ГЛАВА 6

Леса скрипели и качались, как нагруженный корабль. Я забирался по лестнице, наступая по очереди на каждую ступеньку, и, чтобы не тревожить раненую ногу, опирался о деревянные перекладины коленом. Процесс показался мне не намного труднее, чем подъем на чердак. Наверху, прежде чем осторожно влезть на хлипкую платформу, попробовал ее рукой и для верности ухватился за горизонтальные брусья.

От высоты кружилась голова, зато вид был еще лучше, чем из окна чердака. Передохнув, я разглядывал окруженное лесом озеро и простирающиеся дальше поля и холмы. Картина убеждала, насколько ферма оторвана от внешнего мира. Помедлив еще несколько минут, я повернулся, чтобы посмотреть, во что впутался.

Леса были установлены на половине фронтона и на одной боковой стене. Известковый раствор выкрошили из промежутков между камнями, часть камней вытащили, и они лежали на лесах. Здесь же кто-то бросил кувалду и долото. Инструменты успели заржаветь. Кувалда была тяжелой, как камень, ее ручка отполирована чьими-то ладонями. Долото заточили под углом, как нож, а не ровно, как то, что валялось на земле. Я поковырял им стену — раствор легко крошился. Если весь дом в таком состоянии, чудо, что он еще не рухнул.

Внезапно я понял, что совершил ошибку. Знал, как замешивать раствор, и пробовал класть кирпич, но это было давно. Те несколько месяцев, что я провел на стройке, вряд ли подготовили меня к тому, что требовалось здесь.

Я отступил от стены и зацепился костылем за один из разбросанных на платформе камней. Качнулся вперед и, навалившись на служивший перилами горизонтальный брус, перевесился через него. Мгновение между мной и мощеным двором в тридцати футах внизу ничего не было. Затем, оттолкнувшись, я отпрянул, отчего вся конструкция протестующе заскрипела и затряслась. Постепенно колебания утихли. Я привалился головой к стойке.

— Что происходит?

Я посмотрел вниз: Греттен с Мишелем вышла из дома и стояла во дворе.

— Ничего. Просто… испытываю леса.

Она прикрыла от солнца глаза рукой и, склонив голову набок, глядела вверх.

— Звук был такой, будто тут все рухнуло.

Я вытер вспотевшие ладони о джинсы.

— Пока нет.

Греттен улыбнулась. С того дня, когда я сказал ей, что уезжаю, она едва разговаривала со мной, но наконец, видимо, решила простить. Я дождался, когда она уйдет в дом, и опустился на настил — меня не держали ноги. Боже, что я делаю?

Прошло два дня с тех пор, как Матильда предложила мне работу. Сначала я обрадовался, что появилась возможность отдохнуть и набраться сил, и испытал облегчение от того, что неожиданно обрел убежище. Почти весь вчерашний день провел у озера — сидел под каштаном на крутом берегу и пытался читать «Мадам Бовари». Иногда мне удавалось забывать, почему я тут очутился. Потом вспоминал и сразу словно шлепался с высоты на землю. Мысли опять начали точить меня, и прошлая ночь оказалась самой тяжелой. Едва я проваливался в сон, как просыпался, задыхаясь. Сердце бешено колотилось. Утром, глядя, как на восходе сереет маленькое оконце чердака, я сказал, что не вынесу еще один день без дела.

Надеялся, что поможет физическая работа, и залез на леса, но объем предстоящих дел напугал меня — я понятия не имел, с чего начинать. Я поднялся и снова стал осматривать дом. Неподалеку на платформу выходили два окна. Одно скрывали деревянные ставни, а второе ничто не загораживало. По другую сторону грязного стекла находилась спальня. Некрашеные доски пола, отстающие от стен обои, старый гардероб и железная кровать с полосатым матрасом. У задней стены туалетный столик с фотографией в раме. Похоже, свадебный снимок: мужчина в темном костюме, женщина в белом платье. Слишком далеко, чтобы рассмотреть детали, но я решил, что это Арно с женой. По времени подходит, а оставить свадебную карточку в комнате, где никто не живет, очень даже в духе старикана.

Выбирая место, куда поставить костыль, я осторожно двинулся по настилу, чтобы взглянуть на состояние боковой стены. Там царил тот же дух незавершенности, что с фасада, будто кто-то начал работу и внезапно бросил. На середине платформы на сложенной бульварной газетенке стояла большая кружка — пустая, если не считать дохлой мухи и засохшей коричневой корки на дне. Газета оказалась ломкой, как пергамент, на ней стояла дата полуторагодичной давности. Интересно, поднимался ли кто-нибудь на леса с тех пор, как неизвестный строитель выпил здесь кофе, поставил чашку на газету, ушел и больше не вернулся? Может, он поступил правильно, если учесть, сколько еще здесь предстояло сделать?

