ГЛАВА 19
Собрать вещи не заняло много времени. Одежда и все остальные пожитки скоро оказались в рюкзаке. Сборы можно было отложить до утра. Но этот акт был для меня чем-то вроде утверждения намерений — на сей раз я не собирался переносить отъезд, нервничал, думая о приходе Матильды.
Когда рюкзак был собран, у меня не осталось других дел, кроме как ждать. На улице стемнело — еще один признак того, что лето почти на исходе. До прихода Матильды оставалось три часа. Ее томик «Мадам Бовари» лежал рядом с матрасом. Вот и это я оставлю незавершенным. Я обвел взглядом освещенный лампой чердак. Со всем хламом и паутиной он стал казаться мне домом, и было жаль расставаться с ним.
Я лег на постель и закурил одну из своих последних сигарет. Когда погасло пламя зажигалки, вспомнил, как превратилась в пепел сделанная в Брайтоне фотография. Хорошо бы, Греттен ее не сжигала. Но хорошо бы, чтобы не случалось и многое другое. Не знаю, мог бы я предотвратить смерть Хлои, — я много об этом думал. Но даже если найдется оправдание тому, что я ее не спас, в Доклендс в ту ночь меня никто не гнал. Из-за меня погиб человек. Пусть это случилось по неосторожности, когда я спасался бегством. Убил-то его я.
От этого никуда не деться.
Я выпустил дым к потолку. Понял, что нужно возвращаться. Мысль, что произойдет после того, как я окажусь в Англии, меня по-прежнему пугала. Но ради душевного спокойствия я должен ответить за то, что совершил. Но как только вспоминал о Матильде и представлял, что, возможно, хочет от меня она, решимость таяла.
Существовала еще одна проблема — пластиковый пакет из машины Жюля, который так и лежал там, где я спрятал его после прихода жандармов. Оставлять пакет на чердаке нельзя, но и тащить обратно в Англию килограмм кокаина нельзя.
Что же с ним делать?
Спертая влажная атмосфера чердака давила и мешала думать, и я подошел к окну. За виноградником и лесом едва заметно серебрилось в темноте озеро. Его вид внезапно дал мне ощущение цели. Матильда придет не сейчас, а я ведь хотел поплавать, когда сниму швы.
Вот он — мой последний шанс.
Я спускался с чердака без лампы, нащупывая ногами знакомые деревянные ступени. В открытую дверь амбара струился лунный свет и выхватывал из сумрака бетонный пол с трещиной, из-за которой я чуть не сошел с ума. Теперь, выходя на улицу, я почти не вспомнил о ней.
Дождь больше не моросил. Вечер благоухал ароматами, свежий ветерок шевелил виноградные листья. Рваные облака заслоняли полную луну и бросали на поля бегущие тени. В лесу от непрекращающегося движения стоял неумолкающий шорох. С ветвей падали капли, среди деревьев прятались темные статуи. Сплетенный Греттен венок из белых цветов вспыхнул на шее нимфы, когда его коснулся лунный луч, и погас в тени от набежавшего облака.
Каменные идолы остались позади, впереди простиралось озеро. В воздухе ощущался металлический привкус, темная поверхность воды трепетала от легкого ветерка. Впереди что-то зашевелилось, и я замер, но это оказалась всего лишь нахохлившаяся, решившая почистить перышки утка. Снова вышла луна, и я заметил, что птиц на берегу много — испещрили, как камни, все пространство у воды. Я направлялся к покрытому галькой мысу и на ходу раздевался. Босые ноги казались друг другу не парой: одна была здоровой и знакомой, другая — тонкая и бледная — исполосована красными рубцами.
Когда я шагнул в озеро, от холодной воды перехватило дыхание. Вскоре вода подошла к бедрам, и я поднялся на цыпочки, а затем побрел дальше. Но когда дно стало резко уходить из-под ног, помедлил, прежде чем окунуться.
Впечатление было такое, словно я нырнул в лед. Вода сомкнулась над головой, и холод полился в уши. Я вынырнул и поплыл неуклюжим кролем, направляясь к середине озера и старясь интенсивными движениями разогнать кровь в затекших руках и ногах. Отдувался, колотил по воде и, оглянувшись, увидел, какой рваный след оставлял на поверхности. Все здесь казалось иным — странным и неподвижным. Озеро — глубоким, бездонным. Внизу блеснула серебром попавшая в лунный свет рыба. Взглянув в глубину, я увидел распростертое в черноте собственное тело — тускло-бледное, казавшееся бескровным.
Боже, как это было здорово! Я опять поплыл, на сей раз легким брассом. Впереди возвышался обрыв, на котором я провел так много вечеров, и над ним на фоне неба простирал свои ветви, как крылья, старый каштан. Его вид напомнил мне день, когда я был здесь в прошлый раз, и радость моментально угасла.
Я хотел поплавать в озере — и вот сделал это. Нет смысла тут дольше оставаться. Я стал поворачивать и вдруг коснулся ступней чего-то твердого. Отдернул ногу, сообразив, что дотронулся до скалы, какую видел с берега. Опять осторожно вытянул ногу.
