Информационные войны — 1
Наследие кокона

Эрнест Зариньш

ISBN 978-5-4496-2638-7 (т. 1)

ISBN 978-5-4496-2639-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается моей жене Елене Бичовой-Зарине, которая поддерживает мои начинания, и строго оценивает их, со своей, женской точки зрения. Спасибо моей матери и отцу за мою жизнь. Спасибо ушедшей от нас бабушке Тамаре за мое счастливое детство

Клоун был таким улыбчивым, каким не был никогда сам Франц. На самом деле он был Франц-Николай, но это только по метрикам. В жизни все его звали Франя. Он не возражал, да и чему возражать, если его назвали в честь известного в советскую эпоху, и абсолютно забытого в эру капитализма, деятеля французской революции Бабефа, чем, кстати, обусловили дерзкий и пылкий характер малыша. В школе его хоть «революционером» не обзывали. Конечно от банального незнания, а, отнюдь не от дружеских чувств, недостаток которых у молодого человека проявился в его вечной задумчивости. В первых классах у него обнаружилась недюжинная способность рассуждать обо всем, проводить параллели, да и читать он начал достаточно рано.

К семи годам, когда обычные дети собирались в классе и учились выводить квадратики в тетрадке, подсчитывать треугольники, Франя болел. Он вообще считал школу довольно бесполезным занятием, чем-то сродни птицеферме и нацистскому лагерю одновременно. И ему за это придётся пострадать. Но это уже потом, а сейчас он смотрел на эту крупную по детским меркам игрушку, сделанную из гладкой пластмассы с выступающими бархатистыми ресницами, и глазами, которые то открывались, то снова закрывались, в такт движениям и переворотам твердого пластмассового тела. Глаза у игрушки были изумрудно зеленые, яркие, они-то и привлекли Франю своей открытостью, и, как ему по своему, детскому, разумению казалось, вдумчивостью. Яркий двухцветный шелк, такой лощеный, такой красивый, переливающийся в свете лучей восходящего солнца. Но это была не его игрушка. Она жила в соседней комнате, куда он мог пробраться лишь тогда, когда взрослые оставляли их вдвоем с сестрой наедине с бабушкой, убеленной сединой полной старушкой, которая ходила в одном и том же черно- коричневом махровом халате.

Еще ни раз он обратиться к этой игрушке с советом, именно ей он будет читать свои первые стихи, бесхитростные и надуманные одновременно… Да, литература привлекала его с детства. Но серьёзно до 21 года он ею не увлекался.

Да и знал он куда больше своих сверстников, ибо по-настоящему читать начал даже до того, как мать, которую на месяц отправили отдыхать в лагерь на берегу влажного, пасмурного, поросшего соснами курорта, один раз, вернувшись в свой домик, не обнаружила Франю, насупленного и увлеченного, исправно перелистывавшего своими пухлыми пальчиками толстый том Каверина.

Тогда мать не придала внимания этому факту, просто подумала. Мальчик балуется. Изображает взрослого. Но вот изображать взрослого мальчик начал намного позже.

Мать, постоянно пропадала на работе, на которой, кстати, работала главным инженером одной радиоэлектронной фабрики. Отец вообще жил в другом городе, нередко навещал маленького Франю, и порой увозил к себе, в царство природы и поселкового минимализма. Поселок городского типа, где обитал его папа, был небольшим, буквально в три дома, за которыми скрывалась дорога, ведущая в никуда. Буквально, а не в переносном смысле. Ибо она упиралась в засохшее болотистое поле, которое отдали сельчанам под огороды. Почва была глинистая, и летом, во время засушливой до тошноты погоды, превращалась в пустынную равнину, из которой то тут, то там пробивались, засохшие ростки огурцов и жухлые перья моркови, словно одинокие, брошенные солдаты вселенской армии, оставленные на медленную погибель, драгуны, пехотинцы, совсем как в том бумажном конструкторе, который привезла ему однажды тетка из украинского городка, вот как их видел тогда Франя.

Почему-то тянуло его и на мелкую грязную лужу, которая находилась недалеко от соседских гаражей. Туда обычно местные механизаторы выкидывали старые покрышки, от машин, от тракторов… Частенько так же туда скидывали всяческий механический хлам. Вещи для подростка безусловно ритуальные. Хотя доподлинно не известно, что больше привлекало подростка, то ли останки старых тракторов, толи существа, которые обитали во многом множестве в озере и вокруг него. Однажды, под старой доской, которая служила одновременно и мостиком и пристанью для бумажных корабликов Франи, он вытащил нечто необычное. Это оказались уже деформировавшиеся останки местного пса, который умер в своей каморке, расположившейся в дальнем конце гаражного кооператива, то ли от грусти (городок был настолько маленьким, что и красть никто не решался) то ли от старости.

Череп пса впервые навел юного Франю на мысли о смерти. За этим странным артефактом, символом вселенского катабасиса пролегала тропинка через ручей, по деревянному мостику-трапу. По старинному обычаю, который Франя ценил чуть-ли не как религиозный обряд, она и только она соединяла этот его чудесный мир с другим миром. Миром живых, миром, где на старом, залитом маслом и запруженном озере, собравшись в стайку, орды зеленые лягушек выводили чудные рулады. И, возможно, именно возможность перейти эту деревянную тропку, или сидеть, наслаждаясь своим чудесным заброшенным миром, означало для него тогда свободу.

Буквально через год после находки, отец повел его к себе на работу. Он шел мимо огромных кабин тракторов, у которых одно колесо было размером с этаж панельного дома.

Он видел, как рабочие откручивают какие-то детали, пахнущие селитрой и солидолом. Маленький Франя всегда морщился от этого запаха, но вскоре втянулся. В итоге отец пристроил его в ангар, стоявший на отшибе, за густыми ковыльными зарослями.

Там ожидали свое время сотни моторов, посеревшие ремни которых были вылинялые и лохматые от древности. Вокруг моторов валялись целые клубки таких вот ремней, но больше всего Франя любил всяческие шестеренки и подшипники. Именно там, в этом ангаре, он подобрал несколько блестящих шариков, на которых почти не было царапин. Оттер до блеска, и использовал их в качестве китайских шариков для медитации. Но тогда Франя не знал про то, что где-то там, в Китае, есть такая традиция, крутить в руках эти шарики, мол они олицетворяют волшебную силу крови и дыхания, ксу и ки. Он абсолютно интуитивно брал их в руку и начинал вращать, прислушиваясь к волшебному звуку трения метала о металл. Франя с тех пор часто бегал в этот полузаброшенный ангар, придумывая себе всевозможные развлечения. Он с детства любил фантазировать на тему загадочных и непостижимых миров, которые, как ему казалось, расположились буквально под носом. Например, видя большую лужу во дворе, они, с двоюродной сестренкой представляли, что это огромное море, отделявшее их королевство от королевства подружки сестры, девочки из соседнего дома. Они тогда завели свои деньги, которыми обменивались между собой, покупая шоколадки, конфеты, апельсины, по тем временам ещё довольно диковинные фрукты. Еще они изобрели свой шифр. Довольно примитивный, но действенный. Никто вокруг не интересовался загадками. Один Франя с удовольствием и неким трепетом раскрывал очередной помятый листик в клеточку, чтобы позже, прочитав, спрятать его в укромном месте.

Отец, конечно же, пытался таким образом приучить его к технике, но один случай свел все его старания. Напротив ангаров, где были проложены металлические рукава труб, все обросло кустарником, и отцу Франи поручили расчистить заросли, чтобы очистить подход к ангару. Естественно, что маленький Франя навязался за отцом. В итоге они собрали огромную кучу веток, разломали напополам, взяли досок, полили все керосином, и поджег. Огонек заметался между листьями, и тут взгляд Франи выхватил рядом с желтым огоньком пожара черный цвет, который метался между листьями и ветвями. Среди рабочих не было и тени сомнения в своих действиях, хотя, вполне возможно, что они и заметили, и осознавали, что лиса, запутавшаяся в ветвях, уже может не выпутаться из своих силков.

Когда огонь уже поглотил большую часть кустарника, Франя решился. Он посмотрел грустным взглядом на лису, потом перевел взгляд на гаражи. Он понял, что единственная возможность освободить животное из огненного плена, это проскочить под криво-накриво обмотанной стекловолокном трубой и загнать её в темный проем между этими стальными, проржавевшими ракушками. Тогда он, во всю прыть своих детских тонких ножек, рванулся вызволять бедное животное, попавшее в беду. Проскользнув под срубленными ветками, он распутал ветви и попытался взять животное на руки. Он не знал, что лисы, такие красивые и величественные звери, по своей натуре могут с испуга очень больно покусать. Но эта конкретная лиса не причинила вреда Фране, а просто выскользнула у него из рук, пробежала несколько шагов и обернулась. Меховой комок смотрел на Франю таким жалостливым взглядом, что тот снова протянул свои ребяческие ручки к ней, но понял, что лисе не нравятся люди. Она хотела назад, в дикие лесные просторы. Пусть там повсюду подстерегает опасность, но там привычнее. Там сама её лисья природа правит бал. Там никто не приручает, и не подкармливает. Жуткий и дивный мир. Она привыкла чувствовать там опасность, поворачивать свою острую морду и длинные черные усы в сторону любого шороха, наверное, и счастье свое, лисье, она испытывала там намного острее. Кто знает.

Но Франю это не интересовало. Он хотел спасти лесную обитательницу от губящей стихии.

Поэтому Франя топнул своей маленькой ножкой и погнал лисицу в сторону гаражей. Лисица припустила со всех ног, и успела вырваться, когда уже над кучей веток начал сгущаться едкий пахучий дым, к которому примешивались нотки горелой листвы.

Лисица уже скрылась от взгляда Франи. Металлические остовы гаражей поглотили её, как жерло. Ненасытное городское жерло.

И тут нога Франи запнулась за какую-то корягу. Он упал, и в голове как будто-бы что-то порвалось. Появилось чувство невероятной свободы, затягивающей куда-то вглубь него, вглубь самого Франи. Это было завораживающее чувство. Приятное и страшное одновременно. Франя понимал, если сейчас не прервать эту дрему, не нарушить этот сон, то и жизнь, маленькими каплями, словно капли воска, стечет вниз, на эти оголенные коренья, и останется тут навсегда.

Он силой воли разбудил себя ото сна, посмотрел на железяку, которая хитрым и хищным врагом валялась на земле и поковылял к отцу. Но уже сделав несколько нетвердых шагов он, как говорится в народе «поплыл», стал хвататься за ветви. А запах гари между тем стал явственнее, и судьба его казалась незавидной. Но он, последним усилием раздвинул плотную стену ветвей, и выбрался наружу. Судорожно глотнув свежего воздуха, он обернулся на гаражи. Лисы уже не было. Экий молодец, хотел спасти животное, а сам чуть не сгорел.

По дороге он приложил руку к затылку. Посмотрел на ладонь. Она была красная, он понял, что из него на рубашку и на свитер сочится кровь. Тогда он снял свитер и приложил к ране.

Отец, в это время с друзьями в каморке записывали расписание на месяц. Он и представить не мог, что сын возвратиться весь в крови с разможжённой головой.

Рану зашили в местной больнице. Даже в больницу Франю тогда не положили, хотя врач говорил, что есть опасность отека головного мозга. Врач хотел было настоять на временной госпитализации, но отец посмотрел тогда на Франю, прищурил глаз и сказал.

— Мы же мужественные. Дома переживем напасть, да?

Мальчик кивнул, соглашаясь со словами отца.

Рана заживала быстро, как на собаке, но именно после этого случая мальчика стали одолевать ужаснейшие головные боли, которые иногда затихали, иногда, словно под воздействием неких тайных сил опять затевали перед глазами малыша жуткий хоровод.

Один раз Франя даже с сестрой ходили к специальному доктору, которая посмотрев на худосочного подростка с жалостью, удалилась в маленькую хозяйственную комнатку и выкатила чудный аппарат. Нацепив на голову подростка резиновые присоски, смазав предварительно кожу каким-то гелем, она заставляла того раскрывать и закрывать глаза, задерживать подолгу дыхание и делать прочие, несвойственные в повседневной жизни вещи.

В итоге она вытащила из аппарата хрустящую бумажку, и посмотрев на показания, сказала:

— Что-то в этом определенно есть. Постарайтесь не читать на ночь, не перетруждать себя нагрузками. Я выпишу вам лекарство.

В результате Франя получил кучу неприятностей себе на заднее место. Причем не в переносном, а в буквальном смысле. Курс уколов мозговой вытяжки животных.

Не знаю уж, что больше повлияло на Франю, но после этого все и началось…

Отец Франи рано разошелся с матерью. Нельзя сказать, чтобы в этом было что-то необычное. Они были из военных, часто переезжали из города в город, но строгая выправка отставного штабного моряка была куда как привычнее, чем богатство портного, или умелые руки автослесаря. Кроме того, это был второй брак матери Франи. В первом, как она сама говорила, «она позволяла себя любить», любви особой не было, и, хотя считается, что вопрос про возможности передачи генной информации с первыми поцелуями и ласками давно уже решен, Франя, лишь только увидев первого мужчину своей матери понял, насколько он был на него похож. Те же тонкие, несмелые губы, те же немного растерянные глаза. Тот же длинный подбородок и широкие носовые крылья.

Да и нос такой же, длинный и немного курносый.

А ещё было у Франи странное развлечение, каждый раз, когда в районе происходило громкое убийство, он шел в соседний киоск, где продавщица Антонина уже ждала его появления, она, ненадолго уходила копаться в периодике, а потом, усмешливо щурясь, высовывалась из окошка киоска, и заявляла:

— На, вроде все тебе подобрала… Да только ты на много не надейся, тут больше строчек, чем смысла.

А Франя отходил шага на два, и начинал перелистывать свежие, ещё пахнущие типографской краской страницы. И они как будто оживали перед ним, открывая все новые и новые обстоятельства смерти жертвы. Он мог так подолгу стоять около киоска, просматривая, сравнивая статьи из нескольких газет, пока какой-нибудь очередной старичок, или истеричная женщина не отгоняли его от очереди, выстраиваясь в нестройной, куцей очереди.

Собственно, именно из-за этого необъяснимого увлечения у него на балконе уже скопилась целая тонна подобной желтой и полу-желтой литературы. Надо сказать, что дело происходило уже в постсоветскую эпоху, и получить какую-то особо дефицитную литературу взамен старых пожелтевших и истрепавшихся листов было уже невозможно.

Но одна деталь особенно приковывала его взор. Это были фотографии трупов. Нет, он не был из тех, кто может наслаждаться чужим страданием. Словно обезьянка, которая просовывает руку в тонкое горлышко сосуда, он просовывал руку в трещину небытия. Он всматривался в лица убитых людей, чтобы попытаться понять, куда они направились после смерти, как они продолжили свой путь? Есть ли перерождение, или душа уходит в темное ничто?

А может быть душа уходит в саму свою оболочку, как улитка, которая во время опасности прячется в свой твердый домик? Может тело это лишь очередная составляющая, которая падая в земную плошку, наполняет своим плотным компостом, земной салат, а своим миром, который успело накопить за время земной жизни наполняет информационное пространство, пространство опыта, пространство знания о великих поражениях и великих победах, которые могут снова воплотиться через иных людей, иных игроков в этой вселенской драме? Франька часто думал над этим, когда не болела голова.

