«Рюрик II». Флагман Балтики

Проигранная война как тяжелая болезнь – даже если осталась в прошлом, не может не иметь серьезных последствий…

В начале XX столетия Россия тяжко переболела проигранной войной. И тени погибших под Порт-Артуром и Цусимой, безмолвно вставшие за спиной стареющей монархии, надолго стали одним из самых главных определяющих факторов в ее судьбе.

…Если личный героизм солдат и моряков на поле боя ничего не может изменить в неудачном исходе сражения, значит, ошибка допущена еще до первого выстрела.

В штабе? Или выше?..

Добавим к этому экономический кризис, жестокость властей по отношению к собственному народу, неурожаи, недостойный великой державы застой в техническом прогрессе, падение уровня жизни трудового населения.

И мятежи сотрясали страну.

Революция 1905–1907 года не добилась свержения существующего строя. А после подавления царским правительством открытых народных восстаний многие решительно настроенные организации ушли в подполье и снова, как в восьмидесятые годы XIX столетия, начали подтачивать ненавистный режим террором.

Терроризм был тогда не таков, как ныне. Сегодня, для того чтобы устрашить министра или губернатора и добиться нестабильности власти, закладывают бомбу в жилой дом, населенный ни в чем не повинными городскими обывателями, или берут в заложники детей на школьном празднике. В начале XX века бомбы предназначались самим государственным чиновникам, генералам, министрам. А при случае – и государю императору, как однажды уже случилось за четверть столетия до описываемых событий.

И террорист тогда был – не полуграмотный горец, подталкиваемый на дело бешеными деньгами или религиозным фанатизмом, а, чаще всего, рафинированный интеллигент, выходец из образованных слоев разночинства, готовый за далекие перспективы «всеобщей свободы» пожертвовать в равной степени и своей мишенью, и собой. Решивший для себя сакраментальные вопросы «кто виноват?» и «что делать?» в пользу крови.

При хороших правителях революции не происходят. Об этом стоило бы помнить тем историкам, которые ныне сожалеют о временах Николая II. Но убийство, даже окрашенное в романтические тона перспективой благих перемен в обществе, остается убийством. Уголовным преступлением – с точки зрения Закона. Смертным грехом для человека с совестью в душе. А переступить через совесть во имя идеи всегда непросто…

Штабс-капитан Корпуса корабельных инженеров В. П. Костенко был еще молод. Но уже видел Цусиму. Мало кому из знатоков военной истории не известна ныне его неоднократно переиздававшаяся книга о путешествии броненосца «Орел» – через три океана, в составе Второй Тихоокеанской эскадры, с проигранной битвой в финале.

К 1908 году на счету инженера Морского технического комитета Российского Адмиралтейства стоял не только этот трагический поход и недолгое пребывание в японском плену, но и активное участие в деятельности Лиги восстановления флота, несколько небезынтересных, хотя и странных, проектов боевых кораблей и… немалый опыт подпольщика.

Еще до Цусимы, в студентах, он связал свою жизнь с антиправительственным кружком и теперь возглавлял боевую организацию эсеров-террористов, одну из секций «Центрального военно-организационного бюро социалистов-революционеров».

В 1908 году Костенко приехал в Англию – по заданию МТК Адмиралтейства наблюдать за постройкой на британском заводе Виккерса броненосного крейсера для Российского флота.

Крейсер уже был спущен на воду и стоял у заводской стенки судостроительной фирмы «Бирдмор» в маленькой шотландской гавани Далмуир – пригороде Глазго. Странный это был корабль. Крупный – 16 тысяч 933 тонны водоизмещением и 160 с лишним метров длиной, – он немногим уступал по размерам новейшему на тот момент британцу «Индомитэблу», линейному крейсеру нарождающейся дредноутской эпохи военного судостроения. Но «Индомитэбл» нес в четырех тяжелых башнях восемь страшных для любого крейсера, кроме линейных, двенадцатидюймовых орудий. А в облике русского корабля так и бросались в глаза все признаки уходящей в прошлое прежней военной доктрины.

Главный калибр – четыре 10-дюймовые пушки с длиной ствола в 50 калибров, достаточно дальнобойные, имеющие почти равную с английскими 12-дюймовыми орудиями скорострельность. Восемь восьмидюймовых орудий в четырех бортовых башнях, расположенных на длинном спардеке «коробочкой», – как у германского «Блюхера». Двадцать скорострельных 120-миллиметровых «стволов» в бортовых казематах. Такая формула вооружения, с использованием трех базовых калибров артиллерии, была характерна для последних представителей додредноутского класса и осенью 1908 года, когда крейсер готовился отбыть в Россию, смотрелась уже, по меньшей мере, слабовато.

Просвещенная Европа уже во всю прыть проектировала боевые корабли с турбинными ходовыми системами. При этом новый крейсер для России был заказан с обыкновенными паровыми машинами тройного расширения – мощностью около 20 тысяч лошадиных сил. В результате при неплохих с точки зрения гидродинамики обводах рассчитывать от него на скорость свыше 21 узла было грешно. А ведь в эту пору для броненосного крейсера считался нормой полный ход в 24 узла и даже выше!..

Бронирование корабля рассчитали английские конструкторы. Но – с учетом требований Российского Адмиралтейства – так, чтобы успешно противостоять в бою обстрелу фугасами с дальнего расстояния. По опыту Русско-японской войны известно было, что враг, как правило, старается в начале сражения вывести тебе из строя артиллерию, дальномеры и командный мостик, покорежить трубы – чтобы не было тяги, а значит, и скорости, – деморализовать экипаж обширными пожарами, отравить едким дымом и устроить массовые потери в палубной команде от осколочных ранений. А топить, пробивая броню, можно уже потом, когда противнику нечем будет целиться и стрелять. Когда у нактоуза встанет последний не убитый лейтенант из механиков. Когда недавно грозная боевая единица флота, гордость и надежда державы, будет представлять собой несуразную горящую мишень, не способную к активному сопротивлению…

Цусимскую «шимозу» никак и никому не позабыть! И чтобы впредь избежать в бою подобных ситуаций, МТК русского Адмиралтейства решил так: впредь броневая защита боевого корабля должна закрывать на корпусе максимальную площадь, даже если придется в некоторых случаях жертвовать ее толщиной.

В результате главный броневой пояс заказанного в Англии крейсера должен был иметь толщину около 150 миллиметров, в самой толстой части – 180 миллиметров. Артиллерийские башни, барбеты и рубки прикрыли восьмидюймовыми плитами. Тридцатисемимиллиметровой броней защитили палубу – по максимуму площади.

Год спустя, наблюдая нового флагмана Российского флота, возглавляющего колонну броненосцев на морском параде в Ревеле, вице-адмирал Нилов с усмешкой покрутил ус:

– В Цусиму бы его, ей-богу! Вот бы «Микасе», должно быть, не поздоровилось… Что поделать, умеют у нас на Руси готовиться к войне, проигранной вчера!

С фактом не поспоришь. Как ни странно, эти слова, пожалуй, – лучшая характеристика для корабля, опоздавшего на свою войну.

Нарекли новый крейсер «Рюриком» – в память о герое Русско-японской войны, погибшем в неравном бою под Фузаном 1 августа 1904 года.