И снова отпрянул. Скала была гладкой, но не той гладкостью, которая присуща водорослям или тине. Ощущение было таким, словно я коснулся полированной поверхности. Я опустил ногу, затем другую, пока на что-то не встал. Вода доходила мне до подбородка. Поверхность была ровной, слегка вогнутой, испещренной маленькими раковинами коррозии. Но я и без коррозии сообразил, что подо мной не камень, а автомобильная крыша.
Я ощупал пальцами ног поверхность, пытаясь определить форму. Внезапно ступня соскользнула с края, и я лишился опоры — теперь подо мной была только вода. Озеро сомкнулось над головой, и я, задыхаясь и откашливаясь, барахтался, пока снова не оказался на крыше. Теперь по крайней мере стало ясно, что на дне не легковая машина — для легковой крыша слишком короткая и узкая.
Скорее кабина грузовика.
Чувствуя, что начал дрожать, я посмотрел на берег. Далековато, чтобы доехать сюда по топкой, проваливающейся почве. Нет, единственный способ утонуть в этом месте — упасть с обрыва. Я взглянул на нависающий над водой высокий берег и постарался представить, что за несчастный случай занес сюда незадачливую машину. Но озеро в стороне от дороги — случайной аварии быть не могло, грузовик утопили специально.
Мне очень хотелось поплыть назад и одеться, но об этом не могло быть и речи, пока я не выяснил, что к чему. Глубоко вдохнув, я нырнул и почувствовал, как холод ледяными стрелами вонзился в уши. Из-за облака выглянула луна, и на глубину с поверхности просочился неземной свет. Подо мной темнел кузов автомобиля. Я понял, что это пикап. На плоской платформе за кабиной ничего не было. Я опустился глубже, и грудь стало распирать. Вот что значит слишком много курить. Тело рвалось из воды, и я, чтобы не выскочить пробкой на поверхность, ухватился за ручку дверцы. Но в следующее мгновение рука чуть не выпустила ее, когда дверца начала открываться.
Сердце гулко стучало, я, подтянувшись, заглянул в туманное, полное теней пространство кабины. Отсчитывая удары пульса, пытался что-то рассмотреть. Но в этот момент луну закрыла тень, и на глубине опять воцарился мрак. Я выпустил ручку дверцы и, вырвавшись в ночной воздух, глотал его взахлеб, пока не стихли в висках молотки.
Пусто.
В кабине я ничего не заметил: ни большой тени, ни медленного колебания рук и ног. Я подумал, не нырнуть ли еще разок, чтобы разглядеть внимательнее, но от этой мысли по коже поползли мурашки, и я не сумел заставить себя снова погрузиться под воду.
Выстукивая зубами дробь, я поплыл обратно, стараясь не спешить и двигаться размеренно. Но вдруг лодыжки коснулась то ли веточка, то ли потянувшаяся за мной водоросль, и я, потеряв хладнокровие, стал быстро грести к берегу. Разбрызгивая воду, бежал по отмели, пока не оказался на галечнике. И там, дрожа и растирая руки, косился на озеро. Поднятая мной волна улеглась, и вода вновь стала спокойной и темной. Никакого намека, что на глубине что-то таится.
Натягивая одежду, я не испытывал ни малейших сомнений, кому принадлежал грузовик. Цвета я не рассмотрел, но решил, что он темно-зеленый — тот же цвет, что на фотографии, которую мне показывал Жан-Клод. В последний раз Луи видели в Лионе, поэтому я сделал вывод: что бы с ним ни случилось, это случилось там. Я ошибся.
Он вернулся из Лиона.
Джинсы с трудом натягивались на мокрую кожу. Как я ни старался, не мог придумать невинной причины, почему пикап оказался в озере. Жан-Клод пытался внушить мне, будто в исчезновении брата повинен Арно. Я не стал его слушать — не захотел. И до сих пор не мог поверить, что Матильде что-то известно об исчезновении Луи. Однако не собирался оставаться и выяснять. Ферма уже хранила одну тайну.
Я не хотел стать следующей.
Ботинки на меня не налезали, и, пока я пытался втиснуть в них ноги, полный опасностей лес, казалось, следил за мной. Я постоянно оглядывался, почти ожидая, что из тени вот-вот материализуется Арно с ружьем. Но кроме меня и одинокой статуи среди деревьев поблизости никого не было. Я наклонился, чтобы натянуть ботинок, и вспомнил, что рядом с озером не было ни одной статуи. И в этот миг статуя появилась из леса.
Греттен! Алебастрово-бледная, с выбеленной лунным светом кожей, она походила на мраморное изваяние. Смотрела на меня, но не приближалась.
— Я поднималась на чердак. Тебя там не было.
— Захотелось проветриться.
— Я видела твой рюкзак. Все уже собрано.
Я не знал, что ответить. Греттен поглядела на воду; она не бушевала, как прежде, но это новое жуткое спокойствие пугало еще сильнее.
