонники «экологически чистого отдыха» продолжали кайфовать у моря, по максимуму открещиваясь от устоев цивилизации. Даже уехав с излюбленного обиталища нудистов, расставаться с привычками дети природы не собирались. Не особо стесняясь и пугая случайно забредших на этот пляж дачников, они забегали нагишом в море и загорали в чем мать родила.

Сначала девчонки хихикали при виде далеко не привлекательных прелестей некоторых экологов, а парни обсуждали с гоготом, насколько хороши экологини. И все скопом веселились над Алёшиным смущением – на весь пляж раздавалось их дружное ржание, когда он, краснея, не знал, куда прятать глаза. Однако человек привыкает ко всему, и к чужой естественности тоже. Потому музыканты, по примеру соседей, перестали обременять себя плавками и купальниками хотя бы на время заплывов.

Именно в одну из таких ночей, когда все бесились нагишом, Кэт подошла к Алёше. Свет от костра отбрасывал оранжевые блики на её загорелое тело. Она улыбнулась загадочно и, не говоря ни слова, горячим, влажным ртом обхватила Алёшины губы. Всё произошло само собой. Быстро и сумасшедше. Совсем не так, как с Машей. Алёша и Кэт не стали парой: ни одному из них это было не нужно.

Доев батон, Алёша сбросил с себя одежду и вошёл в воду. Ежедневно он плавал подолгу, помня, что стоит мышцам ослабнуть, вернутся боли и ходить будет совсем сложно. И сейчас-то было нелегко. Страх снова стать немощным дисциплинировал лучше любого тренера. Ребята уже не удивлялись его тренировкам, рюкзаку, набитому кирпичами – «для сильной спины», неизменной трезвости и утренним молитвам. Кличка «Праведник» приклеилась к Алёше накрепко. За лето, проведённое у моря, на теле Алёши схватился загар, и уродливые большие шрамы забелели ещё ярче, вызывая молчаливую оторопь у тех, кто их видел впервые.

Несмотря на шутки и приколы, без которых жить не могли его новые друзья, эти бесшабашные обалдуи уважали Алёшу за упорство и опыт, которого хватило бы на них скопом. Нередко, пока остальные стояли на головах, Алёша и двадцатипятилетний Шаман философствовали у костра и решали, что делать дальше. На правах старших.

Заплыв далеко, Алёша обернулся на берег. Далеко-далеко виднелись пятнышки костров. Алёша вдохнул полной грудью. Тело таяло в солёных волнах – таких тёплых, что, казалось, границ между кожей и тёмной водой не существует. Он лёг на спину и просто смотрел в небо.

Чувство свободы вдохновляло, оно было совсем новым, но настолько же ярким и изумительным, как солнечный день для внезапно прозревшего, как симфония Рахманинова для человека, только обретшего слух. Разве он жил раньше без этого столь естественного для души состояния, когда просто дозволено быть собой, даже нет – когда не нужно спрашивать ни у кого дозволения!

Несмотря на всё утраченное, растерянное за последнее время, Алёша был благодарен тому, кто вёл его свыше. И сейчас, покачиваясь на волнах, отринутый церковью изгой чувствовал и понимал больше, чем недавний послушник, выпрашивающий наставления перед образами. Видно, так нужно, так правильно было – уйти оттуда, где другим хорошо, потому что общего, единого «хорошо» для всех не существует. Кривить душой нельзя. И нельзя служить Богу неискренне. Служить Богу можно лишь с ощущением радости в сердце. Такой, как сейчас.

Живо вспомнилось детство, пение перед зеркалом, зависть к ребятам в косухах с гитарами в кофрах, жажда попробовать самому и отцовские побои за это. Отец Георгий говорил о необходимости найти свой путь, и Господь давал знаки, а он, Алёша, не слышал. Тому, кто хоронит мечту, приходится умирать за неё самому… Частично или полностью.

И счастлив тот, кто понимает, что жизнь намного больше, шире, бездоннее, чем представляется.

Куда идти? Сегодня Алёше это было ясно как никогда. И потому из самой глубины сердца шла искренняя молитва. Молчаливым напевом он благодарил Бога за внезапный рай: за свободу и простоту, за батон с чаем на ужин, за море, исцеляющее от болей, за первых в его жизни друзей и особенно – за возможность петь. Всё это было настоящим.

Побыв наедине с небом, Алёша развернулся и, рассекая руками волны, направился к берегу. Ребята собрались у костра. Увидев Алёшу, Лиса замахала руками:

– Эй! Иди скорее! Рапанов не достанется.

– Не зови его! Сейчас отдашь самое вкусное! – буркнул Дарт.

– Ему надо. Тут фосфор – для костей, – возразила Лиса, по-хозяйски уткнув руки в боки. – Видел, он вечером опять хромал сильно?

Усевшись между Майком и откуда-то появившейся Кэт, Алёша обдумывал, как сказать, что уезжает. Лиса передала ему пластиковую тарелку:

– Ну, догнал свою рыжую?

– Нет.

Дарт протянул Алёше сигарету, но тот отказался:

– Спасибо. Я бросил.

– Недолго ты греху курения предавался, сын мой! – нарочитым басом пробубнил Шаман.

– Не кайф голос портить.

– И то верно.

Облизывая пальцы, Кэт заметила:

– Ставлю банку пива на то, что наш Праведник ничего не рассказал о продюсере.

– Каком продюсере? – удивился Майк.

Кэт подмигнула Алёше:

– Как я тебя уже знаю, молчун, а? – И легонько толкнула его плечом.

– Лёха, колись давай! – потребовал Шаман.

Алёша признался и добавил:

– Интересно, на что я способен. Не исключено, что меня выгонят на пинках, как когда-то из музучилища. Но попробовать стоит.

Народ у костра расхохотался, а Кэт подавилась рапаном:

– Нет. Вы его слышали?! – возмутилась она. – Больной на всю голову! Кто тебя прогонит?! С таким голосиной? А в зеркало ты себя видел?!

Алёша пожал плечами:

– Там и получше меня народу будет немало наверняка, – и спросил: – Ребят, мне из общей кассы причитается что-нибудь? Наскребу или нет на поезд до Москвы? Не хочу отца посвящать.

– А то, – хихикнул Майк. – И даже обратно с шиком доедешь.

Изрядно обросший бородой Шаман подался вперёд и пробасил:

– А когда, говоришь, кастинг?

– Через неделю, – ответил Алёша.

– Народ, кто за то, чтобы попутешествовать в остаток летних дней, если наш Праведник, конечно, не будет сопротивляться?

– Куда? – не понял Дарт.

– Как куда? – сказал Шаман. – В Москву, конечно. Фургон на ходу. Прокатимся, сдадим нашего соловья в руки продюсеров. Пусть только попробует не выиграть!

– Вау! Прикольно! Мы «за»! – захлопали в ладоши Кэт и Лиса.

Алёша счастливо смотрел на то, как возле костра руки поддерживающих его друзей складываются в пирамиду из ладоней.

– Ну?! – вопросительно взглянул на него Шаман.

И Алёша положил сверху свою ладонь.

– Спасибо.

– Не забудь хорошо помолиться, – хмыкнул Майк.

– Уррааа! Мы едем в Москву! – заорал на весь берег Дарт.