Уполномоченный

Сегодня зона вычищена до блеска. Утром, рано, меня вызывают в штаб, я выхожу из локального участка, локалки своего отряда. У курилки никого, выходить из бараков запретили.

Иду вдоль здания столовой, в это время здесь всегда люди, много людей, работяги строятся, чтобы идти на работу, но сегодня пусто.

В стене столовой есть небольшой проем, из него обычно в это время вываливают помои, выталкивая их из кухни в специальную вонючую телегу с высокими, сваренными герметично бортами. Герметично — чтобы ничто не пропало. Свиньи должны есть, их много, несколько сотен, никто точно не знает сколько, но все помои из столовой, которыми сначала кормят зэков, выбрасывают через этот проем в вонючую телегу и везут им. Остается много, всегда много, людям это есть невозможно. А свиньи едят, и кто-то потом ест их мясо. Сегодня особенный день, сегодня в обед немного этого мяса достанется и арестантам. Старые бедолаги, что сидят не первый год и не получают передач, знают это точно, они оживлены. Надеются, что с ними поделятся пайками те, кого «греют». И делятся, да, и тогда бедолаги ставят себе на стол по несколько порций, кто сколько урвет, молча и не жуя глотают, некогда жевать, обед — это пятнадцать минут.

Пятнадцать минут много в этой вони, люди вырываются наружу, на воздух, а недоеденные ими помои вываливаются в телегу. Но сегодня телеги нет, проем закрыт на железную заслонку, я и не обращал внимания, что она есть.

Все локалки пусты.

Нет никого у штаба, у спецчасти нет вечной толпы, выстроенной в неровные шеренги. Важно, чтобы зэк ждал в толпе, его надо вызывать в толпе, выстраивать и заставлять ждать под дождем для подписания одной бумаги. Но сегодня все бумаги будут ждать. Они не важны.

В клубе будет фильм, и туда собирают по десять зэков с отряда, это чудо в рабочий день. Зэку нечего делать в клубе, в клубе должна быть тишина. Но не сегодня. Сегодня зэк смотрит фильм.

В штабе я иду к вызвавшему меня оперу. Он спрашивает у меня, готов ли отряд. В этом вопросе все. Важно, чтобы было чисто, чтобы все следы идущего у меня ремонта были спрятаны, не было ни мешков с цементом, ни инструментов, вообще ничего. Ведь арестант не ремонтирует свой барак. Барак у него отремонтирован, бюджет выделил на это деньги.

— Мы бодры, веселы, — отвечаю я.

Можно иногда так. В рамках. Я знаю, какой будет следующий вопрос, его задают всем завхозам.

— Вопросы будут задавать?

— А к нам зайдут? — Я уже немного наглею.

— Кто его знает…

Я знаю ответ.

Неделю назад нас собрали, всех завхозов. Едет очень важный уполномоченный. По правам человека из Москвы. Все будут сидеть в отрядах. Промку закроют, в этот день никто на работу не пойдет. Будут вопросы почему — нет электричества, авария. Промку показывать нельзя, по факту там работает в пять раз больше людей, чем оформлено. Если кто задаст вопрос — ну сами знаете.

Знаем.

— Не будет вопросов у моих, — говорю, — дураков не осталось.

Не осталось, да. Плохо они заканчивают. Не верят люди и будут молчать. Одна радость — мяса дадут. Одно желание — чтобы не заходили в отряд, чтобы мимо прошли. С ним же, с уполномоченным, хозяин идет и опера, а это всегда опасно. Мало ли что не понравится. Уполномоченный уедет, а космонавты из спецназа всегда рядом. Космонавты. У них шарообразные шлемы, налокотники и наколенники. Йеху, обученные рвать людей. Не на войне. У них есть собаки. С ними, когда хочется веселья, заставляют здороваться. Здравствуйте, товарищ собака. Смешно, им очень смешно, они хохочут взахлеб, это же так весело — арестанту страшно, и он здоровается с собакой.

— Иди, — говорит мне опер.

Со мной просто, я все знаю и уберегаю своих людей от иллюзий. Мои не будут задавать вопросов не потому, что страшно, а потому, что это бесполезно — задавать вопросы человеку, которому нравится идти вдоль потемкинских фасадов.

Прихожу в барак, заглядываю в кубрики, проверяю все еще раз. Заходите, гости дорогие.

Наш этаж — второй, я стою у окна, чуть поодаль, чтобы не бросаться в глаза. Команда по внутренней связи прозвучала — зашли. Карантин, медсанчасть и ШИЗО — первые на маршруте, туда заходят, но там настолько стерильно, там такие милые и вышколенные зэки, остальных так надежно припрятали, что у уполномоченного становится светло и радостно на душе — вот она, правозащита в действии. Потемкинская правозащита, но разве потемкиным грустно от этого?

Вот они выходят из-за поворота. Большой и грузный начальник зоны с умным лицом, рядом маленький и толстый уполномоченный с бегающим взглядом и неспокойными руками. Сзади — оперативное сопровождение. Оно цепко считывает обстановку. Все спокойно.

Заходят в недавно отстроенный барак, его отремонтировал отсидевший недавно срок серьезный коммерсант, все об этом знают, это барак образцовый, для избранных.

Выходят через несколько минут. Они уже близко, я вижу, как улыбается уполномоченный.

— Сейчас зайдут в одиннадцатый, — дергает меня за рукав Леха, мой помощник, он молод, но сидит давно и видит это не впервые.

Я тоже уже видел. Сейчас будет сцена. Они пройдут мимо локалки одиннадцатого, потом хозяин встрепенется, предложит зайти в первый попавшийся барак и заведет в одиннадцатый. Да, все так.

Одиннадцатый тоже со свежим ремонтом, его делали зэки. Долго всех, кто был способен что-то дать, отправляли в этот барак. Мошенничество и взятка в приговоре вели в одиннадцатый. Значит, есть деньги. Платили, строили и построили.

Теперь уполномоченный полностью удовлетворен.

Мимо нашего прошли, уже все понятно, зона образцовая, в столовую заглянули, мясо в пайках увидели. Полчаса.

Инспекция окончена.

Делегация ушла, фото на память — и в путь.

— Выводи людей на промку. — Команда по телефону проста, рабы уже готовы.

Звонок, смена на выход. Жизнь продолжается. И у нас, и у уполномоченного.

«Учреждение является одним из лучших учреждений УИС области, лучшим учреждением для отбывания наказания бывшими сотрудниками правоохранительных органов…» Так он напишет в блоге.

Еще он напишет, что на производстве работает двести человек, с официальной суточной зарплатой 160 рублей.

Я буду рассказывать об этом парням за чаем, тем, кто среди тысячи, именно тысячи работяг ежедневно выходит работать в цеха.

Мы все будем смеяться. И вопросов к нему у нас нет.