Глава 20
В холодном Лондоне на Базовой, в пыльных архивах, в плохо отапливаемых гостиничных номерах, ссутулившись над устаревшими планшетами, подключенными к нестабильной сети, Нельсон Азикиве продолжал исследовать запутанную историю семьи Валиенте.
Для чего вернулся на два века назад, в 1852 год, в Новый Орлеан.
* * *
Луи Валиенте никогда не видел такого города, как Орлинс, как называли его местные жители. Но, с другой стороны, до первой встречи с Освальдом Хаккетом и его рыцарями Дискорпореи четыре года назад, он побывал всего в нескольких городах, кроме своего родного Лондона: в Манчестере, где дал пару представлений перед толпой рабочих, по сравнению с которыми ламбетские уличные торговцы показались бы утонченными джентльменами; и в Париже, где выбросил кучу денег на регистрационный сбор за неделю участия в весьма сомнительном празднестве.
И вот, в августе 1852 года, он шел по городу в компании Освальда Хаккета и Фрейзера Бердона со скромным багажом к снятым комнатам. Впечатления были смешанные. Жара и шум, музыка и улыбающиеся лица, вонь с реки и полнейший хаос. Луи никогда в жизни не чувствовал себя таким неуместным, старомодным англичанином.
– Похоже на Париж, – наконец сказал он, найдя одно из немногих доступных ему сравнений. – В некотором роде. Посмотрите на архитектуру, есть довольно изящные здания. Просторные и затененные – адаптированные к климату, конечно. И еще повсюду французский язык.
– По мне, больше похоже на Лондон, – сказал Бердон. – Уберите хорошую погоду, плесните вековой копоти – и можно получить Ист-Энд.
Хаккет пренебрежительно фыркнул:
– Для меня весь этот город – одно сплошное буйство. Всюду шум, цвета, громкая музыка. Если бы я помнил Данте, то, наверное, отнес бы все это к тому или иному кругу ада. Вспомните, четыреста лет назад ничего этого не существовало. И это рабская страна, никогда не забывайте – да здесь находится самый крупный рынок рабов в Америке. Земля рабовладельцев и охотников за рабами с финками и револьверами, ищейками, бичеванием и линчеванием.
Бердон нахмурился.
– Спасибо, Хаккет, не надо благочестия. Хватило от принца за эти четыре года. Мы здесь, верно? Мы знаем работу – миссию, как вы говорите. Давайте займемся делом.
– Да, – несколько холодно согласился Хаккет, – давайте.
* * *
Они повернули на главную и очень оживленную улицу под названием Старый квартал. Здесь было полно баров, гостиниц, кафе и заведений с менее очевидным предназначением, которое, на взгляд Луи, Хаккет знал слишком хорошо. Несмотря на все высокопарные нотации Хаккета, Луи помнил, что тот рассказывал о своих беспутных похождениях в молодости. Хаккет, без сомнения, вписывался в обстановку: на нем был сюртук тонкого сукна, вышитый жилет, тонкая сорочка и шелковый шейный платок. Фейзер Бердон и Луи, одетые гораздо скромнее, смотрели на него с завистью.
Луи не сильно удивился, когда заведение, в котором Хаккет снял комнаты на ночь, оказалось борделем. Городской дом, построенный в переполненном деталями классическом стиле, располагался на небольшой возвышенности в центре района и был под завязку набит молодыми женщинами, элегантно одетыми и необыкновенно красивыми, на взгляд Луи.
– Вот это да! – сказал Бердон, пялясь по сторонам. – Прямо как экзотические птицы на выставке Альберта.
– Но, – тихо проговорил Хаккет, – бордели часто на удивление благожелательны к делу, которому мы сегодня служим.
Он подвел их к мадам. Луи так и не узнал ее имени. Низкого роста, полноватая, волосы цвета воронова крыла с проседью аккуратно убраны в пучок. Судя по темной коже, она была плодом великого смешения народов в этом порту, но в остальном достоинством и властностью, к неловкости Луи, напомнила ему более старшую версию Виктории, которую он мельком видел в Виндзоре.
Она улыбнулась Хаккету.
– Сэр, вы кондукторы?
– Да. А у вас наши пассажиры с билетами?
– Так и есть. Сюда.
Бердон выгнул бровь. К этому времени они с Луи научились распознавать особый жаргон «Подземной железной дороги» – железнодорожной системы, которой на самом деле не существовало, а «пассажирами» были беглые рабы.