Постоянные головные боли, из-за которых Франя не мог нормально даже пробежать вокруг стадиона, без того, чтобы не присесть на лавочку ставили крест на его спортивной карьере, а ведь в свое время он был неплохим вратарем в школьной команде.

Боли немного успокаивались, когда Франька читал, и это подтолкнуло его развиваться именно в этом направлении. Ему было тяжело признать, что он по своему внешнему виду ничем практически не выделялся от окружающих его сверстников, и это очень огорчало его. С детства мать записала его в районную библиотеку, и, хотя дорога была не близкой, он всегда с огромным удовольствием её посещал.

Особенно, когда была плохая погода, и на душе было тяжело и пасмурно, как на осеннем небе.

И Франька, засев за библиотечный столик, буквально поглощал детскую фантастику, книги про пиратов, про приключения веселого

Тима, про великана-Гулливера в маленьком мире, где постоянно ссорились два народа.

Чуть позже он, надо отметить абсолютно закономерно, увлекся историей. Надо заметить, что учитель истории у него был не очень хороший. Усатый, похожий на самого обыкновенного священника, он прививал у учеников особенную нелюбовь к персонам, которые изменяли историю, выдающимся персонам истории, таким, как Иван Грозный, или Петр Первый. Говорили, что у него были на то свои, чисто личные причины, мол, предки у него были из поморов, которых Петр обязал заместо торговых двухобивочных кораблей- кочей, строить морские суда, которые были необходимы его флоту, и тем самым разорил Сибирь.

Франька же всегда имел какую-то свою точку зрения, он понимал, насколько важно было на тот момент взять всю силу народную в один кулак, и позже, с помощью северных войн сплотить свой народ ради благого дела обустройства государства, торжества наук и прогресса.

Великий самобытный дух историка, между тем, к сожалению, проявился лишь в тяге к бутылке.

Причем вроде-бы это не могло ему грозить ничем серьёзным, поскольку он выпивал в каморке, которую обустроил за своим кабинетом, причем не в одиночку, а ни с кем иным, как с самим директором школы. За что его благополучно и выгнали, как только директор закурил в постели, после их совместной попойки, и сгорел.

Другой пример самобытного духа, который больше вдохновлял Франю, это был пример рыцаря ордена Дракона, который проживал в той части света, которые современники называют Румынией. Орден в свое время основал Сигизмунд первый и его супруга Барбара. Рыцарь в свое время был заложником, которого за долг отправили ко двору венгерского короля, позже отправился в качестве наемника сражаться за турецкий султанат в Константинополь. В 1431 году, в возрасте 31 года, рыцарь возвращается в свои родные края, но суверенный статус Валахии не устраивал соседствующую Венгрию. Помимо всего, рыцарь освободился от хождения на территории Валахии венгерских монет, начав чеканить свои. Позже, когда войска султана двинулись в Европу, он спас жителей городка Себиш, предложив переселиться в свое княжество, которое объявил суверенным, выплачивая дань, от которой также позже отказался.

Венгры между тем хотели поставить своего управителя над Валахией, и рыцарь обратился к туркам, которые, несмотря на охранную грамоту захватили заложниками его сыновей.

Это было первое предательство, которое пережил правитель Венгровалахии и герцог Фагараша и Амласа. Позже, когда рыцарь начал мстить за это предательство и повел войска против султаната, но по дороге венгерский воевода занимался лишь разграблением земель, принадлежавших в свое время рыцарю, за что тот и арестовал его, повелев заплатить огромный штраф.

Несмотря на этот факт, Влад не отказался от помощи венгерскому воинству, ну а оно не забыло позорный плен своего предводителя, и в 1448-м году при помощи местной знати, которая оклеветала своего правителя, убило рыцаря, захватив престол. За что и пострадало позже, во времена правления сына рыцаря. Он не забыл ни одного предателя своей маленькой родины…

Как и любой мальчик, Франя любил истории про рыцарей. Тем более, что на подмостках школьного здания он сам подчас становился рыцарем.

Дело в том, что его не любили сверстники. Нет, не то, чтобы Франю сильно ненавидели. Но его старый поношенный свитер, его увлеченность, с какой он подходил к любому делу, будь то математические вычисления, которые, к слову, ему абсолютно не давались, посадка кустов в пришкольном саду, либо чтение, которому он предавался на переменах, вытянув из коричневого кожаного портфельчика очередной зеленый томик, ни одно из этих занятий не располагало к близкой дружбе с основной школьной компанией. Которая, по своему обыкновению проводило время куда как прозаичнее, либо в баре рядом со школой, либо у игровых автоматов.

Поэтому иногда случались серьёзные стычки, в том числе один раз такая стычка произошла после случая, который произошел в физкультурном зале, когда один из одноклассников Франи, Слава, который был известен по всей школе своими увлечениями, а именно тяжелым роком и боксом, предложил парням размяться, и даже притащил ради такого дела из дома перчатки и бинты.

Многие ребята, ставшие, в силу повального увлечения Ван-Даммом и Шварцем, уже воспитанниками различных подростковых секций. Карате, айкидо, и ещё несчетное количество различных японских названий повторялось в подростковом кругу куда чаще, чем до этого упоминались слова «накур», «бошки», «травка». Это был очередной поворот страны без идеи, очередной отход от основной линии, ради того, чтобы пополнить круг безбашенных бойцов, готовых рвать плоть своих же сверстников ради чужого влияния, за мелкий авторитет в молодежном кругу и за столь же мелкие, незначительные деньги.

Франя к этому времени хоть и перестал быть отличником, но уже начинал читать философию, и начитался настолько, что стал понимать, что разум и моральный императив назло всему должны привести мир к порядку, или же мир скатится в пропасть настолько глубокую, что полностью пропадет тот полезный плод, который стоит извлекать на поверхность.

На школьных дискотеках Франя появлялся нечасто, и ему как-то удавалось проявить себя на фоне бухающей молодежи, и не успеть получить на орехи. В этот же момент появились несколько девушек, которые стали привлекать его внимание.

Одна из них, Римма, уже долгое время вызывала его симпатию. Крохотные, еле заметные, но столь привлекательные ямки на щеках этой улыбчивой длинноногой девчонки буквально завораживали Франю.

Но, как это обычно случается, девушка имела уже более солидного поклонника. А именно друга Славы, чемпиона школы по гиревому спорту Игоря.

Тот с остервенением посещал все занятия по физкультуре, куда приходил и малахольный Франя, ведь если у других учеников хватало наглости и удачи, чтобы получить у врача освобождение от занятий, или в крайнем случае написать «фальшак», то Франя во всем держался принципа испанских революционеров, про которых прочитал ранее. «Кто не прыгает, тот мумия». Застывать на месте для таких людей было равносильно смерти (это уже относилось к другому знаменитому лозунгу испанцев «Свобода или смерть»). Поэтому он, не запятнав свою совесть, ещё немного подтягивался в плане физического развития.

Когда он услышал, что в спортивном зале после уроков состоится мероприятие, на котором его одноклассники, и ребята постарше будут проводить любительские бои, он в первую очередь подумал о своей плачевной физической форме, но это ведь был ещё один повод увидеть её.

И он решился, решился независимо от того, что не обладал нужными данными, не рассчитывал на какую либо-убедительную победу. Какие-то определенные знание, наскоро почерпнутые из книг, несколько часов подготовки перед грушей, всего этого было безусловно недостаточно, чтобы появилась хоть слабая толика надежды на выигрыш хотя-бы в одном бое.

И вот пришел долгожданный день, Франя собрал всю свою волю в кулак, и, оставив свой портфельчик дома, благо до дома Франи из школы было пара сотен метров, переоделся и попытался засунуть в себя бутерброд с котлетой. Не вышло, видимо ком в горле мешал.

Из одежды Франя не нашел ничего, кроме легкой свежей клетчатой рубашки, которую заправил в темные ученические брюки.

Через приоткрытые двери уже слышался скрип кроссовок, выкрики школьников, звуки ударов.

Фране безусловно были ближе притаившиеся рядом со входом в спортивный зал пыльные доски для настольного тенниса, коим он занимался в младших классах, его всегда манили звуки ударов маленького пластмассового шарика, ударяющегося о гладкую зеленую площадку стола, нежели пропахший потом и хлоркой спортзал. Ну, возможно ещё его привлекало помещение ГО, которое располагалось прямо над этим коридорчиком. Развешенные по стенам плакаты по сборке автоматов, горны, флаги, противогаз типа «слоник» и инструкция рядом с ним. Франя вспоминал, как их всем классом звали в эту «святая святых» школы, чтобы учить правилам выживания, сборки-разборки оружия. Другое дело, что после, в перестроечные времена эту комнату полностью разгромили, и вынесли все, что только возможно, а Франя получил себе плакат по разборке автомата, чему был безраздельно рад. Но это было потом, а пока его ждало приключение, которое казалось ему чем-то сродни рыцарскому турниру.

Парни в зале оглянулись, и отреагировали на появление Франи смешком, который скорее выражал удивление, ведь до этого тот не отличался в школьных драках, да и в тренировках, которые взялся вести тот самый Игорь, откровенно не блистал.

Одноклассник Франи, местный хулиган и городская шпана даже посочувствовал горе-бойцу, подошел как бы для того, чтобы одеть тому перчатки и шепнул ему на ухо:

«Да ты-то куда лезешь? Поскользнись, скажи, мол, ногу подвернул, и уходи»

Но горячая кровь уже ударила Фране в голову, да и присутствие пассии не оставляло ни одного шанса на мирное разрешение трудной ситуации.

И вот уже второй, более плотный паренек из местной шпаны объявил первую двойку участников. Ими стали Алексей, высокий, но щуплый паренек, который, несмотря на это обладал большой силой удара, и малорослый, но более плотный Сергей.

Несмотря на то, что поединок был боксерским, а Сергей занимался уже полтора года в секции карате, правила не особо соблюдались, и Сергей успел несколько раз применить приемчики в противоход и подножки. Алексей же был очень выносливым бойцом, хотя и немного нервным, и в итоге выиграл просто на своем адском приливе энергии. Кроме того, он был посетителем секции бокса, пускай и занимался он совсем не долго.

Настал черед Франи попробовать себя в драке. Вначале ему дали драться с Рашидом, тот был настоящим папенькиным сынком, в начальных классах пытался вызвать у класса симпатию тем, что приносил всем иностранные жвачки и модели машинок, которые его отец привозил из плавания, но тактика Рашида вызвала у класса откровенное неприятие. Кроме того, Рашид ходил в джинсовой куртке. Что вызывало отторжение у тех, которые хотели завоевать популярность среди школьного коллектива, не обладая подобными аксессуарами.

Рашид чаще всего сбегал с уроков, потому что его после уроков мутузил весь класс, причем забавы эти были отнюдь не безболезненными, например, парни из старших классов окружали бедного Рашида в углу класса, окружали его рядами стульев, и заставляли пробираться сквозь них, при этом при любом удобном моменте, как только тот пролезал через последний ряд, пинали ногами, заставляя его лезть обратно. И так происходило до тех пор, пока на пороге не появлялась учительница.

Некоторое время Рашид сохранял достоинство, но потом начались разборки с отцом, статным и серьёзным капитаном, причем нотации читали всем младшеклассникам, включая Франю, который никогда не принимал участия в травле полноватого Рашида. После этого Франя затаил некую злобу на этого нескладного, полноватого подростка. И вот сегодня он мог поквитаться с ним один на один.

Несмотря на невысокий рост, Рашид обладал большой силой удара, естественно, что во время его стычек с стаей старшеклассников этого ему демонстрировать не давали, просто в силу того, что нападавших было больше.

И вот драка один на один, где необходимо было прикладывать все усилия ради победы.

Пропустив несколько ударов Франя собрался. Он поставил руки в защитную позицию, и тут внезапно та самая злоба, которую он испытывал к этому толстяку пробудилась, он стал наносить удары по корпусу, потом провел парный в голову. Рашид как-то весь сжался, что было довольно-таки странно при его то комплекции, и стал хрипеть. Да, именно так. Ни на что другое те звуки, которые издавал Рашид похожи не были. Удивленные одноклассники, которые поставили Франю в пару с Рашидом, надеясь на то что два самых слабых парня разберутся друг с другом без особой крови стали считать удары.

Серьёзным сюрпризом явился для них результат этого матча. По очкам победил Франя. Рашид по своему обыкновению собрал свои пожитки в сумку Аэрофлот, достал из портфеля бутерброды, термос, и начал есть. Постоянное поглощение им пищи было еще одной причиной, по которой над ним смеялись одноклассники. И сейчас, казалось, бои пар на несколько секунд прекратились, так как бойцы повернулись в сторону скамейки, на которой Рашид пожирал жирные ломтики хлеба с колбасой.

Следующей парой Франю должны были поставить с тем, кто выиграл в первом раунде. И это был долговязый Алексей.

Франя ощущал необычную боль в суставах, в отличии от разбитой брови, боль в которой не ощущалась. Видимо удары, нанесенные Рашиду, были слишком сильны. Франя отметил про себя, что это довольно необычно для него, стеснительного и отнюдь не бойкого мальчика.

Ну а события, которые произошли после этого Франя вообще объяснить не мог никак, разве что необычным стечением обстоятельств, или чудом…

Когда Алексей уже по своему обыкновению начал осуществлять серию ударов в воздух, так называемый «бой с тенью», который был его коронкой перед боем, Франя почувствовал, как его сознание затуманилось, он снял перчатки, приложил ладонь к разбитой, кровоточащей брови, и увидел, как красная липкая жидкость стала медленно спускаться к запястью, он абсолютно инстинктивно приложил губы к своей ладони, и почувствовал солоноватый вкус.

Пелена перед глазами исчезла, и первый раз он увидел то самое видение, которое после этого преследовало его раз за разом в течении всей жизни.

Он увидел ту самую лису, с беспокойным и безвыходным взглядом. В этом взгляде отражалась та самая безвыходность существования, которую он и сам ощущал. Помочь, раздвинуть ветки, выпустить на свободу живую душу, вот та единственная задача, которую он мечтал осуществить.

И сейчас ему нужно было преодолеть то препятствие, которое было поставлено кем-то другим, на пути к своей тропке, к своему успокоению.

Алексей начал драку в спокойной, можно даже сказать вальяжной манере, и просчитался. Несмотря на то, что силы в ударах Франи не было никакой, он как будто бы обрел способность сжимать время, пока рука Алексея только двигалась в замахе, несколько быстрых коротких удара настигали его.

Франя наносил и наносил удары, хотя и сам был уже весь в крови. Новая рубашка превратилась в кровавую тряпицу.

Когда бой подходил к своему завершению, среди одноклассников стало проявляться неудовольствие результатом. «Куда полез этот выскочка?» — наверняка думали они.

И вот, почти перед самым гонгом они пошли в атаку. Естественно, ни о каком честном поединке уже не было и речи. Не терять же свой школьный авторитет в самом деле из-за какого-то выскочки?

Франя отступил к матам. Среди нападавших были даже старшеклассники. В толпе он заметил кучерявую голову его прошлого соперника Рашида.

Они повалили его на мат, стали избивать ногами и руками. Он решил не сопротивляться, лишь закрыл голову руками, и ощущал тот самый горьковатый привкус крови во рту.

