Сцена 7
Тропа философа
«Стоит раз проснуться в шесть утра – и что? Теперь всегда так будет?» – думал я, открывая глаза на следующее утро в тот же час, что накануне. И сразу вспомнил: «Сюсай Ёсида!» Спать мгновенно расхотелось. Я повернулся туда, где должен лежать Митараи. Если он уже проснулся, самое время рассказать друг другу о том, что удалось узнать за эти дни. В следующий миг я проснулся уже окончательно. Постель Митараи была пуста.
Надо же! Уже встал и ушел. Вот это человек… Нет, стоп! Футон, который я, уже засыпая, кое-как постелил вчера вечером, так и лежал криво, не тронутый. Где же Митараи, думал я, тупо разглядывая его постель. Понятно, что дома он не ночевал.
Где же он? Неужели вышел на след преступника и попал в беду? Может, его где-нибудь заперли? Прямо какое-то кино получается, честное слово… Не знаешь что и думать.
Все же, наверное, Митараи удалось что-то нарыть. Если он не пришел ночевать, значит, есть на то причина. А причина может быть только одна – Митараи узнал что-то важное. Сегодня 12-е, четверг, последний день. Он это понимает и должен использовать каждую минуту.
А может быть, его вообще нет в Киото. Уехал куда-нибудь еще… Наверняка так и есть. Иначе почему он не пришел ночевать? Я немного успокоился, но желание как можно скорее обменяться с Митараи новостями стало только сильнее. Так много хотелось ему рассказать…
Усилия, которые я потратил за эти дни, были не напрасны. А то, что удалось разведать Митараи, наверняка как-то связано с результатами моего расследования. И если он еще не пришел к окончательному заключению, информация, которой я готов с ним поделиться, вполне может стать ключом к решению стоящей перед нами задачи.
В любом случае Митараи должен позвонить. Надо ждать. Я попробовал снова прилечь, но сон не шел. Надо чем-то себя занять. С этой мыслью я снова поднялся.
Эмото еще спал; до подъема ему оставалось еще около часа. Стараясь его не разбудить, я вышел на улицу. Если Митараи позвонит, ничего страшного. Эмото же дома. А убежит на работу до моего возвращения – обязательно оставит мне записку.
Район Нисикёгоку, где прежде я никогда не бывал, теперь был мне знаком как свои пять пальцев. Дойдя до спортивного парка, я развернулся и двинулся обратно. Эмото уже пора было собираться на работу. Когда я открыл дверь, он как раз чистил зубы в ванной. Митараи не звонил.
В восемь часов Эмото перед уходом спросил меня:
– Что, пойдем вместе?
– Нет, я побуду здесь. Митараи может позвонить.
– Ну как знаешь. Я пошел.
Дверь за Эмото закрылась, я услышал, как он затопал по лестнице. «Ага! Уже на улицу вышел», – подумал я, и тут же громко и тревожно зазвонил телефон. Я схватил трубку.
– Кадзуми… – донеслось до меня. Я узнал Митараи с большим трудом. Его было едва слышно. Он не говорил, а издавал какой-то жалкий хрип. Я даже подумал, что Митараи, по своему обыкновению, решил отмочить глупую шутку.
– Что случилось?! Где ты?! С тобой всё в порядке? – Я не заметил, как перешел на крик.
– М-м… хреново мне…
И после паузы:
– Я сейчас сдохну… приезжай за мной скорее…
Я понял, что дело плохо.
– Ты где?! Что происходит?!
Второй вопрос был глупый. Сначала надо понять, где он находится. Голос Митараи все больше слабел. Я почти не слышал, что он шепчет. Из трубки доносился шум проезжавших автомобилей и голоса детей, направлявшихся в школу. Митараи звонил с улицы, наверное, из автомата.
– Что происходит?.. – прохрипел он. – Я сейчас не могу…
– Хорошо, хорошо! Я еду! Где тебя искать?