Мадам провела их через безвкусные гостиные. Луи даже мельком не увидел дальних комнат, где происходила настоящая грязная торговля. Кабинет мадам был чем-то вроде гостиной, не вычурной, но с письменным столом, заваленным бумагами и уставленным чернильницами. В углу стоял застекленный шкафчик со всевозможными медикаментами и зловещая стойка с оружием, от револьверов до охотничьих ружей, все выглядели ухоженными и, без сомнения, были заряжены.
В дальней стене обнаружилась секретная панель, щеколда которой открывалась полированным ноготком мадам. За ней находилась еще одна изолированная комната, освещенная единственной газовой лампой. Мадам впустила всех троих внутрь, затем грациозно вышла и закрыла за ними дверь.
Луи осмотрелся. После яркого солнца свет газовой лампы казался тусклым. Здесь не было ни окон, ни дверей, ни мебели. Но он догадывался, зачем они здесь. Эта полностью запечатанная комната была воротами в мир против часовой стрелки, местом, где вальсеры могли переходить, не боясь, что их заметят.
Хаккет широко улыбнулся.
– Оставьте свои сумки здесь. Там, куда мы идем, они вам не понадобятся. Я только хочу убедиться, что наш драгоценный груз в безопасности, потому что мы отбываем сегодня с нашими друзьями на «Речной богине» вверх по реке к Мемфису. Все готово? Если вам нужны пилюли от тошноты, могу поделиться. Идем против часовой стрелки. Один, два, три…
* * *
По мнению Луи, местность в этом параллельном Новом Орлеане не слишком отличалась от обычной версии – конечно, с учетом отсутствия всех результатов человеческого труда. Он задумался, насколько отличаются изгибы русла великой реки, лениво несущей свои воды по плоской заболоченной равнине. Но ноги Луи остались более-менее сухими: небольшая возвышенность, на которой стоял бордель, очевидно, существовала и здесь – клочок земли чуть выше и суше остальных.
Тем не менее они сразу же вспотели.
А Хаккет шлепнул себя по шее.
– Попался, скотина! Знаете, дальше на север можно увидеть – и бежать без оглядки – всякого рода экзотических зверей. Гигантские верблюды, лошади размером с крупную собаку, пещерные медведи, львы – твари, от знакомства с которыми современных американцев, несомненно, избавила завеса вымирания. Но здесь только москиты, которые, кажется, вездесущи. О, и еще аллигаторы, не подходите к воде. – Он показал на запад. – А вот и наши пассажиры.
Луи увидел старую армейскую палатку, потрепанную, вместительную. Тяжелое полотно поддерживалось веревками и крюками, воткнутыми в сырую почву. Перед открытым клапаном дымился небольшой костерок, а на коньке палатки сушились выстиранные штаны, рубашки и посеревшее нижнее белье.
В тени импровизированного крыльца под москитной сеткой сидели двое мужчин. Оба черные. Когда англичане приблизились, один из них встал, откинув сетку, и встретил их с самодельной дубинкой в руках. Второй мужчина, явно старше, остался сидеть на куче одеял.
Хаккет развел руки в стороны.
– Саймон, это всего лишь я. Освальд Хаккет, к вашим услугам. Кто еще это может быть? А эти двое отличных парней пришли помочь вам с путешествием на Север, начиная с сегодняшней ночи.
Молодой мужчина опустил дубинку и улыбнулся.
– Мистер Хаккет. Рад снова видеть вас.
Луи удивил его акцент: правильное, даже утонченное произношение, по крайней мере с учетом ограниченного знания Луи американских интонаций. Но с этим человеком, Саймоном, явно плохо обходились: на одной щеке у него был уродливый, плохо зашитый шрам, а глаз с другой стороны опух и не открывался.
Все это время старший мужчина – в его волосах и косматой бороде проглядывала седина – почти не шевелился.
После знакомства оказалось, что Саймон приходится пожилому мужчине внуком.
Хаккет наклонился к старику, сняв шляпу.
– А вы, Авель, помните меня? Я перенес вас из Нового Орлеана.
– Из того борделя, – сказал Авель. – Хо-хо! Надо было оставить меня там, и девочки меня прикончили бы.
– Потом я вернулся с Саймоном… Помните?
– Конечно, помню, масса Хаккет.
– Пожалуйста, не называйте меня масса.
– Да, масса.