— Ты купался в озере?
— Стало жарко. Решил охладиться.
— Долго был под водой? Что ты там делал?
— Просто плавал.
Я пытался оценить, как много ей известно и известно ли что-нибудь вообще. Но так сильно дрожал, что не мог сосредоточиться.
— Я тебе говорила, папа не велит здесь купаться. Это небезопасно. Если я расскажу ему, он разозлится.
— Так не рассказывай.
— Почему? Ты завтра все равно уезжаешь. — Ее взгляд был холодным, отсутствующим. — Тебе на меня наплевать, иначе ты бы нас не бросил.
— Я никого не бросаю.
— Мы тебе поверили, а ты нас предал.
Теми же словами она говорила о Луи.
— Послушай, мне искренне жаль, если я…
— Ничего тебе не жаль. Ты меня увлек и обманул.
— Неправда.
— Тогда обещай, что останешься.
— Греттен…
— Ты должен обещать, иначе я все расскажу папе.
Этого еще не хватало. Я обернулся на воду. Знала Греттен о грузовике или не знала, мне вовсе ни к чему, чтобы она докладывала о моем купании отцу. Вот уберусь отсюда подальше, тогда пусть делает все, что угодно.
— Хорошо, — кивнул я. — Останусь.
Греттен пристально посмотрела на меня, и я почувствовал, как у меня зашевелились волосы на голове.
— Врун.
— Ничего подобного…
— Я тебя больше не люблю.
— Греттен, подожди! — крикнул я, но она уже бежала по дорожке.
Постояв секунду в растерянности, я бросился за ней, хотя не представлял, как смогу остановить ее. Понимал одно: если Арно узнает о моем купании в озере, мне нельзя оставаться на ферме. Однако был далеко не в форме, и попытка догнать Греттен в незашнурованных ботинках напоминала бег в кошмарном сне. Она неслась среди деревьев, мелькая в лунных пятнах. Мои грудь и ноги болели, с ноги слетел ботинок, и я грохнулся на дорожку. Весь воздух вылетел из легких. Пытаясь отдышаться, я вскочил и успел заметить, что белая фигура Греттен уже в винограднике. Облако закрыло луну, и Греттен исчезла. Но мне и без того стало ясно, что догнать ее не удастся. Она первой окажется в доме.
Согнувшись пополам, я с шумом втягивал воздух. А может, я преувеличиваю, и все объясняется очень просто? Старый грузовик пришел в негодность, и его утопили в озере. Я очень хотел бы в это поверить, но не мог забыть то, что увидел под водой. Мне нельзя рисковать: если пикап принадлежал Луи, Арно пойдет на все, чтобы укоротить мне язык. Он не выпустит меня с фермы.
Словно по сигналу, издалека послышался его громкий голос. Он что-то кричал во дворе. А Матильда его о чем-то упрашивала. Хлопнула дверь, и воцарилась тишина.
Арно вышел на охоту.
Я обернулся к тому месту, где потерял ботинок, но луна была затянута облаками, и на земле лежали тени. Времени на поиски не было, и я, свернув с тропинки, спрятался в лесу — побежал босой, наступая больной ступней на камни и ветки. Когда Арно проскочит мимо, можно будет вернуться на дорожку. А о рюкзаке придется позаботиться позднее.
Не успел я удалиться от тропинки, как что-то хрустнуло, и я ощутил под ногой острый предмет. Отпрянул с бешено колотящимся сердцем, ожидая, что вот-вот опять захлопнутся железные челюсти. Но этого не случилось — я наступил на сухую ветку. Однако, поддавшись панике, совершенно забыл, что в этой части леса много ловушек Арно. Дальше я идти не решился — неизвестно, куда угодишь.
Между деревьев что-то мелькнуло, и я повернулся в сторону виноградника. На луну набежала туча, и на мгновение все окутал мрак. Но вот она снова выглянула, и я безошибочно узнал спешащего по дорожке Арно. В руке у него что-то поблескивало. Когда я узнал предмет, все надежды на то, что с ним можно договориться, рухнули.
Он нес ружье.
Облако снова закрыло луну, и передо мной словно опустился занавес. Но Арно оказался ближе, чем я ожидал. Обратно к озеру бежать поздно. Даже если я не попаду в капкан, Арно ко мне слишком близко. А на дорожке я стану прекрасной мишенью. В отчаянии озираясь, я искал, где бы спрятаться. Неподалеку находилось то место, где мы спилили серебристую березу, и вокруг торчали пни и молодые саженцы. Ничего достаточно массивного, чтобы послужило укрытием. Но тут сквозь листву просочилось дрожащее лунное марево, и я увидел статуи.
Бросился к ним, пока продолжался короткий период света, надеясь, что уж тут-то Арно не расставил свои капканы, и скрючился на влажной земле за каменной рясой монаха. Я задыхался, разболелась нога — видимо, поранил о сухую ветку или открылись старые раны. Но не ступня сейчас являлась моей главной проблемой. Без луны лес приобретал иную глубину темноты. Ничто не двигалось. Но вот на дорожке мелькнула тень.
