Карконы наводняют Антиум, берут уровень за уровнем, бешеные вопли их воинов леденят кровь. Их одержимые мертвы, благодаря, скорее всего, вмешательству Элиаса.

Но невосполнимый ущерб уже причинен. Они нанесли нашим войскам огромный урон, потери очень велики. Маркус был прав – столица Империи потеряна, она пала.

Мой гнев – это чистое яростное пламя. На волне этого пламени я иду вперед, сокрушая каждого каркона, который встречается мне на пути. Но когда я замечаю впереди знакомую светловолосую фигуру, которая спешит куда-то в центр с небольшим отрядом солдат, мой гнев достигает предела.

– Стоять, проклятая предательница!

Она останавливается при звуке моего голоса, но разворачивается не сразу, словно дразня меня.

– Как ты могла? – Голос мой дрожит от ярости. – Это же твой собственный народ! Только ради власти? Но что проку быть императрицей, если ты не любишь тех, кем хочешь править? У тебя не останется больше подданных, если они погибнут!

– Императрицей? – Она насмешливо качает головой. – Последнее, чего я хочу – это стать Императрицей! Зачем останавливаться на имперском троне, если Князь Тьмы предложил мне власть над кочевниками, книжниками, мореходами и карконами? Над всеми народами мира!

Я бросаюсь на нее, потому что мне нечего терять. Здесь нет ни Отцов, перед которыми нужно держать лицо, ни приказов, которым нужно следовать. Я просто превращаюсь во вспышку чистого гнева, которым я одержима, как демоном.

Она легко отступает в сторону, и ее людям – все они Маски – требуется не так много времени, чтобы скрутить меня. В ее руке блестит нож, и она почти ласково проводит его кончиком по моему лицу, щекам, лбу.

– Интересно, насколько это будет больно, – мурлычет она.

А потом разворачивается, вскакивает в седло и уезжает прочь. Ее люди удерживают меня, пока она не уехала, а потом отбрасывают в сторону, как мусор.

Я не пытаюсь их преследовать. Даже не смотрю им вслед. Комендант могла бы убить меня, но зачем-то оставила в живых. Одним небесам ведомо, почему, но я не собираюсь упускать свой шанс. Я вслушиваюсь в бой барабанов, узнаю, где находятся остатки Черной Гвардии, и уже совсем скоро присоединяюсь к ним. Их очень мало, всего несколько сотен солдат, и они сдерживают волну атакующих на площади, в квартале торговцев. Я пытаюсь найти в неразберихе Декса. Молюсь небесам, чтобы он все еще оставался в живых, и едва не ломаю ему ребра от неожиданности, когда он сам первый находит меня и хватает за плечи.

– Проклятье, Декс, где все наши люди? – кричу я, стараясь перекричать какофонию битвы. – Не может быть, чтобы это было все, что осталось!

Декс качает головой, из десятка его ран сочится кровь.

– Однако это так.

– Что с эвакуацией?

– Удалось переправить через пещеры Пророков несколько тысяч. Еще несколько тысяч до сих пор в туннелях. Входы обрушены. Те, кто успел войти…

Я поднимаю руку. С ближайшей барабанной башни слышится послание. Его непросто расслышать в царящей неразберихе, но хотя бы конец я могу разобрать: «Войско карконов приближается к Паломническому ущелью».

– Харпер выводит эвакуированных как раз к ущелью, – выдыхаю я. Разум мой кричит: Ливия! Ребенок! – Должно быть, карконы послали туда разведчиков и выследили, куда выходит подземный ход. Если они перейдут ущелье, эти ублюдки убьют всех. Всех, кого Харперу удалось эвакуировать.

– Зачем им нас преследовать? – спрашивает Декс. – Зачем им сдались беглецы, если они знают, что сейчас получат целый город?

– Потому что Гримарр знает, что мы не позволим ему удержать Антиум, – отзываюсь я. – Он хочет быть уверен, что, пока его люди вырезают нас в городе, они перебьют и как можно больше тех, кто мог бы впоследствии бросить ему вызов.

Я знаю, что должна сказать, и заставляю себя сделать это.

