Мое послушание в щуровском Троицком храме заключалось не только в работе с инвалидами. Я очень скучала по выпечке просфор и по благословению отца Вадима организовала просфорню. Место мне выделили уютное, теплое и светлое — это была небольшая комната на основной кухне, где готовили трапезу для православной гимназии, приюта и центра «Надежда». Обустроилась я там быстро, и для сотрудников моя просфорня стала неким пристанищем. Зимой, если кто-то замерз или проголодался, мог ко мне забежать, посидеть и согреться, попить горячего чая. В просфорне пахло хлебом и ладаном, звучала Псалтирь в записи, а я, соблюдая технологию выпечки, следила, чтобы тесто не убежало или, наоборот, не осело.

Все, кто посещал меня (а это были как миряне, так и священники, например батюшка Олег), всегда со вниманием смотрели на процесс приготовления просфор. С отцом Олегом (за глаза я звала его просто «батя Олег») связано немало воспоминаний — как радостных, так и грустных. Мы с ним оказались земляками, по месту прописки он обретался недалеко от меня, в Пушкинском районе. Познакомились мы в Коломне, когда отец Олег был уже священником, имел семью в лице матушки Аннушки и сынишки Константина.

В то время когда тесто стояло на расстойке (а это могло занять два-три часа) и у меня не было гостей, я выходила на общую кухню попить чая с поварами.

— Лизок, привет, как дела? — обращалась первым делом к стоявшей рядом девушке.

— Привет, Надя, все хорошо! Я вот пришла за едой для детей, надо все отнести, покормить, убрать, полы помыть, помочь детей спать уложить.

— Лизок, милая, сколько у тебя работы!

— Да, а что делать? Надо же помогать.

И вот так изо дня в день.

Лизок — двадцати двух лет, сирота, кудрявая, голубоглазая, очень добрая, но болящая. Впрочем, все по порядку.

Когда Лизе было семь лет, умерла ее мама от онкологии, а когда ей исполнилось восемнадцать, умер и отец. У родителей она была единственная дочь, поздний ребенок. Отец Лизы был военный, офицер, мама — журналистка. Несмотря на все свои недуги, Лиза окончила институт иностранных языков, читала стихи на французском, могла делать переводы. Она перенесла несколько операций по исправлению сильного косоглазия, к сожалению, улучшения не было, стало только хуже. По профессии Лиза переводчик, но, учитывая ее очевидные внешние недостатки, на работу в светские учреждения ее никто не принимал. Тогда некий «крестный» привел ее к нам в храм, чтобы она работала хоть кем-нибудь. Крестным этот человек являлся номинально и свои обязанности по отношению к крестнице понимал как-то по-своему. Зная, что Лиза болящая, он лишил ее четырехкомнатной квартиры в городе, в хорошем кирпичном доме, оставшейся после смерти родителей. Так он «обезопасил» Лизу от ухажеров, которые могли обмануть наивную больную девушку. Благополучно оформив сделку по обмену, он переселил Лизу в свою двухкомнатную квартиру в старом панельном доме, где ремонта не было, наверное, со времени постройки, а это более тридцати лет.

Подружились мы с Лизой быстро. В силу своих физических возможностей она не смогла работать няней, и Эдуард, директор реабилитационного центра по инвалидам, попросил взять ее на кухню в помощницы. Надо сказать, что помощницей она оказалась слабой: руки у нее почти всегда дрожали, из них все валилось на пол, она ничего не умела делать, даже чистить овощи для нее была целая проблема. При всех своих недостатках она очень старалась и не обижалась, если после очередной разбитой тарелки кто-то мог сделать ей выговор:

— Лиза, оставь посуду, иди к овощам, это дешевле для нас!

Она спокойно шла, могла зайти ко мне, отдохнуть и сказать:

— Надя, я опять разбила тарелку, теперь пойду овощи чистить, но это же ничего, я научусь со временем?!

— Конечно, Лизок, все получится, не переживай. Хочешь, помоги мне немного, давай печать ставить на верха просфор!

И Лизок старательно ставила печать, поправляя свои очки, которые падали вниз при наклоне головы.