Я отшатнулся и прижался к холодному камню. Над головой небо, как лоскутное одеяло из звезд и облаков, а внизу все скрыто во тьме. Я поднял голову и, посмотрев сквозь ветви, стал умолять луну, чтобы она подольше пряталась за тучей. Хотел еще взглянуть на тропинку, но побоялся, что Арно заметит меня. Лежал и прислушивался, как он приближается. Ветер шелестел листьями и ветвями, заглушая другие звуки. Я закрыл глаза, стараясь представить, где он находится. Уговаривал себя: вот я сейчас досчитаю до тридцати, и он пройдет. Но полминуты миновало, а я так и лежал, не двигаясь. А если я ошибся? Если Арно остановился? Сжав кулаки, пытался решиться. Не могу же я здесь прятаться до бесконечности. Самый верный шанс — выбраться на дорогу, пока Арно у озера.
В этот момент тихо хрустнула ветка.
Я замер и, боясь выдать себя, затаил дыхание. Лежал, прислушиваясь к шороху листьев, и уговаривал облака не уходить. Но ветер гнал их дальше, и по краю облака уже вспыхнула серебристая кромка. Из-за нее, к моему отчаянию, выплыла луна и залила мир опаловым светом. Снова хрустнула ветка, на сей раз в нескольких футах от меня.
— Шон! — тихо позвала Матильда.
Напряжение спало, лишив меня сил.
— Я здесь.
Матильда окинула взглядом статуи, повернулась на голос и поспешила ко мне. В это время луна-предательница скрыла свой лик, и лес снова окунулся в тень.
— Вам надо уходить, — прошептала Матильда. — Отец считает, что вы еще на озере. Надо этим воспользоваться, пока он не вернулся.
А я-то до сих пор надеялся, что она меня утешит — скажет, что ничего страшного не случилось и все это недоразумение. Я начал подниматься, но Матильда потянула меня назад.
— Подождите, пусть отойдет подальше. Наденьте.
Она дала мне в руки какой-то предмет, и я на ощупь определил, что это мой ботинок.
— Нашла на тропинке, — объяснила Матильда, — и поняла, что вы тут.
— Где Греттен? — спросил я, пытаясь натянуть ботинок на ногу. Ступня распухла, была скользкой от крови, и ботинок никак не налезал.
— С Мишелем.
— Что она сказала вашему отцу?
— Не важно. Держите. — Матильда вложила мне в руку ключи и тонкий рулон свернутых банкнот. — Тут немного, но это все, что у меня есть. И вот это вам тоже потребуется.
Я не сразу сообразил, что тонкий, плоский предмет — мой паспорт.
— Вы копались в моем рюкзаке?
— Не сегодня. Взяла, когда вы в первый раз уехали в город.
Не знаю, что меня больше поразило: что Матильда взяла мой паспорт или что я до сих пор не заметил его пропажи.
— Зачем?
— Не хотела, чтобы вы уехали, не сообщив мне об этом. Буду просить вас об одолжении, но сейчас нам надо спешить.
— Об одолжении? — Я никак не мог справиться с ботинком. В голове полный сумбур.
— Об этом позднее. А сейчас поторопитесь.
Матильда вытолкала меня из-за статуи, и мне пришлось тащить ботинок в руке, вышагивая голой подошвой по колючей земле.
— Осторожнее! — Она увела меня в сторону от пятна тени. Сначала я не понял, в чем дело, но затем разглядел спрятанный на земле предмет с острыми краями.
Вот так-то — а я решил, что Арно не станет расставлять капканы вблизи статуй. Но Матильда, судя по всему, знала, где ступать, когда поспешно выводила меня на дорожку. Я ковылял за ней быстро, как мог, но каждый раз, когда ставил ногу на землю, ступню пронзала боль. Скрывавшие луну облака клочьями рассеялись, и на землю пролился неровный болезненный свет. Я отважился посмотреть в сторону озера и, не заметив Арно, тихо спросил:
— О каком одолжении вы говорили?
Лунного света хватило, чтобы я заметил, как Матильда знакомым жестом заправила волосы за ухо. Ее лица я не видел, но чувствовал, что она взволнована.
— Я прошу вас взять с собой Греттен.
— Что?
— Ничего не говорите, слушайте! — Матильда схватила меня за руку и прошептала: — Мне надо отослать ее отсюда, а с вами она согласится уехать. Понимаю, что моя просьба непомерная, но не жду, что вы станете содержать ее. Вышлю еще денег, столько, сколько смогу.
— Матильда!
— Прошу вас! Я ведь могла сообщить полиции о наркотике в вашем рюкзаке.
Разумеется, она знала. Три дня в бреду. Иностранец. Как я мог поверить, что она не захочет обыскать рюкзак и выяснить, за кем собирается ухаживать? Удивительно, как Матильда оставила меня в доме.
Если только не имела на меня планов.