– Город потерян. Теперь он в руках Гримарра. – Небеса в помощь тем беднягам, которые останутся здесь под властью этого демона. Я не забуду их. Но прямо сейчас я ничего не могу для них сделать. Я только хочу спасти тех, у кого еще остался шанс убежать. – Передай мой приказ. Каждый оставшийся у нас солдат должен отправиться к Ущелью. Это наш последний редут. Если мы сможем их остановить – это произойдет именно там.

К тому времени, как Декс и я с моими людьми добираемся до Ущелья возле северной границы города, карконы подходят уже совсем близко, твердо намеренные уничтожить нас.

Я смотрю на их войска, льющиеся из Северных ворот по Паломнической дороге, и вижу, что эту битву нам не выиграть. У меня с собой не больше тысячи воинов. У врага – больше десяти тысяч, и еще больше они могут призвать на помощь из города, если понадобится. Хотя наши клинки и лучше карконских, нам их не одолеть.

Паломническое ущелье – это десятифутовая расщелина между острыми утесами посреди широкой равнины. Паломническая дорога идет через долину, вливается в Ущелье – и в итоге проводит к пещерам Пророков.

Я оглядываюсь через плечо, наконец оторвавшись от созерцания карконской армии. По дороге сюда я надеялась, что увижу Паломническую дорогу пустой, что все эвакуированные уже прошли сквозь ущелье в пещеры. Но я вижу сотни меченосцев, а среди них и книжников, которые до сих пор тянутся по дороге. Из выходов туннелей выбираются все новые и новые беглецы, направляясь к пещерам Пророков.

– Передай Харперу послание, – говорю я Дексу. – Доставь его лично. Пусть пустит белый дым, когда последний беглец войдет в пещеры. Потом – обрушить за собой вход. Никого больше не ждать. Ты отправляешься с ним.

– Сорокопут…

– Это приказ, лейтенант Атриус. Сохрани ее жизнь. Сохрани жизнь моего племянника. Ты еще увидишь, как он взойдет на трон.

Мой друг смотрит на меня долгим взглядом. Он понимает, что именно я ему сообщаю: я не хочу, чтобы он возвращался ко мне. Сама я собираюсь умереть сегодня со своим народом, но он должен остаться в живых.

Он отдает мне честь.

– Верность долгу, – цитирует он, – вплоть до смерти.

Я поворачиваюсь к своим бойцам. Маскам, ополченцам, легионерам… Все они несколько суток отбивали атаку за атакой. Они измождены до крайности, дух их сломлен.

Я слышала много красивых речей, когда была простым солдатом. Сейчас я не могу вспомнить ни одной из них. Все, что я припоминаю перед самым концом – это слова, которые давным-давно слышала от Керис. Я могу только надеяться, что она тоже помнит их, и они будут преследовать ее до конца дней.

– Есть успех, – говорю я, – и есть поражение. А пространство между ними – для тех, кто слишком слаб, чтобы жить. Верность долгу – вплоть до смерти.

Солдаты отвечают мне приветственными криками, и мы формируем боевой порядок. Стена щитов, за ними копья и мечи. У наших лучников почти иссяк запас стрел, но что-то еще осталось. Гул приближающейся армии надвигается из долины – карконы поднимаются к нам. Кровь моя поет во мне песню отчаянного боя, я выхватываю свой молот и хохочу.

– Давайте, идите ко мне, ублюдки! Я вас жду!

Гул перерастает в вой. Это вой тысяч глоток, безумной орды, которая жаждет только нашей крови. Она жаждет уничтожить все, что осталось от нашего народа. За своей спиной, в ущелье, я слышу крики ужаса наших беглецов.

Ну что же, думаю я, вот и пришел час показать врагу, из чего сделаны меченосцы.

Где-то через час карконы уничтожают примерно половину нашего отряда. Мир превратился в кровавое месиво, в нем нет ничего, кроме боли и жестокости. И все же мы сражаемся, в то время как беглецы из города изо всех сил торопятся к пещерам.

Скорее, мысленно подгоняю я их. Ради всего святого, торопитесь, торопитесь! Мы ожидаем вожделенного сигнала, белого дыма от пещер, сдерживая карконов из последних сил. Враг прибывает волна за волной. От пяти сотен наших воинов остается уже четыреста. Двести. Пятьдесят человек… Дыма все нет.