Когда его подняли с матов, он думал, что все кончено, но это было не так. К нему приблизился долговязый Алексей, со странной ухмылкой. Он нанес удар, который Франя уже не чувствовал. Разбитый и искалеченный организм не ощущал больше боли. Франя молча упал на маты, продолжая держать окровавленный подбородок.

У древних самураев это, конечно же считалось бы позором, упасть на спину после сеппуке, но сеппуке тут и не пахло. Это было жестокое избиение, но было ли это избиение слабого? В этом Франя уже сомневался. И не беспричинно.

Франя два дня не показывался на занятиях, а после пришел. Весь в пластыре, тихий и неразговорчивый. Именно тогда он приобрел самые важные свои характеристики. Обдуманность поступков, вдумчивость и необщительность. И самое главное понимание. Жизнь несправедлива, и жестока.

Франя очень близко воспринял разрушение своей Родины. Когда его родной двор оказался засыпан листовками, что показалось тогда Фране абсолютно бесполезным делом, он, тогда ещё совсем юный, пошел в комнату матери, заправил несколько листов в печатную машинку и принялся за работу. Распечатав около ста экземпляров, он понес их раскидывать по соседским почтовым ящикам. Но этого, естественно, оказалось мало.

Позже мать уволили с работы, где она провела последние 25 лет, предприятие их расформировали, поскольку хитрые дельцы из обкома умело скупили акции у работников, предлагая им взамен мешки сахара, коньяк и куски мяса, явно утаенные их знакомыми в продуктовых магазинах. Сама же мать пошла в поломойки на соседнем мебельном предприятии. На последние деньги мать решила поехать в Ленинград, который ещё не переименовали в Санкт-Петербург.

Когда они постучали в дверь дальнего родственника, который должен был их приютить, то не услышали ни звука. Когда наступившая паника захватила их, они стали судорожно перебирать варианты. Билеты обратно были уже куплены, отъезд должен был состояться лишь через неделю, мать Франи запланировала ряд покупок для знакомых, которыми она отчасти смогла бы компенсировать поездку. И тут внезапно открылась соседская дверь.

— Вы к Андрею Петровичу?

— Да…

— Ну он не скоро будет. Он вас вчера ждал, а сегодня уехал, так что вы навряд-ли его дождетесь… Заходите к нам.

В итоге Франя и его мать остались у совершенно чужих людей, благо это происходило почти что сразу после 90-го года, остатки морали и взаимовыручки ещё присутствовали. Семейство Зимченко, у которых они остановились, были гостеприимными и доброжелательными людьми. Франя тогда плотно окопался в их обширнейшей библиотеке, где с упоением читал полное собрание сочинений Марка Твена, а после перешел на Конан Дойла.

Франя познакомился в новой семье с двоюродными сестрами. Аней и Жанной. Аня, спортсменка, занимающаяся в секции хоккея с мячом, темноволосая, с короткой стрижкой каре, молчаливая, но с манящей, загадочной улыбкой, понравилась Фране намного больше её сестры, высокой улыбчивой блондинкой, которая по меркам общества того времени была намного более привлекательной. Один раз они с Таней пошли на дискотеку, танцевали там до упаду, именно там он получил от Тани первый поцелуй в щечку. А после они пришли домой, где она открыла шкаф и вытащила на свет чудную диковинку для того времени — деку магнитофона-двухкассетника, усилитель, колонки. И улыбнувшись парню, она стала учить его танцевальным движениям, которые он и не мог ранее освоить, потому как был нелюдим, не посещал никаких дискотек, и уж тем более не приобщился к каким-либо, танцевальным клубам, которые наравне с клубами единоборств стали возникать буквально повсюду.

Первое письмо от Татьяны он получил уже по приезду домой.

Когда Франя, уже возмужавший вернулся из Санкт-Петербурга, где отдыхал вместе с матерью, он услышал, что из комнаты сестры доносилась громкая, тягучая музыка. Звучание электрогитары, звуки барабанов.

Нужно отметить, что в отличии от матери, которая, работая инженером на предприятии, после развала страны, отец Ланы был строительным архитектором ещё во времена советов, а после 90-го года благополучно перешедший на капиталистические рельсы, делал проекты нуворишам, помогал со стройматериалами. Однажды он помогал строить дом тому самому бизнесмену, который приватизировал предприятие, на котором работала мать Франи.

Естественно, что для него не стало проблемой достать для своей любимой дочери магнитофон. Более того, это была не отечественная электроника, а изделие одной известной южнокорейской фирмы.

Франя закрылся в своей комнате, смотрел в окошко и думал, почему же в стране такая несправедливость? Он ведь так любил музыку, вслушивался в каждый аккорд, который мог уловить в те редкие моменты, когда сестра уходила из дому, а он оставался один. Отрывистые, визжащие раскаты электрической гитары, которые доносились из его наушников, навсегда приобщили его к чудесному миру рок-музыки. На единственной черной кассете, которую он с придыханием, с какой-то магической трепетностью доставал из картонной коробки, был психоделический рок. Лишь в последствии он узнал название этой английской группы, которое он по незнанию переводил как розовый поток, и которое почему-то у него всегда ассоциировалось с выражением «мирный поток всегда заканчивается водопадом», который любила приводить их учительница по английскому.

Здоровье между тем у Франи не улучшалось. Постоянные головные боли, отдышка, даже тогда, когда он после уроков поднимался на пятый этаж своей хрущевки.

Естественно, что после пятого класса отличник Франц превратился в троечника, физкультурник из него был никакой, не говоря уже о том, что на уроках математики при более-менее серьёзных контрольных работах он просто не выдерживал, пришлось отпрашиваться и бежать в уборную ополаскивать лицо.

Не было и особенных подвижек в плане ухаживания за Риммой, впрочем, после случая в спортзале произошло нечто дотоле невиданное.

А произошло все так. После того, как ребята окончательно довели Рашида до белого каления, он перешел в другую школу, а на его место пришла девушка с длинными белыми волосами, с мальчишескими повадками, в камуфляжных штанах о. Звали её Нелли. Видимо, из прошлой школы она ушла из-за своего бешеного темперамента. Франя никогда так этого и не узнал.

Но самое смешное заключалось в том, что пришедшая девушка, хулиганка и оторва, объектом своего пристального внимания выбрала именно Франю.

Она, толи из желания подтрунить над ботаником, полностью порой уходившим в книги, чтобы наверстать то, что не выучил дома из-за головных болей, стала подсаживаться с ним на одну парту. Иногда она гладила его вихрастую прическу, и задорно смеялась, в другой раз она села на край парты, а потом просто развалилась на ней прямо перед Франей.

К тому моменту Франц, уже переборовший свою природную робость, получил возможность отвлечься от уроков, выйдя на нормальный, ну или скорее просто приемлемый уровень, поэтому он вполне сознательно поддался этой интрижке. Кроме того, он ожидал очередного письма от Татьяны, с которой у него сложилась уже довольно прочная виртуальная дружба.

Неизвестно почему, но эта их двухсторонняя игра между Нелли и Франей переросла в нечто большее, и когда их класс выехал на один из самых живописных курортов, они проводили уже почти все время вместе, впрочем, не сильно увлекаясь этим романом.

По приезду увлеченность эта сыграла с Францем злую шутку. В свое время очень популярны были игровые автоматы. Франц тоже обожал это бесполезное времяпровождение, конечно лишь в те моменты, когда отрывался от своего основного любимого занятия- чтения.

И вот во вторник, когда Франя выполнил домашку, он взял из старого буфета свою копилку, сделанную в виде старинного языческого идола из кожи, и достал из нее пару банкнот.

На улице была зима, мороз сковал перекрестки, и Франя неторопливо поплелся к угловому подвалу, который находился напротив почты, в здании бывшего дома культуры.

Там, в самом конце коридорчика располагался клуб видеоигр, как её окрестили школьники «Панама». Почему именно так? Сейчас уже никто не скажет. Видимо потому, что его, этот клуб было так же трудно найти, как неграмотному школьнику Панаму на глобусе.

Но в этот раз потратить свои деньги на развлечения Франц не успел. А не успел потому, что прямо у входа в подвальное помещение дежурил местный хулиган Олег.

Кроме того, что тот был зол на Франца, поскольку сам был не прочь поухлестывать за дородной девицей Неллей, у него буквально полчаса назад закончились сигареты. Это моментально стало поводом высказать свою претензию замерзшему и ничего не подозревающему Францу.

Высказать свое неудовольствие ухаживаниями Франи за одноклассницей он не мог напрямую, это было выше его достоинства, однако оставалась ещё одна причина, а именно сигареты. Франц и в этом отношении был белой вороной, и когда все остальные школьники собирались в школьном туалете- любимом месте для разговоров и перекура, Франц сидел в классе, отвлекаясь чтением любимой книги.

В итоге он прослыл заядлым чтецом, а также… букой. А сигареты курить он так и не научился. Первый раз, когда он попробовал табак был в тот день, когда его отец, штабной офицер морского флота принес домой подарок друга, серебристый портсигар с плотными коричневыми трубочками внутри. Франц впервые в жизни увидел тогда настоящие кубинские сигары.

Франц чисто из любопытства тогда поднес ко рту эту коричневую, обугленную с одной стороны трубочку. Руки тряслись от страха, прикурить от спички никак не получалось, а зажигалки тогда были в диковинку. Но в итоге, когда это наконец получилось, трепетное предвкушение сменилось горьким разочарованием. Как в прямом, так и переносном смысле

Горький дым обжег слизистую, голова закружилась, удовольствия не было никакого. К этим, довольно таки неприятным переживаниям, добавилось ещё чувство стыда.

С тех пор Франц не хотел портить себе жизнь чувствами страха, постыдными оглядками, поэтому он не курил, и, что естественно, сигарет у него тоже с собой не было.

Олег смотрел на него своими раскосыми, опухшими от принятой накануне водки.

— Сигареткой не поделишься? Нет? Ну да ладно, пойдем купим бухлишко…

Франц мялся и переступал с ноги на ногу, как интеллигентный человек он не мог вот так просто послать к чертовой матери наглеца и распрощаться. Сколько же плохих событий возникает из-за добрых моральных критериев.

Когда Франц покачал головой, и указал хулигану на отсутствие средств, Олег буквально вспетушился, начал угрожать, перегородил вход в клуб, а затем и оттащил сопротивляющегося подростка к рампе, по которой можно было подняться в основное здание, подросток робко отступил на ступени. Олег, конечно же, ударил первым. Но тут в Франце опять начала пробуждаться первобытная ярость, и она страшила подростка ничуть не меньше угроз задиристого сверстника.

Пропустив удар в печень, он нанес сразу два удара по голове противника, но Олег, который был поражен мощным ударом все же успел ухватить Франца за куртку и, перехватив инициативу прижал его к стене. Увлечённый яростью, Франц не сразу сообразил, почему странная теплота так резко почувствовалась в области затылка.

Когда мир снова стал обретать перед затуманенным взглядом Франи свои прежние очертания, казалось, что-то внутри, переломилось. Как прут металлической клетки, откуда должна была выпорхнуть птица. Он ещё видел лицо своего противника, который оскалился перед его лицом с кулаком уже занесенным, для того, чтобы добить лежащего соперника, но внезапно снег, который своей белой девственной чистотой окружал лежащего Франю, как будто бы стал проникать внутрь его трепещущего от нахлынувшего адреналина тела.

Франя почувствовал странную, проникающую в него белым ручьем пустоту. Холодную, но в то же время живительную.

После некоторых событий, после череды дискотек, к которым Франя решительно охладел после этого случая, Олег завлек Нэлли в свои сети, в прочем позже он начал увлекаться наркоманией, которая скажем прямо не способствовала какой-либо романтической увлеченности, в итоге связь между Францем и Неллей так и осталась на уровне дружбы.

Хотя и вражды он уже по отношению к Олегу, или самой Нелли не испытывал.

Скорее это было некоторое предвкушение чего-то интересного и захватывающего.

Секции и боксерские клубы между тем отживали свое. Страна все увлечённее становилась на рельсы перемен. Другое дело, конечно, что она не была локомотивом, а скорее была пассажиром, нетвердо вышагивающим по шпалам, беззаботно глядя по сторонам.

Переписка между Францем и Таней потихоньку сходила на нет. Он это чувствовал. Беззаботная девчушка на фото с клюшкой для хоккея на траве уже трансформировалась в обжигающую брюнетку, у которой были свои друзья, своя жизнь, незнакомая Францу. И, хотя его в принципе ничего не связывало со страной своего проживания, ну если не считать того, что мать оказалась на тот момент не в самой лучшей ситуации, и Францу пришлось отказаться от продолжения учебы в институте, чтобы помогать с деньгами. Работу он подыскал недалеко от дома, буквально в десяти минутах ходьбы от дома, но пересилил себя и пошел учиться.

А потом, когда по серому осеннему небу полетели вертолеты, разбрасывающие листовки с призывами спасти единственное чем он поистине дорожил, его страну, которая могла остановить время, которая могла дать ему надежду на воплощение его надежд и жизненную реализацию его умственных способностей. Та, в рамках которой он мог принести пользу, медленно, но уверенно ползла к пропасти. Тогда он подбирал эти листовки, раскидывал по подъездам, но, пожалуй, он и сам понимал, что все это бессмысленно.

Его сверстники между тем пошли учиться, у каждого было свое хобби, кто-то пошел «качаться», кто-то занялся музыкой. Именно тогда Франц осознал, что то, что его сердце не ощущает больше теплых, а порой и обжигающих чувств, иногда ему очень сильно мешает. Да, это помогало в определенные моменты бороться с тем драконом, который поселился у него внутри, когда он понял, что его душа пуста, и не способна прилепиться ни к одному более-менее серьёзному проекту, более того, она не способна развиваться. Ни гениальной памяти, ни сверхъестественных способностей природа ему не дала.

Но главное на самом деле было даже не это.

Он вспоминал то чувство, когда на уроке музыки главный школьный хулиган наигрывал на пианино какую-то гамму, а он, прилежный ученик смог максимум что в хор пробиться, да и то в последствии забросил оный по причине дикой усталости.

Чувство распластанного червя в лапах пресловутой синей птицы завтрашнего дня, вот как он оценивал свою ситуацию в данный момент. Злоба на саму природу росла в нем. Но это скорее всего от непонимания. Ведь уже скоро судьба совершит крутой поворот, но он об этом ещё не знал.

Да, его страна, страна, в которой он чувствовал себя необходимым, кому-то нужным, страна, вскормившая его своим молоком, оказалась в оккупации. И даже не в руках той самой пресловутой империи врага, а во власти тех самых его сверстников, которые не обладали мудростью старых книг, не были настолько образованны, как Франц, да что там говорить, они порой по-английски читали лишь по слогам, зато у них было то, чего не хватало Францу. Безрассудства и безбашенности… и самозабвенной реалистичности, отсутствию планов и мыслей о будущем. Речь тут даже не о храбрости, этого как раз у Франца хватало. Время требовало от них подчиненности материальной стороне жизни, и они поддались со всем своим усердием зарабатыванию материальных благ. Других идеи у них не было, они стали теми самыми неуправляемыми атомами, на которые распался общественный организм, которые никак не хотели собираться вместе, ради построения единого общества. Атомами, которые вбирали и поглощали все на своем пути, не задумываясь о последствиях. Они были теми самыми шляхтичами, которые порой не могли принять единое солидарное решение годами. Но, поскольку просчитывать каждый свой шаг это был не их конек, вскоре большинство из них, побывали бизнесменами, владельцами фирм и складов, на которых пылились тонны макулатуры с абсолютно бесполезным, отупляющим содержанием, но быстро погорели, передав уже наработанное людям, обладающим аналитическим складом ума, и… конечно же большим запасом денег. Франц, однако понял, что сам общественный механизм, который дал сбой в начале 90-х порождает людей с подобным строем мышления и от этого никуда не деться, ничего не меняя в самом обществе.