Под кронами деревьев ее лицо оставалось в тени, даже когда луна выходила из-за облаков. За лесом дорожка преображалась — прорезанные колесами колеи чернели, словно начерченные углем. Мне показалось, что я заметил впереди движение, но Матильда снова поторопила меня.
— Поспешим!
Неожиданно позвучал выстрел. Звук донесся сзади, со стороны озера. За первым последовал второй, и Матильда увела меня с дорожки.
— Сюда.
Деревья сомкнулись, как тоннель, когда на развилке она повернула в сторону свинарника. Я бежал за ней и, отмахиваясь от хлещущих по мне веток, старался щадить изрезанную ногу. В нос ударил запах аммиака — мы оказались на поляне. Полная луна сияла над головой, как маяк, и выхватывала из темноты улегшихся на ночлег, похожих на волосатые валики свиней. Хромая за Матильдой, я очень надеялся, что они не проснутся. Думал, будто мы направляемся к дальнему лесу, но она повернула к домику из шлакоблоков. И, тяжело дыша, толкнула дверь.
— Заходите!
Времени спорить не было, я поспешно нырнул внутрь, и двойные, как на конюшне, створки отрезали нас от света. Окутал смрад потрохов и застарелой крови. В домике было темно, хоть глаз выколи, и наше дыхание в замкнутом пространстве казалось неестественно громким. Когда глаза немного освоились с мраком, я заметил пробивающиеся в щели кладки лучики света. Матильда прильнула к одной из щелей.
— Он здесь? — тихо спросил я.
— Вряд ли.
Я решил посмотреть сам и, сделав шаг, зацепил что-то плечом. В темноте глухо брякнуло. Я вздрогнул, но тут же сообразил, что задел за висящую на блоке цепь. Поймал на ощупь рукой, остановил раскачивание и обошел лежавшую в середине домика каменную плиту. Прижался щекой к шероховатой стене и моргнул, когда от моего дыхания с поверхности полетели грязь и песок. Узкая щель не давала хорошего обзора, да и поляна успела погрузиться в темноту, когда очередное облако закрыло луну. Но Арно я не заметил.
— Если бы он нас засек, то был бы уже здесь, — пробормотала Матильда. Стены домика заглушали наши голоса — Арно мог услышать нас, только если бы подобрался вплотную. — Наверное, палит в каждую тень.
— Давайте уйдем. — Я уже пожалел, что спрятался в этом чертоге смерти, и повернулся к пробивающемуся сквозь дверь тонкому лучику света. Но Матильда остановила меня.
— Не сейчас.
— Почему? Разве не самое время, пока он у озера?
— Не исключено, что он уже возвращается, и если мы отсюда выйдем, можем наткнуться на него.
В ее словах был смысл, но мне не хотелось оставаться в этом месте. Стена из шлакоблоков могла остановить пулю небольшого калибра. Если Арно догадается, что мы внутри, западня захлопнется.
— А как насчет леса по другую сторону поляны? Можно выбраться тем путем?
— Слишком опасно. Дорожки там нет, а капканы тоже расставлены.
Я постарался сосредоточиться.
— Что же нам делать?
— Ждать. Через несколько минут я выйду и выясню, свободен ли путь.
— А если нет?
— Скажу отцу, что вы успели проскользнуть, пока он находился у озера. Отец ляжет спать, и я приду за вами.
Матильда говорила, как всегда, спокойно. Неожиданно я испугался, что она приведет с собой Арно, но сообразил, насколько смехотворно мое предположение. Матильда не пряталась бы здесь со мной, если бы хотела меня выдать. Приходилось ей доверять.
Она снова посмотрела в щель, а я сел на пол, надеясь, что все-таки удастся надеть ботинок. Распухшую ступню саднило. Я смахнул с нее грязь и невольно охнул, ощутив под пальцами изрезанную подошву.
— Вы в порядке? — спросила Матильда.
— Нога разболелась.
— Давайте посмотрю.
Раздался шорох, Матильда присела, и я почувствовал осторожное прикосновение ее прохладных пальцев. Она пыталась оценить в темноте, насколько я повредил ступню. Дотронулась до чего-то болезненного, и у меня перехватило дыхание.
— Открылись кое-какие из старых ран, и на подъеме есть глубокий порез. У вас есть чем перевязать?
— Нет.
— Я помогу вам надеть ботинок.
Когда она стала обувать меня, я почувствовал прикосновение к руке ее волос. И, стараясь не обращать внимания на боль в ступне, спросил:
— Почему вы так настойчивы в своем желании удалить отсюда Греттен? Из-за того, что лежит в озере?
Ее руки на мгновение замерли.
— Это одна из причин.
Следовательно, Матильда в курсе. От нашего разговора у меня возникло ощущение нереальности. Хотелось видеть ее реакцию, но она была лишь тенью во мраке.
— Что случилось с Луи?
