– Бану аль-Маут…

Голос взывает ко мне, когда я скитаюсь по городу джиннов. Он идет издалека, тонкий, как нить, протянутая через океан тишины. Но я сразу узнаю, кто зовет меня. Аубарит Ара-Насур. Факира. Я сам попросил ее приходить на край Леса и звать меня, если я буду ей нужен.

Но я не могу ответить на ее зов. Не сейчас, когда я узнал так много. Наконец я понимаю, почему Маут запрещает своим Ловцам Душ оставаться людьми. Человечность – это чувства. Чувства – это непрочность, неустойчивость. Главная и единственная цель Маута – сохранение моста между миром мертвых и миром живых. Неустойчивость угрожает этому мосту.

Это знание приносит мне странное утешение. Я не знаю, как отказаться от своей человечности. Не уверен, что мне удастся это сделать, однако я понимаю, ради чего должен попытаться.

Маут прикасается ко мне. Магия поднимается от земли черным туманом, собирается в плотную струю. Я тянусь к ней. Магия ограниченна, Маут пока не готов доверить мне больше.

Я покидаю город джиннов, и меня немедленно окружает густое облако призраков, такое плотное, что я едва могу видеть сквозь них.

– Бану аль-Маут… Помоги нам…

Мольба в зове Аубарит слышна совершенно четко даже отсюда. Ее голос звучит испуганно.

– Младший, – я вздрагиваю от голоса призрака, который резко материализуется передо мной. Это Истаявшая. Она кружится вокруг меня в великом возбуждении.

– Ты должен идти, – шепчет она. – Твой народ гибнет. Твоя семья. Ты нужен им так же, как моя любимая малышка нужна мне. Ступай же к ним. Ступай.

– Моя… семья? – переспрашиваю я, невольно думая о Коменданте и меченосцах.

– Твоя истинная семья. Певцы пустыни, – шепчет Истаявшая. – Их страдание велико, им больно.

Но я не могу идти к ним на помощь прямо сейчас. Я должен переправлять призраков, иначе они начнут скапливаться. Джинны будут красть магию, и проблемы у меня станут куда больше нынешних.

– Бану аль-Маут… помоги нам… пожалуйста.

Но если кочевникам угрожает опасность, я хотя бы должен знать, что это такое. Может быть, я смогу помочь им быстро, каким-то простым действием, и сразу же вернусь в лес, чтобы продолжить свою главную работу.

Я стараюсь не обращать внимания на то, как у меня за спиной трескается земля, как вопят призраки и стонут деревья. Когда добираюсь до южной границы, то укрепляю стену своей магией, чтобы призраки не вздумали выбраться наружу следом за мной. Я спешу к блестящим в отдалении кибиткам стойбища.

Едва выйдя из Земель Ожидания, я слышу знакомый звук – бой барабанов меченосцев. Ближайший гарнизон в нескольких милях отсюда, но зловещее эхо барабанного боя слышится даже здесь. Хотя барабаны слишком далеко, чтобы я мог разобрать команды, долгий опыт солдатской жизни подсказывает мне, что они не предвещают ничего хорошего. И что это касается кочевников.

Когда я добираюсь до стойбища, то вижу, что оно выросло во много раз. Раньше здесь стояли только племена Насур и Саиф, а теперь тут более тысячи кибиток. Похоже, тут сейчас маджилис – Совет Племен, который собирается очень редко, только в чрезвычайных обстоятельствах.

На Совет приходят многие тысячи кочевников и проводят долгое время в одном месте. Если бы я был генералом меченосцев, планирующим большое нападение и захват рабов, я бы не нашел момента лучше маджилиса.

Я вхожу в лагерь. Дети разбегаются от меня и прячутся под кибитками. Запах в лагере стоит ужасный, тошнотворно сладкий, и я замечаю двух дохлых лошадей, которые гниют под солнцем, собирая рои мух.

Неужели меченосцы уже нанесли удар? Не может быть! Если бы они напали, то забрали бы детей в рабство.

