Ужас в доме
Глава I
Ужасный человек
Друзья довольно обсуждают одну мою странность: им любопытно, почему в моем доме нет никаких картин. При этом я ничего не имею против гобеленов, поскольку они не могут захватить внимание и заставить вспомнить дом в Долине Смерти и ужасные картины в нем.
Некоторые, не зная сути дела, считают это моей прихотью, но это вовсе не прихоть. Это не прихоть с того ужасного момента, когда я увидел одну картину и внутри у меня все спеклось от ненависти. Что за картина? Ну, она была достаточно неприятна и без всего прочего. Художник изобразил на ней чхайя — «людей без костей» из «Тайной книги Дзиэн». После того, что произошло, я поставил целью найти и прочесть эту книгу. А теперь, пожалуй, жалею, что сделал это.
Долину Смерти окружали только пустынные, необитаемые горы, породившие, я думаю, весь этот ужас. Люди там почти не живут. Несколько седобородых разведчиков ищут там полезные ископаемые, да весной появляется несколько лагерей поселенцев. Некоторые горнодобывающие компании хотели начать там работы, но ничего не нашли. Эти места не были предназначены для жизни людей.
У Элизабет, моей молодой жены, и меня самого возникло странное ощущение, когда мы въехали туда, будто мы въезжаем в Страну Смерти — я всегда так мысленно называл эту жутковатую долину.
Мы проехали низиной, поднялись по плечу горы Уитни, высившейся над Долиной Смерти, и направились на север, в пустыню Панаминт. Во время медового месяца мы планировали навестить моего кузена Рэнсома Хатауэя по пути в Сиэтл. На этом настаивала Элизабет. Она знала Рэнсома в Лагуна-Бич еще до того, как познакомилась со мной, и, я думаю, по-прежнему питала к нему теплые чувства.
Не могу сказать то же самое о себе. Слишком большая оригинальность кузена всегда будила во мне некий протест — хотя я не раз выручал его финансами. Он писал картины, которые не мог продать исключительно из-за гротескного изображения тошнотворных вещей. А кроме того, они были написаны слишком грубо и небрежно. Солнце сияло над головой, кругом стояла мертвенная тишина. Казалось, над горами повисла какая-то ощутимая аура угрозы…
Надрывно ревя мотором, машина взобралась на самый хребет, и я увидел впереди дом Рэнсома, похожий на какое-то темное доисторическое чудовище, присевшее на корточки в узкой долине внизу. Неподалеку от него на крутом склоне горы торчала хрупкая на вид постройка. Элизабет увидела ее одновременно со мной.
— Наверное, это жилище Фраули, — предположила она.
Рэнсом упоминал об этом отшельнике в своих редких письмах. Внезапно я краем глаза уловил какое-то движение на дороге и чуть не разбил буфер об утес, когда резко нажал на тормоз. Элизабет возле меня тихонько вскрикнула. И я ее не винил. Эта тварь — не могу назвать ее никак по-другому — свернулась клубком и злобно смотрела на нас черными немигающими глазами. Это был очень худой человек, голый до пояса, с желтой кожей, покрытой какими-то пятнами и разводами. И он был лысым, совершенно лысым. Из его полуоткрытых губ текла слюна, ниже слегка пульсировало пятнистое горло. Он свернулся клубком, словно не имел костей, прямо посреди дороги, не сводя с меня глаз. Я был почти уверен, что вот-вот из раскрытых губ покажется раздвоенный язык. Было что-то чуждое в этом существе, как будто оно не принадлежало к нашему миру. Да, оно походило на змею. Но было в нем что-то еще, что-то неземное и совершенно отвратительное…
— Джим! — побелевшими губами прошептала Элизабет. — Джим! Что это… что это за тварь?..
— Не знаю, — сказал я. — Но сейчас выясню.
Я высунулся из окна и крикнул на существо. И сразу после этого получил сильнейший в своей жизни шок: тварь заговорила со мной на ломаном, неестественном, но, несомненно, английском языке.
— Бедный Африка, — мигая, прошипела она. — Ты не любишь Африку…
Это произвело такой же эффект, как если бы жаба вдруг запела сопрано. И мало акцента — слова твари вызывали какой-то неопределенный ужас, как и ее внешность. Она бормотала и странно присвистывала, словно горло твари могло произносить слова на неком неземном языке.