Ущелье слишком широко, чтобы мы могли и дальше его удерживать. Оно завалено трупами, но карконы без труда карабкаются по грудам мертвых тел, будто это обычные холмы, а не трупы их сородичей.

Из города слышится адский звук. Для меня он даже хуже, чем тишина Блэклифа после Третьего Испытания, хуже, чем стоны пытаемых узников Кауфа. Потому что это крики тех, кого я оставила на растерзание захватчикам. Мой народ отдан волкам.

Мы не можем отступить. На Паломнической дороге еще сотни беглецов, десятки выходят наружу из туннелей. Продержаться еще немного. Еще совсем чуть-чуть.

Но больше времени у нас нет. По левую руку от меня от ран падает еще двое моих людей, пронзенных карконскими стрелами. Рука моя едва удерживает молот, скользкий от крови, покрывающей меня с ног до головы. Прибывают новые полчища врагов. Со столькими мне не справиться. Я зову на помощь, но слышу единственный ответ – боевые кличи варваров.

В этот миг я и понимаю, что осталась одна. Все мои люди мертвы. Больше некому прикрыть меня в битве.

Новые и новые карконы карабкаются через груды трупов. Небеса, их что, бесчисленное множество? Их поток когда-нибудь иссякнет?

Не иссякнет, понимаю я. Они никогда не сдадутся. Я хочу визжать, рыдать в голос, убивать и убивать. Они неминуемо пройдут сквозь ущелье. Неминуемо нападут на беглецов и порвут их, как шакалы – раненых кроликов.

Я смотрю на небеса, ища белого дыма – пожалуйста, пожалуйста! И тут мое плечо пронзает острая боль. Я пораженно смотрю на стрелу, вошедшую в мою плоть. Я отбиваю следующую стрелу, летящую в меня, но вокруг слишком много лучников.

Это все не настоящее. Не может происходить на самом деле. Моя сестра – там, наверху, она несет на руках надежду Империи. Что, если она еще не добралась до пещер?

При мысли о ней, о маленьком Закариасе, о двух других детях – девочках, которые хвастали мне, что будут биться с карконами, – я собираю последние остатки своих сил. Я превращаюсь в демона из кошмаров, которые снятся варварам. Сереброликий, покрытый кровью дьявол из преисподней стоит у них на пути и не даст им пройти.

Я убиваю снова и снова. Но я все же человек, а не бессмертное творение. Я всего лишь плоть и кровь, и у меня есть свой предел.

Но времени не остается. Время истекло.

Я падаю на колени и плачу, умоляю.

– Помоги мне, – молю я. – Прошу тебя. Прошу тебя! Помоги…

Но как он может мне помочь, если он не слышит меня? Что он может сделать, находясь далеко отсюда?

– Кровавый Сорокопут.

Я разворачиваюсь и вижу за спиной Князя Тьмы. Он поднимает руку, делает резкий жест – и карконы замирают, остановленные великой магией джинна. Он бесстрастно озирает картину страшной резни. А потом смотрит на меня, но ничего не говорит.

– Чего бы ты ни хотел от меня, возьми это, – выдыхаю я. – Только спаси их… умоляю…

– Мне нужна частица твоей души, Сорокопут.

– Ты… – я мотаю головой, не в силах его понять. – Возьми мою жизнь, конечно. Если такова цена…

– Мне не нужна твоя жизнь. Мне нужна частица твоей души.

Я пытаюсь лихорадочно размышлять.

– Я не… не понимаю… не знаю, как…

И тут ко мне приходит осознание. Воспоминание, вспышка среди темноты. Голос Квина, когда я протягиваю ему маску Элиаса.

«Они ведь часть нас, ну, ты знаешь. Мы становимся истинными собой, только когда они сливаются с нами. Мой отец постоянно повторял это со дня, как вступил в ряды Масок: маска – это личность солдата, без маски часть твоей души оставляет тебя, и восстановить это невозможно».