За домом послышалась какая-то возня. Я доковылял до конца настила и обнаружил, что нахожусь над огородом. Аккуратные ряды овощных грядок и треугольных подставок под всходы фасоли являли собой оазис порядка на ферме. За огородом находились загон с несколькими козами, фруктовый сад и курятник.

Матильда кормила кур. Она бросила последнюю горсть зерна, посмотрела, как птицы отпихивают друг друга и кудахчут, и поставила пустое ведро на землю. Матильда не знала, что за ней наблюдают, и теперь, когда шла в конец огорода, ее лишенное привычной маски лицо казалось усталым и печальным. Там, в углу, затерянная среди овощных грядок, ярким всплеском цвета нарушала монотонность земли маленькая клумба. Матильда опустилась на колени и принялась полоть сорняки. До меня донесся какой-то звук, и я сообразил, что она мурлычет себе под нос. Что-то медленное, мелодичное.

Со стороны фронтона нещадно палило солнце. В это время дня тени на лесах не было, и незащищенную кожу стало пощипывать. Я посмотрел на часы — полдень. Если я задержусь здесь ненадолго, то поджарюсь. Металлические опоры лесов обжигали руки, когда я, спускаясь на землю, перемещал себя по лестнице. Из-за угла дома, вытирая руки о тряпку, вышла Матильда.

— Взглянули? — спросила она. Грусти на ее лице, которую я заметил в саду, как не бывало — она спряталась за привычным спокойствием. — Что вы об этом думаете?

— Работы оказалось больше, чем я предполагал.

Матильда запрокинула голову и посмотрела на леса, прикрыв от света глаза таким же жестом, как Греттен. На солнце ее волосы казались не намного темнее, чем у сестры. Просто выглядели так, будто из них отжали весь свет.

— Вам не обязательно начинать немедленно, если чувствуете себя неважно.

Меня же беспокоило другое. Не нагружать ногу — непростое занятие, и спуск с лесов не мог не сказаться: ступню снова дергало. Но это было терпимо, легче бездеятельности. Я пожал плечами.

— Я покажу вам, где все находится, — произнесла Матильда.

Она направилась к двери, где несколько дней назад со мной сцепился Арно. Петли покореженной створки скрипнули, и свет полился в маленькое помещение без окон, которое, как я понял, служило кладовой. Оттуда потянуло холодом и сыростью. Когда глаза привыкли к полумраку, я различил в беспорядке брошенные инструменты, мешки с песком и цементом. Как и на настиле лесов, здесь царил дух «Марии Селесты», словно помещение покинули в большой спешке. От разреза в бумажном мешке, в котором лежал мастерок, тянулась дорожка цемента. Из затвердевшего, словно камень, раствора, подобно Экскалибуру строителя, торчала лопата. Судя по висевшей везде паутине, к инструментам не прикасались несколько месяцев.

Застонали петли — дверь, отрезая нас от света, стала захлопываться за нашими спинами. Я обернулся, чтобы остановить ее, и подскочил, увидев, что там кто-то стоит. Но это оказался лишь висевший на гвозде комбинезон. Хорошо, что Матильда не заметила моей нервозности. Она стояла у порога, словно не желала проходить дальше.

— Здесь должны быть цемент, песок, водопроводный кран. Пользуйтесь всем, что вам потребуется.

Я окинул взглядом царивший в кладовой беспорядок.

— Ваш отец занимался ремонтом?

— Нет, человек из местных.

Кем бы ни был этот рабочий, он покинул стройку в спешке. Я взялся за ручку лопаты и потянул, она дрогнула, но не поддалась — так плотно засела в затвердевшем цементе.

— Почему он не закончил?

— У нас возникли разногласия.

Я осмотрел цемент. От сырости серый порошок в разорванном мешке превратился в ком. Я потрогал непочатые мешки и ощутил под ладонью твердую, как камень, массу.

— Понадобится цемент.

Матильда стояла, скрестив руки на груди.

— Прямо сейчас? Вы не можете начать с чего-нибудь другого?

Понимая, что просто тяну время, я обследовал сложенные в штабель мешки.

— Могу продолжать вырубать старый раствор…

— Вот и хорошо. — Она кивнула и вышла из кладовой.

Я в последний раз оглядел темное помещение с брошенным инструментом и направился за ней на солнечный свет. Матильда ждала меня во дворе. Лицо было, как всегда, непроницаемым, но бледнее обычного.