– Я у самого входа… Тропа философа… только не со стороны Гинкакудзи… у противоположного входа…
Я был в замешательстве: какая еще Тропа философа? Никогда о такой не слышал. Наверное, Митараи немного не в себе, вот и заговаривается.
– Это улица так называется? Что? Есть такая? Таксисты знают?
– Знают… И по дороге купи какую-нибудь булку и молока… приезжай…
– Булку? Молоко? Куплю, конечно, но зачем тебе?
– Есть… что с ними еще можно делать?..
Что за человек! Еле дышит – и все равно норовит подпустить яду. Такой вредный характер…
– Ты не ранен?
– Нет…
– Хорошо! Еду! Жди там!
Бросив трубку, я выскочил из квартиры и помчался на станцию Нисикёгоку. Что все-таки случилось с Митараи? Такое впечатление, что он при смерти. Временами этот человек становился несносным, но ведь он мой единственный друг! Конечно, он норовит меня уколоть, но это еще не говорит о том, что с ним все в порядке.
В Сидзё Каварамати я купил булочек, молока и поймал такси. «Вам туда, в конец улицы», – сказал водитель, высаживая меня. Схватив пакет с провизией, я пустился бегом под уклон. Ага! Вот камень! На нем иероглифы: «Тропа философа». Тут же был разбит маленький скверик. Вокруг ни души.
Тропа философа начиналась сразу за сквером и шла вдоль реки. Пройдя немного, я увидел скамейку, на которой лежал заросший щетиной бродяга. Возле него, махая хвостом, крутилась черная псина. Я чуть не прошел мимо; мне поначалу в голову не пришло, что этот бомж и есть мой друг.
Я заглянул ему в лицо и услышал: «А-а… это ты?..» Митараи попытался сесть, но силы, казалось, оставили его. Мне пришлось поддержать его за спину.
Когда наконец он принял сидячее положение, я был поражен происшедшей с ним переменой. Отросшая щетина, всклокоченные волосы, провалившиеся красные глаза, впалые щеки. Кожа приобрела серо-зеленый оттенок. Настоящий бродяга, оказавшийся на дне люмпен.
– Поесть принес?
Сейчас это интересовало Митараи в первую очередь. Я быстро протянул ему пакет.
– Я уже забыл, когда ел нормально. Зачем человеку есть, спать? Жалко на это время тратить. Сколько всего можно было бы сделать!
С этими словами Митараи открыл пакет и набросился на булочки.
Плохо дело, подумал я, глядя на него. Мой друг явно был на взводе и никак не мог успокоиться. Когда у него все ладилось, он излучал спокойствие и уверенность в себе. Сейчас я этого не ощущал. У меня появилось нехорошее предчувствие: все ли у него в порядке с головой? Я постарался прогнать эту мысль. Просто он так увлекся расследованием, что забыл о еде.
Глядя, как Митараи, словно недокормленный ребенок, жадно поглощает булочки, я испытывал одновременно разочарование и жалость.
– Когда ты ел в последний раз?
– Как-то не до того было… Вроде позавчера или позапозавчера… Забыл, короче.
Митараи был очень истощен. Нужно, чтобы кто-то был с ним рядом, чтобы напоминать ему вовремя, что надо поесть или поспать, иначе, боюсь, мой друг долго не протянет.
Но несмотря ни на что, мне очень хотелось рассказать Митараи все, что удалось узнать за эти дни, но сначала, решил я, он должен поведать, что с ним произошло. Подождав, пока Митараи доест (я несколько раз просил его жевать хорошенько и не глотать куски), я наконец поинтересовался, смог ли он продвинуться в расследовании. При этом я изо всех сил старался не вызвать у него раздражения.
– Выжимка из вчерашнего дня – вот что такое утро! – вдруг ни с того ни с сего провозгласил Митараи.
Я онемел от изумления.
– Мечешься по Токайдо, по ночам не спишь… но почему, когда все говорят: «Доброе утро!», вспоминаешь только то, что произошло вчера и ушло в прошлое?