По виду это был настоящий монстр. И он был прав — мне не нравился Африка, если это его имя. Он немного отполз, и я увидел, как при этом по телу его прошла рябь, как у извивающейся змеи.
— Ладно, может, ты отойдешь с дороги, чтобы я мог проехать? — с трудом выдавил я после секундного замешательства.
Но Африка, казалось, заснул. Глаза его закрыла какая-то пленка, плоская голова опустилась на руки. Я открыл дверцу. Элизабет схватила меня за руку.
— Будь осторожен, Джим, — взволнованно прошептала она. — Это… он может быть опасен.
— Это просто уродец, — ответил я со спокойствием, которого вовсе не ощущал. — Наверное, сбежал из цирка. Он неприятен на вид, но не опасен.
Элизабет явно не поверила моим словам. Шагая к существу, я уже пожалел, что не захватил с собой монтировку из инструментального ящика. Но возвращаться за ней не хотелось. Теперь-то я знаю, что это все равно было бы бесполезно.
Тварь потела, но маслянистая пленка, покрывавшая желтую, в разводах, кожу, не походила на обычный пот. И чем ближе я подходил, тем меньше мне все это нравилось. Существо было неподвижно, пока я не подошел почти вплотную, затем внезапно открыло черные, сверкнувшие потусторонним огнем глаза… И вдруг прыгнуло вверх, странно разматываясь, а потом стремительно пронеслось мимо меня. Не успел я повернуться, как услышал крик Элизабет. И тут закричал я сам. Поскольку человек-змея, извиваясь, пролезал в окошко машины, хватая мою жену. Она пыталась выскочить из противоположной дверцы, но сделать это ей мешал руль. И хуже всего, что ручной тормоз, который я забыл блокировать, был, очевидно, снят во время их возни, поскольку машина медленно покатилась по крутой дороге прямо на меня. Я понял, что она слетит вниз с обрыва, если ее немедленно не остановить. Перед глазами вспыхнуло видение автомобиля, который, переворачиваясь, летит по крутому склону горы…
Машина уже набрала скорость, когда я добежал до нее. Я вскочил на подножку и распахнул дверцу, слыша тяжелое дыхание Элизабет, отбивающейся от монстра. Мельком я увидел над плечом жены лицо этого существа, похожее на искаженную дьявольскую маску, ужасную и нечеловеческую, с покрытыми пеной губами. Когтистая, как у птицы, рука схватила платье Элизабет и разорвало его на плече. Отчаянно ругаясь, я попытался дотянуться до рукоятки ручника. Все трое мы возились в темноте, и я никак не мог добраться до тормоза.
Зашелестел под колесами гравий, когда машина съехала с дороги, и я бешено рванулся вперед. Машина покачнулась, вздрогнула, но в это мгновение я схватил рычаг ручника и изо всех сил нажал его…
Элизабет обхватила меня за шею, и я вытащил ее из машины. Тварь полезла за ней, шипя от гнева. Черные бусинки глаз ярко пылали гневом и жаждой, и я почувствовал, как смертельный холод стягивает узлом живот. Я уже понял, что никак не сумею справиться с чудовищем.
Так оно и оказалось. Тварь отпустила Элизабет и бросилась на меня, снова напомнив змею, наносящую стремительный, смертоносный удар. Я успел отпихнуть с его пути Элизабет, а потом мы столкнулись, и от удара у меня перехватило дыхание. Я ударился спиной и головой о твердую дорогу. Сверкающее солнце, казалось, безумно плясало в синем, горячем, как духовка, небе. Внезапно надо мной нависло лицо какого-то злобного демона, желтая маска с извивающимися губами, которые, раскрываясь, тянулись к моему горлу. А затем я испытал совершенный ужас, увидев два острых, как иглы, блестящих клыка в черном провале пасти.
Глава II
«Их выпустил ваш кузен!»
— Африка! — прозвучала резкая команда, и давление на грудь стало слабеть, а потом и вовсе исчезло.
— Африка, уходи! — снова послышался голос.
Мир перестал безумно кружиться перед глазами. Я с трудом поднялся на ноги и увидел желтую спину Африки, исчезающую за большим валуном. Ко мне подскочила и помогла встать Элизабет с белым как мел лицом.