Осенью 1908 года, впервые познакомившись с крейсером «вживую», а не по чертежам, инженер Костенко увидел в нем прежде всего не будущего защитника интересов державы, а флагмана грядущих революционных бурь. Того, кому, возможно, предстоит покончить в России с монархией. Или хотя бы лично с монархом…

Это стараниями скромного офицера Кронштадского Корпуса морских инженеров в кубриках «Рюрика» не переводилась доставляемая с берега от революционно настроенных русских эмигрантов нелегальная литература. Это он приводил на борт эсеровских пропагандистов под видом навещающих моряков родственников. Он подружил палубных с унтер-офицером Алексеем Новиковым-Прибоем, тоже в прошлом участником Цусимского сражения, баталером «Орла», талантливым литератором и… профессиональным подпольщиком-террористом. Он же во время увольнительной на берег познакомил на потайной «явке» матросов с представителями эсеровского ЦК – Савинковым и Азефом… Кто же тогда мог знать, что Азеф – провокатор, сотрудничающий с царской охранкой!

В конце концов, цель была почти достигнута: в экипаже «Рюрика» сложился крепкий революционный кружок. Два-три десятка молодых и горячих ребят, недовольных правлением Николая II.

По прибытии «Рюрика» в Россию неизбежно будет парад с царским смотром. И наверняка государь, как бы ни мало он смыслил во флотских делах, захочет познакомиться с новым крейсером поближе. Что, если в это время злосчастного самодержца и кончить?

Вопрос встал о способе цареубийства.

Поначалу Борис Савинков предложил, чтобы теракт провел профессионал, опытный подпольщик, умеющий и самодельное взрывное устройство изготовить, и скрыться после акции. Даже кандидат из числа эсеров-эмигрантов имелся. А если не он, то Савинков и сам готов был взяться за исполнение задуманного.

Но каким образом революционеру «со стороны» проникнуть на корабль и укрыться до времени высочайшего смотра. Переодеться в матросскую форму мало: надо еще и найти такое место для долгого пребывания, чтобы офицеры там бывали пореже…

Место вроде бы было даже найдено. В кормовом отсеке ниже ватерлинии, под румпельным отделением. Там, у самого днища, промеж длинных сильных валов винтов, конечно, темно, тесно и холодно. Зато оттуда вверх ведет узкий вентиляционный канал – длинная труба со скобами-ступенями внутри для удобства обслуживания. И проходит этот канал прямо за переборками кают-компании и адмиральского салона. Если дождаться, когда во время императорского визита государя пригласят в кают-компанию или к адмиралу и подорвать в вентиляционной системе бомбу, наверняка погибнет и сам царь, и находящаяся при нем свита золотопогонников…

Просто удивительно, насколько наивно выглядит этот, прямо скажем, откровенно дурацкий план. Надо совершенно не представлять себе жизни боевого корабля, чтобы предложить этакое…

Во-первых, не бывает корабельных помещений, где офицеры не бывают совсем. Льяла у днища, рулевые и румпельные отсеки – не исключение.

Во-вторых, физически достаточно трудно даже закаленному в подпольной борьбе конспиратору проторчать неделю или даже больше в полутемном холодном отсеке, где не выспаться толком и где питаться придется одной водой с сухарями. Хватит ли потом силы и здоровья у террориста пролезть по трубе с бомбой в нужное место?

В-третьих, неизвестно, в первый ли день по прибытии на русскую Балтику будет злосчастный императорский смотр. А то, может, царь через пару недель приедет?..

В-четвертых, взрыв бомбы в вентиляционном канале может и не убить конкретно императора. Зато исполнителя теракта прикончит почти с гарантией, да и немало непричастного к ненавистной власти народа на борту поубивать может.

В-пятых, товарищи революционеры, что вам все-таки конкретно требуется: чтобы «Рюрик» возглавил в качестве «флагмана революции» всеобщее восстание Балтийского флота после предполагаемого цареубийства или чтобы угодил в ремонт в результате взрыва в вентиляции?..

Может, подсадить в команду крейсера заговорщиков уже в Кронштадте? И не с бомбой, а с пистолетами – чтобы застрелили конкретно государя?

Но зачем тогда вообще подсаживать: среди своих моряков довольно найдется недовольных царской властью. Вот, например, корабельный инженер А. Прохоров – молодой офицер, член эсеровской «первички», – уже высказал готовность прикончить Николая даже ценой собственной жизни. Или трюмный матрос-машинист Герасим Авдеев – рослый, физически сильный и политически грамотный юноша, также готовый пожертвовать собой ради революции.

В конце концов Костенко решил задействовать Авдеева и даже на свои деньги купил ему на берегу хороший револьвер американской модели.

На случай непредвиденных обстоятельств был подготовлен второй террорист, матрос-вестовой по фамилии Каптелович, недавно вступивший в революционный кружок. Ему подарил револьвер сам Азеф.

Злосчастный смотр состоялся 23 сентября 1908 года на рейде Бьорке-Зунда.

Царь приехал со всем семейством. По серой стали трапов и переходов шуршали шелка великих княжон и их августейшей матери Александры Федоровны, любопытный наследник престола, сидя на плечах у дюжего вестового, просил разрешения заглянуть в «настоящий пушечный прицел»…

Император обошел парадный строй экипажа, спустился в машинное отделение, присутствовал при выстреле по щитовой мишени из восьмидюймовой пушки. Принял приглашение старшего офицера отобедать в кают-компании, где отказался от традиционной чарки. А потом сел со всем своим слащавым «семейным цветником» в паровой катер и отбыл на борт императорской яхты «Штандарт».

Во время этого визита оба матроса с револьверами за голенищами не раз находились от царя на приемлемом для выстрела расстоянии. Но оружия не вытащил ни один…

На следующем собрании революционного кружка инженер Прохоров напрямик спросил Авдеева:

– Что же вы, Гераша, неужто испугались?

– Боялся бы я за народ пострадать – не вызвался бы идти на царя с револьвером. Видите ли, дорогой товарищ, угробить коронованного негодяя на глазах у его свиты – это одно дело. А лишить жизни отца семейства на глазах у невинных дочек и несмышленого мальчонки – совсем другое. Да и, кроме того, ваше благородие, серьезные вещи так не делаются.

– За цареубийством должно было последовать массовое вооруженное выступление войск и флота, переменившее бы в России строй на республиканский.

– Восстание готовить надо. А то будет, как вышло у «Очакова». Шуму много, толку чуть, а в результате – раскол в эскадре. Стрельба по своим же братьям…

Инженер Костенко старался подобрать для подпольной организации серьезных, думающих парней. Вот они и подумали…

Логично: без всеобщего вооруженного антиправительственного выступления цареубийство смысла иметь не будет, текущее состояние дел на Балтике о готовности экипажей к восстанию отнюдь не свидетельствует, так зачем же прямо сейчас грех на душу брать? И вообще, в плане подготовки к смене власти насильственным путем большевики, кажется, куда как последовательнее и дальновиднее эсеров…

Жестокая игра в революционное подполье кончилась. Начиналась обычная работа боевого корабля в мирное время, и деятельность матросского комитета занимала в ней теперь далеко не самое важное место.

Сезон учений 1909 года начался для «Рюрика» с абсолютно тривиального занятия – выхода из Кронштадта на 40 миль в море с целью уничтожения девиации компасов. А по окончании краткого курса боевой подготовки крейсер получил почти традиционное для новейшего корабля в России назначение – в царский лейб-конвой, в охрану императорской яхты «Штандарт». В Британии, на Спитхэдском рейде, планировался в середине июля очередной международный парад, и «Рюрик» должен был принять в нем участие.