— С вами все в порядке?

— Конечно. — Ее руки машинально потянулись к волосам, и она пригладила их на затылке. — Что-нибудь еще вам сейчас понадобится?

— У меня закончились сигареты. Можно поблизости где-нибудь купить?

— На автозаправке, но она слишком далеко, чтобы…

Дверь дома открылась, и на пороге показалась Греттен. Она несла на бедре Мишеля и, завидев нас, сердито поджала губы. Игнорируя меня, мрачно посмотрела на сестру.

— Папа хочет видеть его. — Греттен со злорадством указала на меня. — Одного.

В доме я оказался в первый раз с тех пор, как пришел туда попросить воды. В кухне было темно. Низкий потолок, толстые стены и маленькие окна — помещение строили с таким расчетом, чтобы сохранять прохладу в летнюю жару. Пахло воском, жареным мясом и кофе. Одну стену целиком занимала старинная плита, деревянная мебель выглядела так, будто ей пользовались несколько поколений. В этом окружении поцарапанные белые корпуса холодильника и морозильника резали глаз своим современным видом.

Арно чистил ружье на столе. Очки с половинками стекол придавали его облику анекдотичную ученость, которая плохо вязалась с человеком, сбросившим меня с лестницы. Он не поднял головы и продолжил работу, словно меня не было в доме. Я уловил запах ружейного масла, пороха, когда Арно засунул в ствол длинный проволочный ершик. Тот, двигаясь в стволе, мелодично посвистывал.

— Вы хотели меня видеть? — произнес я.

Арно не спеша дочистил ствол и только после этого опустил ружье на стол. Снял очки, спрятал в нагрудный карман, откинулся на стуле и посмотрел на меня.

— Матильда сказала, ты ищешь работу?

Насколько я помнил, все было не так, но спорить не стал.

— Если вам есть что предложить.

— В этом-то и вопрос. — У Арно ходуном заходили челюсти, будто он пытался разгрызть орех. Я заметил, какая у него дряблая от возраста кожа на шее — как у постаревшего штангиста. — Моя дочь может болтать все, что ей вздумается, но кто здесь будет работать, решаю я. Приходилось трудиться на ферме?

— Нет.

— Опыт работы на стройке большой?

— Не очень.

— Тогда с какой стати я должен тебя нанимать?

Я не мог придумать веской причины, поэтому, стараясь не смотреть на ружье, промолчал. Арно презрительно фыркнул.

— Ты вообще как здесь оказался?

У меня чуть не сорвалось с языка, что из-за его же капкана, но это его бы только разозлило. Я больше не боялся, что Арно пристрелит меня, но сознавал, что только от его доброй воли зависит, работать мне на ферме или нет.

— В каком смысле?

— Какого дьявола шатаешься по чужой стране, как бродяга? Для студента тебе многовато лет. На что ты живешь?

Его манера говорить очень напоминала Греттен.

— То на одно, то на другое. Я переменил много работ.

— То на одно, то на другое! — передразнил он. — Ты не очень-то откровенен. Что ты скрываешь?

На мгновение я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Кровь предательски прилила к лицу.

— С какой стати мне что-либо скрывать?

Арно пошевелил губами: то ли размышлял, то ли пережевывал застрявший между зубами кусочек пищи.

— Я не люблю, когда чужие суют нос в мою частную жизнь, — наконец изрек он. — Ты будешь жить в амбаре. И питаться тоже там. Я не желаю видеть тебя больше, чем необходимо. Платить стану пятьдесят евро в неделю, если посчитаю, что ты того заслуживаешь. Соглашайся или убирайся ко всем чертям.

— Хорошо.

Жалованье было ничтожным, но деньги меня не интересовали. Однако появившийся в глазах Арно блеск заставил меня пожалеть, что я легко согласился. Было ошибкой проявлять перед ним слабость.

Он, словно оценивая, оглядел меня с ног до головы.

— Идея тебя нанять пришла в голову Матильде, а не мне. Мне это не по душе. Но тут полно работы, и ее надо делать. Она посчитала, что мы можем взять для этого английского лодыря, и я не стал противоречить. Но я буду за тобой приглядывать. Попробуй разозли меня хоть раз, и ты сильно пожалеешь. Ясно?

Арно несколько секунд смотрел на меня, чтобы я осознал его слова, затем взял ружье со стола.

— Свободен. Топай отсюда. — И он принялся протирать ствол промасленной ветошью.

Злясь и испытывая унижение, я похромал к двери.

— Вот еще что. — Арно ледяным взглядом посмотрел на меня поверх ружья. — Держись подальше от моих дочерей.