Мужчину с сияющей улыбкой звали Бьенвеню Амброзиу Фортунату. Однако мало кто так его называл. В конце шестидесятых он сочинил болеро Papy Bolingô. Его исполнял Франсуа Луамбо Луанзо Макиади, великий Франко. Мелодия тут же стала необычайно популярной, и сутки напролет ее крутили радиостанции Киншасы. Благодаря ей молодой гитарист получил имя, сопровождавшее его с тех пор по жизни. В двадцать с небольшим, преследуемый режимом Мобуту Сесе Секо́ Нкуку Нгбенду ва-За Банга, Папи Болинго́́ бежал в Париж. Там он сначала работал портье в ночном клубе, а потом – гитаристом в цирковом оркестре. Именно во Франции, познакомившись с соотечественниками из немногочисленной ангольской общины, он заново открыл для себя страну своих предков. Как только Ангола обрела независимость, он собрал чемоданы и отправился в Луанду. Играл на свадьбах и частных вечеринках, что устраивали вернувшиеся из Заира эмигранты и чистокровные заирцы, тосковавшие по родине. Нужда заставляла его подрабатывать звукооператором на Национальном радио. В тот день, 27 мая, когда повстанцы заняли здание редакции, он был на работе и видел, как кубинские солдаты тычками и пинками быстро установили свой порядок и взяли вещание под контроль.

Возвращаясь домой, под впечатлением от произошедшего, он стал свидетелем того, как военный грузовик протаранил легковушку. Подбежав, чтобы помочь пострадавшим, он узнал одного из них, упитанного типа с крепкими короткими руками, который недавно допрашивал его в редакции. А вторым был молодой парень в наручниках, высокий и худой, как мумия. Недолго думая, он помог парню подняться, прикрыл его запястья курткой и отвел к себе домой.

– Почему ты помог мне? – Этот вопрос Соба задавал бесчисленное количество раз все четыре года, пока жил в квартире звукооператора.

Друг редко на него отвечал, чаще заходился в раскатистом смехе свободного человека, тряс головой и уводил разговор в сторону. Но однажды он твердо взглянул на Собу и ответил:

– Мой отец был священником. Хорошим священником и отличным отцом. До сих пор я не верю священникам, у которых нет детей. Как может священник не быть отцом? Мой учил нас помогать слабым. И когда я увидел тебя на тротуаре, ты показался мне беспомощным. А еще я узнал одного из полицейских, офицера безопасности, который у меня на работе допрашивал людей. Я не люблю, когда людей преследуют за их мысли. Никогда этого не любил. Поэтому и поступил, как приказала мне совесть.

Соба Младший прятался долгие месяцы. После смерти первого президента режим предпринял робкую попытку ввести некоторые послабления. Политзаключенные, не связанные с вооруженной оппозицией, были выпущены из тюрем. Некоторых пригласили занять должности в госаппарате. Выйдя на столичные улицы, Соба обнаружил, что почти все считают его мертвым. Некоторые из друзей даже уверяли, что были на его похоронах. Отдельные товарищи по борьбе казались даже немного разочарованными, увидев его живым. А вот Мадалена – она встретила его с большой радостью. В последние годы она управляла неправительственной организацией под названием “Суп из камня”, целью которой было улучшить рацион питания жителей бедных районов Луанды. Мадалена ездила по столичным трущобам, обучая матерей, как накормить детей, используя то немногое, чем они располагают.

– Можно питаться лучше, тратя на это меньше, – объясняла она Собе Младшему. – Вот ты и твои друзья набили рты всякими громкими словами, типа “Социальная справедливость”, “Свобода”, “Революция”, а люди тем временем голодают, заболевают, многие умирают. Речи не кормят. Свежие овощи и наваристый суп, хотя бы раз в неделю, – вот что нужно народу. Мне интересны только те революции, которые начинают с того, что сажают народ за стол.

Соба очень воодушевился. Он стал повсюду сопровождать медсестру, получая за свою работу какую-то символическую плату, питание три раза в день, ночлег и постиранное белье. Так прошло несколько лет. Воздвигнутые стены были разрушены, наступил мир, прошли выборы, и снова вернулась война. Социализм был разрушен теми же, кто его созидал. Из пепелища возродился капитализм, еще более дикий. Личности, которые всего несколько месяцев назад яростно клеймили буржуазную демократию на семейных обедах, торжествах, митингах и в газетных статьях, теперь выгуливали свои дорогие фирменные костюмы, сидя в сверкающих авто.

Соба Младший отрастил густую бороду старца, прикрывавшую его худую грудь. Выглядел он импозантно и, несмотря на бороду, вид имел вполне моложавый, хотя во время ходьбы тело его почему-то клонилось чуть влево, словно от сильного ветра. Однажды, глядя на проезжавшие мимо дорогие машины, он вспомнил об алмазах. Следуя совету Папи Болинго́, он поехал на рынок Роке Сантейру. С собой у него был листок с именем. Подхваченный толпой, Соба подумал, что найти кого-то в этом грандиозном хаосе невозможно, и даже начал опасаться, что не сумеет отсюда выбраться. Но он ошибался. Первый торговец, к которому он обратился с вопросом, показал, куда нужно идти. Другой, через несколько метров, подтвердил, что Соба движется в правильном направлении. Минут через пятнадцать он остановился около палатки, на двери которой кто-то крупными мазками изобразил длинную женскую шею и грудь с блестящим бриллиантовым колье. Соба постучал. Открыл долговязый мужчина в пиджаке и розовых брюках, в галстуке, багрово-красной шляпе и тщательно отполированных ботинках, поблескивавших в полумраке палатки. Соба Младший вспомнил про саперов. Папи Болинго́ познакомил его с ними в Киншасе, куда они ненадолго ездили пару лет назад. В Конго так называют маньяков от моды. Они одеваются в дорогие броские одежды, тратя на это все, что у них есть, и даже то, чего нет, – исключительно чтобы разгуливать по улицам, точно модели на подиуме.