В состав дипломатического отряда, вечером 12 июля 1909 года покинувшего Кронштадтский рейд, были зачислены императорские яхты «Штандарт» и «Полярная звезда», броненосные крейсера «Рюрик» и «Адмирал Макаров», а также два миноносца типа «Эмир Бухарский». Двое суток спустя, 14 июля, отряд бросил якоря на рейде германского порта Эккернферде, где им предстояло ожидать лоцманов для прохода Кильским каналом.

Германские портовые власти усомнились в возможности безопасно провести узким, сложным фарватером довольно крупный крейсер с несплаванной еще командой и молодой, неопытной штурманской группой. Поэтому «Штандарт», «Полярная Звезда», «Макаров» и миноносцы лоцманов получили, а «Рюрик» – нет. Ему предписано было временно оставить пост предводителя дипломатической флотилии и добираться до Северного моря в обход датской территории – через проливы Каттегат и Скагеррак.

Это было немного обидно. Дело в том, что Кильским каналом, бывая в Германии в гостях довольно часто, русские моряки ходили регулярно, и среди штурманов «Рюрика» было немало тех, для кого это путешествие было далеко не первым. И вообще, помнится, «Рюрик»-старший в 1895 году ходил через только что открывшийся канал вообще без чужого лоцмана. А ведь он тогда тоже считался одним из самых крупных крейсеров в этих водах и едва вступил в строй, так что о большом опыте экипажа говорить не приходилось. Видимо, дело все-таки не в размерах корабля и не в уровне подготовки его команды, дело в отношении к ситуации местного портового коменданта…

…В германский город Куксхафен, где назначена была встреча со «Штандартом» и прочими участниками экспедиции, «Рюрик» прибыл раньше всех – в 8:45 вечера пятнадцатого июля.

На следующий день на рейд в устье Эльбы начали подтягиваться и остальные корабли русского императорского конвоя. Первым к якорной бочке подошел «Адмирал Макаров». За ним в небольшую и довольно мелководную бухту влетели на всех парах миноносцы «Москвитянин» и «Эмир Бухарский». Причем «Эмир» ухитрился при исполнении на тесном рейде полагающегося по уставу маневра «заходжение»… навалиться на флагмана. Зацепил надстройкой стволы 120-миллиметровых пушек в казематах, покорежил мостик «рюриковским» якорем, выворотил себе легкую палубную пушку вместе с тумбой, на которой она крепится.

Сам «Рюрик» получил лишь несколько царапин. Аварию решено было скрыть от государя. Тем более, что «Штандарт» в пути подзадержался, и никто из свитских свидетелем досадного недоразумения не был. Так что в дальнейшем помятый «Эмир» старался не попадаться императору на глаза, держась подальше.

После краткой стоянки в германских водах монарший конвой проследовал в Шербур.

Лето 1909 года выдалось пасмурным, и в середине июня в Ла-Манше стояли такие туманы, что порой с ходового мостика собственного гюйсштока было не разглядеть. По дороге во Францию русский дипломатический отряд даже вынужден был задержаться в пути, встав на якоря у мыса Гризнес и ожидая улучшения погоды. К полудню видимость чуть прояснилась, и эскадра продолжила путь.

Уже на рейде Шербура выяснилось, что навстречу царскому «Штандарту» из города выходил отряд французских крейсеров, чтобы салютовать императору в море и проводить на рейд. И что французы добросовестно ищут русских по всему Ла-Маншу до сих пор…

По возвращении встречающего отряда состоялся традиционный обмен высочайшими визитами, и Николай II вместе с президентом Франции обошли строй русской и французской эскадр на легком крейсере «Галиле». Неформальная часть встречи была весьма пышной: офицерский прием на берегу, банкет, фейерверк, шлюпочная регата, электрическая иллюминация…

Но всякому празднику рано или поздно приходит конец. 20 июля через три часа после рассвета русский отряд снялся с якорей и, провожаемый целой флотилией французов, отправился к берегам Британии.

Ровно в полдень точно посередине пролива французский отряд сопровождения «с рук на руки» передал полномочия английскому. Британское командование выслало встречать царя одно из самых сильных своих крейсерских соединений – с бывшими сотоварищами «Рюрика» по учебному отряду, линейными крейсерами типа «Инвинсибл» в составе. Крейсера-дредноуты, вооруженные восемью двенадцатидюймовыми орудиями каждый и значительно превосходящие русского флагмана по скоростным качествам, произвели на российского самодержца странное впечатление.

С одной стороны, их орудийная мощь вызвала восхищение. Но с другой, монарх не преминул отметить, что со своими асимметрично расположенными башнями, угловатыми марсами на треногах, трубами разного диаметра и «общей непропорциональностью сложения» англичане чересчур странно смотрятся. А ведь эстетичный внешний вид боевого корабля, как правило, свидетельствует о хороших боевых качествах…

В три часа пополудни монарший конвой вошел на Спидхэдский рейд.

Морской парад – всегда впечатляющее зрелище. Но, пожалуй, в начале двадцатого столетия никто не умел проводить настолько грандиозных парадов, как англичане. Благодаря первому месту в мире по численности военного флота, они ежегодно по праздникам выводили в огромный залив эскадры по 300–400 боевых вымпелов всех рангов – от линкоров до канонерок. И порой торжественный обход парадного строя королевской яхтой «Виктория энд Альберт» с Эдуардом VII на борту занимал несколько часов.

На этот раз, согласно парадному протоколу, сводный дипломатический отряд для обхода строя должен был, помимо яхты и эсминцев ее охраны, включать и русскую делегацию: за британским королевским кортежем в кильватер следовали «Штандарт», «Полярная звезда», «Адмирал Макаров» и «Рюрик». Эсминцы держались на флангах.

Парад – с постоянным обменом визитами, с торжественными обедами и показательными строевыми эволюциями – длился три дня. А вечером 22 июля все 400 присутствующих британских корабля расцветились иллюминацией.

«Слаженности действий англичан в парадном строю можно только позавидовать, – писал впоследствии русский дипломат Дм. Полянский, – а по части устройства электрического фейерверка они достигли весьма больших высот. Едва вспыхивала строгая линия огней на борту и мачтах одного английского броненосца, как у его соседей по колонне она гасла, и на фоне синего сумрака летнего вечера отчетливо вырисовывался выразительный силуэт каждого».

«Рюрик» тоже участвовал в электрическом фейерверке с англичанами.

На следующий день около 3 часов пополудни русский отряд покинул Спитхэдский рейд и вновь взял курс к берегам Германии. Во время стоянки в устье Эльбы снова возник вопрос о режиме прохождения отрядом Кильского канала. Немцы упорно не давали «Рюрику» ни лоцманов, ни буксиров, полагая, что крейсер слишком большой для такого путешествия. И это при том, что недавно канал был углублен и всего год спустя здесь вполне свободно чувствовали себя и первые германские дредноуты, и линейный крейсер «Фон дер Танн» – с осадкой несколько большей, нежели у «Рюрика».

Но не спорить же с комендантом чужого порта! Пока «Штандарт», «Полярная Звезда», «Макаров» и эсминцы принимали на борт германских лоцманов, «Рюрику» пришлось сняться с якоря и направиться вдоль датского побережья ко входу в пролив Скагеррак…

Дальнейший поход был без происшествий, и 28 июня отряд вошел на Большой Кронштадтский рейд.