– Идите, – сказал Саймон. – Посидите с нами в тени. У нас есть рутбир, и я могу сварить кофе…
Они представляли собой странное зрелище в тени допотопной палатки, думал Луи, три англичанина и два беглых раба, пьющие рутбир и жующие галеты, – всего пять человек в этом мире против часовой стрелки, за исключением пещерных медведей и лошадей размером с собаку (в которых он не до конца верил), да еще других вальсеров, которые могли шастать туда-сюда по своим делам.
Хаккет быстро заверил мужчин, что план, который он придумал для их побега, все еще в силе.
– Мы плывем на «Богине» до Мемфиса, затем делаем пересадку. В Каире снова пересаживаемся и плывем на пароходе вверх по Огайо до Эвансвилла, Луисвилла, Портсмута. Потом по земле до Питтсбурга…
Саймон улыбнулся.
– И через линию Мэйсона – Диксона в свободные штаты.
– Доставим в целости и сохранности, – сказал Хаккет.
– Если все пройдет хорошо.
– Многое может пойти не так, – признал Хаккет. – Не стану скрывать. На пароходе вы будете ютиться около котла, будет жарковато, и вас будет болтать в темноте. И, наверное, вы знаете, что сейчас охотники на рабов нашли способ выкуривать трюмы таких пароходов, чтобы удостовериться, что там нет безбилетных пассажиров. У нас есть приспособления против этой угрозы – капюшоны из промасленной ткани и мокрые полотенца, чтобы закрывать рты. Но плыть на пароходе все равно лучше, чем идти всю дорогу до свободных штатов по этому миру против часовой стрелки, что является единственной альтернативой. И мы трое будем с вами все время, мы всегда сможем увальсировать вас от неприятностей, где бы ни находились.
– Я могу работать в открытую, если хотите, – сказал Саймон. – Прикинуться вашим слугой. Могу притвориться невежественным беднягой, как дедушка. Закатывать глаза и взывать к милосердию Иисуса.
– Не сомневаюсь, что можете, и более чем убедительно. Но вы беглые рабы, Саймон. И все знают, как работает «Подземная железная дорога». Вас будут искать повсюду вверх по реке. Учитывая закон о беглых рабах, охотники имеют право пересекать саму линию, и закон запрещает чинить препятствия их грязной работе даже на территориях свободных штатов. Мне говорили, что они работают даже в таких городах, как Бостон и Филадельфия.
– Правда, это правда, – пробормотал старик. – Вот почему я еду в Канаду. Святая Земля королевы Виктории. Следуй за Большим ковшом к Северной звезде.
– Это так, – кивнул Хаккет и посмотрел на Луи. – Большой ковш – это Большая Медведица, которая указывает на Полярную звезду.
– Я пожму лапу британскому льву, ага.
– Да. Но пока мы не будем уверены в успехе, держитесь подальше от чужих глаз насколько возможно.
Между тем все эти планы, подумалось Луи, заставляли Саймона нервничать. На что он имел полное право. На его месте Луи и сам нервничал бы.
– Прошу меня извинить, Саймон, – заговорил Бердон. – Вы не совсем такой…
– Как вы ожидали? – Саймон непринужденно улыбнулся, показав выбитые зубы. – Моя история несколько необычна. Вам судить, стали из-за этого последующие испытания для меня только хуже… – Он отпил кофе. – В детстве я был умным и хорошеньким мальчиком. Я не хвастаюсь, считайте это справедливым описанием товара. Со мной подружился младший сын хозяина дома. Это была хлопковая плантация в дебрях Луизианы с сотней или около того рабов. Видите ли, во время оживленной игры у детей даже такие категории, как раб и хозяин, становятся размытыми. Мне было четыре года.
Когда Александр – молодой хозяин – начал учиться, он был мятущейся душой, и его отец, заметив, что я сообразителен и рядом со мной сын становится спокойнее, взял меня в дом в качестве компаньона. Я уже тогда подражал речи хозяев, и, вероятно, они сказали бы, что «подражал» подходящее слово. Но они хорошо меня одевали, поощряли правильно говорить и следить за манерами, и я стал для Александра товарищем по учебе, конечно, только дома и никогда за его пределами или в школе. И, естественно, в процессе я и сам многому научился. Я был умнее Александра, но незначительно. Конечно, мне хватало ума не слишком затмевать его в нашей совместной работе, а позволять ему думать, что он может меня превзойти, и частенько он действительно превосходил. Я был счастливым ребенком, сэры, не осознававшим своей ужасной доли. Стыдно сказать, но я даже не возмутился, когда хозяин продал мою мать и младших братьев и сестер, хотя позже я пришел в ярость, узнав от других рабов, что случилось это потому, что мать отказала хозяину в его похотливых намерениях.