Глаза Митараи бегали, он словно помешался.
– Бессонные ночи, если немного, это ничего… Даже полезно. Сопротивляемость организма понемногу снижается, и начинаешь видеть то, что должен видеть. Ага! На поле рапс цветет, поле до самого горизонта… А-а! Город… горбатые крыши как перевернутые обложками вверх книжки. Много книжек. Тормоза скрипят! Скрип отовсюду! Слышишь? Как тебе это?! С ума можно сойти, верно?
А вот и нет! Это космея. Поле космеи. Точно! Космеи. Я хулиганил – шел по полю и рубил цветы деревянным мечом. Без этого я превратился бы в безвредную тварь. У меня ни шипов, ни когтей, ни клыков, и меч куда-то запропастился…
Мох! Я весь порос мхом! Или плесенью. Классное зрелище. Может сфотографироваться? На память…
Крот! Крот… Точно! Надо раскопать это быстрее! Другого варианта нет. Помоги мне. Если быстренько не выкопать яму, мы его не поймаем.
«Всё! Спятил!» Я быстро схватил за плечи пытавшегося встать Митараи, повторяя: «Ты устал, устал! Успокойся!» Он действительно устал. Приговаривая «Я здесь, рядом», я медленно усадил его обратно на холодную каменную скамью.
Покончив с этим делом, я почувствовал, как мною снова овладевает отчаяние; в глазах потемнело. Дело не только в том, что Митараи несет абсолютную чепуху, но и в том, что происходило в реальности. А тут ошибки быть не может: мой друг не продвинулся в своем расследовании ни на шаг!
Может, наши усилия с самого начала были обречены на неудачу, потому что все началось с митараевской депрессии? В любом случае соревнование с Такэгоси-младшим Митараи проиграл (конечно, соревноваться пришлось не на равных, но Киёси сам виноват – никто не заставлял его очертя голову лезть в это дело, ни с кем не посоветовавшись).
Эта война была безнадежной изначально. Противнику достаточно было просто ничего не делать, в то время как Митараи принял вызов и взялся за решение загадки, над которой сорок лет безуспешно ломала голову вся Япония. И даже найди мы на нее ответ, толку все равно не будет. Даже если мы установим, кто преступник, времени на его поиски уже не останется. Никто не знает, где он сейчас. Митараи проиграл.
Оставался еще луч надежды – информация, которую удалось собрать мне. Возможность, что Сюсай Ёсида и есть Хэйкити Умэдзава. Вероятность невелика, но я почему-то был уверен в этом шансе. В Ёсиде определенно что-то есть. Проблема в том, что у нас почти не осталось времени. Я должен действовать немедленно, даже если придется оставить Митараи в таком состоянии. Это последняя надежда. У нас есть всего несколько часов.
Стоит ли сейчас, когда Митараи в полном раздрае, рассказывать о моих результатах? Как бы хуже не сделать. Похоже, он всю ночь пролежал на этой скамье. Несет какую-то бредятину… Может, хотел таким образом наказать себя за собственную беспомощность? А если б ночью дождь пошел?
Я посмотрел на часы. Десятый час. Надо же что-то делать, мы не можем просто так здесь сидеть. Если Митараи нельзя оставить одного, надо позвонить Эмото, а самому ехать к Ёсиде. Других вариантов нет. В этот момент Митараи открыл рот и заговорил. Теперь уже членораздельно, понятно для простого смертного.
– Не следовало мне говорить гадости о Шерлоке Холмсе. Ты был прав. За это я и поплатился. Надо знать свое место. Я думал сразу расколоть эту загадку – и почти с ней справился. Во всяком случае, мне так показалось. Не хватало одной маленькой детали, чтобы картинка сложилась и я понял, кто преступник. Всего одной детали! Черт! Я бы распутал этот клубок! Недостает какой-то мелочи. Самой маленькой мелочи…
Митараи обхватил голову руками и продолжал:
– Эх! Ты был прав: во всем виновата моя гордость. У меня губы распухли. Правда! Еле шевелятся, говорить невозможно. Я сбился с шага, от меня никакого толку. Зато с тобой, похоже, всё в порядке. Давай рассказывай. Какие у тебя успехи?