На крылечке хрупкой хижины Фраули стоял какой-то человек. Я смотрел, как он с удивительным проворством сбежал по ступенькам и направился к нам. Это был старик, смуглый, морщинистый, высохший, словно калифорнийское солнце выпило из него всю влагу. Глаза у него были голубыми и неожиданно молодыми.
— Вы поехали не по тому пути, — кратко сказал он.
Голос, как и ожидалось, был сухим и надтреснутым.
Я представился и объяснил, куда мы направляемся.
— А-а! — протянул он со странным выражением лица. — Так вы Джим Робсон, да? А это…
— Моя жена.
Старик вздрогнул, какая-то серая пелена опустилась на его глаза.
— Доставьте мне удовольствие, — сказал он со старомодной учтивостью, — пройдемте внутрь, — тут он заметил, как я оглянулся, и добавил: — Нет, Африка уже ушел. Больше нет никакой опасности.
Я посмотрел на автомобиль и отметил, что тот стоит на достаточно безопасном расстоянии от обрыва. Последовав за стариком, я заметил еще одного человека, стоявшего на крылечке — молодого загорелого парня, носившего, что было совершенно неестественно, пенсне, прикрепленное к отвороту широкой черной лентой. Наш хозяин, в котором я по письмам Рэнсома опознал Фраули, представил нас:
— Это доктор Кин. Он… э-э-э… из санатория, — старик заколебался. — Присядьте, я все объясню.
Комната, в которую он нас провел, казалась темной после ослепительного солнца снаружи. Когда мои глаза привыкли к полутьме, я увидел голые стены, низкую раскладушку в углу и безупречно чистый пол. Фраули указал нам жестом на стулья и стал возиться в шкафчике, готовя выпивку. Потом протянул нам текилу — огненный, крепкий напиток. Мне это было нужно после всех приключений.
Элизабет тоже взяла у него стакан. Правда, поставила его на столик.
— Что это было… что это за тварь? — не выдержала она. — Он ведь человек, верно?
Фраули сухо хмыкнул.
— Африка уже давно живет где-то поблизости. Наверное, в горах у него есть пещера. Да, конечно, он человек, — выражение лица старика изменилось, — но я не стал бы утверждать то же самое о его… — Фраули оборвал себя, мельком взглянул на меня и повернулся к доктору Кину, который играл своим пенсне. — Это люди, о которых я вам говорил… Ну, те, что упоминал Рэнсом. Они еще не знают о… о том, что произошло.
— Да, — кивнул доктор Кин. — Мистер Хатауэй в настоящее время находится в санатории. Несколько дней назад полицейские подобрали его, идущего по дороге… в бреду.
Мы с Элизабет обменялись пораженными взглядами. Мы знали, что Рэнсом эксцентричен. Но — безумен?..
— Нет, он не сошел с ума, — спокойно сказал Фраули.
— Одежда его была изорвана, — продолжал доктор Кин, — и он болтал о монстрах… о желтых, похожих на змей монстрах, которые напали на него.
Я тут же подумал об Африке, но старик, словно угадав мои мысли, помотал головой.
— Нет, это не он. Африка, в общем-то, достаточно безопасен. Послушайте, мистер Робсон, Рэнсом сейчас находится в этом санатории, и они говорят, что он сумасшедший. Но я-то знаю, что это не так. Что-то едва не убило вашего кузена.
Кин сказал, тщательно выговаривая слова:
— Ну, вряд ли я стал бы это утверждать…
— Вы верите в это, — нахмурился Фраули, — иначе не приехали бы сюда, чтобы заняться расследованием. А я — знаю. Я живу в этих горах почти шестьдесят лет. В них всегда обитало зло, но оно было заперто. Заперто, пока ваш кузен не выпустил его на свободу.
Я ничего не сказал, только вслушался в шум на улице, где раздавались какие-то звуки — скрип гравия под ногами? Но из окна никого не было видно.
— Почему он жил отшельником в этом доме? — продолжал Фраули. — Разве так бы поступил нормальный человек? Он там экспериментировал. Пытался овладеть элементалями, обитающими в здешних горах. Эти места не для людей. Индейцы никогда не заходили в эту долину. Это было табу. Они называли ее Запретным Местом. И на то была причина.