– Это же просто маска, – говорю я. – Это не…

– Сами Пророки поместили в серебро твоей маски последнюю частицу давно утраченного оружия, – говорит Князь Тьмы. – Я знал это со дня, когда ты получила свою маску. Вся твоя жизнь, все, во что они тебя втянули и чем ты стала – все это было ради сегодняшнего дня, Кровавый Сорокопут.

– Я не понимаю.

– Твоя любовь к народу течет глубоко в твоей крови. Она была взращена за годы, проведенные в Блэклифе. Потом она росла при виде страданий людей в Навиуме. И когда ты исцеляла детей в госпитале, а потом и свою сестру, напитывала этой любовью племянника в ее чреве. Она росла, когда ты видела стойкость твоего народа перед лицом врага. Она пропитала твою душу насквозь, когда ты сражалась за них на стенах Антиума. А теперь она достигла высшей точки. Ты пожертвовала собой за народ!

– Тогда забирай мою маску вместе с головой, потому что она не снимается, – говорю я, и слезы текут по моему лицу. – Это часть меня, живая часть моего тела. Она давно вросла мне в кожу!

– Такова моя цена, – отвечает Князь Тьмы. – Я не могу забрать у тебя маску. Не могу угрожать тебе и вынуждать тебя отдать ее мне. Ты сама должна отдать мне маску с любовью в сердце.

Я оглядываюсь через плечо на Паломническую Дорогу. Сотни путников поднимаются по ней к пещерам, и я знаю, что еще сотни не успели выйти из туннелей. Мы уже потеряли многих и не можем позволить себе потерять еще больше.

Ради Империи! Ради отцов и матерей, сестер и братьев. Ради влюбленных!

Я хватаюсь руками за кожу на лице и тяну ее вперед. Я изо всех сил пытаюсь сорвать с себя маску, рыдая, завывая, умоляя ее оставить меня.

Я больше не хочу тебя, умоляю я ее. Я хочу жизни для моего народа. Оставь меня, пожалуйста, оставь меня! Ради Империи, оставь меня. Ради моего народа, оставь меня. Пожалуйста… Пожалуйста…

Лицо мое горит. Из разрывов кожи там, где маска начала потихоньку отставать, льется кровь. Самое существо мое разрывается от боли, кричит, мешая мне срывать маску.

«Маска – это личность солдата.…»

Мне нет больше дела до моей личности. Мне все равно, останусь я солдатом или нет. Все, что мне нужно – это чтобы мой народ жил. Жил, чтобы сражаться с врагом каждого нового дня.

Наконец маска отстает от моей кожи. Кровь льется у меня по лицу, стекает на шею, заливает глаза. Я ничего не вижу и едва могу двигаться. Я умираю от боли.

– Возьми ее, – голос мой стал хриплым и прерывистым, как голос Кухарки. – Возьми ее и спаси их.

– Почему ты предлагаешь мне ее, Кровавый Сорокопут? Скажи это вслух.

– Потому что они – мой народ! – Я протягиваю ему маску, и, так как он медлит взять ее, насильно всовываю ему в руки. – Я их люблю, и они не заслужили смерти только потому, что я не смогла их защитить!

Он отвешивает мне поклон в знак глубокого почтения, и я без сил валюсь на землю. Я жду, что сейчас он взмахнет рукой – и враги начнут гибнуть. Но он только разворачивается и медленно идет прочь, поднимаясь по воздуху, как по гладкому склону.

– Нет! – Почему он не нападает на карконов? – Стой, я же доверилась тебе! Пожалуйста – ты же говорил – ты должен мне помочь!

Он оглядывается через плечо, причем смотрит на что-то позади меня, далеко за пределами ущелья.

– Да, я должен, Кровавый Сорокопут.

С этими словами он исчезает – темное облако, подхваченное ветром. Сила, которая сдерживала карконов на месте, исчезает, и они мчатся вперед по залитой кровью траве. Их больше, чем я могу сосчитать. Больше, чем я могу убить.

– Вернись, – я не слышу собственного голоса. Что бы я ни делала – это больше не имеет значения. Князь Тьмы ушел. Небеса, где же мой молот, где мой меч, где…

Но у меня больше нет оружия. И сил тоже нет.

У меня не осталось ничего.