В эти минуты Митараи являл собой воплощение скромности. Что же получается? Человеку время от времени надо испытывать крушение надежд и планов? Но он должен получить большую компенсацию за свой провал. Я не мог допустить, чтобы мой друг встал на колени перед спесивым копом. Митараи надо куда-нибудь спрятаться, а я буду готов в одиночку противостоять младшему Такэгоси.
И я стал рассказывать о том, что мне удалось сделать: о повторном визите к Сато-сан, дочери Ясукавы, рассказавшей мне о Сюсай Ёсиде, о поездке в Карасума для встречи с Ёсидой, о вчерашней поездке в Мэйдзи-мура, где я повстречался с Хатиро Умэдой, которого Тамио Ясукава принял за Хэйкити, и видел куклу, о которой мне рассказал Ёсида.
Пока я говорил, Митараи лежал на скамье лицом кверху и смотрел в небо отсутствующим взглядом, в котором не было ни малейшего интереса. Разве это нормально? Или дело в другом? Митараи сдался, решил все бросить? Было от чего прийти в отчаяние.
Митараи вроде успокоился. Я решил оставить его и отправиться к Ёсиде. Надежды, что этот ход сработает, не было, но что оставалось делать? Что-то да получится. Сегодня же последний день, разве мог я тратить его на пустые разговоры со спятившим человеком?
Неожиданно этот спятивший принял на скамье сидячее положение и проговорил сонным голосом:
– Скоро откроется Някуодзи…
– Някуодзи? Что это? Храм?
– Храм… нет, я не это имел в виду! Вон.
Я перевел взгляд туда, куда указывал палец Митараи, и увидел между деревьями верхушку башенки с часами, выстроенной в европейском стиле.
Тропа философа пролегала по насыпи вдоль русла неглубокой речушки. Насыпь была очень высокая, и все постройки в округе стояли на четыре-пять метров ниже тропы. К башенке с часами надо было спускаться по каменным ступенькам.
– Что там? Кафешка?
– Ага! Мне нужно выпить чего-нибудь теплого.
Я ничего не имел против. Мы поднялись со скамьи и стали спускаться по ступенькам.
Башенка стояла напротив дома, принадлежавшего известному артисту, который выделил под нее часть собственного сада. Одна из стен башенки была застеклена, и, присев внутри постройки, можно было смотреть на сад с каменным колодцем в испанском стиле и несколькими статуями. Лучи утреннего солнца освещали наш столик. Мы оказались единственными посетителями этого очень уютного заведения.
– Приятное местечко, – проговорил я, наслаждаясь спокойствием и заказанным кофе.
– Угу, – рассеянно буркнул Митараи, еще не вышедший из транса.
– Я думаю сейчас поехать к Сюсай Ёсиде. Тому самому. Я тебе о нем рассказывал. Ты как? Может, вместе?
– М-м… Может, и правда… – протянул Митараи после затяжного раздумья.
– Тогда поехали, времени-то нет! Сегодня мы должны определиться – либо черное, либо белое.
Я быстро допил кофе и решительно поднялся, схватив со стола счет. Солнце, проникавшее в помещение через большое стекло, вдруг в одну минуту застлали облака. Я даже ахнул от неожиданности. Только что небо было ясное… Видно, погода портится, подумал я.
Митараи не спеша вышел из кафе первым. Я достал кошелек, чтобы расплатиться, но мелких денег там не оказалось, одни десятитысячные. Кафе только что открылось, и сдачи у официанта не было. Он удалился куда-то разменять деньги, и мне пришлось его ждать.
Я быстро сгреб сдачу – девять бумажек по тысяче и, складывая их по порядку по старой привычке, стал подниматься по каменной лестнице на Тропу философа. Одна из купюр оказалась склеена посредине скотчем. Склейка проходила через правую щеку Хиробуми Ито.
Митараи сидел на той же скамье. Неведомо откуда рядом с ним объявился тот же самый пес. Похоже, собаки его любили, считали своим, что ли… Надо ехать в Карасума, сказал я и, подталкивая вперед Митараи, зашагал по Тропе философа. Предстоял последний бой. Внутри у меня все горело.
Запихивая деньги в кошелек, я показал Митараи склеенную тысячу:
– Смотри, какую бумажку мне дали.
– Ого! Матовый скотч? Нет, – заметил Митараи. – Обычный. Тогда всё в порядке.
– Что – в порядке?
– С помощью матового скотча можно подделать десятку. С тысячной не получится, а десятку можно.
– А почему именно матовый?
– Потому что… Так просто не объяснишь. Были бы карандаш да бумага – другое дело. Ну это не совсем фальшивые деньги… Что-то вроде мошенничества… наверное…
Речь Митараи снова стала сбивчивой. Он глотал окончания слов. С ним иногда случалось такое. Симптом депрессии.
«Ну давай же, давай!» – подгонял я про себя Митараи, но, взглянув на него, почувствовал, как у меня по спине пробежал холодок. Никогда прежде я не видел у него такого лица. Налитые кровью глаза вдруг выпучились, излучая безумную энергию. Рот, напротив, был безвольно открыт.
На мгновение я совершенно растерялся, ничего не понимая. Меня охватило отчаяние. Митараи крепко, до дрожи в пальцах, сжал кулаки, протянул руки вперед и завыл во все горло:
– У-у-у!!!
Проходившая мимо пара застыла на месте и обернулась на нас. Собака тоже вопросительно взглянула на Митараи.
Я слышал от моего друга жалобы и ропот бессчетное число раз, но до этого момента он никогда не давал мне повода сомневаться в его высочайших умственных способностях. Я уважал его за скрупулезность и точность. И эти же качества привели его к катастрофе. С отчаянием и грустью я наблюдал за тем, как мой лучший друг погружается в пучину безумия, как умирает его мозг.
– Что с тобой, Митараи?! Приди в себя! – заорал я, хотя этот вопрос не имел никакого смысла. Но разве я мог оставаться безучастным в такой ситуации? Дальнейшие мои действия были банальны – я схватил Митараи за плечи и стал трясти. А что еще можно было сделать?
Но всмотревшись в его лицо, я ощутил странное волнение и замер. Исхудавший, заросший щетиной Митараи, громогласно выкрикивавший что-то, напомнил мне отощавшего, изголодавшегося до полусмерти, но гордого льва, оглашавшего окрестности грозным рычанием.
Вдруг лев умолк и бросился бежать со всех ног. В сильнейшем припадке сумасшествия Митараи будто заявлял во весь голос, что не нуждается ни в чьей помощи. Я припустил за ним со всех ног, а в голове крутилось: «Ага! Наверное, кто-то свалился в речку. Может, ребенок… Вот он и кинулся спасать. Точно!» Хотя нет! Это мне хотелось, чтобы так было. И что странно: я же своими глазами видел, что в реку никто не падал.
Не пробежав и тридцати метров, Митараи резко остановился и бросился в обратную сторону, чуть не налетев на меня. Наблюдавшая эту сцену парочка сорвалась с места и пустилась наутек. Митараи понадобилось всего несколько секунд, чтобы догнать убегавших. Тут он остановился и, обхватив голову руками, уселся на корточки. Черный пес, наблюдавший за метаниями Митараи с дистанции, благоразумно посчитал за лучшее ретироваться в безопасное место.
Что же все-таки с ним произошло, гадал я, нетвердой походкой направляясь к Митараи. Перепуганная парочка с осуждением смотрела на нас. Мой друг устроился на корточках на том самом месте, где несколько минут назад выл, как собака. Что мне оставалось делать? Только ждать, что будет дальше.
Я подошел, Митараи поднял голову, и я увидел на его лице привычное озорное выражение.
– А-а, Кадзуми… Ты где был?
У меня точно камень с души свалился. Как мне полегчало – словами не передать.
«Я понял, что ты быстро бегаешь», – хотел сказать я, но он меня опередил:
– Какой же я идиот!
«Кто бы спорил», – подумал я.
– Болван! Тупица! Искал очки, а они-то на носу! Как можно быть таким кретином! Вот что надо было делать с самого начала! Заблудился в трех соснах. Хорошо еще, что никто не пострадал из-за моей дурости… Слава богу!
– Чего хорошего-то? Хорошо то, что я оказался рядом. А то эта парочка вызвала бы тебе «Скорую».
– Булавка! Одна маленькая булавочка, Кадзуми! Я отыскал ее. Отыскал наконец! Как я и думал! Достаточно выдернуть булавку, и бац! – все встало на свои места…
Все-таки я крутой парень, что ни говори. Но как можно было быть таким болваном? Если б я с самого начала делал что надо, все было бы понятно сразу после твоих объяснений. Это же проще простого! А я что делал? Чтобы добраться до поля с дайконом, принялся, как крот, рыть землю с противоположной стороны шарика.
Ну что скажешь, Кадзуми? Ты должен смеяться надо мной. Смейтесь все, ты тоже смейся. Разрешаю. Глупец! Шут гороховый! Как можно столько биться над этой простейшей задачей?! Она любому ребенку по силам. А теперь надо спешить! Который час?
– Что?
– Что значит «что»? Сколько сейчас времени? У тебя ведь часы на левой руке или как?
– Одиннадцать…
– Одиннадцать! Бог мой! Времени совсем не остается. Когда последний экспресс в Токио?
– В восемь двадцать девять, кажется… А что?
– Отлично! Вот на нем и поедем. А пока поезжай-ка ты в Нисикёгоку к Эмото и жди моего звонка. Времени совсем нет. Пока!
– Эй! Погоди! Ты куда?
Быстро удалявшийся Митараи крикнул на ходу:
– Разве не понятно? На встречу с преступником!
Я смотрел ему вслед, разинув рот.
– Эй! Ты свихнулся? Ты же не знаешь, где преступник.
– Ничего, разберусь. Не беспокойся. К вечеру я его найду.
– К вечеру?! Ты вообще понимаешь, кого ищешь? Это же не зонтик какой-нибудь. А как же Сюсай Ёсида? Нам же надо его увидеть!
– Ёсида? Какой еще Ёсида? А-а! Это про которого ты рассказывал? Нет, он нам не нужен.
– Как же так?
– Зачем? Он же не преступник.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я знаю, кто преступник.
– Постой! Как же…
Договорить я не успел – Митараи уже скрылся за углом.
Я чувствовал страшную усталость, хотя прошло всего часа два-три, как я нашел Митараи. За что судьба послала мне полусумасшедшего друга? Если это действительно судьба, значит, в прошлой жизни я сделал что-то очень плохое.
Теперь, оставшись один, я должен был принять важное решение. Что делать с Ёсидой? Митараи сказал, что ехать к нему незачем. Но насколько можно верить словам такого человека?
Простейшая задача, сказал он? Ничего себе простейшая! По силам любому ребенку? Любому ребенку ясно, что он сумасшедший.
Что же такое обнаружил Митараи? Если он в самом деле что-то обнаружил. Ведь что ни говори, а с ним случился настоящий припадок. Бегал, выл, кричал… Нормальный человек так себя не ведет.
Даже если ему удалось что-то разузнать, отыскать преступника до вечера совершенно невозможно. Люди сорок лет бились над этой загадкой, но так и не сумели ее разгадать. И вдруг за какие-то несколько часов преступник находится. Как зонтик, позабытый в телефонной будке… Если это произойдет, я готов на руках пройтись по всему Киото. Говорить такое может только тот, кто не в своем уме. Это можно утверждать с полной уверенностью. Не будете же вы отрицать, что у человека, сомневающегося в том, что почтовые ящики в Японии выкрашены в красный цвет, не все дома. Это вам каждый подтвердит.
Начнем с того, что Митараи знает об этом деле столько же, сколько и я. Не больше. Впрочем, нет! Гораздо меньше. Ведь ему ничего не известно ни о Сюсай Ёсиде, ни о Хатиро Умэде. И несмотря на это, он заявляет, что знает, кто преступник…
Митараи сказал, чтобы я сидел у Эмото и ждал его звонка. Послушаю его – получится, что я поверил в его бред и готов сидеть и ждать, пока он найдет убийцу.
Поверить в это решительно невозможно. Но вдруг Митараи понадобится моя помощь? Вот ради этого надо, наверное, вернуться в квартиру Эмото.
Итак, сегодня последний день. Что делать, если Митараи в конце концов все-таки проколется? Разве я смогу справиться с этим делом, что-то изменить?
Митараи убежал, ничего толком не объяснив. Оно и понятно – времени не осталось совсем. И потом – его осенила какая-то мысль. Получается, мне надо тихо сидеть и дожидаться, когда он позвонит? Смотреть на небо и ни о чем не думать? А небо между тем заволокло плотными облаками. И в голове у меня тоже сплошной туман.
Существует ли хотя бы небольшая вероятность того, что Митараи удалось раскрыть дело, над которым мы бьемся? Когда с ним случился припадок и он заорал как резаный? Есть! Когда я показал ему склеенную тысячу. Может, здесь кроется подсказка?
Я быстро достал кошелек и посмотрел на купюру. С виду ничего особенного. Обыкновенный прозрачный скотч. Что из этого можно извлечь? Я перевернул купюру. Такой же скотч. Митараи на оборотную сторону даже не взглянул.
Что же он увидел на лицевой? Я внимательно рассмотрел ее, но ничего не обнаружил. С цветом всё в порядке… Хиробуми Ито что-то подсказал? Вряд ли. А может, дело в цифре? Тысяча… Нет, ничего в голову не приходит.
Попробуем еще раз. Купюра, то есть деньги. Какая-то связь с деньгами? Убийства связаны с деньгами? Но это и так ясно. Ничего нового.
Ага! Как он сказал?.. Фальшивые деньги! Фальшивка, подделка… Подделка денег? Под видом «убийств по Зодиаку» скрывается преступление, связанное с изготовлением фальшивых денег? Ведь Хэйкити Умэдзава был художником. Или…
Но как связать эту версию со всем, что нам известно о деле семьи Умэдзава? До сих пор не было никаких признаков или намеков, что оно как-то связано с фальшивомонетничеством.
Хотя я не думаю, что между шумным спектаклем, который устроил Митараи, и словами «фальшивые деньги» совсем нет никакой связи. Это определенно намек на что-то. Но на что именно?
Еще Митараи сказал, что при подделке денег используют матовый скотч. Причем не для тысяч, а для десятитысячных. Почему? У десяток бумага, что ли, лучше?
Ну да! Как я сразу не догадался?! Какой смысл подделывать тысячи? Большой прибыли не получишь. То ли дело десятка. Навар в десять раз больше. Были бы стотысячные купюры, наверняка занялись бы ими. Это понятно.
Но какое отношение к этому делу может иметь скотч? И почему он должен быть матовым? Ведь фальшивые деньги печатают и скотч тут не нужен… Нет, определенно Митараи говорит загадками.
* * *
В конце концов я решил ехать к Эмото и дожидаться новостей там. Митараи обещал позвонить к вечеру. Если выяснится, что он провалился, мне останется лишь вскочить и мчаться к Ёсиде. Грань между безумием и гениальностью очень тонкая. И мне не хочется, чтобы она была размыта.