— Ну, не знаю, — сказал доктор Кин. — В конце концов мне действительно не стоило ехать сюда. Но бред мистера Хатауэя… — он замялся и бросил на меня примиряющий взгляд, — ну, у меня сложилось об этом свое мнение, и я, наконец, решил сам сюда приехать, хотя и был уверен, что не найду здесь никаких подтверждений. Но не знаю, здесь есть что-то такое…
— Я тоже почувствовала, — внезапно сказала Элизабет. — Как только мы въехали в горы. Словно одеяло висит в небе или лист стекла. Что-то, чего нельзя увидеть или потрогать… но можно ощущать.
Фраули облизнул губы.
— Вы тоже чувствуете, — прошептал он. — Видит Бог, это реально. Иногда я слышал из дома вашего кузена такие звуки… Рэнсом совершил прорыв! — внезапно пронзительно закричал он. — Вы что, не понимаете? Он совершил прорыв! В этих горах есть нечто скрытое, нечто древнее и очень злое. Вы почувствовали это, — кивнул он в сторону Элизабет. — Но вы — городские жители. Вы и понятия не имеете, как отчетливо я, живущий в этих горах столько лет в одиночестве, чувствую их присутствие… А затем ваш кузен, дурак, попытался отпереть запертые врата!
Он вскочил на ноги. Я непонимающе уставился на него.
— Он получил то, чего добивался. Они теперь стали сильнее, потому что он помог им вырваться. Его студия… разве вы сами не чувствуете? Разве не ощущаете, как вас засасывает и оглушает этот дом… Последние ночи я вынужден запирать двери на ключ. Что-то есть у него в студии на чердаке…
Его прервал какой-то шум и грохот, которые становились все сильнее. Удары, стук камней…
Мы уставились друг на друга. Я вспомнил звуки, которые слышал несколько минут назад, и рванулся к двери. Доктор Кин последовал за мной.
Моей машины не было. Из под обрыва доносился грохот и поднималось облако пыли. Элизабет дотронулась до моей руки. Я обернулся и увидел страх в ее карих глазах.
— Все в порядке, — тупо сказал я. — Это был… наверное, это произошло случайно.
Фраули хрипло закашлялся, трясясь, белый, как бумага. Затем вернулся в дом, и я услышал, как зазвенел стакан. Затем он вышел, вытирая рукой губы.
— Вы думаете, они услышали меня… — прошептал он себе под нос. — Ну, что я говорю о них?
— Чепуха, — покачал я головой. — Этот Африка…
— Просто удача, — заявил доктор Кин, — что у меня есть машина, иначе бы мы все остались здесь, не так ли? Мне очень жаль, приятель. Нелепая случайность.
— Вам следует посмотреть, — весьма мрачно сказал я, — все ли в порядке с вашей машиной.
Кин пораженно уставился на меня. Затем развернулся и быстро пошел прочь. Я оглянулся, прежде чем последовать за ним, но никого не было видно.
— Вы не сможете их увидеть, — прошептал Фраули. — Не сможете… если они сами не захотят.
— Если я все же увижу Африку, — сказал я ему, — то отправлю его вслед за машиной.
Фраули предостерегающе покачал головой:
— Оставьте его в покое. Они рассердятся, если кто-нибудь причинит ему вред. Он… он их дитя, знаете ли.
— Что вы имеете в виду? — спросила Элизабет.
— Ну… никто не знает, кем был его отец. И вы сами видите по его внешности…
По дороге навстречу нам мчался доктор Кин, пенсне свисало у него с лацкана. У меня по спине пробежал холодок.
— Бензин исчез… полностью. Я не смог завести машину, — выдохнул он.
— Вот вам и удача, — проворчал я. — До цивилизованных мест тридцать миль… Мы не сможем пройти их по такой жаре. У вас, конечно, нет телефона, Фраули?
Тот помотал головой.
— А разве у вас нет машины? — спросил Кин. — Или хотя бы бензина?
— Нет. Прежде я пользовался машиной Рэнсома. Но не так давно с ней что-то случилось, мы так и не отремонтировали ее.
У меня появилась идея.
— Значит, у Рэнсома должен быть запас горючего?
— Ну… Да, большая бочка в гараже. Но вы же не отправитесь туда?
— И зачем я вообще приехал сюда? — покачал головой доктор Кин. — Кроме того, где еще мы сможем достать бензин?