Войдя внутрь, Соба увидел письменный стол и два стула. Лопасти закрепленного на потолке вентилятора медленно вращались, гоняя по кругу влажный воздух.

– Жайме Пангила, – представился сапер, предложив Собе Младшему сесть.

Пангила попросил его показать камни. Он рассмотрел алмазы сначала под светом лампы, а потом подошел к окну, отодвинул занавеску и медленно стал изучать их, поворачивая в разные стороны под яркими лучами солнца, пребывавшего почти в зените. Наконец он сел.

– Камни, пусть и не крупные, но хорошие, очень чистые. Я и знать не хочу, как они вам достались. Но у меня могут возникнуть проблемы, когда я соберусь их продать. Больше семи тысяч долларов предложить не смогу.

Соба Младший отказался. Пангила удвоил предложение. Он вытащил из ящика стола пачку купюр, положил ее в коробку из-под обуви и пододвинул к собеседнику.

Соба присел в ближайшем баре, поставив коробку на стол, и стал думать, что можно сделать с этими деньгами. Его взгляд остановился на пивной этикетке с изображенным на ней силуэтом птицы с расправленными крыльями. Он вспомнил о голубе. У него по-прежнему хранился тот пластмассовый цилиндрик, и на записке, пусть и с трудом, еще можно было прочитать:

Кто же мог это написать?

Вероятно, какой-нибудь начальник из “Диаманг”.

Он живо представлял мужчину с суровым лицом, как тот пишет послание, сворачивает в трубочку, засовывает в цилиндрик, который прикрепляет к голубиной лапе. Потом он представил, как человек заставляет птицу проглотить камни, сначала один, потом другой, запускает ее в небо – и вот она уже летит, от одного дома, зажатого между пышными кронами манговых деревьев, к другому, маршрутом из Дунду в наиопаснейшие столичные небеса, мимо мрачных лесов, изумленных этим зрелищем рек и многочисленных, воюющих друг с другом армий.

Улыбнувшись, он встал из-за стола. Теперь ему было понятно, что делать с деньгами. В следующие несколько месяцев Соба Младший наладил работу малого предприятия по доставке посылок, назвав его “Почтовый голубь”. Особенно ему нравилось, что на языке кимбунду слово “голубь” также означает “гонец” или “посыльный”. Дело быстро стало прибыльным, со временем к нему добавились и другие проекты. Соба вкладывался в самые разные из них, от гостиничного бизнеса до торговли недвижимостью, и всегда успешно.

Одним декабрьским воскресным днем, когда солнце светило необычайно ярко, в районе Риалту он встретился с Папи Болинго́. Они заказали пива и неспешно беседовали, бла-бла-бла, размякнув в полуденной истоме, словно в гамаке.

– Как жизнь, Папи?

– Живется помаленьку.

– Ты все поешь?

– Немного, старик. Последнее время не выступаю. Зато Фофу чудит.

Папи Болинго́ уволили с Национального радио. Ему едва удавалось сводить концы с концами, выступая на всяческих торжествах. Двоюродный брат Папи, работавший проводником на сафари, привез из Конго карликового бегемота. Нашел его в лесу, совсем еще маленького, – он в отчаянии топтался вокруг трупа матери. Гитарист взял малыша и поселил у себя в квартире. Папи выкормил бегемота из детской бутылочки и научил танцевать заирскую румбу. Вскоре Фофу стал выступать с ним на сцене в небольших барах на окраине Луанды. Соба Младший бывал на этих шоу не раз и всегда уходил под большим впечатлением. Проблема состояла в том, что гиппопотам быстро увеличивался в размерах. Карликовые бегемоты, или бегемоты-пигмеи (Choeropsis liberiensis), маленькие только в сравнении со своими более известными родичами. Однако взрослыми они могут достигать размеров очень крупной свиньи. Соседи начали возмущаться. Многие держали собак, некоторые упорно разводили на верандах кур, коз, свиней. Но гиппопотамов не было ни у кого. И Фофу, даже будучи артистом, внушал соседям страх. Иные, завидев животное на веранде, бросали в него камни.

Соба Младший понял, что пришло время спасать друга.

– Сколько ты хочешь за квартир)/? Мне нужна хорошая квартира в самом центре. А тебе требуется ферма, где было бы много места, чтобы ты мог растить своего бегемота.

Папи Болинго́ засомневался:

– Я столько лет живу в этой квартире. Мне кажется, я уже привязался к ней.

– Пятьсот тысяч?

– Пятьсот тысяч? Пятьсот тысяч чего?

– Я даю тебе пятьсот тысяч долларов за квартиру. С такими деньгами ты купишь хорошую ферму.

Папи Болинго́ весело рассмеялся. Потом он посмотрел на серьезное лицо друга и, оборвав хохот, приподнялся на стуле:

– Я подумал, ты шутишь. У тебя есть пятьсот тыщ долларов?

– И еще несколько миллионов. Много миллионов. Я ведь не оказываю тебе никакой услуги, это просто прекрасное вложение денег. Ваш дом хоть и сильно изношен, но, если его хорошенько подремонтировать, покрасить, поставить новые лифты, он будет таким же привлекательным, как во времена колонов. А уж потом объявятся и покупатели. Генералы, министры. Те, у кого гораздо больше денег, чем у меня. За какую-то мелочь они выселят оттуда людей. Если те не захотят уезжать по-хорошему, придется по-плохому.

Так Соба Младший приобрел квартиру Папи Болинго́.