В северной части лагеря я замечаю круг таких знакомых кибиток, что у меня перехватывает дыхание. Племя Саиф. Моя семья.

Я медленно иду туда, боясь того, что могу там увидеть. В нескольких ярдах от лагеря передо мной вырастает странное привидение. Это не живой человек, понимаю я. Но он не прозрачный, в отличие от призраков. Он кажется чем-то промежуточным между человеком и призраком. Сперва я его не узнаю. Но потом искаженные черты лица кажутся мне ужасно знакомыми. Это Дядюшка Акби, старший брат Мамы Рилы, вождь племени Саиф. Дядюшка когда-то впервые посадил меня на лошадь. Мне было три года. Когда я пятикурсником приехал на каникулы в племя Саиф, он обнимал меня и плакал от радости, как если бы я был его родным сыном.

Привидение медленно ковыляет в мою сторону, и я на всякий случай обнажаю клинок. Это не призрак. Тогда кто же он?

– Элиас Витуриус, – обращается ко мне странный полупризрак на садейском. – Она никогда не любила тебя и не хотела брать. Зачем ей была лишняя забота, писклявый крошка? Единственная причина, по которой она тебя приняла, – это страх дурного глаза. Что ты принес нам, кроме зла и страдания, кроме смерти и разрушения…

Я содрогаюсь. Ребенком я всегда боялся, что Дядюшка Акби думает обо мне что-то подобное. Но вслух он таких вещей никогда не говорил.

– Иди сюда, иди и смотри, что постигло нас из-за твоего промаха! – Привидение скользит вперед, к стойбищу Саиф, где на раскладных кроватях лежат шестеро кочевников. Похоже, что все они мертвы.

Среди них лежит и Дядюшка Акби.

– Нет… о нет! – Я бросаюсь к его телу. Проклятье, где же остальные члены клана Саиф? Где Мама? Как это могло произойти?

– Бану аль-Маут! – рядом со мной появляется Аубарит. При виде меня она разражается слезами. – Я ходила к лесу не меньше дюжины раз, призывая тебя! Ты должен нам помочь! – она говорит сквозь рыдания. – Кочевники впадают в безумие. Больных так много…

– О преисподняя, что случилось?

– Две недели назад, как раз после твоего ухода, к нам начали присоединяться другие племена. Они прибывали медленно, постепенно. Кто-то потерял факиров и больше не знал, как отправлять дальше своих мертвых… Я помню, как мне было тяжело, когда дедушка умер… А потом, всего два дня назад…

Она трясет головой.

– Два дня назад призраки умерших перестали покидать нас. Мертвецы не умирают, их рух – их души – не покидают тел. Даже те, чьи раны смертельны, не могут отойти с миром. И эти мертвые… они просто чудовищны, – факира содрогается. – Они мучают своих близких. Заставляют людей кончать с собой. Твой… твой дядюшка – один из них. Сам посмотри, что случилось. Те, кто пытался убить себя, все равно не могут умереть!

Передо мной появляется тощая фигура. Она просто бросается мне в объятия из кибитки неподалеку. Я ни за что бы ее не узнал, не подай она голос – изможденный, но все равно такой мелодичный, такой наполненный историями.

– Мама, это ты? – Небеса, да она превратилась в собственную тень! Я хочу обрушить страшные проклятья на голову тех, кто довел ее до такого состояния. Я вижу обтянутые кожей кости, которые раньше были сильными, полными руками, ввалившиеся щеки вместо красивого круглого лица… При этом она смотрит на меня с таким же изумлением, как я на нее.

– Аубарит Ара-Насур сказала мне, что теперь ты живешь в Лесу, среди духов, – говорит Мама. – Но… но я до сих пор в это не верила.