Фраули схватил меня за руку, и я обернулся. Он смотрел мне в глаза с обеспокоенным выражением на морщинистом лице.
— Я думаю, ключи находятся в студии на чердаке. Но минутку, сынок. Я знаю, что во все это трудно поверить… Но вы же не захотите подвергать свою жену опасности, не так ли?
— Я не боюсь! — заверила Элизабет.
— Здесь нет никакой опасности, — возразил я старику. — Мы быстро вернемся.
Во всяком случае, я понимал, что Элизабет не хочет оставаться одна на горе, пока мы с Кином идем на поиски бензина. Но Фраули не отпускал мою руку.
— Не ходи туда, сынок, — с нажимом продолжил он. — Ваш кузен выпустил их… и теперь они в доме. У них есть какая-то цель, ужасная цель, которую мы и представить себе не можем. — Его костлявые пальцы больно стиснули мне запястье.
Я резко выдернул руку. И мы все втроем направились к дому, оставив Фраули смотреть нам вслед…
Глава III
Черви размером с человека!
Я смерил взглядом дом. Это было старое трехэтажное здание, длинное и уродливое, содержащее, как стало известно позднее, всего десять комнат, не считая просторной студии, которая занимала почти весь чердак. Вниз по склону в сторону дома тянулась ржавая железная труба, видимо, трубопровод, снабжающий кузена водой. Окна были настолько грязными, что через них ничего не было видно.
Гараж оказался запертым. Доктор Кин вспомнил о словах Фраули, что ключи должны быть в студии Рэнсома на чердаке. Странно, что парадная дверь дома оказалась не на запоре и со скрипом открылась, когда я толкнул ее.
Внутри было сумрачно. Нас окутало какое-то затхлое зловоние. Элизабет закашлялась и шагнула назад.
— Фу! — сказал я. — Здесь воняет, как в могиле.
Я тут же пожалел о своих словах, потому что Элизабет немедленно заявила:
— Я не пойду туда, если ты не возражаешь.
— Ладно, — поспешно ответил я, довольный, что она так быстро сдалась.
— Ничего, если я тут осмотрюсь? — спросил доктор Кин. — Я не буду ничего трогать.
Я согласно кивнул. Постепенно глаза привыкли к полумраку, да и вонь уже не так била в нос. Я переступил порог и вошел.
Дверь в студию наверху тоже была не заперта. Я осторожно открыл ее, вглядываясь в темноту. Темнота на чердаке оказалась столь плотной, что я ничего не мог разглядеть. Она была почти материальной, как эбонитовая стена, стоявшая передо мной. Я пошарил в карманах в поисках спичек и зажег одну. При ее свете я заметил электровыключатель возле двери и щелкнул им.
Свет тут же залил чердак. Я заморгал, потом сообразил, что ток, очевидно, поставляли аккумуляторы. Ведь электрические провода не были протянуты по этим пустынным местам.
Пол на чердаке оказался голый, без всяких ковров, покрытый местами какими-то темными пятнами. У стены стояла потертая кушетка, подставка для кистей, красок и прочих атрибутов живописца. Тут же находился мольберт, но без холста. А затем, на дальней стене, я увидел последнюю картину Рэнсома Хатауэя.
Это было ужасно!
На ней была изображена пещера, обширная, мрачная, почему-то похожая на туннель метрополитена. На переднем плане виднелся алтарь, на котором горело синее пламя. Темнота, казалось, напирала со всех сторон, ожидая момента, когда пламя замерцает и погаснет.
В темноте не было ничего ясно различимого, кроме случайных отблесков на влажных стенах, но Хатауэю удалось с какой-то дьявольской искусностью передать впечатление присутствия неких жутких существ, затаившихся вне островка света, созданного пламенем. Они были, как я уже сказал, почти неотличимы от мрака, только местами виднелись проблески желтой кожи, одутловатой, словно отечной, да едва заметный блеск глаз, казавшихся глазами мертвецов, но все же светящихся каким-то ужасным потусторонним светом.
Неудивительно, что Хатауэй не мог продать свои картины! Дорэ и Гойя отходили на второй план при виде его ужасной живописи. Кузен был художником, вытаскивавшим на свет божий все скрытое в природе Зло и изображавшим его с садистским наслаждением.
Затем дыхание замерло у меня в горле. Я услышал, как что-то поднимается по лестнице на чердак!