Матильда продолжала натягивать мне на ногу ботинок. Несколько мгновений мне казалось, что я не получу ответа. Но когда Матильда заговорила, ее голос звучал тихо и покорно:
— Я поняла, что беременна, когда Луи находился в Лионе, и собиралась объявить об этом после того, как он вернется. Собрала немного денег и надеялась убедить его увезти меня куда-нибудь отсюда. Вместе с Греттен. Она… обожала его. Но я не предусмотрела одного — Греттен все рассказала отцу. Произошла сцена. Они подрались.
Ботинок наконец налез на ногу, и я вздрогнул от боли.
— Затем ваш отец утопил в озере его грузовик?
— Хотел избавиться от любой улики, которая бы указывала, что Луи побывал на ферме. Луи явился сюда ночью прямо из Лиона. Никто не знал, что он вернулся. Потом… мы просто сделали вид, будто ничего не произошло.
Я почувствовал, что Матильда отпустила мой ботинок, словно ее мысли уже витали где-то далеко. Наклонился завязать шнурки, и она встала.
— Куда дели труп? — Кабина грузовика оказалась пустой, и я снова невольно подумал о трещине в бетонном полу в амбаре.
— Отец принес его сюда.
— Сюда?
— Свиньям.
До меня не сразу дошел смысл ее слов. Я в ужасе окинул взглядом темное пространство и вспомнил, как над каменной плитой на цепи висела оглушенная свинья, и звук, с каким кровь текла из ее перерезанного горла в железное ведро. Сказанные Арно слова приобрели страшный смысл.
«Свиньи жрут все».
— Греттен в курсе? — спросил я.
— Не знаю, — устало вздохнула Матильда. — Она была в шоке, в истерике и больше никогда не заговаривала о Луи. С детства умела блокировать то, о чем не хотела думать. Словно ничего подобного не происходило.
Я с этим столкнулся сам. Но кроме амнезии Греттен у меня появились более страшные предметы для обсуждения. Напрашивался вывод, что Арно убил Луи. Или все-таки нет?
Когда я поднялся, боль в ноге дала о себе знать, но не настолько сильно, чтобы помешать пуститься наутек, если придется срочно смываться. Я посмотрел через щель в стене — в открывшейся части залитой белесым лунным светом поляны никого не было.
— Ваш отец не убивал Луи? — произнес я, не оборачиваясь.
— Нет, — ответила Матильда.
— Знаете, Греттен больна. Ее надо лечить.
— Больна?
— Вы не можете опекать ее вечно. Даже если у нее не было намерения убивать Луи, рано или поздно она бы подняла руку на кого-нибудь другого. Или на себя.
— Вы ничего не поняли. Греттен Луи не убивала. Его убила я.
Мне почудилось, будто в животе раскручивается что-то мерзкое и холодное.
— Не верю.
— Луи избивал отца. Поранил его. Греттен попыталась защищать его. Тогда Луи ударил и ее. Крепко, по лицу. Я схватила лопату и стукнула его.
«Вот откуда у Греттен отметина на носу», — подумал я. Повернулся к Матильде, но не мог рассмотреть ее в темноте. Мы стояли так близко, что почти касались друг друга.
— Если это было убийство по неосторожности, почему вы не заявили в полицию?
— Мне нельзя в тюрьму. Мишель? И Греттен я тоже не могу оставить с отцом.
— Почему? Понимаю, она ваша сестра…
— Она мне не сестра. Она моя дочь.
Я решил, что ослышался. А затем все понял. Арно! Омерзительный воздух в домике, казалось, в неподвижности сгустился.
— Мне было тринадцать лет. Отец сказал маме, что ребенок от какого-то парня из города. И убедил ее объявить, что это их дочь, — так они спасали мою репутацию. В школе, пока не родилась Греттен, считали, что я больна и меня лечат дома. Вопросов никто не задавал. А потом все думали, будто Греттен дочь моих родителей.
— Неужели вы никому не сообщили? — Я был потрясен.
— Кому? Мать, наверное, все понимала, но была слишком слаба, чтобы противостоять отцу. А когда она умерла, не осталось вообще никого, с кем я могла бы откровенничать. Не с Жоржем же.
— Греттен догадывается?
— Нет! И не должна! Никогда! Я не позволю отцу сломать жизнь и ей! Предупредила: пусть только посмеет коснуться ее, и его убью. Однажды попробовал — я спустила его с лестницы, и он месяц провалялся в постели.
Матильда произнесла это с холодным удовлетворением. Сейчас это была совсем другая женщина. Я ее не узнавал. Или никогда не знал?
— А Мишель? Он тоже от Арно?
— Нет, от Луи. Но отец считает его своим. Всегда хотел сына, чтобы оставить ему ферму. Поэтому…
— Что?
Матильда глубоко вздохнула, словно собиралась броситься головой в омут.
— После того как мать умерла, у меня был еще ребенок. Девочка. Отец мне ее не показал — объяснил, что она родилась мертвой. Но мне казалось, я слышала, как она заплакала.
«Эта ферма что-то вроде жуткого набора матрешек, — подумал я. — Всякий раз, когда я считал, что мне открылся последний секрет, за ним обнаруживался новый, еще более страшный».
— Как же вы можете здесь оставаться? Почему не уедете?