Так продолжалось, пока я рос. Когда Александру исполнилось двенадцать или около того, он стал все больше времени проводить с детьми своего круга, в частности с юными леди, но я все еще был полезен как домашний компаньон. И мне стали поручать работу по дому, не только прислуживать, убираться и тому подобное. После шестнадцати мне доверяли некоторые рутинные расчеты по плантации. Хозяину нравилось заставлять меня прислуживать за столом его более утонченным друзьям. «Тощий раб с манерами и речью английского лорда», как он любил прихвастнуть, пусть и неточно.
Саймон рассказывал как будто с ностальгией, хотя Луису казалось, что это ужасно, когда с тобой обращаются как с домашним животным, с игрушкой, хоть и доброжелательно.
– Но всему свое время. Александру исполнилось восемнадцать, и его отослали в модный колледж в Нью-Йорке. А для меня с возрастом не осталось места в доме. Двенадцатилетний мальчик-раб с хорошими манерами вызывает умиление, но те же манеры у двадцатилетнего мужчины уже граничат с наглостью.
– И поэтому его выгнали из дома, – сказал Хаккет. – Вот так, после достойной жизни, ведь он был частной собственностью. Низвергли до раба на плантации.
– Можете представить себе мою судьбу. – Саймон отвел взгляд. – Для тех людей я был все равно что оказавшийся среди них белый. В первые же часы меня избили, раздели и отняли все, что у меня было. Я сопротивлялся, о да, я сопротивлялся, но я был один.
– Нет, – зашевелился Авель. – Не один. У него был я, дедушка. Но его папа умер. Маму продали. Остальная семья была далеко. Я спорил с ними. Говорил, это мой внук. Но я стар, стар и болен…
– Все это я мог вынести, – твердо сказал Саймон, закрыв глаза. – Я бы стал сильнее. Я нашел бы свое место. Но потом я узнал, что хозяин решил, будто я не жертва, а зачинщик беспорядков, и собрался меня продать. – Он открыл глаза и посмотрел прямо на Хаккета. – И этого, сэр, я вынести не смог. Я видел, где проходят аукционы. Рабов – и мужчин, и женщин – раздевают, кожу натирают жиром, чтобы блестела, покупатели грубо осматривают их. Терминология скотного двора.
– Теперь вы понимаете, почему мы бежим, – произнес Авель.
Хаккет взял их за руки, обоих. Луи показалось, что в глазах у него стояли слезы.
– Понимаю, сэры, понимаю. И мы проводим вас в целости и сохранности в свободные штаты, где твои знания и характер, Саймон, будут преимуществом, а не проклятьем. А теперь, Бердон, Валиенте, обсудим тактику.
* * *
Он вывел обоих наружу, и Луи сразу же пришлось отмахиваться от москитов.
– Рабство! – начал Хаккет. – Что за институт! Владеть человеческим существом от колыбели до могилы, использовать по своему желанию, а еще владеть детьми и внуками до бесконечности, как потомством какой-нибудь призовой лошади. Не знаю, что более жестоко: всю жизнь тяжело работать, что сломало беднягу Авеля, или получить немного доброты, немного цивилизованности, а потом лишиться этого по чужой прихоти, как бедный Саймон.
– Это дьявольский бизнес, – проворчал Бердон, – ничего удивительного, что они идут на такой риск, чтобы сбежать. Я даже слышал о людях, которые отправляли себя по почте в Филадельфию в ящиках и коробках! Но не будем ханжами, пастор Хаккет. Ведь это мы, англичане, принесли рабство на эти берега.
– Да, но по крайней мере теперь мы пытаемся это исправить. Вы знаете, что сам Альберт поощряет нас тесно работать с «Подземной железной дорогой», даже если правительство вынуждено закрывать глаза на рабство из-за страха обидеть наших американских кузенов. Конечно, закон на стороне охотников за рабами с их плетками и ружьями, и сильный самец, как Саймон, может стоить тысячу долларов или больше. Необычное дело для принца – тайная сеть убежищ и транспортных маршрутов, общение кивками и подмигиванием. Но Альберт получал большое удовольствие, когда освобожденные рабы разгуливали по его выставке, выводя из себя некоторых участников с американского Юга! – Он оглянулся через плечо. – Это совсем не значит, что наше задание будет легким, хоть и является благородным делом. Сами видите наше положение. Бедный старый Авель будет обузой. А вот Саймон…
– Воспитанный выше своего происхождения, – сказал Бердон. – Он будет слишком умничать всю дорогу до Питтсбурга.