Картина взволновала меня. Это было единственным объяснением моих следующих действий. Я съежился, как загнанный в угол зверь, и резко распахнул дверь.
За ней, разумеется, стояла Элизабет.
— Извини, — сказала она, уставившись на мое бледное лицо. — Я напугала тебя, Джим? Я волновалась. Вы так долго не появлялись…
Я даже не почувствовал, сколько времени провел на чердаке. Элизабет прошла мимо меня, и я услышал внизу торопливые шаги. Потом на лестнице появился доктор Кин.
— Ну, — поинтересовался я, — нашли что-нибудь?
— Только вонь и паутину, — отрицательно покачал головой он. — И довольно много странных картин. У вашего кузена они развешаны по всему дому. Я рассмотрел одну — на ней стояло название «Охота», — и она заставила меня поежиться. Жуть какая-то!
Только тут я заметил маленькие бисеринки пота у него на лбу. Кин снял пенсне и принялся старательно протирать его.
Я повернулся, но Элизабет рядом не было. Затем я услышал ее слабый вскрик — она тоже увидела картину.
— Не смотри на нее, — вскрикнул я, бросаясь к ней.
— Не трогай меня! — странным голосом резко бросила она.
Я пораженно уставился на жену. А потом застыл на месте.
Прямо у меня на глазах она изменялась! Что-то странное, неопределенное, словно неосязаемая завеса, окутывало молодую женщину — темная завеса, кружащаяся, корчащаяся. Элизабет, казалось, боролась с ледяным ветром, который дул на нее с картины. И лицо ее тоже изменялось.
Я не могу это описать. Это было подобно тому, что происходит с пейзажем, когда солнце заходит за облачко. Какая-то завеса окутала мою жену, как, мелькнула мысль, саван…
Внезапно все вдруг закончилось. Или это было лишь мое воображение? Я ни в чем не был уверен, но страх охватил меня, когда я схватил Элизабет за плечи и легонько встряхнул. Она странно посмотрела на меня и спросила:
— В чем дело?
Когда завеса исчезла, странное выражение тоже покинуло ее лицо.
— Ты… Мне показалось… — пробормотал я и замолчал.
— Картина, — поежилась она. — Джим… Рэнсом действительно безумен.
К нам подошел Кин.
— Недоделана, — сказал он, — но что-то есть в картинах вашего кузена… — доктор задумался, затем медленно продолжил: — Я помню, как Хатауэй повторял в санатории одну вещь… Повторял много раз. Он кричал снова и снова: «Я не могу удержать их в картине!»
— Что? — недоверчивый смешок замер у меня на губах.
Поскольку я стоял лицом к нему, то повернулся, чтобы взглянуть на картину, от которой я старательно отводил глаза.
— Что случилось? — спросила Элизабет, поскольку я тупо стал повторять:
— Это… освещение… вот именно. Все дело в освещении…
Я должен был заставить себя поверить, что все дело в освещении, что прежде я не видел картину отчетливо. Потому что, разумеется, картины не меняются. По крайней мере, обычные картины.
А эта изменилась! Игра света? Так говорил я, но не мог убедить даже себя. Дело было не в свете. Изменилась картина. Это было невозможно, но я видел, что неясные прежде существа из тьмы вышли вдруг в холодный синий свет, беспощадно показавший их во всех чудовищных деталях!
Слизняки, черви — величиной с человека! Желтые, раздувшиеся, бесформенные, вызывающие тошноту, которую каждый испытывает при виде ползущего слизняка. Эти существа и были слизняками, превращенными каким-то ужасным образом в омерзительные подобия человека.
Синий свет на картине стал ярче, и теперь было видно отверстие прохода в стене пещеры, из которой выползало одно из этих существ, чтобы присоединиться к остальным. Его дряблые, бескостные руки свисали вдоль туловища, одна короткая нога была поднята, чтобы сделать шаг. Гладкое желтое лицо блестело от какой-то маслянистой слизи, а странно человеческий рот был полуоткрыт, обнажая два блестящих клыка — точно таких же клыка, как у этого монстра, Африки!
Я не стану даже пытаться передать весь тошнотворный ужас, который внушила мне эта картина. Дрожа, я шагнул назад, почти ожидая, что существа на картине развернут свои уродливые головы и уставятся на меня.