Бессильный перед этим хаотическим роем, еще в конце учебы, когда в классе проходил урок по профориентированию, на бумажке, на которой предлагалось написать кто кем хочет стать в жизни, он написал одно емкое и хлесткое, как удары средневековых мечей слово:

Вождь.

После школы Франя устроился в техникум, денег на продолжение обучения не было, а мать находилась в стесненных жизненных обстоятельствах. Все, что он видел в учебке, было избиение, чужих студентов из других учебок, которые приходили иногда на студенческие дискотеки, а после дискотеки, возвращаясь по темной аллее около учебного общежития, получали прямой в нос от местного авторитета в студенческой среде по кличке Шар. Помимо всего, контингент общежития иногда собирался послушать песни (хотя песнями это можно было назвать лишь с большой натяжкой) гитариста из группы Франца, которого все называли Ваня, Кличка родилась в студенческой среде из-за его фамилии Иванов.

Песни и вино, постоянные выезды старшекурсников на желтой дешевой шкоде за наркотиками в рабочий район. А Франц, петляя по маленьким улочкам, чтобы сократить путь, по вечерам шел в пыльный цех, на котором красили стулья. Он подрабатывал там ремонтником мебели. Франц не имел столько денег, чтобы кутить как его сверстники, поскольку половину от зарплаты он отдавал тогда матери, а остальное складывал в копилку, чтобы наконец осуществилась его мечта. Он всегда хотел приобрести серьёзную гитару, поскольку раньше деньги уходили лишь только на пропитание, а сейчас по крайней мере он мог что-то накопить. Сестра уже к тому времени вовсю разгуливала с новым магнитофоном, из которого в основном раздавались звуки модной поп-музыки, Франц довольствовался отечественным магнитофоном, который подарила ему мать. Надо сказать, мать пыталась дать Францу все, что было в её силах, она же привила ему страсть к чтению, и те полки книг, которые она скопила, сдавая макулатуру, те истории древних племен, мифы аборигенов, восстания рабов производили на Франю неизгладимое впечатление. Это были самые настоящие люди, которые сумели побороться за свое место под солнцем, и остались в памяти как борцы, независимо от того, что в основной массе их восстания были разбиты и они терпели поражение. Намного проще отказаться от своей мечты в обмен на неприхотливый уют, мир, и джентльменский набор в своем уютном барчике. Куда как проще смириться, поникнуть головой, нырнуть в самые недра бытия, пытаясь скрыться от своих же пытливых и недовольных внутренних духов. Для сверстников Франца был свой выход из лабиринта (он же вход). Франц же был порождением своей ленивой эпохи, эпохи друзей Прометея, который смог обмануть Зевса, и, отделив себе лучший кусок быка, обидел сурового гиганта Зевса, и за это у них отняли огонь, огонь их душ.

И, именно вот эта принадлежность его к общему неповоротливому, разжиревшему колоссу, который не был способен бороться за свой огонь, сражаться за свои идеалы больше всего злила Франца. Он чувствовал себя ответственным за свое время, за свою эпоху, но он тогда боялся остаться в полном одиночестве. И его стремление к социализации, через которое он хотел донести своим сверстникам что-то большее, служило именно этой цели. Быть одним из них, но не стать одним из них. Иного выбора у него тогда не было.

То самое горе от ума, о котором писал другой человек горькой судьбы, которому так не повезло на чужбине.

В один из вечеров ребята из студенческой среды собрались в небольшом кафе, которое они называли Бочка, из-за того, что барный столик был оформлен в стилистике старинных забегаловок, с большими бочками, торчащими прямо из стены. Тогда Франц получил свою очередную зарплату, и решил выставиться, а пока ребята разливали по стеклянным бочонкам пенное местное пиво, они с лучшим другом — пухлым и немного косоглазым пареньком, отвлеклись от барчика и пошли сыграть в автоматы.

Надо сказать, что деньги, выигранные в однорукого бандита, предназначались Францем на одно хорошее дело. Он намеревался сходить в соседний ларек и купить Оксане, девушке, которую он на тот момент планировал очаровать, цветы.

Оксана сидела в Бочке уже давно, и сделав сюрприз девушке, Франц мог в дальнейшем рассчитывать на приятное продолжение романа.

Но, к сожалению, фортуна отвернулась в этот день от Франи. Нет, деньги то он как раз выиграл, и даже смог справится с искушением и снять полученную сумму, но отошел попить кофе, а когда вернулся, деньги уже были снова закинуты в автомат тем самым пухлым знакомым по имени Рома.

Как не трудно догадаться, деньги были безжалостно проиграны, и когда поникший головой Франц возвращался в кафе, Роман, его знакомый решил немного подбодрить товарища и позвал ещё одного знакомого Вениамина, который не остался в долгу и притащил с собой запотевший пузырь со странной жидкостью.

Когда трое товарищей вернулись обратно в кафе, Оксана, до это мирно щебетавшая со своей развязной подругой Галей, решила поспешно покинуть их компанию, а Франца. Который сделал робкую попытку последовать за ней, компания оттеснила в сторону, увлекая за столик, на котором уже расположились несколько рюмочек с белой, прозрачной жидкостью.

В процессе распития жидкости Галя начала, со всей свойственной ей прямотой стала добиваться близости с Францем, чем просто взбесила парня. Мало того, что судьба увела у него такую желанную и любимую девушку, да ещё и подсовывает ему невесть кого. Он тогда резко оттолкнул от себя девицу, и вышел покурить на крыльцо. Ему было плохо. Водка, как и многое в те времена, была своего рода лотереей, и на одну качественную бутылку приходилось две «паленых». Именно такая вот паленка буквально валила с ног молодого Франю.

Неизвестно, что больше разозлило молодых шалопаев, оставшихся внутри кафе, то ли их так распалила паленая водка, толи странное отношение Франца по отношению к такой доступной девушке.

Началась драка, напавшие, словно шакалы, со спины, знакомые безжалостно и целенаправленно избивали Франца, который лежал, прикрывая лицо, и через некоторое время затих.

Успокоенное и умиротворенное лицо Франи, лежавшего на снегу, не вызывало никакого подозрения у проходящих.

Между тем Франц погружался все глубже и глубже в черный водоворот, не было никакого света, который так часто описывали попавшие в кому люди, была только пустота, пустота и холод, тот самый холодок, который он в свое время испытал на крыльце магазина, приятный, влекущий, и в то же время пугающий.

Франц понимал, ещё немного, и он уже никогда не сможет вернуться в этот мир. Но приятное чувство успокоения, отвлеченности от всех проблем этого мира влекло его ещё глубже в эту воронку. По дороге ему попадались какие-то серые блики, тонкие полоски серого света, как будто пролетавшие мимо него в темноту жизни людей, заключенные в отдельные сгустки информации.

Внезапно сознание Франи погрузилось в бурый, кровавый туман, возникали новые образы. Странные корабли, люди с изогнутыми клинками, темные закоулки корабельного кубрика и мерцающий свет свечи.

А потом он увидел странный треугольник, огненные кромки которого вращались, и он, почему —то очень отчетливо понимал, что ему надо попасть внутрь этой странной конструкции.

Как только он силой своего сознания проник внутрь, его разум начали наполнять самые красивые воспоминания. Берега речки, где он отдыхал в свое время вместе с сестрой и семьей, теплое солнце восточной столицы, которую он успел ещё в советское время посетить вместе с матерью. Это казалось каким-то невероятным, самым значительным подарком в его жизни, снова пережить это, и самым тягостным, что вернуться к этому уже не было никакой возможности.

Но внутри Франца поселилась одна, очень тягостная, и в то же время правдивая мысль, которую он не мог никак от себя отогнать. Она вилась вокруг него, как назойливый комар. Говорила она Фране о том, что и сестра, и мать, и близкие ему люди когда-то покинут его, когда-то они причинят ему боль, которую он не сможет уже забыть никогда, которую он будет носить под сердцем, как свою постоянную боль в висках, как нервное сдавливание диафрагмы, как комок в горле, во время самых важных, самых торжественных моментов. Понимание. Вот что Франя вдруг осознал вот что.

Человек рождается, причиняя боль, и уходит, причиняя не меньшую боль.

Человек живет так, чтобы ненавидеть свое самое любимое, человек уничтожает все самое любимое, особенно себя и своих близких. Человек принципиально берет от жизни не то, что лежит ближе, и что по его нутру, человек живет состязанием, и готов переть сквозь бетонные стены, чтобы сделать все именно так, как ему диктует его бытие, вопреки вопиющему в этот момент разуму. Он разучился слушать себя, понимать свою выгоду, искать лучшего.

Есть люди, с детства, от самой утробы несущие клеймо отверженности, нелюбви, причем не любят их как другие, окружающие, так и кажется, что сама судьба их не любит, в отличии от тех, холеных желторотиков, которые, только лишь по праву рождения, по существу окружающей несправедливости давимы и травимы обстоятельствами, они вроде-бы такие же самые, у них абсолютно человеческие черты лица, цвет глаз, руки, тянущиеся к родному телу, но внутри у них есть печать неприкаянности, отверженности от отца, от своего истока.

А может быть это рождается позже, когда они, выходя из покровительства родных, начинают прокладывать путь в обход уже установленных верстовых столбов, мимо проложенных дорог.

И почему же именно они, именно болящие души, несчастные и измучанные начинают строить этот мир, а кто потом это оценивает, кроме родных и единственно верных, таких же отверженных от себя, от своей общечеловеческой сущности, а их клеймят окрепшие и утвердившиеся здесь желторотики. Старая нация этого мира, которая не уважает их, свое же порождение, которое не готово к их миру, к принятию их сущности, а хочет лишь переработать их, поглотить их своей огромной мясорубкой, сделав атомарной частью, причем даже не винтиком в механизме, а простым мясным обрубком, который, в свою очередь, запуганный окружающей реальностью, стремится к целому, сбивается в стаи, не понимая, что объединяться новым людям нужно на принципиально иных началах. А именно исследуя мир и себя, сопоставляя свои мысли и идеи, привносимые в его сознание этим миром, и постоянно стремясь реализовать на практике именно свои замыслы. Ведь именно за этим ты и создан.

И тут он увидел руки, большие, тянущиеся к нему ладони, он сначала не понял, почему эти руки так притягивали его, но от ощущения их близости так хотелось плакать. Присмотревшись, он увидел каждую ложбинку, каждую морщинку на этих руках.

Только позже, вспоминая этот эпизод он понял, это были руки матери, которые уже тянулись, чтобы взять его, новорожденного, на руки.

Вдруг эти руки обвили его, так нежно, так неистово. И вдруг он, снова посмотрев на них, увидел, что это его собственные конечности, которые обнимают продрогшее, холодное тело, которое билось в каких-то постоянных конвульсиях. А потом он увидел отчаянные огоньки глаз. Глаз дикой лисы.

Больничная палата сверкала белизной, и лишь только серые ручки металлической старой кровати, к которой он порой притягивал свое искалеченное тело, выделялись из общего светового пятна, которым казался для него сейчас этот мир.

Он порой думал о вечном, в перерыве между уколами и приемом пищи, которая состояла здесь из корочки хлеба, обязательно почему-то прожаренной, и вареного серого и невкусного яйца. Но вечное ускользало от него, утекало из его рук, как талая вода.

Со временем он стал прогуливаться по палате с палочкой.

Тогда-то он и осознал, что человеческая жизнь это всего лишь преодоление полосы препятствий в длинном лабиринте, который предоставлен нам ухмыляющейся судьбой, которая не только не дает нам пользоваться плодами наших удачных обстоятельств, но и всячески отнимает у нас возможность вырваться наружу, из наших стереотипов, из нашей узкой больничной палаты, где мы в итоге смиряемся с происходящим и, уткнувшись подбородком в жестковатую подушку смотрим однообразное кино, которое наблюдаем за серым оконным стеклом, а то и вовсе останавливаемся на созерцании больничной стенки, рисуя в фантазии из хаотического скопления царапинок и точек на стене новые, никем не разведанные миры. Все предрешено кем-то, и это предрешение отнюдь не в нашу пользу. Нам позволено лишь создавать такие вот плоские миры в своей голове.

И ведь по сути оно, наше тело, наша белесая оболочка, это одновременно то самое, терзаемое изнутри рвущимся зверем разума, и то, что всегда хочет покинуть пределы, удаляясь вдаль от домашнего очага, навстречу космосу, навстречу сиянию голубоватых звезд на трассе. Но и там тело не находит себе оправдания, чтобы наконец-то заключить перемирие с разумом. Ведь и там тело подчиняется законам, данным нам извне.

И выход из этого только один. Как в старых детских играх, кто-то добирается до этого выхода раньше, кто-то позже, кто-то плутает, падает по лесенке все ниже, но в итоге все равно стремится туда, в самый конец, посмотреть на того, кто это все устроил.

Но в чем тогда суть этого непонятного прыжка, жизненного прыжка в пропасть небытия?

Только ли в том самом сопротивлении и развитии навыков выживания? Пока что ответов у него на этот вопрос не было.

Когда посерьёзневший Франц вышел из больницы, ещё опираясь на трость, было темно и холодно.

А скоро нужно было возвращаться на учебу.

Но было ещё около недели, которую он мог провести так, как сам захотел.

Город к тому времени преображался, возникали частные ларьки, маленькие кофейни, они уже скоро закроются, но сейчас у их хозяев появилась возможность отхватить несколько пар польских джинсов, или китайских пуховиков, получить подержанную иномарку, и купить видеодвойку.

Не важно, что за это пришлось заплатить предательством своей страны, многие и за это получили свои преференции. Бывшие спец службисты ринулись в бизнес. Само предательство стало тогда доходной профессией.

Тогда же, после знаменитых танцев главного предателя, и начала криминальных войн, народ ещё надеялся, что от него что-то зависит. Постоянно вспыхивали восстания, красные флаги дубинки были частым символом народившейся «свободы и демократии». Даже те самые, пресловутые дубинки стали называть демократизаторами.

Но Франц, тогда двенадцатилетний, сторонился всего этого благолепия, ему не нравились свитера, которые плотной стеной были развешаны на ярмарке, которая открылась в здании его любимого кинотеатра.

Он любил кино, ему даже нравились ролики, порой юмористические, порой серьёзные, которые предваряли сеансы. Он помнил, как в детстве смотрел фильм про крапивные рубашки, после этого пришел на сеанс первого советского ужастика, а чуть позже, когда на большом экране уже ничего не показывали в подвальном помещении кинотеатра начали показывать видеофильмы иностранного производства, Францу нравилась сама обстановка. Темные шторы на окнах, вечернее ожидание чего-то, что не вписывалось в такую унылую картину их с матерью существования.