– Мама… – По традиции я должен разделить с ней скорбь по Дядюшке Акби. Так я смогу принять часть ее боли на себя. Но на это сейчас нет времени. Я просто беру ее руки в свои. Они такие холодные… руки, которые всегда были горячими. – Ты должна сказать племенам, чтобы они поскорее разъехались в разные стороны. Очень опасно сейчас оставаться всем вместе. Ты слышала барабаны?

При виде ее удивленного лица я понимаю, что ни она, ни остальные члены племени понятия не имеют о замыслах меченосцев.

А ведь Империя уже сейчас планирует что-то против кочевников, о чем они не подозревают!

– Аубарит, – обращаюсь я к факире. – Мне нужно найти Афию…

– Я здесь, Бану аль-Маут, – формальное обращение Афии коробит меня. Кочевница подходит ко мне подавленная, с опущенными плечами. Я хочу спросить ее, как там Джибран, но часть меня боится узнать правду о ее брате. – Новости о твоем прибытии быстро распространились.

– Пошли разведчиков повсюду, кроме Леса, – говорю я ей. – Думаю, меченосцы готовят нападение. Удар будет сильным, вам нужно подготовиться.

Афия качает головой. Она так сильно изменилась! Прежняя Афия, гордая и упрямая, исчезла.

– Как мы можем готовиться к войне, если наши собственные мертвые отказываются умирать и мучают нас?

– Об этом мы подумаем, когда будем точно знать, что происходит, – быстро отвечаю я, хотя у меня нет ни малейшего понятия, что делать. – Может быть, я ошибаюсь и меченосцы просто устраивают обычную муштру у себя в гарнизонах.

Но я, увы, не ошибаюсь, и Афия тоже об этом знает. Она быстро отходит к своим людям. Вокруг собираются кочевники, и Афия начинает отдавать приказы. Джибрана в числе собравшихся я не вижу.

Я смотрю на стойбище – как же здесь много народа! И все же…

– Аубарит, Мама, – обращаюсь я к ним, – скажите, вы можете увести к югу хотя бы часть соплеменников? Велеть им рассеяться по пустыне?

– Они не пойдут, Элиас. Твой дядюшка созвал маджилис. Но еще до начала совета трое вождей других племен сошли с ума, погруженные в безумие духами. Двое бросились в море, а твой дядя… – Глаза Мамы наполняются слезами. – Все слишком испуганы, чтобы расходиться. Они по-прежнему верят, что сила в численности.

– Вы должны что-то сделать, Бану аль-Маут, – шепчет Аубарит. – Рух нашего собственного народа убивает нас. Если сейчас придут меченосцы, им нужно будет всего лишь окружить нас и перерезать всех. Мы уже побеждены.

Я сжимаю ее руку.

– Нет, Аубарит. Еще нет.

Это работа проклятого Князя Тьмы. Он сеет хаос в нашем мире, уничтожая кочевников. Уничтожает моих друзей, племя Саиф, мою семью. Я знаю это так же хорошо, как знаю собственное имя. Я разворачиваюсь к лесу и призываю силу Маута.

А потом останавливаюсь. Последнее, чего от меня хочет Маут, – это чтобы я пользовался магией ради спасения жизней людей, которых я люблю. Для нас, Элиас, долг превыше всего. Любви здесь нет места. Я хорошо выучил свой урок в городе джиннов. И должен отринуть свои чувства. Вот только не знаю, как это сделать.

Однако кое-что я все-таки знаю. Знаю, как быть Маской. Холодным. Беспощадным. Бесчувственным.

Аубарит снова начинает говорить.

– Бану…

– Молчать, – голос принадлежит мне, а вот интонации – совсем другие, жесткие и ледяные. Я узнаю этот голос внутри меня – голос Маски. Маски, которой, я думал, мне уже больше никогда не стать.

– Элиас! – Мама поражена моей грубостью. Она учила меня быть совсем другим. Но я разворачиваюсь к ней, и при виде моего лица, лица сына Керис Витурии, она отступает на шаг назад. Но потом овладевает собой. В конце концов, что бы ни случилось, она остается кеханни и не потерпит неуважительного обращения к себе, тем более от одного из ее детей.