Время шло, и Лиза рассказала мне свою историю, после которой стало понятно, что «крестный» просто обокрал ее. Как-то при очередной встрече с отцом Олегом я поделилась с ним своими переживаниями, и он предложил сходить к его знакомому, Николаю Алексеевичу, почетному адвокату Коломны, человеку преклонного возраста, с огромным опытом и хорошей репутацией. Придя к Николаю Алексеевичу, мы рассказали все то, что нам было известно со слов Лизы. Адвокат выслушал нас очень внимательно, затем сказал, что это дело весьма запутанное и требует дополнительного расследования. Мы с отцом Олегом стали ждать звонка от Николая Алексеевича, чтобы обдумать наши дальнейшие действия.

— Надя, ты дома? — звонок от Лизы.

— Лизок, что случилось, почему так поздно звонишь?

— Можно я приду к тебе? Поругалась с крестным и ушла от него. Надя, я больше не могу с ним жить!

— Ну конечно, приходи!

Пришла и осталась почти на три месяца. С этого дня все закрутилось и понеслось.

Хотя «крестный» и присвоил себе квартиру крестницы, сам он продолжал жить в своей бывшей квартире, которая уже принадлежала Лизе. Являясь грубым, наглым и тщеславным человеком (а все эти качества я ощутила лично на себе в период нашего с ним общения), он отравлял и так не совсем простую жизнь девушки. Нельзя было не поверить, когда она жаловалась и говорила, что «крестный» кричит на нее, а психика Лизы была очень уязвима из-за болезни.

Переехав ко мне в съемную (совсем маленькую, тридцать три квадратных метра) квартиру, Лиза была радостна и довольна. На нее никто не повышал голоса, на работу и домой мы ездили вместе, всегда готовили вкусный обед, а по вечерам читали акафисты святым угодникам Божиим. Лизок читала хорошо, как-то даже с выражением и четко. У меня не было трудностей в общении с ней, но ее болезнь для меня стала очевидна. Я записала ее к православному психиатру, которая бесплатно принимала в городе, в монастыре. На прием мы пошли вместе. После полуторачасового общения с Лизой врач попросила ее выйти, а меня остаться. Я услышала диагноз: шизофрения. Психиатр объяснила, что в такой форме девушка не причинит вреда, напротив, вред могут причинить ей, она беззащитна. Еще добавила, что если Лиза будет жить в спокойной обстановке, в любви и заботе, то при правильно подобранном лечении все будет неплохо, однако болезнь может и прогрессировать. Выходя из монастыря, Лизок как ребенок скакала возле меня веселая, что-то щебетала про то, как нам здорово жить вместе, мы семья и все такое. Я была подавлена: у самой больной ребенок, съемная квартира, и теперь еще она, больная девушка-сирота, которая, по словам врача, в какие руки попадет, тем и будет!

Пока мы с сыном жили в Коломне и Лиза была под моим присмотром, все было более или менее. Много было потрачено сил и времени, чтобы вернуть девушке квартиру, но безрезультатно. Адвокат Николай Алексеевич действовал до тех пор, пока мы сами не дали ему отбой в ее деле. Со временем нам удалось только одно — выселить «квартиранта-крестного» по месту его прописки, и Лиза смогла вернуться «к себе домой», в двухкомнатную квартиру. Мы поддерживали ее и помогали, как и прежде. Она часто спрашивала меня:

— А когда Сеня в садик закончит ходить, ты его устроишь тут в школу, чтобы не уезжать?!

— Лизок, я пока не знаю, но надеюсь, что устроим Сеню в школу в Коломне.

— Ты старайся, а то как же я без тебя, у меня ведь нет никого!

— Бедная моя Лиза, бедная Лиза! — повторяла я, обнимая ее. — Ты знаешь, если я даже уеду, то через какое-то время я создам организацию, построим дом и будем жить в нем все вместе, еще деток возьмем из детского дома!

Вот так я ей говорила, как бы оправдываясь, что не могу взять ее с собой, нет такой возможности: по месту прописки в однокомнатной квартире у меня остался муж да еще и собака. А уехать мне все же пришлось…

Время моего пребывания в Коломне подошло к концу, Арсения я устроила в школу в Сергиевом Посаде. Попрощаться с Лизой не удалось: она лежала на лечении, а когда выписалась, то сразу попала в лапы «крестного», который ограничил ее во всем. Он отнял у нее мобильный телефон, не отпускал одну гулять, понимая, что Лиза может прийти ко мне, а я напишу на него очередное заявление в полицию. Замечу: мы с отцом Олегом были как кость в горле у этого человека, потому что нарушили его спокойную жизнь хождениями по следователям, прокуратурам и т. д.

Так я и уехала к себе домой, не простившись с моей Лизой. Сообщала через знакомых о дне, когда я съеду с квартиры, в надежде, что она придет, но увы…

Начался новый период моей жизни. И только год спустя Лиза вышла со мной на связь, будучи на пятом месяце беременности. Она объяснила, что перепутала день моего отъезда и пришла, но никто не открыл, принесла мне подарок, подумала, что меня просто нет дома, и решила оставить его под ковриком у двери с уверенностью, что вечером я заберу.

Мир не без добрых людей, к родам для Лизы собрали вещи: коляску и одежонку для ребенка. Роды начались раньше срока, на восьмом месяце беременности. Лиза позвонила мне, когда ее повезли в больницу, и я, как могла, успокаивала ее. Кесарить не стали, рожала сама, натерпелась, как и любая женщина. До последнего момента, пока Лиза могла говорить по телефону, я была с ней и поддерживала ее на другом конце провода.

— Я заметила, что ты последняя, с кем я общалась перед родами, и первая после, весьма символично! — лепетала Лиза после родов.

Родилась девочка, ребенка оставили в кувезе для «донашивания», потом перевели в детское отделение и положили Лизу к ней. А я все думала о том, как она, больной человек, сможет ухаживать за ребенком: ведь она сама требует ухода.

Мои опасения подтвердились, случилась трагедия: Лиза уронила ребенка, а удар головой привел к тому, что ее дочка стала инвалидом. Разумеется, Лиза сделала это не специально, она всегда все роняла на кухне из-за своих трясущихся рук. Ее лишили родительских прав, а ребенка после долгого лечения поместили в дом малютки в Коломне. Лиза мне не сообщала о произошедшем с ребенком, позвонила ее соседка Майя Сергеевна, пожилая женщина, которая помогала ей, и рассказала, что случилось и где сейчас Лиза. А Лиза после перенесенного стресса, угрызений совести и страданий из-за случившегося попала в больницу по своему заболеванию почти на два месяца. Мои попытки приехать и навестить ее Майя Сергеевна остановила, сказав: «К ней все равно не пустят, ты только потратишь время».

После лечения Лиза позвонила сама, узнав от соседки, что я жду ее звонка.

— Привет, Надя!

— Привет, Лизок!

— Ты все знаешь про ребенка?

— Да, знаю.

— Ты считаешь, что я плохая мать, никудышная?

— Ну что ты, милая! Разве я могу так про тебя думать, ты ведь моя бедная Лиза, я тебя люблю!

— Ты знаешь, Надя, я не звонила тебе, боялась, что осудишь меня за то, что случилось, мне было очень плохо, очень! Как я ей в глаза буду смотреть?! На всю жизнь виновата перед ней… Надо идти к врачу, это единственный выход — продолжать лечение. Завтра иду брать талон к психоневрологу.

— Хорошо, дорогая, береги себя!

После того как я уехала из Коломны, с Божией помощью медленно, но верно иду к своей цели, всегда помня обещание, которое когда-то дала Лизе, — открыть организацию, построить дом и забрать ее к себе. В январе 2017 года я создала организацию по работе с детьми-инвалидами — «Центр социальной помощи во имя преподобного Паисия Святогорца». Работы много, обращающихся к нам людей становится все больше.

В июле 2017-го я приехала в Коломну, навестила дочь Лизы Арину (в крещении Ирину). Девочке тогда было больше года. После травмы малышка стала слепоглухой. Я взяла ее на руки, маленькую, тихую и нежную, как моя Лиза. Слезы лились из моих глаз, я понимала всю трудность положения ребенка и все то, что случилось с моей бедной Лизой!

Сегодня мне снилась Коломна, я гуляла по площади у монастыря. Скучаю по тебе, Коломна, и всем, кто стал для меня родным!