Этот визит в Германию, Францию и Англию с царским дипломатическим кортежем стал для нового флагмана Балтийского флота России единственным запоминающимся эпизодом в кампанию 1909 года. До сентября крейсер участвовал с флотом в обычных строевых и стрелковых учениях. А с 1 октября вышел в вооруженный резерв в Кронштадте – для прохождения первого планового ремонта и переборки ходовых систем.

…Ледовый сезон в Балтийских водах долог и скучен. Зато есть время и возможность полностью привести себя в порядок перед новой навигацией. Тем более, что в процессе участия «Рюрика» в учениях предыдущего года выявился целый ряд конструктивных недоработок британского завода, подлежащих устранению перед дальнейшей службой.

Например, совершенно не оправдало себя покрытие металлических палуб линолеумом, а не тиковым деревом, как это ранее практиковалось в русском флоте. Линолеум за один сезон протерся в буквальном смысле до дырок, облез, отслоился и пошел пузырями. Мало того, он причинял значительные неудобства команде: еще по опыту строившегося в Германии «Аскольда», тоже получившего линолеум вместо тика, зимой в кубриках наблюдались слишком большие потери тепла, на подволоках помещений при остывании верхней палубы скапливался мерзкий конденсат, против которого мало помогала подшивка подволок деревянными планками. А на гладкой и мокрой поверхности линолеума еще и слишком легко поскользнуться, торопясь на боевой пост по тревоге. Поэтому, несмотря на то что деревянное палубное покрытие весит гораздо больше, решено было установить его.

Одновременно проводилась чистка котлов, переборка всех главных и вспомогательных механизмов, установка двух дополнительных муфт Дженни, еще масса работ по исправлению и улучшению самых различных вспомогательных систем.

К орудиям калибра 120 миллиметров в Англии заказали новые прицелы. В крюйт-камерах сделали более удобным расположение зарядных стеллажей. К началу сезона учений 1910 года «Рюрик» был вполне готов к новому плаванию и на послеремонтных испытаниях легко вышел на скорость 21,5 узла.

Для морской практики гардемаринов – будущих офицеров флота – еще в 1907 году на Балтике был сформирован особый учебный отряд в составе эскадренных броненосцев «Цесаревич» и «Слава», а также крейсеров «Богатырь», «Олег» и «Адмирал Макаров». С 10 апреля 1910 года «Рюрику» тоже предстояло в нем служить. Поэтому при ремонте несколько его кубриков были приспособлены под учебные классы и жилые каюты, рассчитанные в сумме на 40 человек.

Гардемарины прибыли в начале мая.

Необычно раннее в эту весну очищение Финского залива ото льда позволило раньше срока начать сезон учений, и уже к середине мая большинство боевых кораблей Балтфлота закончили программу ближних одиночных плаваний. Теперь впереди были большие маневры всей эскадры – крупномасштабные совместные учения по отработке комплексной обороны морских подступов к российской столице.

Для наблюдения за большими маневрами даже была создана особая государственная комиссия, в которую, помимо адмиралов и преподавателей Морского Корпуса, входила делегация депутатов III Государственной думы. Парламентарии намеревались оценить готовность флота к отражению массированной агрессии и… решить вопрос о дальнейшем финансировании его развития.

Расписание учений чем-то напоминало правила грандиозной ролевой игры. «Синяя» сторона – в обороне. «Красная» – в нападении. «Агрессорами» командовать назначили Максима Федоровича Шульца – бывшего командира порт-артурского «Новика», человека решительного и резкого. В его распоряжении находился многочисленный отряд балтийских минзагов, в том числе и переоборудованных из старых броненосных фрегатов. Эта, по признанию самого Максима Федоровича, «коллекция доисторических чудовищ» получила в адмиральских списках на учениях гордые имена британских линкоров и в сопровождении IV и V дивизиона эсминцев должна была… атаковать крепость Кронштадт.

Флагманом «синих» и, соответственно, предводителем обороняющейся стороны назначили «Рюрика» – под флагом вице-адмирала Н. О. Эссена. Удивительно, но факт: когда-то в Порт-Артуре именно Николая Оттовича Эссена и сменил на мостике «Новика» нынешний «главнокомандующий условного противника» – Шульц.

Утром 23 июня яхта морского министра «Нева» в сопровождении старого миноносца привезла на Бьоркский рейд депутатов Госдумы. Гражданское лицо на борту, да еще настолько высокопоставленное, это, считается, не к добру во время серьезного дела. Но депутаты не пожелали наблюдать маневры с борта яхты, а настояли на том, чтобы присутствовать непосредственно в «гуще событий». Решено было их распределить по кораблям всей эскадры – по жребию. И тут «Рюрику» «повезло» больше всех: ему «достался» сам председатель Думы А. И. Гучков, известный неуживчивым характером и вечным стремлением вмешиваться во все, что видит…

Старые минзаги выстроились в кильватер, честно изображая мощную и страшную линейную колонну, и, грохоча холостыми залпами легких орудий, решительно поползли на «обороняющихся» – примерно десятиузловым ходом. В ответ затрещали такие же холостые выстрелы.

Посредники, получая от артиллеристов данные о дистанции до «противника», курсе и целике, подбрасывали над широкими столами игральные кости – для проверки «фактора случайности». Заносили результат в специальные таблицы, вычисляли вероятность попадания и объемы повреждений. Борьба за живучесть отыгрывалась: механики и трюмные добросовестно подкрепляли переборки «условно затопленных» отсеков, палубные заливали «пожары», медики перевязывали и эвакуировали в корабельные лазареты многочисленных «раненых».

«Рюрик» с дистанции чуть больше 30 кабельтовых удачно обстрелял флагмана «противника», а потом, тонко воспользовавшись неравными условиями видимости, бросил в торпедную атаку эсминцы. Броненосцы «Цесаревич» и «Слава» «добили тяжело поврежденные торпедами линкоры врага» артогнем. Гучков аплодировал артиллеристам. Спектакль удался. И лишь въедливый Шульц на «разборе полетов» после учений не преминул заметить, что, будь на месте старого заградителя «Онега» настоящий британский линкор дредноутского класса, черта с два удалось бы такому крейсеру приблизиться к нему на дистанцию бронепробиваемости. А что касается эффективности просчитанного по таблицам торпедного залпа, то сомнительно, чтобы из десятка пущенных торпед шесть попадало, да еще и так удачно.

Впрочем, слуха депутатов Госдумы слова «условно потонувшего вместе с кораблем» флотоводца так и не достигли. И как бы это странно ни звучало, к счастью! Во время торжественной трапезы в кают-компании «Рюрика» Гучков заявил, что пробьет в парламенте дополнительные ассигнования на флот.

Что, собственно, от таких маневров и требуется…

13 июля 1910 года «Рюрик», «Цесаревич», «Слава» и крейсер «Богатырь» перешли с артиллерийского полигона под Ревелем в Кронштадт – готовиться к новому заграничному плаванию. Отряду предстояло отправиться на Средиземное море «для участия в праздновании 50-летия правления короля Черногории». Впрочем, помимо дипломатических целей, экспедиция преследовала и чисто военные: в последнее время в Адриатике активизировались австрийцы, и следовало продемонстрировать им «возросшую мощь русского флота и готовность России при необходимости прийти на помощь дружественным славянским народам».