Но Аубарит, чувствуя, какая буря сейчас бушует внутри меня, кладет руку на локоть Маме и отводит ее в сторону.

Долг прежде всего, вплоть до самой смерти – это девиз Блэклифа. Он возвращается, чтобы преследовать меня до самого конца. Долг прежде всего.

Я снова открываю свой разум Мауту, но на этот раз размышляю. Мне нужно остановить призраков, чтобы кочевники могли отправлять их дальше. Значит, я могу вернуться в Лес, к исполнению своего долга.

Я так отчаянно призываю магию, жажду ее отклика, прикосновения… И ответа на вопрос, что же мне делать.

Где-то рядом рыдает ребенок. Этот звук надрывает сердце. Я должен пойти к нему, посмотреть, что случилось. Но я игнорирую его плач. Притворяюсь, что я такой же, как Шэва. Холодный, бесчувственный, ставящий долг превыше всего. Я притворяюсь, что я – Маска.

И чувствую, как где-то в глубине Леса шевелится магия.

Любви здесь не место. Я повторяю эти слова про себя снова и снова. И в какой-то момент магия приходит, притягиваемая Маской внутри меня. Но она все еще не доверяет мне. Я призываю себе на помощь старую привычку терпеть, которую в Блэклифе вбила в меня Комендант. Я смотрю, выжидаю и остаюсь спокойным, как наемный убийца, следующий за жертвой по пятам.

Когда наконец магия входит в меня, я вцепляюсь в нее. Глаза Аубарит расширяются – очевидно, она почувствовала присутствие огромной силы.

Парадокс магии разрывает меня изнутри. Я нуждаюсь в ней, чтобы спасти народ, который люблю, но не могу заботиться об их спасении, чтобы иметь право владеть магией.

Магия заполняет меня целиком, открывает мое зрение, и я вижу то, что было скрыто. Черные сгустки теней лежат вокруг, выделяясь, как опухоли на теле. Гули. Я пинками отшвыриваю тех гулей, что поблизости, и они отбегают в сторону, но совсем не уходят. Особенно густо они собрались у шатров, куда Аубарит и другие факиры сложили зараженных странным недугом.

На меня накатывает облегчение. Решение оказалось проще, чем я думал, пока не видел гулей.

– Вам нужна соль, – говорю я Аубарит и Маме. – Люди, пораженные странной болезнью, окружены гулями, которые удерживают их души внутри тел. Обсыпьте солью тех, кто наверняка должен быть мертв. Гули ненавидят соль. Если прогоните этих мерзких тварей, души смогут отделиться от тел, и факиры снова смогут общаться с ними.

Аубарит и Мама не заставляют себя ждать и бегут искать соль, а также раздать указания своим соплеменникам. Когда кочевники начинают посыпать тела усопших солью, в воздухе слышится шипение и рычание гулей, хотя слышать его могу только я. Вместе с факирой я обхожу лагерь, и магия по-прежнему наполняет меня. Я хочу убедиться, что гули не просто ожидают, когда я наконец уйду, чтобы снова вцепиться в свою добычу.

Я уже совсем готов вернуться в Земли Ожидания, но тут крик, донесшийся издалека, останавливает меня. Афия подлетает ко мне на коне, натягивая поводья.

– Меченосцы послали легион, – говорит она. – Почти пять тысяч человек. Они идут на нас. И идут быстро.

О, проклятье! Именно в тот миг, когда моя тревога за кочевников вырастает до предела, магия Маута оставляет меня. Я чувствую себя совершенно пустым изнутри. Слабым.

– Когда меченосцы будут здесь, Афия? – спрашиваю я. Скажи же мне, что они хотя бы в нескольких днях пути. Может быть, если я очень сильно пожелаю, это окажется правдой. Скажи мне, что они все еще готовятся к нападению, чистят оружие, собирают отряды!

Голос Афии дрожит при ответе:

– Они будут здесь к рассвету.