— Это не так просто.
— Ничего сложного: собираете вещи, и вперед!
— Я не могу покинуть ферму без Греттен.
— Тогда берите ее с собой.
— Вы меня совсем не слышите? Как вы думаете, почему я связалась с Луи? Греттен не уедет от отца. По крайней мере не со мной.
Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Я опять посмотрел наружу — больше для того, чтобы выиграть время и подумать. По небу, закрывая луну, неслись рваные облака. Та часть поляны, которую я видел, казалась тихой и безобидной, но вокруг стеной непроницаемого мрака наступали деревья.
— Теперь вы понимаете, почему мне необходимо удалить отсюда Греттен, — продолжила Матильда. — Не важно как и не важно куда. Но все равно лучше, чем оставаться здесь. А с вами она поедет.
Хорошо, что в домик не проникал свет и мне не нужно было смотреть Матильде в лицо. Ведь только от отчаяния она после всего этого еще пыталась уговорить меня увезти свою дочь. Или, может, надеялась, что, выслушав ее откровения, я просто обязан это сделать?
— Извините. Не могу.
За спиной послышался шум. Повернувшись, я увидел, что Матильда загородила собой проникающий в дверь свет. А затем раздался другой звук. Тихий, не громче шепота — такой скрежет издает сталь, если ей провести по камню. И внезапно перед глазами возникла картина, как Жорж берет мясницкий нож с плиты в середине дома.
— Не передумаете? — спросила из темноты Матильда.
Секунды, казалось, растянулись во времени. У меня стала подергиваться мышца — рука сама потянулась к тому месту, где, как я помнил, на плите лежал молот. Но тут послышались звуки снаружи. И хотя они быстро стихли, я безошибочно узнал детский плач. Матильда рванулась вперед, распахнула дверь, и в хижину хлынул лунный свет. Когда она стремительно выбегала наружу, мне стало видно, что в руках у нее ничего нет. Я поспешил за ней, почти ожидая, что напорюсь на Арно с ружьем.
Но встретил не мужчину, а Греттен.
Она держала перед собой Мишеля, как щит, зажимала ему рот ладонью и не давала брыкаться. Не стоило даже задаваться вопросом, сколько она слышала из того, что было сказано.
— Греттен… — Голос Матильды дрогнул.
— Это неправда! Ты не моя мать!
— Конечно, нет! — Матильда попыталась улыбнуться.
— Папа не мог сделать ничего подобного. Я тебе не верю! Ты врешь!
— Правильно. Я все нафантазировала. — Она протянула к ней руки. — Ты делаешь больно Мишелю. Дай его мне…
— Не подходи! — Греттен попятилась.
Мальчик вывернулся у нее из-под ладони, заревел. Не выпуская из рук Мишеля, Греттен повернулась и бросилась бежать. Даже с больной ногой я обогнал Матильду, но настигнуть Греттен не сумел — она раньше меня оказалась у загона с поросюками и подняла ребенка над забором, за которым жил кабан.
— Не приближайся! Я не шучу!
Матильда застыла рядом со мной, а Греттен так и держала мальчика над забором. Кабана не было видно, но громкий плач Мишеля растревожил в соседнем загоне свиней, и их возбужденное хрюканье добавило шума в общую сумятицу.
— Послушай, Греттен, — произнес я, — ты же не хочешь навредить мальчику?
— Заткнись! — взвизгнула она; ее залитое слезами лицо покрылось пятнами. — Тебе на меня наплевать! Ты такая же дрянь, как она!
За ее спиной возникло движение — из похожего на пещеру сарайчика высунулось рыло кабана. Из-под тяжелых, широких ушей на нас смотрели маленькие, злые глазки.
— Греттен, пожалуйста, послушай… — Даже при лунном свете лицо Матильды было пепельно-серым. — Мне очень жаль…
— Ничего тебе не жаль, все ты врешь. Папа такого не делал. Моя мама умерла, ты не моя мать!
Кабан, не сводя с нас взгляда, трусцой бежал в нашу сторону.
— Ты пугаешь Мишеля, — сказала Матильда. — Отдай его мне и тогда…
— Нет! — закричала Греттен.
От громкого звука ее голоса кабан пришел в ярость и ударил рылом в забор. Воспользовавшись тем, что Греттен отшатнулась, я бросился вперед. Но ее реакция оказалась быстрее — она снова поднесла ребенка к ограде.
— Назад!
Я попятился. Кабан в злобе крошил клыками доски. Мишель ревел и колотил ножками в воздухе.
— Не надо! — Матильда в ужасе зажала рот. — Пожалуйста, не надо. Ведь он твой…
— Мой брат? — Матильда не ответила, и лицо Греттен побледнело. — Неправда! Я тебе не верю!
Она зарыдала, прижав Мишеля к себе. Слава Богу! Я почувствовал, как напряжение отпускает Матильду.
— Пошли домой, — сказала она и сделала шаг вперед. — Дай мне Мишеля.