Хаккет с отвращением уставился на него.
– Вот так вы о нем думаете? Даже вы? Что ж, слава богу, что даже в Америке в свободных штатах есть место, где про такого человека никогда не скажут «выше своего происхождения».
Тут Саймон вежливо окликнул:
– Доктор Хаккет, вас зовет дедушка. Спрашивает, не произносил ли принц Альберт новых речей.
– Иду, иду.
И Хаккет ушел к палатке.
Бердон прорычал Луи:
– Что ж, я исполню свой долг перед королевой, страной и ближним, и мне приятно переправить одного из них мимо этих охотников за рабами, хотя я чертовски устал от Хаккета. Знаешь, у него нет монополии на высокую мораль. Но кроме этого, Валиенте, что ты будешь делать после того, как эта увеселительная прогулка закончится?
Луи пожал плечами.
– Может, посмотрю Америку. Я впервые путешествую дальше Франции.
– Как насчет заработать немного денег? На самом деле больше чем немного.
Луи нахмурился.
– Речь не о чем-то незаконном?
– Конечно нет. Только послушай. Даже ты должен был слышать о золотой лихорадке. За последние несколько лет половина населения этой невежественной молодой страны сбежала в холмы Калифорнии с лопатами в руках, пуская слюни на золото.
– И большинство из них не заработали ничего, кроме больной спины и нищеты.
– Ты прав. Но некоторые стали богатыми, очень богатыми.
Луи пожал плечами.
– Удачи им. Нам-то что с этого? Я не старатель.
Бердон закатил глаза.
– Но я старатель. Изучал камни в колледже, помнишь? И кроме того, нам не нужно быть старателями. Подумай, приятель. Боже! Почему мы, вальсеры, никогда не видим лежащие перед нами возможности? Предположи, что мы выбрали одного из этих старателей, одного из наиболее успешных парней. Мы исследуем его заявку: изучаем его отчеты, его карты. Даже отправляемся смотреть его шахту, выработки, если сможем подобраться достаточно близко. А потом…
Луи моментально догадался.
– Мы переходим против часовой стрелки. А там такая же залежь, такая же жила…
– Невыработанная, как будто Америка вообще никогда не была заселена, и мы с картами в руках. Конечно, существуют практические трудности, худшая из которых то, что мы не можем пронести железные лопаты и кайла. Но это нас не остановит. Просто выберем места, где можно намыть золото в ручьях. И все это будет наше, без всяких рисков и ошибок старателей, потому что они уже все сделают за нас. А теперь скажи, что это неэтично.
Луи не удержался от улыбки.
– Похоже на жульничество.
– Знаю! Но это не так! Разве это не грандиозно? Мы уже четыре года повсюду следуем за Хаккетом с его гуманитарными работами. Не думаешь ли ты, что за все риски, которым мы подвергаемся во время таких эскапад, мы заслуживаем для себя чего-то большего, чем редкие поглаживания по головке от старого поедателя сосисок Альберта? Не говоря уже о постоянных подозрениях, которые вечно висят над нами…
Луи знал, что имеет в виду Бердон. Он подумал о Рэдклифе, молчаливом агенте, который всегда оказывался неподалеку от Альберта в их присутствии и на их встречах с представителями правительства. Пока непрактичный мечтатель Альберт восхищался удивительными способностями и благими поступками «моих рыцарей», как он их называл, другие явно с гораздо большим подозрением относились к кучке неуловимых личностей, обладающих доступом и влиянием в таких высокопоставленных местах. Может, все это было слишком хорошо, чтобы долго продолжаться; может, однажды это закончится для них плачевно, и Луису, которому было уже под тридцать, пора позаботиться о собственном будущем.
– Я подумаю, – сказал он.
Бердон хлопнул себя по лбу.
– Да что ж такое! Не думай – делай.
Но Луи был непоколебим, по крайней мере не под влиянием момента.
Они вернулись в палатку, где Хаккет читал газетную вырезку, торжественным тоном повторяя речь Альберта о рабстве.
– «Я глубоко сожалею, что благотворные и упорные усилия Англии по прекращению этой отвратительной торговли человеческими существами, разоряющей Африку и черным пятном лежащей на цивилизованной Европе, еще не привели к удачному завершению…»
На старого Авеля это, кажется, произвело магический эффект. Он обхватил запястье Саймона своими артритными пальцами.
– Саймон, слушай эти слова. «Разоряющей Африку… черным пятном». Никогда не забывай эти слова, никогда.