— Джим! — донесся до меня голос Элизабет.
Я заставил себя успокоиться. Не к чему было пугать жену. В конце концов я же всегда могу убежать от картины? Безрассудная храбрость, которая всегда является следствием трусости, заставила меня остаться в студии — и смолчать.
Кин странно посмотрел на меня.
— Все в порядке, — заверил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Тут очень жарко.
Так оно и было. В помещении стояла жара, как в духовке. Кин не выглядел успокоившимся, но кивнул и подошел к столу.
— Смотрите, — сказал он, — вот это, наверное, и есть те ключи.
Он позвенел ими, довольный, что есть повод уйти, и поспешил покинуть студию, я последовал за ним. Внезапно я вспомнил про Элизабет и обернулся. Она стояла перед картиной, уставившись на нее с тем же странным, пугающим выражением лица. Я вернулся к ней.
По пути я услышал, как Кин спускается по лестнице. Хлопнула дверь. Я коснулся плеча Элизабет. Она повернулась, и я обнял ее.
— Джим, я боюсь, — прошептала она. — Эта картина… она просто завораживает меня.
— Пойдем, — сказал я. — Как только мы выйдем на воздух, тебе станет лучше.
Она кивнула. Мы вместе пошли к двери.
И тут я услышал, как кто-то идет вверх по лестнице. Кто-то, очень спокойно идущий в полумраке.
— Кин! — резко позвал я.
Тишина. Затем свистящий, невыразительный голос с каким-то отталкивающим, воркующим акцентом произнес:
— Бедный Африка…
Я уловил отблеск желтой кожи. Резкое дыхание становилось все громче. Зеленые глаза, горящие в темноте, уставились на меня.
— Славная леди, — проворковал монстр.
И засмеялся.
Глава IV
Сквозь картину
Не имелось никакого способа запереть дверь, а мебель была слишком легкой, чтобы соорудить баррикаду.
— Оставайся здесь, — попросил я Элизабет. — Я попытаюсь его остановить.
— Нет, Джим! Ты не сможешь…
Я решительно закрыл за собой дверь и стал спускаться, чтобы встретить Африку. Красный туман гнева ослепил меня, когда я бросился на него. Прикосновение к влажной, слизистой коже было противно. Он попытался устоять, но я был слишком тяжел, и мы оба покатились по лестнице. Я позвал Кина, но тут же решил, что не стоит зря тратить силы. Мне они еще пригодятся. И снова меня поразили змеиные способности этого существа. Его мышцы, казалось, скользили под кожей, и если у него и были кости, то я не мог их нащупать. И он был феноменально силен. Мы ударились о стену у подножия лестницы, и я услышал, как он что-то проворчал. Затем почувствовал, как его большие пальцы пытаются найти мои глаза.
Я заблокировал их рукой, а второй схватил Африку за горло. Оно оказалось мягким, но мне показалось, что он не почувствовал боли. У меня возникла ужасная мысль, что этот монстр вообще не нуждается в воздухе. Но он вырвался из моей хватки. В полумраке старинного дома мы вскочили на ноги и попытались разглядеть друг друга. Затем он бросился на меня. Я попытался остановить его жестким ударом в лицо, но опоздал — он кинулся. В самый последний момент мне удалось увернуться.
Африка пролетел мимо, рыча от ярости. Я почувствовал, что навалился боком на перила — перила лестницы, ведущей на первый этаж. Когда он снова обернулся ко мне, у меня появилась одна мысль. Африка бросился на меня, а я мгновенно пригнулся.
Мой план удался. Инерция потащила его вперед, его рука ударила меня в бок, от чего перехватило дыхание, а затем раздался треск ломающегося дерева. Африка закричал, вцепился в меня, и мы оба полетели в темноту…
Мне повезло. Упали мы оба, но я оказался сверху. Тело человека-змеи смягчило падение, и я остался невредим. На мгновение я замер, дрожа, ожидая, что вот-вот руки противника ухватят меня за горло. Но Африка лежал подо мной неподвижно.
Смутно я услышал какой-то звук. Сначала он был еле слышен, как писк москита, затем постепенно начал усиливаться, пока не превратился в какое-то странное скандирование, доносившееся сверху.