— Шлюха! — С искаженным лицом Греттен снова подняла мальчика над забором. Доски ограды трещали и расщеплялись под ударами кабана.
Я приготовился к решающему броску, хотя понимал, что ни я, ни Матильда не успеем подхватить ребенка.
Матильда стояла, молитвенно вытянув руки вперед. Луна вышла из-за облаков и заливала сцену призрачным светом.
— Пожалуйста, прости. Позволь мне объяснить…
— Шлюха! Лживая шлюха!
— Греттен, ради Бога…
— Заткнись! Я тебя ненавижу! Слышишь? Ненавижу!
Греттен повернулась к загону, и в это мгновение раздался хлопок, как удар хлыста. Она споткнулась, ноги подкосились, и сжимающие Мишеля руки разжались. Я рванулся, чтобы подхватить мальчика, но Матильда оказалась проворнее. Убедившись, что он не пострадал, сунула его мне и повернулась к дочери.
На майке Греттен расплывалось темное пятно. Даже теперь я не понимал, что произошло. Пока не услышал стон и, повернувшись, не увидел на опушке леса Арно. Приклад ружья все еще был прижат к его плечу, но ствол бессильно целил в землю. Он неловко побежал в нашу сторону, а Матильда опустилась на колени около Греттен. Та лежала на спине, ее руки и ноги непроизвольно подергивались, взгляд устремился в небо.
— Матильда… — Греттен вдруг заговорила голосом потерявшейся, ничего не понимающей маленькой девочки. — Матильда, я не хотела…
— Тихо, все хорошо. Тебе нельзя говорить.
Матильда взяла ее за руку, и в это время к ним подбежал Арно, дотронулся до Мишеля и рухнул на землю рядом с Греттен.
— Господи, нет…
Мой мозг отказывался верить тому, что я видел. Беспомощно стоял, неловко держа на руках Мишеля, и думал, что ружье Арно маленького калибра и не может причинить большого вреда. Оно способно убить лишь птицу или кролика. Но кровь продолжала пропитывать майку Греттен, изо рта вместе с кашлем летели черные сгустки.
— Нет! — твердила Матильда, словно упрекая дочь. — Нет! Нет! Нет!
Греттен смотрела на нее широко раскрытыми испуганными глазами. Матильда зажала ладонью свободной руки маленькую дырочку на ее груди. Греттен пыталась что-то сказать, но изо рта хлынул поток крови, и она задохнулась. Спина выгнулась, ноги в судороге забили по земле. Мгновение она отчаянно боролась за жизнь, но в следующую секунду тело расслабилось, и все было кончено.
Наступил такой покой, будто мы оказались в коконе, куда не проникали ни плач Мишеля, ни визг кабана. Матильда полусидела, полулежала, неудобно подвернув под себя ногу, и все еще держала за руку дочь. Услышав плач Арно, отпустила. Тот стал гладить Греттен по лицу.
— Я не хотел, — причитал он, стоя на коленях. — Я не хотел, но она собиралась бросить Мишеля кабану. Господи, нет, я не хотел!
Матильда посмотрела на отца поверх тела Греттен и с такой силой ударила его по лицу, что звук получился громче ружейного выстрела. Арно как будто даже не заметил и продолжал раскачиваться с кровавой отметиной на щеке. Позади них кабан, привлеченный запахом крови, бешено атаковал забор. Матильда, пошатываясь, встала и машинальным, привычным жестом заправила волосы за ухо, измазав их чем-то темным. Пошла, шатаясь, к тому месту, где Арно бросил ружье.
— Матильда! — позвал я.
Она меня не услышала. Подобрала ружье и такой же нетвердой походкой вернулась обратно. Ее руки по локоть были словно в красных перчатках.
— Матильда, — повторил я, стараясь удержать Мишеля.
Но теперь я был не более чем зрителем. Она задержалась у стоявшего на коленях и плачущего около Греттен Арно. Он не поднял головы, когда она загнала патрон в патронник и подняла ружье. Прозвучал выстрел, и я отвернулся. В ответ на грохот ружья пронзительно взвизгнул кабан. Я снова посмотрел туда, где сидел Арно — он все еще рыдал возле дочери. Матильда опять выстрелила. На сей раз я услышал, как пуля шлепнула в тушу кабана. Зверь с ревом крутился на месте, а затем опять стал колотить в забор. Матильда спокойно передернула затвор и, подойдя ближе, раз за разом стреляла ему в спину. Кабан от боли и злости визжал и молотил доски. Его темно-серая шкура стала черной от крови. Наконец она вставила ствол ему в ухо и нажала на курок. Визг сразу прекратился.
На поляну опустился покров тишины, которую нарушали только тихие всхлипывания Арно. Но постепенно стали просачиваться и другие звуки: хрюканье испуганных свиней, плач Мишеля, шелест листьев на деревьях. Когда поляна вернулась к жизни, Матильда выпустила из рук ружье. Она стояла, глядя в пустоту, ее отец плакал на коленях рядом с убитой дочерью, а я застыл в стороне и думал, что это мгновение никогда не закончится.