Признаться, при наличии в большинстве европейских государств, и в Австро-Венгрии в том числе, программ строительства дредноутов, устрашать кого-либо «мощью» ветеранов Русско-японской войны и кораблей, опоздавших в Цусиму, по меньшей мере странно.

Но приказ есть приказ. Поход, сопряженный с интенсивной корабельной практикой гардемаринов, начался 18 июля. Проводить эскадру явился сам Николай II на яхте «Штандарт». Царь пожелал командующему, вице-адмиралу Н. С. Маньковскому, удачи. И в меру суеверный адмирал незаметно сплюнул: у моряков почему-то считается, что чем пышнее проводы в поход и чем более высокопоставленные персоны разливаются в благих пожеланиях, тем более вероятно, что какая-нибудь пакость непременно случится.

Она и случилась – всего двое суток спустя, во время перехода до Портсмута. Около 4 часов пополудни 20 июля возле острова Борнхольм из клочка сизой дымки, словно кукольный чертик из табакерки, возникло что-то мелкое, парусно-моторное, и… попыталось пробежать сквозь строй русского отряда между броненосцем «Слава» и следующим за ним в кильватер «Рюриком».

Для чего был этот откровенно идиотский маневр, чем руководствовался капитан датской шхуны «Эден» – бог ведает! Но боковой по отношению к курсу шхуны порыв ветра сперва прижал окаянную посудину к корме «Славы». А потом мощная струя от винтов броненосца едва не зашвырнула «нарушителя спокойствия» прямо под форштевень «Рюрика»…

К счастью, шхуна оказалась достаточно легка, чтобы быть попросту отброшенной спутной волной. «Эден» отделался сломанным бушпритом и легкими повреждениями надводного борта в носовой части. Он даже отказался от предложенной русскими помощи, утверждая, что сам доберется до Борнхольма.

– Ну и оставьте его тут! – выругался Маньковский, – в конце концов, сам виноват!

Но в море не принято бросать пострадавших, даже если они влипли в нехорошую историю по собственной глупости. С антенны «Рюрика» на береговые станции в Дании был передан нешифрованный сигнал о происшествии, и отряд продолжил путь, полностью уверенный, что в случае необходимости «Эден» так или иначе будет спасен.

Пройдя проливами Каттегат и Скагеррак, отряд пересек Северное море, и 24 июля на Спитхэдском рейде был встречен русским консулом в сопровождении военно-морского атташе в Англии капитана I ранга Л. Б. Кербера.

Атташе организовал экскурсию для гардемаринов по главной базе Королевского флота в Портсмуте, где мальчикам показали, в том числе, и строящиеся новейшие дредноуты, для которых уже начали завозить в заводской арсенал артиллерию главного калибра. Наверное, в этот миг будущие офицеры в полной мере смогли оценить слова Максима Федоровича Шульца о том, что поединок с британским линкором, вооруженным десятком 305-миллиметровых орудий, на дистанции 30 кабельтовых, скорее всего, кончился бы для «Рюрика» поражением…

Развлечений на стоянке в Портсмуте русским предоставили немало. Для нижних чинов местный театр давал бесплатные музыкальные спектакли. В береговых казармах флотского учебного отряда каждый вечер накрывали банкетные столы. Но через три дня пришла пора прервать «внеплановые каникулы» и сниматься с якорей.

В пути броненосец «Слава» потерпел аварию. Ни с того ни с сего вышли из строя питательные донки нескольких котлов. Из-за этого эскадренный ход пришлось уменьшить сначала до восемь, а затем и до шести узлов. Впрочем, задерживать отряд «Слава» был не намерен, его офицеры предлагали разделить отряд и просить для броненосца ремонта в Гибралтаре. Адмирал поддержал это решение, прекрасно понимая, что, по сути, все равно, будет эскадра «устрашать» австрияков одним или двумя додредноутскими линкорами, а вот опаздывать на парад по случаю полувекового юбилея правления черногорского короля в любом случае не стоило…

К вечеру у «Славы» отказало еще четыре донки. Оставление броненосца в Гибралтаре стало попросту неизбежным.

После короткого захода во французский Алжир эскадра перешла в Адриатику и к 2 часам пополуночи 15 августа прибыла в австрийский порт Фиуме. Здесь кораблям предстояло бункероваться, привести себя в порядок перед парадом и принять на борт делегатов из числа русских сухопутных военных, назначенных для участия в торжествах.

17 августа на борт «Рюрика» поднялись полковник В. С. Вейль и капитан А. Н. Лебедев – офицеры 15-го стрелкового полка имени короля Николая Черногорского. А сутки спустя в Фиуме прибыли русские великие князья Николай и Петр Николаевичи. Участие двух родных дядьев государя в предстоящем параде объяснялось тем, что оба они были женаты на дочерях черногорского короля и теперь торопились на «семейное торжество».

К счастью для «Рюрика», царские родственники выбрали для путешествия в Черногорию не его, а «Цесаревича». Присутствие на борту боевого корабля августейших особ, как правило, весьма утомительно даже для вышколенной команды…

Вместо выбывшего из отряда по причине аварии «Славы» 18 августа в эскадру пришел броненосный крейсер «Адмирал Макаров». Очередной русский корабль, строившийся по лишь слегка измененному проекту ветерана Русско-японской войны – порт-артурского «Баяна». Он даже не входил в гавань Фиуме и остался поджидать своих сотоварищей у острова Касса. И правильно: кого теперь в Австрии можно удивить или припугнуть откровенно слабым для своего класса крейсером?

19 августа русская дипломатическая эскадра вошла на рейд черногорского порта Антивари. Набережная была запружена народом, казалось, встречать русских вышел весь город. И был полагающийся по церемониалу салют. И долго отзывались эхом орудийным залпам нависшие над гаванью отроги знаменитых базальтовых клифов, давших название этой маленькой, но гордой стране…

На следующий день были составлены списки делегаций русских моряков для участия в торжествах на берегу. От каждого корабля предписывалось направить в столицу – город Цетинья – по восемь офицеров, шесть гардемаринов и три десятка матросов.

Пышные торжества продолжались с неделю. «Цесаревич» – единственный линкор в отряде – удостоился посещения самого юбиляра. Ордена и медали, именные часы и другие ценные подарки старый король, чья власть во многом держалась за счет русского политического и военного покровительства, раздавал экипажам буквально ящиками. Во время «открытого визита» стоящий у причала в Антивари «Рюрик» подвергся нашествию нескольких тысяч (!) интересующихся горожан.

Наконец 25 августа парадные церемонии завершились. Но лишь в Фиуме отряду удалось вздохнуть свободнее: великие князья с супругами и многочисленной свитой приняли решение возвращаться на родину по железной дороге…

От праздника порой устаешь не меньше, чем от сложной учебно-боевой программы! А если еще учесть и без того антимонархические настроения части команды «Рюрика», «Цесаревича» и прочих участников похода…

Впрочем, на данный момент все недовольство николаевским правлением до поры еще было наглухо задраено под свинцово-серую броню. Еще не пришло время ненависти.

В Фиуме вышел неприятный дипломатический инцидент. С рассветом следующего дня на рейд пришел австрийский крейсер «Кайзер Карл VI» – под флагом местного главнокомандующего. Австрийский флагман не мог не заметить, что на стоянках в бухте находится русский отряд, и с подъемом флагов вяло отсалютовал русскому адмиралу. Но то, что было дальше, как-то плохо вяжется с понятиями о мировых традициях военно-морского этикета.