Элизабет! У меня не было времени обдумать, нормален я или спятил. Я лишь знал, что ревущее скандирование было совершенно реальным, и доносилось оно с чердака, где я оставил Элизабет. Скандирующие голоса ревели нечленораздельно — неужели эти ужасные звуки могли выкрикивать люди?
— Трог Чхайя триггга… кадшш Чхайя… Юим Чхайя…
Голоса уже превратились в вопли дьявольского хора в аду.
Я понесся вверх по лестнице, в пульсирующую угрозой темноту. И почти оглох от рева, когда вбежал в студию.
— Чхайя!.. Инь Чхайя!
Вокруг меня во мраке шевелилось какое-то неземное зло. Темнота наползала, стараясь меня сокрушить, пока я бежал вверх. И внезапно я понял, что адские крики смолкли. Я распахнул дверь в студию.
Внутри была темнота — темнота, пульсирующая ужасающей жизнью!
И послышался шепот, омывая меня, как ледяной водой, — свистящий, неземной шепот:
— Трог Чхайя… Чхайя…
Я провел рукой по стене и щелкнул выключателем.
Чердак тут же залил яркий свет. Студия была пуста!
Мои глаза устремились к картине. Не знаю, почему я сразу же не вспомнил о ней. Возможно, подсознательно оттягивал мрачный момент, когда увижу нечто чудовищное. Но когда я глянул на картину, то чуть не потерял сознание. Это было нечто столь невероятное, столь отвратительное, что у меня закружилась голова.
Эта проклятая картина опять изменилась! На ней по-прежнему была пещера с горящим на алтаре синим светом. Но теперь орда похожих на слизняков существ исчезла. Осталось лишь одно, идущее к алтарю. А на руках у него, полускрытая раздувшимся телом, лежала женщина… Элизабет!
На какое-то время мой разум опустел. Меня накрыл водоворот горя и ужаса. Потом я бушевал на этом проклятом чердаке, лупил кулаками по стенам, пока с них не начала капать кровь. С безумной яростью разбил мольберты и стол…
Что-то упало из открывшегося ящика опрокинутого стола. Я замер, чувствуя, как ко мне возвращается способность мыслить. Это была книга, точнее, дневник. Дневник Рэнсома! Возможно, в нем я отыщу какую-нибудь подсказку…
Записки кузена была написаны карандашом, небрежные, местами неразборчивые. Одни были датированы, другие — нет. Я начал читать с той, что, очевидно, была первой, хотя и продолжала предыдущую, оторванную страницу. Я прочитал:
…возможность добиться соглашения. На это есть безошибочные намеки. О них говорится в «Тайной книге Дзиэн» — «Семь Хозяев, бескостных, не могут дать жизнь существам с костями. Их потомство называется Чхайя». И этого можно достичь с помощью картины. Это предполагал Блэквуд, на это намекал Лафкадио Хирн. Картины, которые оживают. Мраморная статуя Пигмалиона. Картина Аппельса, лошади на которой временами ржут. Моя задача не так трудна. Я должен написать картину — символ — реальности, долго державшейся в тайне, с древними существами, населяющими эти горы в ином измерении. Символ и реальность могут быть объединены правильными заклинаниями. И если я сумею прорваться…
Следующая запись была сделана две недели назад.
Картина почти закончена. Я уже слышу их голоса в горах.
Ищу нужные заклинания и имена. С Черной пентаграммой кое-что получается, но очень слабо. Нужно найти…
Далее было слово, которое я не смог прочитать, так как у писавшего затупился карандаш. Во мне копошился странный, неземной ужас, словно лунная дорожка в солнечном свете. Я прочитал следующую запись:
Заклинание вызывания и жертвоприношение сделали прорыв! Картина завершена! Теперь это — дверь в Круру… (несколько непонятных слов) можно войти. Они проходят через картину. Они посетили меня вчера вечером, оставив слизистые следы на полу. Мы еще не можем понять друг друга. Они слишком чуждые. Я чувствую, что у них есть какая-то цель…
Следующая запись делалась поспешно и была очень неразборчивой. Я быстро прочитал ее, хотя о значении некоторых слов приходилось лишь гадать:
…из Чхайя. Кажется, я понял их цель. Они пытаются… (две строчки совершенно нечитабельны)…но невозможно. Я ошеломлен, не знаю, что делать. Я зашел слишком далеко, ворвался в иной мир, мир богохульного зла. Они проходят через карт… