Мутиати блюз (2)
Старик наблюдал, как январь навис и потом захлопнулся над племенем кувале, словно дверца мышеловки. Сначала была засуха. Большая часть скота полегла. По мере того как они продвигались на восток, забираясь в горы, воздух становился слаще, а земля мягче и свежее. Начали встречаться небольшие пастбища, а также лужицы с мутной дождевой водой. Они продолжали идти, с трудом примечая едва заметные признаки зелени.
Забор возник неожиданно – глубочайшим оскорблением ярким утренним лучам солнца. Стада встали. Молодежь толпилась перед оградой, встревоженная и возмущенная. Подошел Антониу, сын, весь красный от усталости и злости: потное красивое лицо, прямой нос, чуть выступающий вперед подбородок.
– Что будем делать?
Старик сел. Ограда тянулась на сотни метров. Она начиналась справа, в зарослях молодого терновника, который здесь называют “кошачий коготь”, и утопала слева в еще большем по размерам непролазном и колючем кошмаре из ползучего кустарника, высоких, напоминающих канделябры кактусов и деревьев мутиати. По ту сторону забора открывалась выстланная белой галькой дорога, вдоль которой в это время года обычно течет небольшой ручей.
Жеремиаш Палач сорвал ветку, разгладил под ногами песок и начал писать. Антониу присел рядом на корточки.
В тот день они сломали забор и перешли на другую сторону. Там было немного воды и хорошие пастбища. Становилось ветрено. Ветер тащил с собой тяжелые тени, будто принося большими лоскутами ночь, вырванную у далекой пустыни. Послышался шум мотора, и они увидели, как посреди сумерек и пыли возник джип с шестью вооруженными людьми. Один из этой группы – худощавый мулат, похожий на жалкого мокрого кота, – выпрыгнул из машины и двинулся к ним, потрясая автоматом Калашникова. Он кричал на португальском и на нкумби. Некоторые из разорванных ветром фраз долетали до ушей Жеремиаша:
– У этой земли есть хозяин! Уходите! Уходите отсюда, живо!
Старик вскинул правую руку, пытаясь успокоить своих парней. Но было уже поздно. Долговязый юноша, которого звали Зебра, всего несколько месяцев назад заполучивший себе жену, метнул в мулата дротик. Описав в пропитанном паникой воздухе изящный полукруг, он с сухим звуком воткнулся в землю – в считаных сантиметрах от армейских ботинок военного. На кратчайшую секунду установилась тишина. Казалось, что даже ветер затих. Потом мулат вскинул автомат и выстрелил.
Под палящим полуденным солнцем могла начаться настоящая кровавая бойня. Солдаты были вооружены. Некоторые из пастухов, служившие прежде в армии, тоже достали оружие. Но на этот раз под темными, гонимыми ветром тучами только две пули встретили человеческую плоть. Зебру легко ранило в руку, а мулата – в ногу. Обе стороны отступили, только во всей этой суматохе часть коров потерялась.
Следующей ночью группа молодых пастухов во главе с Зеброй снова проникла на территорию фазенды. Вернулись они с частью своих заблудших коров, полдюжиной чужих и четырнадцатилетним парнишкой, который, как сказал Зебра, преследовал их верхом и орал как ненормальный.
Жеремиаш почувствовал беспокойство. Воровать скот было здесь частью традиции. Такое происходило нередко. Это было чем-то вроде обмена. Но вот похищение мальчишки могло доставить им кучу неприятностей. Он распорядился, чтобы парня привели к нему. У подростка были ярко-зеленые глаза и неукротимая шевелюра, перехваченная сзади в “конский хвост”. Парень был из того типа людей, которых в Анголе иногда называют “черно-белыми”. При солнечном свете они похожи на белых, а в сумерках – на мулатов. Отсюда и вывод: чем дальше от света, тем человек понятней.
Мальчишка с презрением посмотрел на старика:
– Мой дед тебя убьет!
Жеремиаш засмеялся и написал на песке: “Однажды я уже умирал. Второй раз не так страшно”.
Подросток что-то смущенно пролепетал в ответ. А потом заплакал.
– Меня зовут Андре Русу, сеньор, я внук генерала Русу. Скажите, чтобы они надо мной не издевались. Отпустите меня. Оставьте себе коров, а меня отпустите.
Старику стоило больших усилий убедить молодежь освободить Андре. Они требовали вернуть им всех коров, а еще – гарантий того, что они смогут пересекать границы фазенды в поисках лучших пастбищ. Мукубалы стояли на своем три дня, за которые у Жеремиаша произошла встреча с прошлым. Оно состарилось, что случается не всегда, иногда прошлое путешествует веками и время его не портит. Здесь же – нет. Оно исчахло даже больше него, покрылось морщинами, а оставшиеся волосы на голове стали почти бесцветными. Вот только голос – он был все такой же твердый и звучный. Именно в те минуты, посмотрев Монте в глаза, глядя, как тот пытается подняться, а его снова толкают, и он падает навзничь, как он бежит, преследуемый молодыми пастухами, Жеремиаш Палач и вспомнил об алмазах Орланду Перейры душ-Сантуша.