По правилам, при встрече на рейде двух командующих из разных стран тот из адмиралов, кто младше по званию или чинопроизводству, едет к соседу в гости первым. Контр-адмирал Маньковский и поехал. Однако у трапа «Кайзера Карла» катер «Цесаревича» был встречен фалрепным офицером, который заявил, будто «Его Превосходительство Морской министр адмирал Монтекукколи очень занят и принять господина адмирала Маньковского в данный момент не может». Полагающегося по этикету салюта при этом не было. А духовой оркестр на шканцах «Кайзера Карла» вместо сигнала «Захождение» играл арию из кальмановской оперетты.

Маньковский рассердился не на шутку. И велел, что если «этот любитель оперетт все же захочет увидеться, тоже “завернуть” его от трапа, не салютовать и не оказывать никаких почестей, соответствующих его должности министра и княжескому титулу».

Часам к 15 князь Монтекукколи все же подъехал на катере к «Цесаревичу» и извинился перед Маньковским. Тот извинения принял. Но заставил «Кайзера Карла» салютовать Андреевскому флагу как положено. И надменный австрияк еще с добрые полчаса оглашал окрестности раскатистыми холостыми залпами…

Четыре дня эскадра по очереди бункеровалась в австрийском порту с борта зафрахтованного российским консулом транспорта «Пенарт». Погрузка угля мешками и корзинами – тяжелый труд. Порой под чумазый трехпудовый куль подставляют плечо даже офицеры. А жесткое требование командования проводить бункеровки как можно быстрее нередко приводит к тому, что во время лихорадочного аврала происходят несчастные случаи.

3 сентября в 8 часов к борту «Пенарта» подошел для бункеровки «Рюрик». И во время подачи грузовой стрелой связки угольных мешков из трюма парохода на палубу крейсера один мешок отцепился, и, упав с высоты, насмерть убил молодого унтера.

Травмы той или иной степени тяжести на аврале – дело, в принципе, не редкое. Но чтобы дошло до смертельного исхода!.. По поводу гибели на бункеровке унтер-офицера Дмитрия Курилко назначенная адмиралом особая офицерская комиссия провела расследование. Вывод был однозначен: причина трагедии в недооценке самим пострадавшим опасности работы под стрелой. Недавно произведенный в унтеры молодой моряк неаккуратно навесил связку на стрелу и не вовремя вышел под нее, чтобы подобрать пустой мешок с палубы.

Похороны русского парня на австрийском военном кладбище в Фиуме заставили высокие чины в золотых погонах на время оставить дипломатические распри. Австрийский морской министр прислал Маньковскому официальную бумагу с соболезнованиями и денежное пожертвование для семьи покойного. За гробом, плывущим на плечах товарищей над узкой мостовой старинной улицы, шли вместе моряки русской и австрийской эскадр. Во время панихиды в местной православной церкви присутствовали русский консул и мэр города.

Из Фиуме отряд ушел 4 сентября, получив из Петербурга предписание направится на остров Крит – с целью принять участие международных военно-морских учениях. Здесь уже поджидал своего командующего покинувший австрийские воды раньше «Адмирал Макаров», вместе с канонерской лодкой «Хивинец» отрабатывавший стрельбы по неподвижным щитам. Интересный момент: во время этих стрельб в качестве плутонговых командиров у пушек стояли гардемарины.

После учений отряд направился было в Неаполь, но заход в итальянские воды оказался сорван: город был на карантине. Холера! Причем портовые власти почему-то не разослали предупреждение об эпидемии по телеграфу, как полагается. И если бы не флагманский «Цесаревич», получивший накануне от русского консула радиотелеграфное сообщение, эскадра узнала бы о карантине по факту прибытия…

В 1903 году как-то раз в подобной ситуации оказался знаменитый «Варяг». С великим князем на борту, под вымпелами лейб-конвоя, он вошел на рейд китайского Шанхая. Салютовал, как полагается, флагу города, спустил под правый – парадный – трап паровой катер, чтобы доставить князя в русскую миссию, где его уже ждали. Князь благополучно отбыл на берег… И тут по волнам необычно пустынного для шумного восточного города рейда невесть откуда прискакал комендантский рассыльный – моторный баркас. С известием об эпидемии…

Только через несколько недель, по окончании карантина, паровому клиперу «Забияка» удалось извлечь царского родственника из русского представительства в Шанхае. И только год спустя – после жестокого и жаркого сражения за честь России против целой японской эскадры в Чемульпо – «Варяг» обрел славу героя. А в 1903 году в Артуре при упоминании его имени мало кто не добавлял:

– Это тот, который великого князя в чумной город засадил!

Эскадра вышла в Тулон. По пути провели еще серию артиллерийских учений – стрельбы на ходу по буксируемым щитам. К пушкам вывели практикантов, и лучший результат по проценту попаданий продемонстрировали гардемарины «Рюрика», едва ли не с первого залпа завалившие щит, который тянул «Цесаревич».

По требованию врачей «Рюрика» отряду пришлось ненадолго зайти в греческий порт Пирей – сдать в береговой госпиталь заболевшего моряка, нуждавшегося в операции. Задержались в Пирее всего на сутки и уже 16 сентября вошли на Тулонский рейд. Французы приняли союзную эскадру со всеми полагающимися почестями: с салютом и эскортом дежурного отряда миноносцев, с проводкой лоцманами до бочек.

Здесь «Рюрику» предстоял небольшой ремонт. На французском заводе «Форж э Шантье» заказали частичную замену труб водяной магистрали. Работы получились чуть более долгими, нежели рассчитывал Маньковский: восьмерых заводских специалистов-слесарей даже пришлось взять с собой на переход из Тулона в испанский порт Виго.

После долгого похода моряки порой «идут вразнос» в ближайшей увольнительной. Портовых комендантов давным-давно, еще с парусных времен, не удивляют массовые попойки экипажей на берегу, нередко заканчивающиеся дракой с соседями и полицией, опоздания к вечерней шлюпке для возвращения на корабль и тому подобные «развлечения». И чем больше численность команды, тем, ясное дело, больше и дисциплинарных проступков. Во время серии заграничных визитов эскадры Маньковского на борту «Рюрика» раз двадцать созывали офицерскую дисциплинарную комиссию – считайте, специальный трибунал, в обязанности которого входило разбирать дела о всякого рода нарушениях устава и законов на эскадре.

Наказывали, впрочем, не слишком строго. На пять месяцев успокоились в береговой тюрьме матросы Григорий Галанов и Тихон Небогатов, которые во время стоянки в чужом порту пошли гулять на берег без разрешения. Матрос 1-й статьи Петр Дорофеев был осужден на три месяца строгой изоляции, потому что, поленившись стирать свои вещи перед увольнительной, взял без спросу рубашку товарища, а ведь такой поступок, в принципе, можно приравнять и к краже. Ученика-кочегара Концивенко, прогулявшего на берегу весь день накануне и с похмелья прикорнувшего в неположенное время на дневальстве, на два месяца списали в береговой дисбат. В отношение последнего командир подозревал, что парень еще и нечист на руку: соседи по кубрику жаловались, что у них порой пропадают вещи. Но в ходе судебного следствия вина кочегара не подтвердилась: вскоре все «потерявшиеся» предметы волшебным образом обнаружились аккуратно сложенными в ящик и задвинутыми под железный комод в том же кубрике. Кто это сделал, осталось неизвестным. Решающим словом для Концивенко на суде явилась реплика корабельного священника, поведавшего, что недавно истинный виновник таинственных пропаж был у него и искренне покаялся, обещав все вернуть. Но имени поп не назвал, сославшись на то, что обязан хранить тайну исповеди. И пожалуй, правильно сделал, иначе крупной драки было бы не миновать: «крысенка», который тащит у своих, помимо официальной отсидки в дисбате, неизбежно наказали бы сами матросы: отлупили бы ночью по традиции – скрученными в узлы мокрыми полотенцами.

Заметим, большинство «дисциплинарных» дел не касалось ни драк с чужими экипажами, ни пьянства на борту или на берегу, ни конфликтов с местным населением.

В Виго эскадра стояла 12 дней – с 5 октября. Потом – возвращение домой с краткой стоянкой и угольной бункеровкой в Шербуре. Грузились фактически в штормовых условиях: влияние свежей погоды чувствовалось даже на внутреннем рейде. При этом «Рюрику» приходилось труднее, чем прочим: вместо достаточно высокобортного парохода-бункеровщика ему досталась совершенно плоская и абсолютно неудобная в работе баржа.

26 октября после полудня эскадра вышла в Северное море. Здесь русские корабли ждало суровое испытание осенней непогодой: шторм около 9 баллов, муторная качка, тугие и тяжкие удары холодных волн по стальным бортам. Амплитуда бортовой качки «Рюрика» достигала 16 градусов, бак заливало.

Здесь обнаружились последствия еще одного строительного недочета: часть люковых крышек и горловин крейсера английские заводчики установили… без полагающегося по штату резинового уплотнения. Теперь через них в подпалубные помещения начала попадать вода. Конечно, критического количества затоплений через «фильтрующий» люк не наберешь. Но все равно приятного мало. Маньковский составил гневное письмо в технический комитет, весьма нелестно отзываясь о «законодателях мод в морском деле, не способных учесть той якобы мелочи, которая мешает спокойному и безопасному плаванию крейсера в свежую погоду».

Устанавливать уплотнители «Рюрику» предстояло уже в Кронштадте, куда он прибыл 2 ноября.

25 февраля 1911 года в Кронштадте была сформирована Первая линейная бригада в составе ветерана Порт-Артура «Цесаревича», линкора «Слава» и заканчивающих построечные работы последних русских броненосцев преддредноутской эпохи – «Андрея Первозванного» и «Императора Павла I». Командовать бригадой поставили все того же адмирала Н. С. Маньковского.

К этой эскадре приписали и «Рюрика». Казалось бы, что делать крейсеру в одном строю с медлительными тяжелыми «сундуками»? Но в главном штабе сочли, что коль скоро по составу и мощи артиллерии «Рюрик» гораздо ближе к «Андрею», нежели к крейсерам типа «Баян», то пусть с линкорами он и проходит полигонную практику.

Сезон учений 1911 года «Рюрик» начал с того, что едва не сел на мель. 1 мая крейсер выдернул из вязкого ила на Большом Кронштадтском рейде свои якоря и через створ Николаевских маяков вышел в открытое море – курсом на Ревель, где уже ждали его линкоры. Однако в 6 часов 35 минут утра, при проходе пятой нордовой вехи фарватера, в первом, втором и третьем котельных отделениях кочегары услышали, как корабль скребет килем по дну…

Скрежет и редкие глухие удары металла о камни раздавались по отсекам вполне отчетливо. Но обшивка, кажется, повреждена не была: фильтраций воды и течей не обнаружили.

Идя точно по центру хорошо известного, почищенного нынешней весной фарватера, напороться на мель, не имея превышения нормы осадки? Что-то здесь не то! По счастью, обошедшееся без серьезных последствий происшествие решено было тщательно расследовать. Офицерская комиссия, изучившая ход событий, установила, что при осадке 28 футов 4 дюйма, или 8 метров 63 сантиметра, «Рюрик» должен был пройти этот фарватер совершенно спокойно. Вода стояла всего на 20 сантиметров с небольшим ниже ординара. Кроме того, за пару суток до этого крейсер ходил на пробу машин. Тем же фарватером прошел туда и обратно, и вроде бы никакой мели не было…

Старший штурман «Рюрика» взял катер и с лотом поехал мерить глубины в месте касания крейсером грунта. Вернулся совершенно обескураженным: глубин, меньше чем 31 фут, обнаружить не удалось.

28 мая снова искали злосчастную мель – и снова не нашли. Чудеса, да и только!

Осмотр «Рюрика» в доке выявил несколько свежих царапин на обшивке днища. Значит, все-таки не показалось… В конце концов на поиск мели просто плюнули, решив, что крейсер, видимо, попросту разрушил ее, размыв винтами.

Закрасив в доке последствия от загадочного происшествия, «Рюрик» вместе с «Цесаревичем» все же отправился в Ревель, где принял участие в разнообразных строевых и стрелковых учениях в составе эскадры.

На середину июля были назначены Большие маневры – с участием не только флота, но и сухопутных вооруженных сил. Причем в качестве наблюдателей должны были выступить сухопутные офицеры – участники Общества ревнителей военных знаний.

Ранним утром 17 июля транспорт «Рига» доставил в Ревель 250 «армейских ревнителей», и гостей начали распределять по кораблям. Главнокомандующий Балтийскими морскими силами Н. О. Эссен отправил в море два минных заградителя – готовить полигон у банки Аякс.

Медлительно и величаво, длинным кильватером, эскадра вытянулась за створ Екатеринентальских маяков. Впереди – «Адмирал Макаров» и «Паллада», затем – флагманский «Рюрик» с парой миноносцев на правом траверзе. Четыре линкора, минзаги, эсминцы… Шли десятиузловым ходом, держа курс на Лапвик и стараясь поддерживать идеальный рисунок строя – на зависть удивленным сухопутчикам, которым для полноты впечатлений раздали мощные морские бинокли. А в это время в Гангэ 1 и 2 минные дивизии готовились к кульминационному событию маневров – ночью им приказано было устроить «показательную торпедную атаку» на этот железный строй…

Миноносцы явились на полигон к полуночи – в точном соответствии с программой учений. Налетели серой стаей, врубили прожектора, затрещали холостыми залпами малокалиберной артиллерии. Эскадра шла в боевом освещении, малым ходом, – десять узлов, не более, – и при этом держалась на постоянном курсе, что, в принципе, выгодно для торпедной атаки. При появлении эсминцев был открыт интенсивный огонь малыми и средними калибрами – естественно, тоже холостыми зарядами…

Эссен дал «отбой тревоги» – мол, атака сорвана, «сражение» завершилось. И мало кто из сухопутных наблюдателей понял, каким образом адмирал пришел к такому выводу. Посредники в рубках, подбрасывающие игральные кости с целью выяснить, кому и куда «попали» условные торпеды и снаряды, так ничего и не объяснили.

Непонятно, но… красиво!

Как только прозвучал сигнал отбоя тревоги, корабли, перестроились в две колонны и ушли в Гангэ – на «разбор полетов», закончившийся обильным пиром в кают-компании флагмана. А на следующий день состоялись еще и стрельбы боевыми снарядами по щиту на полигоне, в которых приняли участие «Рюрик» и «Цесаревич». Старый артурский снайпер вдребезги разнес свой щит с третьего залпа, работая с дистанции около 30 кабельтовых. А «Рюрик» взялся продемонстрировать «армейским», как вести бой на пределе дальности. И тоже попал, хотя и не сразу.

Пройдет совсем немного времени, и артиллеристам, получившим призы на этих учениях, станет ясно: век изменился, и реальный противник – не смоленый щит на ревельском полигоне…

Вечером 26 июля флагманский «Цесаревич» и «Рюрик» снялись с якоря и отправились в очередное заграничное плавание. На сей раз им предстоял визит в небольшой германский порт Травемюнде – военную базу неподалеку от Любека. В Травемюнде состоялся скромный парад по поводу дня тезоименитства наследника российского престола – царевича Алексея, которому в эти дни исполнилось 7 лет. Контр-адмирал Маньковский пригласил на борт «Цесаревича» русского консула, а на следующий день сам отправился с визитом в городской муниципалитет. А русские корабли у причальной стенки подверглись самому настоящему нашествию гостей с берега.

Стоянка в германских водах продлилась всего пять дней. Потом последовал отзыв отряда в Ревель и участие в плановых стрелковых учениях балтийского флота. А через полтора месяца «Рюрик» участвовал в походе всей балтийской эскадры из Ревеля в датский порт Киеге – впервые в качестве флагмана вице-адмирала Эссена. Этот пост остался за крейсером надолго – почти на всю жизнь.

В апреле 1912 года у «Рюрика» сменился командир. Вместо капитана I ранга И. А. Шторре прибыл Михаил Коронатович Бахирев. Молодому и талантливому офицеру, уже имевшему за плечами опыт боев под Артуром, суждено было впоследствии дослужиться до адмиральского звания.

26 апреля «Рюрик» вместе со своим вечным спутником «Цесаревичем», линкором «Слава» и дивизионом эсминцев перешел в Ревель для участия в учениях. Однако почти сразу же крейсер отозвали из эскадры и начали готовить к постановке в док в Кронштадте: кто-то в штабе вспомнил, что в кампанию 1912 года корабль еще не проходил полагающегося по служебной инструкции планового осмотра подводной части.

Осмотр и мелкий ремонт полученных во время ледового сезона царапин на обшивке длился две недели. А потом началась уже привычная учебная работа – маневрирования и стрельбы, как одиночные, так и в составе эскадры. И почти незамеченным прошел в июне визит в Кронштадт немецкого отряда кораблей во главе с яхтой «Гогенцоллерн» – с императором Вильгельмом II на борту.

Вскоре после немцев в Кронштадт прибыла английская эскадра – с линейными крейсерами в составе. И глядя на длинные, высокобортные силуэты крейсеров-дредноутов, русские моряки в очередной раз пожалели о том, что отечественная программа строительства сверхмощных боевых кораблей с единым главным калибром реализуется уж слишком неспешно…

После ухода англичан «Рюрик» участвовал в сопровождении императорской яхты «Полярная звезда», доставившей вдовствующую императрицу Марию Федоровну с визитом в Копенгаген.

Сопровождать императрицу выделен был многочисленный и грозный отряд. «Рюрик», линкоры «Андрей Первозванный», «Император Павел I», «Цесаревич» и «Слава», крейсера «Громобой», «Адмирал Макаров», «Паллада», «Баян», минные заградители «Амур» и «Енисей», транспорт «Океан», два дивизиона эсминцев…

13 сентября на рейде праздновали день рождения датского короля. Все многочисленное население Копенгагенского рейда – в пестрых лоскутах флагов расцвечивания, с командами в парадной форме, выстроившимися на шканцах, – добрые полтора часа оглашало горизонт орудийным салютом. Во второй половине дня вдовствующая императрица Мария Федоровна нанесла визит «Рюрику».

Из воспоминаний бывшего гардемарина «Рюрика» Н. А. Монастырева:

«Ее Величество медленно проходила вдоль строя офицеров, каждому подавая руку. Потом она поприветствовала матросов, кивнув им головой и произнеся несколько любезных фраз».

Казалось бы, обычное дело – визит представительницы царствующего дома на борт флагманского крейсера. Но, пожалуй, именно для Марии Федоровны исполнение положенных по этикету парадных формальностей было сопряжено с не самыми приятными воспоминаниями. Еще в 1895 году во время визита императорской фамилии на борт броненосного крейсера «Рюрик» – прямого «предка» нынешнего флагмана – Мария Федоровна пожелала осмотреть некоторые механизмы корабля, считавшиеся на тот момент самыми современными. И по неосторожности зацепилась за какую-то малопонятную ей деталь, изорвавшую в движении кружева на платье императрицы. Только своевременное вмешательство офицеров крейсера, освободивших царское одеяние от зубцов зловредной шестерни, уберегло высокую особу от травм…

С тех пор Мария Федоровна зареклась от излишнего любопытства и больше экскурсий по механическим отсекам никогда не предпринимала. И на этот раз тоже ограничилась приветствиями на шканцах и беседой с офицерами в кают-компании.

Потом к высокому борту флагмана, жарко дыша короткими широкими трубами, подвалил эсминец «Новик», чтобы забрать императрицу. Вместе с адмиралом Эссеном Мария Федоровна обошла на «Новике» строй эскадры.

На следующий день виновник торжества – король Дании – и сам прибыл на Копенгагенский рейд. Яхта «Данеброг» под штандартом монарха обошла строй. Адмирал Эссен и все командиры кораблей 1 ранга были представлены королю. Дипломатическая рутина, казалось бы… Но по окончании предельно официозной церемонии «Данеборг» не удалился, как планировалось, в гавань, а бросил якоря в двухстах метрах от борта «Рюрика». Датского монарха явно интересовал русский флагман. Эссен, естественно, немедленно пригласил короля на борт.

И снова экипаж стоит навытяжку на шканцах, снова бьет в глаза блеском золотой чешуи орденов на офицерских мундирах… Все как всегда? Как бы не так!

Говорят, датский король несколько дней заучивал слова приветствия по-русски. Но, видимо, учитель монарху попался неважный. Речь монарха звучала с таким уморительным акцентом, что матросы на шканцах «Рюрика» едва сдерживали хохот, дружно усмехаясь в усы…

Позже, во время традиционного угощения кофе с коньяком в кают-компании, король особо отметил, что щеголеватый вид и дружелюбный настрой команды крейсера ему очень понравились:

– Эти парни так искренне и открыто улыбаются!

Эх, знал бы король почему…

На третий день парадных торжеств русский флагман устроил… бал для датских гостей. С приглашением градоначальника, местного дворянства и дипломатов – числом около 500 человек. Танцзал устроили на свободной части палубы юта. На леерах развесили гирлянды и лампы электрической иллюминации. Если гость прибывал с дамой, фалрепные подсаживали ее с катера на трап на руках, вручали букет цветов и прикрепляли на рукав ленту с тисненым золотом именем корабля. Танцевали до утра. А наутро отряд уже покинул Копенгаген и Большим Бельтом отправился назад – на Балтику. «Рюрика» с эсминцами ждала бункеровка в Либаве, линкорам и минзагам предстояло присоединиться к эскадре в Ревеле.

21 ноября 1912 года, после участия в плановых артиллерийских учениях, «Рюрик», исчерпавший в текущем сезоне цензовый лимит на плавания, вступил в вооруженный резерв.