Частенько он просто ехал на троллейбусе, который ещё помнил времена развевающихся гордо красных флагов, в центр города, пересаживался на любой другой маршрут и гулял по засыпающим улицам города, который, уже перерождался в своя темная ипостась. На окраинах умирающего зверя еще щерились бетонными ребрами новостройки, которые стали скорбными символами крушения эпохи.

Они просто благоухали разрушением жизни одной кучки людей, ради процветания другой кучки, более наглой, более напыщенной и беспринципной.

А он просто гулял в ночи, забывая о времени, и порой возвращаясь, натыкался на неодобрительный и умоляюще-скорбный взгляд матери. Она же не знала, что он отнюдь не является поклонником уже распустившейся пышным цветом наркомании, или принявшей ужасающие обороты в их городе токсикоманией.

Он просто любил темноту, когда вся жадность и несправедливость этого мира засыпала перед темной смертельной пеленой, которая успокаивала, и давала иллюзию того, что после кровавого рассвета с новым восхождением пламенеющей звезды все изменится.

Летом он часто уезжал из душного города на побережье залива, где пышные сосны, опутанные асфальтовым серпантином, снова возвращали его в ту беззаботную пору детства, когда он на выходных, перекусив с утра, одевал свои любимые синие шлепанцы и панамку, и они вместе с сестрой, чтобы не будить уставших взрослых, прыгали с утра в огород.

Жили они на первом этаже, и это приключение всегда обходилось без последствий.

По дороге через лес они всегда придумывали себе различные истории, про спасение из разбойничьего плена принцессы, про спрятавшихся партизанов, про тайные сокровища, закопанные в соседней чаще.

Чуть позже это место обнесут сетчатым забором, так как здесь устроят гольф-клуб для толстосумов, причем примет в этом самое действенное участие тот самый дядя Франи, который помогал нуворишам с архитектурными проектами, с иностранными рабочими и стройматериалами, оставаясь при этом работником госпредприятия.

Вот и сейчас, через шесть лет, вернувшись сюда, в первую очередь он направился в сторону пляжа, чтобы хотя-бы издали посмотреть на пену на воде, на желтый песок, на намытый ряд из ракушек и плотный лес камыша.

Именно там, в лесу, он, почему-то как-то по-особенному тяжко почувствовал приближение страшного времени прощания с детством. Безысходность полностью захватила его детскую душу. Он сел, прижавшись спиной к светло-коричневой сосновой коре, и принялся плакать.

Он начал понимать, что мир, в который он в свое время пришел, исчезает, рушится буквально на глазах. Время перелистывает страницу за страницей, не обращая внимание на его, франину жизнь, как и на жизнь тысяч и тысяч людей, которых, ради благополучия немногих, бросили в эти чертовы жернова нового нарождающегося мира.

Впрочем, удивляться тут особенно не чему, дети, будущее этого мира, они ведь так беззащитны перед взрослыми.

Уже после, возвращаясь домой прихватив с собой пару ракушек, он представлял, что прихватил и частичку этого мира, частичку детского мироощущения.

Через несколько дней, когда они с сестрой сидели на мягком диване и смотрели фильм по телевизору. Вдруг трансляция прервалась, а на экране появилось черно-белое изображение балета. Полчаса Франц не мог понять, что случилось, бабушка на кухне делала свой по-домашнему необычный и особенно вкусный пирог с черничным вареньем и кефиром, а потом приехала мать, которая привезла большой полиэтиленовый мешок с райскими яблоками, которые они с сестренкой стали уничтожать с огромной скоростью.

Позже Франя часто ловил себя на мысли, что все эти новомодные прибамбасы, которые сменили старинные приборы с огромными белыми ручками, все эти плоские экраны телевизоров показывали уже совсем не то, что ему, Францу, хотелось бы видеть. И он с удовольствием сменил бы все эти магнитофоны, телефоны, наушники, плееры, а с ними и зависть, которая неминуемо вторгалась в мир простых людей с их появлением, на этот простой мешок из полиэтилена с садовыми сладкими яблоками, на возможность вот так запросто, шлепать по дождю в синих потертых тапочках и в белых панамах.

Надежды на то, что мир снова придёт в себя, что справедливость, пусть жесткая и угловатая воцарится над его землей испарились буквально через несколько дней. Кто-то в пьяном глупом угаре плясал на танке, а после этот танк поехал давить и расстреливать людей, но это было на два года позже.

Франц тогда сидел дома, перед плакатом по сборке автомата АК, и представлял, с каким удовольствием он бы обнял ладонью эту черную холодную сталь, защищая свое детство, свои идеалы. Хотя нет, Франц давно оставил любую мысль про идеалы, он давно понял — идеалов нет, нет идеальных людей, есть те, кто смог вырваться из пут этой жизни, сыграть свою партию, есть общие интересы той или иной группы, и методы осуществления ими своих целей.

Нелюдимый, не верящий ни во что, ему не чего было терять в этом мире. Именно такие, как он, в итоге и меняют ситуацию, беда только, что их нация- нация одиночек, они разрозненны, разбросаны несправедливой судьбой по разным континентам.

Параллельно в его жизнь снова возвратились те самые головные боли, от которых он страдал в течении многих лет.

Они заставили его стать настолько нелюдимым, что он мог днями не разговаривать, движения его, после постоянного недосыпа становились ленными и неуклюжими, красные прожилки в глазах делали его похожим на какого-то монстра.

Все меньше ему хотелось общаться с окружающим миром, порой он мог за день не произнести ни одного слова. Чаще всего в такие моменты он уходил на старый полигон на горе. Там железные, ржавеющие под напором снега и дождя железные загородки и наполовину обрушившиеся казармы были ему спутниками. Спутниками в мир детства. В мир такого привлекательного небытия. Потому что бытие отталкивало его, извергало его из своего нутра. Он был чужой ы том мире, который он назвал злом, и он честно отграничил себя от него. И уходил раз от разу туда, куда звал его внутренний, первобытный и тихий голос. Голос независимости.

В очередной раз возвратившись из такого похода, он стянул с себя промокшие грубые ботинки, поставил их сушиться на батарею. Родители еще не вернулись, а школу он безбожно прогулял. И вот он тогда решил сесть, оставить все свои страхи и полностью погрузиться в тот самый темный мир, который возник в его голове тогда, рядом с миром обыденным. И темнота стала его другом. В отличии от умников- любителей проповедей, он понимал, что тьма — это не отсутствие доброго и светлого, это возможность спрятаться от мира, и воплотить в жизнь нечто доселе невиданное. В тьме есть прогресс. В свете есть лишь кривляния и самолюбование.

А после в жизнь Франи пришел интернет. Он с течением времени чувствовал, что он обретает одно очень полезное в жизни качество. А именно он умел притягивать к себе людей. Не через лесть, не через манеру говорить. Сами слова не казались ему чем-то особенно значимым, он любил раскладывать их на части, подбирать к ним новые звуки, коверкать их. Потому что иначе сам язык не казался ему живым. А он любил слова, он любил жизнь, ту жизнь, которую можно породить словами.

Его одноклассники однажды заметили его за чтением книги про значение линий на руке.

Он старался уйти от вопроса, но на следующей же перемене, насмешливые одноклассники плотной стеной обступили нашего героя.

Пока Франц, ещё не подозревая о грядущей славе, рассказывал похихикивающим между собой детям о бугорке марса и линии головы, к нему уже перешептываясь подходила группа старых знакомых. Рома и его компания решили посмотреть, что же творит там эта «белая ворона», и почему такой, обычно незаметный, мальчишка вызвал столько ажиотажа среди сверстников.

Эдик первый протиснулся в толпу, хотя в силу своего длинного роста мог все увидеть и так.

Посмотрев на то, чем занимаются малолетки, он заглянул в глаза Фране, который пытался уже выбраться из толпы надоевших ему дошколят, и внезапно попросил:

— Ты что, гадаешь по руке?

Франц сразу направил свой немигающий взгляд на Эдика. Надо сказать, что взгляд у него после того случая у бара реально пронзительный. Девушки, с которым он знакомился, после первого же свидания отмечали этот странный взгляд, как будто бы проникающий вглубь души, смотрящий внутрь человека. Именно из-за этого холодного, оценивающего взгляда особым вниманием у девушек Франя не пользовался. Хотя и был на вид довольно смазливым парнем. Опять-таки если не увечья и шрамы.

А сегодня он действительно до этого рассказывал любопытным о том, как может сложиться их жизнь. И вот, он без привычного для него страха взял ладонь Эдика и твердым громким голосом произнес:

— После школы ты попадешь в тюрьму, три раза. Умрешь от гепатита.

Эдик отпрянул и убрал руку. Когда Роман, усмехаясь подошел к Эдику, он увидел лишь кислую мину на его лице.

— Ну, что, как там этот лопух? Гадалка, блин…

— Неважно, -Эдик повернулся, и зашагал обратно в класс.

Роман в свою очередь подступился к Фране. Странное поведение Эдика вызвало в нем глубокое душевное возмущение. Поэтому он прижал Франца к подоконнику, и нагло пробасил:

— Ну давай, гадалка, расскажи мне, что со мной будет…

Несмотря на хамский тон обращения, Франц протянул руку, и тихим, безразличным, видимо от страха, голосом произнес:

— Ладонь…

— Какая, левая или правая? Может ногу показать? — разошелся хамоватый Рома.

— По обоим…

Роман, который уже испытал на себе холодный металл наручников недовольно поморщился. Франц уловил его взгляд, и добавил:

— … сначала правую.

Роман показал правую ладонь, потом левую.

Франц ничего не сказал, постарался вырваться из окружения и вернуться в класс.

Роман не сдавался

— Давай рассказывай, — нетерпеливо, не отпуская Франю, потребовал старшеклассник.

— Хорошо, я расскажу, у тебя после школы родится ребенок, так что память ты о себе оставишь, но потом ты разобьёшься на автомобиле с друзьями…

Роман вспылил.

— Ты чего, ты из-за той драки что ли?

— Ну ты же спросил у меня про свою судьбу, я ответил. Можешь просто не поверить и жить дальше.

Франц развернулся и уверенно зашагал в класс. А после школы он вернулся в свою комнатку, в свое единственное убежище, где он ощущал себя собой, без масок и улыбок, достал небольшие кусочки парафина, и начал непослушными руками лепить фигурки, съедаемый безотчетной злобой на такое свое бытие. А после, уже готовые фигурки он нанизывал на острые зубочистки, каждый раз представляя крики и мучения воображаемых «жертв». Но фигурки он тогда не связывал с какими-то определенными личностями. Это были его самые ненавистные враги, страхи, воплощения зла, корыстолюбие, насилие, власть вещей. Он хотел очищения. Очищения мира от зла. Или очищение зла от мира.

А через семь лет мать Романа навестит мать Франца, и расскажет, как её обалдуй, напившись вдрызг поехал со своей компанией на желтом гольфе, который принадлежал другу Ромы, Ване, на точку за наркотиками. По дороге они разогнались и им помешал стоявший на обочине столб. Машина буквально встала перпендикулярно. Все ребята разбились. Роман перед этим улыбаясь рассказывал, как чудак из класса рассказывал ему бредни про его будущее.

Позже, как узнал Франц, Эдик, посаженный за кражи из квартир, скончался в тюрьме.

Тогда мать Ромы, обалдевшая и разгоряченная, нервно вертя в ладонях чашку чая, даже предлагала матери Франца открыть салон предсказаний.

Она ещё не знала всей правды. Франц сам понял её позже. Он, как будто легендарный Каин, нес на земле страшное бремя. Всюду отверженный и оплеванный, он продолжал жить, и никто не мог ему в этом помешать, хотя порой он попадал в такие передряги, что кулаки сами сжимались в бессильной злобе.

Однако судьба, такая жестокая к нему, была по-своему и справедливой. Любой, кто третировал и преследовал Франю, а таковых в окружении парня с длинными волосами и въедливым взглядом оказалось достаточное количество, так вот, любой недоброжелатель со временем сам оказывался на грани пропасти, если вообще оставался жив.

Ненависть к разрушавшим его жизнь сверстникам, к жизни, которая щедро «одарила» его, ребенка старого времени, переменами и треволнениями, все это привело его к осознанию собственной мизантропии. Кроме того, жизнь наделила его этой странной и постоянно мешающей ему головной болью

Когда он ехал в троллейбусе, разглядывая лица людей, он постоянно думал, как же их за последнее время успели так разобщить. Каждый смотрел на соседа волком, каждый мечтал поглубже вгрызться в горло другу, потому как знал- В этом мире наказуема лишь доброта. И только добрых людей отвергает этот мир, воспитанный на лжи, предательстве и конкуренции. Как и обычно он доезжал до небольшой квадратной площади, на которой находилась конечная остановка, на секунду замирал, задумываясь, а потом отправлялся либо по улицам города, либо в ближайший паб.

Со временем он стал замечать, что, уткнувшись в книгу, или слушая музыку в плеере, во время движения транспорта, он вызывает странную реакцию у пассажиров.

Люди, до того беззаботно озирающиеся по сторонам, качающие детей, играющие на телефоне, впадали после его взгляда в странную и непонятную для него спячку.

Достаточно было ему обратить внимание на человека, тот отворачивался, и пытался поскорее закрыть глаза.

Так продолжалось уже некоторое время, и особенно бесило Франю, то, что в его присутствии симпатичные девушки отводили взгляд. Однажды он даже подумал вот о чем. Если уж судьба наградила его настолько отвратительным характером, столь странной наружностью, может быть стоит пролить эту боль кровью на стол, скорчившись перед зеркалом и наблюдая, как на этом, все более и более чуждом лице растет красивый красный рубец, там прямо около глаза, поперек лица, как птица, которая падает, постепенно раскрывая свои крылья. Он ведь и сам был поперек этой жизни, как и этот рубец. А так хоть раз он сможет стать хозяином своей судьбы, пусть даже при этом он станет ее разрушителем.

Прошло уже три года, как он перестал чувствовать любовь, как будто бы в его сердце поселился какой-то трепетный голубь, которого все меньше хотелось выпускать наружу.

Переписки, ни к чему не обязывающие фразы, брошенные во время общения в анонимных чатах после утомительной учебы, на которую Франц сбегал после работы, все это доводило психику Франца буквально до истощения.

И тут возникла Она. Девушка, которая буквально очаровала его. В жизни Франца на тот момент наступил период, когда он распрощался со своими детскими стихами, и мечтами, но не смог избавиться от гложущего его изнутри желания покинуть город, в котором он был оставлен судьбой, и где он был обречен.

Он и сам понимал это, может быть это было просто его внутреннее ощущение, навязанное эмоциями, но нет, эмоций Франя не испытывал уже давно, хотя кто знает, возможно права была та потрепанная книжечка в фиолетовом переплете, которая повествовала о тайном смысле двух энергий, о том, что человек сильный может держать внутри себя баланс энергий, и никогда не представляет на публику однозначно доброго или однозначно злого, потому как, человеком владеют всегда две энергии, и если снаружи-добро, то зло обязательно внутри. Он же просто хотел разорвать круг не нужных, навязанных ему извне унылых дней, но сил покинуть этот мир пока что не было.

Переломом, пожалуй, стала внезапная смерть отца.

Франя любил отца, несмотря на его пагубные привычки, на то, что тот не дарил ему в детстве дорогих игрушек. Он воспитывал в нем личность, никогда не навязывал тот или иной выбор, как это обычно делают матери (скорее всего из-за того, что они считают, что человеку в жизни нужен идеал), а всегда давал ему развиться в том направлении, которое он, Франц сам выбирал. Возможно, будь на то воля, он бы и имя выбирать тоже предоставил ему самому.

Для Франца это было бы, конечно же, лучшим вариантом. Зато, если Франц выбирал дорогу, отец всегда помогал ему осознавать последствия своих решений. Так Франц до сих пор помнил, как тогда, когда Франц решил разобраться в такелаже, реях и морской навигации, отец не просто принес домой настоящую модель парусника, но и обучил его флаговой азбуке, азбуке Морзе, чем изрядно заставил его попотеть.

Фактически два человека были в авторитете у Франца, это бабка и отец. Бабушка Тамара была тем человеком, который учил Франца общаться с миром, обращать внимание на частности, на мелочи, рассуждать. Но больше всего она учила его читать. Частенько, склонившись над книгой, как будто бы подсматривая, она подталкивала его, чтобы читать все больше и больше.

А ещё она пресекала нечастые поползновения матери пройтись по франиной филейной части ремнем.

Она была сторонником обдуманных мер, и частенько в качестве поощрения, готовила Фране его любимый темный пирог с изюмом, для которого всегда приносила из магазина большую упаковку кефира, и изюм, а Франя, не дождавшись пирога, частенько выпивал кефир, и съедал большую часть изюма. Бабушка качала головой, охала, и принималась за готовку из того, что осталось после франиной трапезы.

А ещё она рассказала, что его родственники были дворянами. Более он не знал пока ничего.

Мальчик не стал тогда надувать щеки, а просто подумал, что были в его роду люди, которые смогли как-то изменить унылое течение жизни, заслужив потомственное дворянство.

Ну а потом она ушла. Сначала у нее начали отказывать ноги, потом черные, иссини-карие глаза потеряли свой блеск. А потом случилось непоправимое. Воспаление легких в 92 года. Да, именно столько прожила бабушка Франи, военная санитарка, потомственная дворянка, человек, который научил Франю жить достойно и искать смысл этой жизни.

А сейчас умирал отец.

Мать, которая до этого запрещала ему видеться с отцом, в этот раз сама повезла Франю в больницу. Дорога пролегала по лесным ухабам, машину всё время подбрасывало, а Франц сидел и ощущал ту самую внутреннюю пустоту, которая просто переполняла его с самого детства. Порой она казалась Францу его постоянным спутником, вполне материальным сгустком ненужности и беспомощности. И, хотя у него были друзья в интернете, единственная ниточка, единственная по-настоящему дорогая его сердцу связь простиралась сейчас между ним и тем человеком, к которому он ездил раз в несколько лет, несмотря на запреты матери.

Мать пробыла недолго в палате, потом вышла, нервно теребя чехол от телефона в руке. Тихо сказала Францу:

— Иди…

Франя зашел в светло-бежевую палату, уставленную различными медицинскими приборами, склянками и системами. Повсюду свисали провода, палата напоминала какой-то сказочный космический корабль. Франц доехал сюда из другого города, как только узнал. Всю дорогу он чувствовал тот самый мерзкий комок в горле. Отец пролежал в полубессознательном состоянии семь часов, а его собутыльники, видя, что человеку плохо, уже после первого инсульта не соблаговолили вызвать скорую.

Отец часто и глухо дышал, аппарат искусственной вентиляции легких работал на полную мощность, но уже подойдя к кровати Франц понял, что это все ненадолго.

Он увидел голую грудь отца, присоски по всему телу, он увидел, как чуть-чуть подергивались его веки.

Он только сейчас осознал, не только он всю жизнь был одинок. Он почувствовал, странный голос в своем подсознании. Голос, который звал его, который был спокойным и ясным.

Тогда он взял теплую руку отца и вдруг рука сжалась. Он понял, что отец хочет обнять его и прижать к себе, но уже никогда не сможет.

Франц никогда не верил в оккультные вещи, но сегодня он почувствовал, как теплота отцовской руки вдруг сменилась некоей энергией, которая передалась ему, которая расплылась по его телу и наполнила его незримую душевную пустоту. Именно тогда Франц впервые задумался над тем, что жизнь это всего лишь накопленный опыт, информация, и смыслы, донесенные нам через поколения.

Отец Франца умер через два дня, а после был похоронен на берегу красивого озера, там же где упокоилась его мать, их предок, историк и владелец частной школы, и ещё более ранний предок- немец.

Рыцарь в темных одеждах, с кожаными крагами, скакал по каменному настилу мостовой, подпоясанный небольшим кожаным ремнем, в ярко красной, раскроенной сзади, накидке, в легком ламеллярном доспехе, с выдающимися за колена набедренными щитками. Статный, с горящим взглядом, в красивой меховой шапке гарцевал он на лошади по каменной мостовой около колодца, где высокие девушки с темными, а иногда и с русыми косами в чепчиках, и рубашках с длинными льняными рукавами. Он приехал сюда издалека, чтобы увидеть, ту, которую он выбрал среди многих ещё осенью, когда она, со своей подругой, играла с опавшей листвой напротив массивных белых каменных стен. Он без труда узнал бы её, необычного, насыщенно-рыжего цвета волосы, такие нехарактерные в данной местности, легко обнаружили бы её среди этих улиц под пристальным, даже можно было сказать въедливым взглядом карих глаз.

Но тут, среди множества служанок, он увидел лишь ту, темноволосую с вытянутым худым и бледным лицом, подружку избранницы. Похожая на испанку, она грациозно несла два ведра с водой в руках, надменно поглядывая на рыцаря. Тот ответил взглядом, в котором легко можно было угадать яростные нотки.

Подъехав поближе, он увидел на ее ногах деревянные ботиночки, которые начали усиленно цокать по мостовой при его приближении. Она не могла задрать полы длинной юбки, поэтому движения все равно получались довольно неуклюжими.

Догнав девушку, тот схватил её за белоснежную сорочку, ведра с грохотом выпали из её рук.

Приобняв девушку, он приложил немалую силу, чтобы затащить ещё сопротивляющуюся темноволосую красавицу к себе на седло. Обхватив её плечи своими длинными руками, он обратился к ней:

— Не знаю, как величать тебя, расскажи мне…

Пленница сверкнула огненным взглядом и попыталась отодвинуться от неизвестного ей господаря

— Я Мирка, от рода Калрат, а ты кто такой? Почему ты меня взял в заложницы?

— Я всего лишь ищу твою подругу, ты наверняка знаешь, где она?

После этого рыцарь описал внешность своей избранницы, а Мирка в ответ на это лишь усмешливо посмотрела на него.

— Да, я знаю, но позволь мне самой препроводить тебя к ней. Дело в том, что…

— Договаривай! — разъярился воевода.

— Она сейчас несвободна. Неужели ты готов пожертвовать своей жизнью ради какой-то прислуги?

— Веди меня к ней, — неумолимо и твердо отвечал рыцарь. Его устрашающий горящий взгляд с красными прожилками, темные вьющиеся волосы, усы, которые казались остриями клинков, все выдавало в нем того, кто не готов отступать из-за такого пустякового препятствия.

— Хорошо, я отведу тебя к ней, но сначала нам обоим надо подкрепиться. Кроме того, у нас в доме совсем нет воды, а пищу для меня и моего брата никто кроме меня не приготовит.

Времени на раздумье рыцарю не давала его разгоряченная кровь, и он согласился. Он спешился, помог девушке набрать воды, а после погрузив ношу на лошадь, отправился по темным улочкам.

Дом Мирки был как будто бы опален пожаром, темные доски, тяжелые наличники на окнах.

Встречать девушку вышел юноша, плечистый, немного скрытный, такой же темноволосый, как и сама Мирка. Мирка представила его, как Иону, и рассказала, что его брат руководит дружиной их города.

Не промолвив и слова, он забрал из рук служанки ведра, а Мирка пригласила воина к столу. После сытного обеда, который, впрочем, состоял из простых кукурузных лепешек и наваристого супа, Мирка выставила перед героем большую бутылку темного стекла.

Как и пристало усталому рыцарю, воевода отправил огромный глоток пойла себе в глотку, и только потом осознал крепость этого напитка. Это была домашняя настойка на травах.

Перед глазами все стало крутиться, ноги стали ватными, и в глазах стали множиться огоньки из камина, которые играючи обволакивали комнату, а посередине этого безобразия он различал лишь темные глаза чертовки Мирки, которые манили и призывали…

Проснувшись на рассвете, он увидел, что та, растянувшись лежит рядом с ним, помуркивая во сне, и сжимая в руках пеструю накидку, которая покрывала их ложе.

Рядом с кроватью он увидел кувшин с водой и тазик, которые тут же использовал по назначению. В это время проснулась и Мирка, которая начала ластиться и обнимать рыцаря.

Тот оттолкнул её, и отошел к небольшому окошку, которое все ещё было заперто, потом подошел к столу, зажег свечку, и начал отпирать засовы.

Мирка протянула к нему свои руки, надеясь на продолжение любовных утех, но воин был непреклонен.

— Ты обещала отвести меня к ней, помнишь?

— К кому? — смущенно и как-то обиженно промурчала Мирка. Голова её наклонилась, а губы изобразили улыбочку, свойственную девушкам, которым неведомо понятие чести.

Воевода стал искать свою одежду, судорожно отпирая шкафы и тумбочки.

— Может останешься лучше со мной? —обратилась к нему чертовка.

— Я приехал за ней, и я её завоюю, чего бы это мне ни стоило.

Мирка обиженно сжалась, словно готовящаяся к прыжку пантера, слезла со смятых покрывал, и упорхнула куда-то в глубину комнаты.

Когда она вернулась, на ней была рубашка свободного кроя, темные сапожки, юбка и кацавейка подбитая лисьим мехом. Она с явным неудовольствием принесла ему его одежду, в которую тот незамедлительно облачился.

— Веди меня к моей лошади, -приказным тоном повелел воевода.

— Сейчас минутку, дай мне одеть мои украшения…

Девица тут же исчезла минут на десять, а появившись провела его к стойлу.

Он усадил свою бывшую любовницу в седло, сам сел спереди, и взял в руки уздцы. А с высоты второго этажа, сквозь мутное стекло, на фигуры, удаляющиеся вдаль по светлой площади к небольшой роще, смотрел Иона.

Через несколько минут он быстрым шагом спустился по ступеням из белого известняка, и оседлал свою лошадь.

По каменистой дорожке цокали копыта лошади воеводы, дорога уходила вниз, к оврагу, где высокие ивы раскачивали длинные ветви. Мирка показывала путь всаднику.

Ветер нещадно продувал кафтан всадника, но он готов был претерпеть эти неудобства ради скорой встречи со своей возлюбленной.

Уже через час пути они приблизились к темной роще. Деревья там были чахлыми, стволы скорчившимися, они спешились. За горкой, вдали, их ожидало приключения.

Мирка объяснила, что Эльшбет её подруга обручилась с крупным полководцем Яношем. И сейчас они поставили шатры на опушке леса, чтобы провести там военные сборы для новичков.

Воевода решил, что они должны дождаться нужного времени, чтобы под покровом ночи прорваться в сердце лагеря, и украсть девушку. Он увидел её из далека. Белые одежды делали рыжие волосы избранницы ещё красивее, лисий мех её шубки обрамлял круглые прекрасные черты лица, и яркие, выразительные глаза подзадоривали дружинников, которые, словно ошалелые рвались на круглые подвешенные мишени с палицами и мечами. Вокруг ходили полные воины-охранники.

Глаза у рыцаря уже стали закрываться после бурной ночи, когда он заметил, что Мирка исчезла, её силуэт он еле различил между темных стволов. А уже в следующее мгновение его окружили темные силуэты. Среди них он различил синее одеяние брата Марки. Иона разговаривал со стражниками, они крались навстречу ему, тогда воевода перекатился через вершину горки и затаился в листве.

Вскоре он понял, что ему несдобровать, прополз к открытым корням единственного росшего поблизости большого дерева, и, ломая ногти, еле сдерживая крик боли стал себя закапывать…

Прошло примерно полгода, Франц исправно после работы брал небольшую сумму денег и отправлялся в интернет-клуб. Девушки, с которыми общался Франц почему-то неизменно находил в интернете девушек с тяжелой судьбой. Толи он искал кого-то похожего на себя, толи просто это было какое-то особое энергетическое притяжение.

Вскоре он встретил ту, единственную, которая вызывала в нем особенную симпатию. Умная девушка в очках, программистка, обладательница золотой медали. Про таких обычно говорят «синий чулок». Франц не любил свой город, а тот отторгал его, слишком много плохих воспоминаний было с ним связано. Именно поэтому он без зазрений совести, без оглядок на прошлую жизнь согласился на новое приключение. Как говорил один известный философ «Всегда иди нехожеными путями, рядом с ними обитает слава»

В течении двух лет Франц постоянно ездил в соседнюю республику, где проживала его возлюбленная, и вот однажды, перед самым новым годом, девушка призналась, что хочет близости с Францем. Тот, уже возмужавший, с тем же пронзительным взглядом, и стрижкой «под ёжика» неловко улыбнулся, и согласился. Это было так необычно, первый раз был у них обоих.

Семья Ани, которая сама себя любила называть Анна Михайловна, уже готовила салаты, выставляла на стол консервированные помидоры, и как всегда праздничное убранство дополняла большая тарелка с абрикосовым вареньем, благо жили они в восточных частотах, и абрикосы, оставшиеся от консервирования и поедания, иной раз приходилось даже утилизировать в яме.

После этого они ещё полгода прожили в соседней деревушке, бегали на озеро с глиняным дном, ловили раков, ходили на берег речки, вода в которой по теплоте была сравнима разве что с парным молоком.

Так прошло два года, а Францу захотелось навестить родную землю.

При этом он четко понимал, что едет он только на заработки, чтобы после снова ощутить страстные объятия любимой, и теперь уже остаться с ней навсегда.

Но жизнь не оставляет надежд проявить свое геройство, особенно в нынешнее время.

Именно поэтому, подчиняясь неписанному закону времени, судьба распорядилась иначе.

В соседней республике начались реформы, власти менялись как перчатки, и вот уже Франя, почти собравший деньги на особняк на берегу, вынужден был довольствоваться очередной поездкой к любимой. Та приняла его уже не так радостно, искорки в глазах любимой девушки превратились в серую обреченность.

Франц и сам во время их прощания опустил глаза, понимая, что времени для их любви остается совсем немного.

Когда он, в очередной раз заглянув в интернет клуб не находил в ящике письма от своей «любимой лисички», он печалился, а на вторую неделю после расставания и вовсе впал в депрессию. Когда он наконец собрался с духом и позвонил ей, на удивление он услышал голос ее матери, Тамары. Это было тревожащим звоночком, учитывая тот факт, что раньше, заслышав только международный звонок, его любимая буквально рвалась к телефону.

Анна спокойным голосом сообщила ему, что хочет приехать к нему, но ей нужны деньги. В начале Франц обрадовался, но, чем меньше времени оставалось до приезда, тем больше его душу посещали сомнения.

Когда девушка наконец посетила провинциальную столицу, как часто называл свой город Франц, она сходу заявила ему, что должна пожить у своих родственников, а с ним будет лишь встречаться. Естественно, что подобное развитие событий намекнуло Францу, что что-то в душе молодой лисицы изменилось.

Ситуация быстро прояснилась. Франц и его избранница пошли в близлежащий интернет клуб.

Она- чтобы написать своим родственникам, он, чтобы получить от сестры копии своих рассказов. Заказав столики рядом, они стали щелкать по клавишам. Ничего подозрительного Франц не замечал. Он спокойно вставил диск в дисковод, чтобы перекопировать свои текста. Тут его любимая отлучилась за кофе. Франц решил поудобнее устроить свой синий рюкзачок у себя в ногах, и случайно его взгляд скользнул на соседний монитор.

Он сначала не поверил своим глазам. На экране светилось окошко почты, а письмо начиналось словами «Привет, зайчонок!»

Франц, человек в принципе спокойный, решил не закатывать истерику на месте, она допила кофе с булочкой, он вытащил дискету, поместил ее в карман, они попрощались с друзьями и вышли. Он решил тогда, что проводит её до родственников, которые жили на другом конце города.

Они заказали такси, и поехали. Она, ещё не подозревая, что Франц все узнал, и во время поездки вовсю веселилась и хохотала своим задорным смехом, который раньше так нравился Фране.

Когда они приехали, родные Анны уже ставили на стол пирожки и чай. Но Франц не стал даже разуваться, попросил свою, уже бывшую избранницу выйти на перекур, и на вопрос о том, есть ли у неё кто-то там, за границей, она растерянно посмотрела на него и в итоге призналась:

— Ты же понимаешь, жизнь в одиночестве мне, которая в детстве жила от учебы до учебы, казалась слишком пресной. Мы с девчонками решили расслабиться на дискотеке, меня вот пригласил на танец один солидный мужчина, как я выяснила потом, он был майором милиции. Ну и он помогает мне по работе, а у меня с ним флирт, не более…

Франц откинул горящую папиросу, бросил ей на прощанье:

— Спасибо за откровенность, не буду заставлять тебя более жить в одиночестве.

После чего развернулся, вытащил трясущимися руками телефонную трубку и стал вызывать такси, не обращая внимания на картинные причитания Ани.

Так завершился их бурный и страстный роман, а Франц впал в серьёзнейшую депрессию.

К счастью, а возможно на беду, в этот же момент сестра Франца тоже испытывала похожие чувства. Её только что бросил очередной парень, с которым та тоже познакомилась через интернет. В принципе он повел себя как тряпка, заявил ей, что она должна переехать к нему за тысячи километров, и потом лишь ожидать его ответа. Катя сильно переживала, но она, в отличии от Франца была не из тех, кто переживает долго.

Все-же именно в этот момент они оба решили, что мир несправедлив, героев на этом свете не любят, каждый ищет лишь готового пути, а жизнь никчемна и бесперспективна.

Это было время, когда интернет уже поселился в каждом домашнем компьютере, и они частенько вместе просматривали сайты, посвященные безболезненным способам ухода из жизни.

Ни Франц, ни его сестра тогда не понимали, что из жизни их выкинуло уже намного раньше. Франц был, правда, куда ближе к этой мысли.

И вот один раз он решился. Средство, которое он нашел, было в принципе не определимо судебными медиками, хотя и имело неприятный привкус.

Родители оставили его одного в квартире, он достал белую баночку из-под крема, которую использовал для хранения темно-бурой субстанции, которая вызывала тяжелейшие спазмы, удушье, а потом и остановку сердца.

Приготовленное заранее сладкое яблоко должно было хоть немного скрасить горький момент ухода из жизни.

Сознание в первые моменты было абсолютно незатуманенным, мысли стали яснее и четче. Перед ним встали такие вопросы о жизни, которые он ещё не смог для себя разрешить, минут через десять волны пошли перед глазами, он прилег на диван, в разные стороны перед глазами поплыли радужные круги, сказывался недостаток кислорода. Сумрачные тени встали перед ним, словно солдаты неизвестной ему армии, словно те, погибшие в горах и валашских поселениях, они глядели на него сквозь века. Но он не мог больше смотреть на них. Глаза сами собой закрывались.

А потом он увидел себя, в странной шапке с оборкой из меха, с небольшим темным камнем посередине. Он шел по направлению к чудесному, покрытому как периной, белому от соцветий, саду, направляясь по каменистой дороге прямо от городских ворот.

За ним оставалась крепость, дальше, где-то внизу, под оврагом журчала прозрачная вода небольшой речушки, а сосны своими кронами разгоняли струи свежего ветра. Под крепостью стояли свежие колья. Франц тут же вспомнил колышки-зубочистки, которые он оставил на комоде.

Когда он очнулся, темный комок буквально души его. Сердце билось, а лоб покрывала предательская испарина.

Мать уже ворочала ключом в замке, эти металлические звуки неприятно резали ухо Франи. Его вырвало на пол. Но стыда не было. Когда мать уже находилась в прихожей, Франц ощутил, как будто бы время остановилось.

Синяя вспышка осветила комнату, а сверху на Франца полетели небольшие язычки пламени.

Франц почувствовал себя ещё сильнее, страха не было, и внезапно пришли ответы на все вопросы, которые он задавал себе перед этим, и на которые не мог найти ответа.

В первую очередь, он понял одну непреложную впоследствии истину. Жизнь — это полоса препятствий, можно сдаться и уйти, но куда как приятнее преодолевать все эти ямы и ухабы, посмеяться над своей судьбой, обратить все её усилия себе на пользу. Внезапно пришла любовь к людям, он понял, что они такие же, как и он сам букашки в чьей-то банке, всего лишь страдающие и запутавшиеся. Но это очень быстро прошло.

Прошло несколько месяцев, Франц оправился от переживаний, хотя замкнулся настолько, что не общался даже со своими друзьями. Квартиру своих родителей он не называл иначе, чем «мой персональный гроб». Мать пыталась найти ему девушку, из тех, которых старшее поколение называет, приличная партия, но данный выбор уже настолько претил оторвавшемуся, выпавшему из общей обоймы Францу, что бунтарская кровь сделала свое дело.

И вот, один раз он сорвался, и в буквальном смысле ушел в ночь, даже не предполагая, что его ждет.

К счастью на тот момент он завел знакомство с местной неформальной тусовкой, и знакомых, готовых приютить парня с горячим сердцем и твердыми убеждениями было предостаточно.

Чуть позже он подыскал себе однокомнатную квартирку в рабочем районе, на отшибе города, в так называемом «рабочем квартале».

Естественно, что в отсутствии настоящих друзей, и практически в отсутствии отпуска, Франя погрузился в бездонное море интернета.

А ещё в это время он начал видеть страшные сны. Сны о маньяках, убивающих и насилующих женщин, о страшных катастрофах, о таинственных киллерах. Причем большинство подобных случаев происходило наяву, через день или два. Франц начал упрекать себя, как будто бы именно он был инициатором этих событий. Видения эти сильно утомляли Франца, он старался описывать свои сны на страничках своих профилей в интернете. А потом стал звонить матери, рассказывать о тех событиях, которые должны были произойти, она сначала не верила сыну, но вскоре начала сама звонить сыну, интересоваться его здоровьем.

И вот однажды она навестила его и уговорила посетить дорогой медицинский центр.

Пожилой специалист центра в очках с косичкой и седой бородкой осмотрел Франца, постукал молоточком по коленкам, заглянул в глаза.

Франц щурился от света фонарика, а седой врач пытался определить, не являются ли сны Франца признаком какой-либо болезни. К счастью, кроме сильного переутомления, ничего диагностировать врач не смог. На всякий случай парня послали на анализ крови. И вот тут врач удивленно покачал головой.

— Очень серьёзный недостаток витамина D, видимо именно этим вызван ваш бледный внешний вид, наверное, и ногти часто ломаются?

— Да, — подтвердил Франя.

— Часто едите жирное?

— Тоже правда, -вынужден был признаться парень.

— Ну пора бы вам попить лекарства…

В итоге доктор выписал ему лекарство в темной баночке, мать настояла, и он купил его в соседней аптеке. Но, только лишь придя домой из центра, вышел на балкон, и запульнул склянку в соседний куст сирени.

Его обнадежила информация о том, что люди с недостатком этого витамина живут дольше. Кроме того, он стремительно набирал массу, а голова пока что его не сильно беспокоила. Да и жил он в основном в интернете. Внешний мир он ненавидел до того, что выбирался на улицу чаще всего лишь по вечерам, да и то, лишь для того, чтобы сходить в магазин. Любовь к людям у него уже прошла, они так и не хотели менять свой затхлый мир. Теперь же лица проходящих людей вызывали раздражение, они жили так, как им диктовали политики, безвольные, чахлые, заботящиеся лишь о своем скудном скарбе.

И вот в один из вечеров, запасясь порцией чая в большой оранжевой кружке, Франц опустился на стул перед монитором.

Засветилась на экране заставка системы, Франц отхлебнул чая. Как всегда, в последнее время он откроет панель закладок и перейдет на одну из самых замечательных страничек дарк-рунета.

Музыка постпанка не привлекала его, он слушал симфоническую музыку и симфонический металл. А вот форум оказался самой лакомой и дорогой его сердцу частью сайта Темные души.

Именно там на этом форуме он встретил персонажа по имени Темная бездушная кукла.

Он писал свои бесталанные стихи на конкурс, а эта девушка оценила их, и помогла им пройти в финал. И, хотя его творчество не получило высших оценок, да и велика ли оценка неформального сообщества в глазах всего остального мира, он подружился с этой девушкой. Она исповедовала черную магию, любила всяческие оккультные вещи, заявляла, что обладает некоей старинной книгой колдовского свойства. Франц уже привык к подобным заявлениям на форуме, и уж точно проверять эту информацию у него не было желания.

Позже, когда они решили встретится Франц долго откладывал свидание, потому как он никоим образом не совпадал с обычным «шаблонным» имиджем постпанка.

Правда на тот момент он покрасил волосы в черный цвет, но это был скорее протест против общества, нежели дань молодежной культуре. Но в конечном итоге они всё-таки встретились.

Когда они вместе гуляли по-старому и неухоженному парку, он представлял, что мир в его сердце воскресает, как будто бы он встретил среди бесконечно пылающих миров вселенной того, кто представляет единую с ним расу. Расу новую и молодую. Расу понимающих безвыходность этого мира.

Они занимались по сути сущей ерундой, пили вино, рассуждали о поэзии, а в конце она проколола свой палец иголкой, как она ему тогда объяснила, причинение боли самому себе это то, чем человек занимается испокон веков.

Все странные и мистические учения, по её мнению, это лишь стремление воспарить над своей сущностью.

Хотя Франц наблюдал скорее иную картину, желание потакать своей ленивой и бренной плоти, желание потонуть и быть скрытым на глубине социального дна.

В любом случае, когда он вернулся домой, то ожидал с нетерпением новой встречи на форуме.

Форум очень быстро приелся, и они перешли в режим личных сообщений в чате.

Именно там произошла с Франей одна очень необычная история.

Зимним вечером, когда за окном выла метель, а на подоконник намело толстую пушистую шапку снега, она позвала его в чат, чтобы познакомить со своим другом.

Сонный Франя уже собирался спать, когда он услышал характерный писк мессенджера.

Некто под псевдонимом Влад вежливо поздоровался, и сообщил, что Мертвая кукла его очень хорошо рекомендовала.

А потом завязался разговор.

Влад:

— Мы должны очень хорошо друг друга понимать, но я всё же задам вопрос. Начну с главного, а потом перейдем к деталям. Как по-вашему, есть ли в мире что-то потустороннее?

Франц чуть не поперхнулся чаем.

— В мире естественно нет.

— Ценю ваше чувство юмора. А всё же, возможно ли нечто, что выходит за рамки нашего понимания?

— Чаще всего большинство вещей выходят за рамки нашего понимания. Не все понимают третий закон Эйнштейна, а некоторые вещи ещё не объяснены даже учеными.

— Хорошо, спрошу по-другому, как вы думаете, есть ли какое-то влияние на человека, которое действует извне него, и побуждает его к тем или иным вещам?

— Не знаю, но пока оное не обнаруживает себя со всей научной доказательностью, оно не имеет своей цены в глазах людей, и не может быть рассмотрено.

— Хорошо, а если бы я заявил, что мир соткан из единой цепи информационных пирамид, где каждый человек является лишь маленьким звеном… хмм… радиоволны.

— Тогда наверняка должны быть слепые зоны, в которых мир должен остановиться, поскольку там потоки волн не передаются.

— А что, если я скажу, что все устройство мира запрограммировано таким образом, чтобы каждая маленькая клеточка несла свою информацию лишь по четко запрограммированной траектории, но программа сбилась, и порой движется хаотически? И что роль слепых зон выполняют для человека так называемые морально-ответственные институты, нормы, правила?

— Вполне возможно, но ведь они-то как раз действуют на всех.

— Вот именно, что не на всех. Точнее, действовать-то они действуют, но на каждую цивилизацию по-разному, и соответственно перемещаются и слепые пятна.

— В конце концов… -немного вспылил Франц, — вы говорите о бунтах, о войнах? Не кажется ли вам, что если в тех самых точках, где по идее должны были возникнуть эти ваши пятна, должна вообще прекратиться жизнь?

— Ну, в конце концов, в этом нету ничего странного. Мир вещества убивает себя и идет вспять себя, этим озаглавлены незримо тысячи томов о крушении империй, о разложении и прогрессе, о бунте и смирении. Когда-нибудь мир смирится с собой, и в тот же миг, когда солнце перестанет сиять таким невыносимым светом, а зима перестанет доставать нас своим холодом и человек перестанет жить на земле, он станет существующим, но не ощущающим, безмерным и бесполезным. Это та грань, переступив которую, человек станет ничем, позабыв про поражения, позабыв про преодоления и подвиги. В наше время нет место преодолению себя, человек построил себе уютный загон в рамках очень ограниченного мирка, и только огненное всесожжение границ этого мирка, только новые отношения, только новые пути, проложенные в темноте, с помощью фонарика, карабкаясь, цепляясь за небольшие уступы разумного начала, в логичном мире хаоса, могут породить новую сущность. И человек, такой хороший, такой будничный, может до этой границы не дотянуть, может обидеться на новый мир, который не совпадает с его старым мироощущением, старой внутренней сущностью, может выбрать старые, мягкие и удобные границы. Мы же, всего лишь оттенки, сложившаяся лишь по странному стечению обстоятельств головоломка, информация. Мы живем вне времени, а наши тела — это всего лишь… хмм… мертвые свидетели этого огромного живого процесса. Но и тела постоянно борются с той информацией, которая в них заложена. Они всячески, со всем, присущим человечеству рвением, пытаются перегрызть тот поводок, который связывает их с вечной системой. Тела и информация — это вечное противоборство. Сложнее с теми, которые не несут информации вообще.

— А есть и такие?

— Есть, мир порождает пустые мертвые коконы, как мы их называем, они подготовлены для того, чтобы уничтожать те информационные воплощения, которые сложившись недолжным образом мешают определенному порядку.

— То есть они разрушители?

— Да, именно такие коконы развязывают войны, начинают конфликты. В них нет ничего человеческого, и по странному мирскому закону они обладают в этом мире деньгами и властью, но часто переходят границы, и начинаю резать и убивать всех подряд. Таких у нас называют маньяками.

— А кто такой Бог?

— Странный вопрос. Как таковой этой сущности не существует, она рождается или умирает вместе с новой цивилизацией. Он это часть информационного потока, который управляет всем остальным потоком, и в тоже время, время от времени, особенно в этих самых зонах молчания и его голос, его частотность затихает. Но сами законы, векторы, траектории движения тоже связаны с его законами, так что в глобальном смысле он управляет.

— А есть ли у него материальный носитель?

— Вода, она была в начале, и она повсюду нас, но она не Бог, она лишь переносит его волю.

Любовь, страдания, чувства, рождаются в результате сложных биохимических реакций, так что сущность этого всеобщего образования есть реакция, компиляция, синтез.

— То есть человек всего лишь смесь эмоций?

— Нет, это не так, просто он несет в себе все, что необходимо для того, чтобы донести миру определенную информацию, и если он не успевает, или не хочет этого сделать, то…

— То он отправляется в ад? — не удержался и сострил Франц.

— Нет, почему же сразу в ад? — на полном серьёзе продолжал собеседник.

— На самом деле я читал этот дантов бред, из него можно почерпнуть лишь единственную правдоподобную информацию. Самой последней точкой движения информации является её заморозка. А ад, как вы его привыкли понимать, это всего лишь отживание старых, реализованных сценариев, но. Поскольку в мире возможно будет необходимо снова запустить тот или иной механизм, для создания нового сценария, информация идет в заморозку. На время.

— А сценарии реализуются как полностью повторяемые?

— Не всегда, иногда их даже не различить под шелухой обыденности, но на такое обычно не тратится много информации. Тяжелее, когда события притягивают внимание, и приходится протягивать множество ниточек.

— А информация от действующего носителя информации передается кокону?

— Да, но это скорее можно сравнить с паразитизмом. Коконы часто используют приближенных к ним людей, которые вторгаются в информационное поле, таких мы называем передатчики.

— Но ведь тогда и сами информационные игроки тоже могут узнать кокон?

— Почему бы нет, но для этого им нужны определенные упражнения, надо уметь слушать свой внутренний информационный поток. В свое время первые монахи, уходя в горы, отказываясь от любого общения в течении сорока дней учились слушать себя, и таким способом спасались.

— То есть римские правители, которые преследовали первых христиан…

— Да, некоторые из них были коконами, я же уже упоминал, что внутренняя пустота дает возможность заработать себе средства и влияние.

— А другие?

— Другие были проводниками…

— А если человек в течении жизни не реализовал свою задачу вообще, или не реализовал её полностью?

— Тогда информация посредством снов и видений передается следующему в цепочке, это верующие люди и называют душой.

— А можно ли изменить значение этой программы? —Франц задал довольно провокативный вопрос, абсолютно не надеясь получить на него ответ. Но он был не в силах побороть свое любопытство.

— Нет, может меняться лишь определенная топология, соотношения между частицами информации, их форма, присутствие в том или ином виде, в теле или в чистом виде есть в физике такое понятие рекомбинация. В обычном мире используется такой вот термин, как «идея, витающая в воздухе».

— Воровать идеи у других людей тоже можно?

— Да, но этот процесс опять-таки довольно сложно спрогнозировать и поставить на поток, не контролируя свой поток информации…

— То есть поток можно контролировать?

— Да, я уже говорил.

— А может ли физически человек с определенной информацией напоминать того, прошлого хозяина потока?

— Вполне, информация преобразует человека. Но вот, что тебе следует знать, есть определенные люди, которым вменено проведение в жизнь длинных сценариев, они зачастую вынуждены возрождаться в информационном плане несколько десятков раз.

Внезапно Францу пришла в голову бредовая идея:

— А животные могут быть проводниками?

— Вполне… Собеседник ограничился кратким ответом, а Франц вспомнил ту самую черную лисицу, которую встретил на кострище.

— И… они соперничают, ну я про коконы и носителей информации…

— Да, иногда на уровне культурологических столкновений, понижая общий уровень развития людей, потому, как только подготовленное тело может воспринять информационный поток, иногда, и часто на физическом уровне. Коконы стремятся, если не убить информационников, то обязательно вытеснить их из своего ареала обитания, из своих маленьких белых дыр. Люди в таких зонах лишаются по-настоящему человеческой функции- передачи информации, переработки знаний и воплощения их в жизнь, они в буквальном смысле обесчеловечиваются, становятся рабами своей внешней оболочки, ведь люди — это не просто тело, это присущие человеку мечты, свершения, устремления.

— А есть ли в этой системе добро и зло?

— Да, есть, но дело в том, что добро это лишь осуществление плана, зло же это частная инициатива коконов, и только человек, который полностью слился с потоком разума может понять где добро и зло. Иногда злой, как нам кажется поступок тоже есть исполнение высшего плана, а значит есть добро.

— Эдемское яблоко?

— Простое средство вызывать перезагрузку сознания, часто этим пользуются и коконы, когда хотят дать человеку свои настройки.

— А как система направляет человека.

— Есть некая система знаков, которые информационный мир дает человеку в качестве символов. Издревле эту систему некоторые вожди и жрецы сумели распознать. Но чаще всего запечатывали свои знания в своих путанных и неразумных преданиях.

— Почему ты это рассказываешь мне?

— Я должен тебе передать эту информацию….

Франц внезапно очутился в том самом темном коридоре, вокруг мелькали небольшие светлые пятна, а потом очнулся от сна. Он лежал на своем письменном столе, рядом стояла недопитая кружка чая, а на мониторе был открыт чат, причем абсолютно пустой.

Франц, сначала не поверил своим глазам и ущипнул себя, пытаясь проснуться ещё раз, в том мире, где существовала переписка с Владом. Но переписка не возникала, позже в чат пришла Кукла, а он рассказал ей, что он только что разговаривал с Владом, а Кукла насмешливо ответила, предварив свой ответ тремя желтыми смайликами:

— Влад уехал на турнир по гребле, он сейчас не на связи. К сожалению, в ближайшие три дня вам не удастся пообщаться.

— Странно, но я с ним действительно общался…

— Наверняка при помощи черной магии… Сентенцию продолжил длинный ряд скаливших зубы смайликов. Лучше посмотри, какая красота… Далее Кукла перепечатала некую ссылку, которая светилась синим на экране, обнаруживая тем самым свою суть.

Франц попрощался с подругой, закрыл программу, и на него из открывшейся ссылки взглянуло лицо, которое поразительно напоминало самого Франю, только что усов у него не было.

Воевода уже почти не мог дышать, с трудом смыкая челюсти, он ощутил, как чернозем пробился сквозь губы и попал на зубы, хотелось выплюнуть эту черную массу, но это сделать было решительно невозможно. Он понял, что чувствуют его бледные, обессиленные собратья, которых закапывали живыми в гробах.

Когда он начал поднимать руки, чтобы выбраться из этой земной темницы, ему мешали

Рукава его плаща, изрядно набравшие воды здесь, под землей.

Весь испачканный землей, если бы он сейчас взглянул в зеркало, то ему бы представилась картина настоящего оборотня, лицо тут и там измазанное мокрой глинистой землей, подсыхая, стало похоже на растрескавшуюся пустынную землю, волосы всклокоченные и грязные походили на шерсть дикого волка.

Он поглядел на лагерь, в низину, накрытую тонкой пеленой тумана.

Наступил вечер, и войны с бердышами и палицами расселись вокруг костра, мимо них к шатру справа шагом гордой павы проследовала его избранница.

Вдруг рыцаря словно обдало кипятком. Среди воинов, затянувших к тому времени веселую мадьярскую песню, он заметил длиннолицых и узкоглазых бойцов, с круглыми щитами и в остроносых шлемах.

«Это предательство. Надо спасать девушку», — подумал про себя воевода.

Крадясь между темными стволами деревьев, словно леопард за своей дичью, он проследил, пока девица скроется за стенкой шатра, и тогда лишь рванулся со всей мочи наперерез к палатке.

Девица спокойно взяла один из металлических кувшинов, которые располагались рядом с огромной кучей всяческого добра, тканей, украшений, и направилась к большой бочке, которая стояла на соседней телеге. Видимо ей захотелось отведать молодого вина, которое они привезли с собой.

Но сделав шаг, она увидела перед ней страшную фигуру, измазанный богатырь, без шапки с всклокоченными волосами, огромным орлиным носом и длинными усами.

Он протянул ей руку и преклонил голову, стараясь ещё сильнее не напугать её и без того напуганную до смерти.

Кувшинчик полетел в траву, а рыцарь обнял девушку и потащил в лес, когда они скрылись в чаще, подул сильный ветер. Своды шатра метало из стороны в стороны, и войско, за исключением нескольких постовых направилось к шатрам.

Воевода в это время успел познакомиться с Эльшбет, она сначала с недоверием смотрела на этого странного рыцаря, однако потом пронзительный взгляд, как будто бы смотрящий в глубину души околдовал её. Хмель трав, который распространял лес одурманил девушку. И вскоре она оказалась в его объятиях.

Воевода понимал, что без лошади они не доберутся в город, и стражники легко их догонят.

Поэтому он тихо выскользнул из леса, и дал знак Эльшбет, чтобы та следовала за ним.

Она пошла, очень медленно, красивая белая рубашка и синяя накидка смотрелись на ней как на настоящей господарыне.

Они уже подошли к небольшой деревянной ограде, он перемахнул через этот ряд кольев, и дал ей руку, чтобы помочь перелезть вслед за ним. Однако внезапно взгляд её помутнел, она отступила на шаг, и из её уст вырвался крик, такой оглушающий, как не кричит ни один дикий зверь.

Рыцарь понял, что все пропало.

На шум выскочила приличная делегация воинов. Трое огромных длиннобородых охранника, вслед за ними два стрельца, а сзади шел плотный длинноволосый человек, в одеждах, подбитых золотом, с серебряными печатками, длинным, немного приплюснутым носом и усами, не меньше чем у рыцаря.

Пришли и те самые всадники, которых рыцарь видел до этого. Раскосые лица улыбались, предчувствуя добычу.

Наутро так и произошло, воеводу посадили в клетку, и повезли в султанат.

И только девушка довольно долго стояла у шатерного покрова выглядывая на дорогу.

Сам рыцарь, словно зная это в немом исступлении прижавшись всем телом к решетке, взглядом провожал высокий рыцарский шатер. Янош же в это время уже составлял депешу, извещавшую о входе в состав объединенных земель южного королевства Валахии, князем которой был воевода.

Франц общался со своей интернет-пассией уже почти полгода. За это время он успел познакомиться и с Владом, который на удивление сам тоже отрицал факт их переписки, и с другими персонажами тусовки, ролевиками, реставраторами, музыкантами, путешественниками.

Кукла же была среди них самым ярким персонажем из-за своей внешности. Белая кожа, словно искусно выбеленная нарочно, длинная тонкая шея, нервные, импульсивные поступки, из-за которых Фране не раз приходилось краснеть. Красные пряди волос спадали на небольшую грудь.

Друзья нашли и место, где они уединялись. Почти в самом центре города, в жерле одного из темных двориков высился старый трехэтажный особнячок, довольно высокий, по меркам обычных старых построек. Именно там проводили они время, просто читая книги, рассказывая друг другу ужасные рассказы, подзадоривая друг друга.

Один раз Кукла пригласила Франца на крышу довольно поздно. Как она объяснила, мрак на улице совпадал с её душевным настроением.

Почему-то именно сегодня она вспомнила про рассказ Франца, и попросила, сначала вкрадчивым голоском, уперев тонкий указательный палец ему в горло, он так часто делала, когда хотела чего-то очень сильно.

— Франя, ну расскажи, что ты там слышал тогда… Ты же знаешь, я люблю оккультизм, всяческие видения…

Франц, к тому времени сам уже почти забывший про тот случай стал отнекиваться, мол, какая разница, недоспал я тогда, и вообще все это не правда.

Внезапно, заместо того, чтобы перевести тему разговора, Кукла стала оттеснять его к кирпичному дымоходу:

— Рассказывай давай! — не уступала она.

Франц сначала списал все на садизм, который, пусть и изредка, но проскальзывал в поведении девушки, но потом понял, что ошибся.

Она отступила к самому скату крыши, и шагнула на возвышение.

— Что, не хочешь быть единым целым со мной?

Он вначале подумал, что это ребячество, но девушка приближалась все ближе и ближе

Тогда он поспешил за ней. Она уже почти занесла ногу и произнесла таинственную фразу:

— Я умру, пойдешь ли ты за мной? Мы снова успокоимся, отбросим все эти заботы, нас примет покой, где уже никакой разум не властен…

Внезапно Франц увидел в её глазах что-то зловещее, зрачки превратились в белоснежные лодочки.

А девушка уже делала шаг в пропасть.

Он понимал, что не хочет её терять, но также отчетливо понимал, что она не из его мира… Он понимал, что без нее его снова ждет пустота, но ведь она и была настоящей пустотой.

Тогда он сделал выбор, резко выставил руку, и они вместе отлетели на черную поверхность крыши.

Они лежали и тяжело дышали, а Франц уже представлял, как это… Быть пустотой, страшной, кричащей. Он снова почувствовал любовь к тому, что

Тогда он вспомнил про то, что услышал однажды. Он протянул руку вниз, к карману плаща, и достал ножик, взял хрупкую руку девушки и сделал надрез. Она не сопротивлялась, она все поняла. Потом сделал надрез на своей руке и поднёс рану к ране. Красные капельки крови падали на чёрную крышу, и он произнёс.

— Ты теперь такая же как мы. Вода, вот оно твоё спасение…

— Одна жизнь на двоих, произнесла она, и тихо улыбнулась. Зрачки девушки на минуту стали снова белыми, потом искорки промелькнули в них. Франц подошёл к самому краю крыши, и заметил, как из-за угла дома вышла небольшая лиса с серебристо-чёрным окрасом пышной шкуры, посмотрела вверх и, махнув хвостом вальяжно проследовала в сторону леса.

В красивом тронном зале, стены которого были украшенными гобеленами шагала статная женщина, одетая в бордово-красное платье с соболиным подбоем. Круглое лицо скрывало тёмное покрывало фаты. Она сделала ещё несколько шагов, и приостановилась, откинула грациозным движением одной руки тонкое покрывало с лица, и подошла к низкому ясельному домику. Взяв на руки белый пакетик, она отбросила уголок. На неё смотрел розовощёкий малыш, красивое личико оттеняли живые тёмные глаза и длинный тонкий носик.

П. С. Мир Франца после этого тоже изменился, прошло около трех лет, он организовал группу взаимопомощи, где люди стали обмениваться добрыми делами, помогать друг другу, получая за это символические награды, задумал создать общественный фонд внутреннего потребления, а ещё он познакомился с девушкой.

Тёплые руки всегда теперь обнимали его, когда он возвращался домой, а добрый взгляд всегда давал такое необходимое для него спокойствие. Хелен, помимо всех качеств, присущих любой домохозяйке, оказалась тоже проводником информации, и они часто вечерами обменивались своими впечатлениями, правда всей правды он ей так и не рассказал, думая, что это будет слишком большим ударом для её тонкой душевной организации.

Но возможно еще расскажет. Вскоре.

Март,2018-го

На главную: Предисловие

Информационные войны — 1 Наследие кокона Эрнест Зариньш

Информационные войны — 1
Наследие кокона

Эрнест Зариньш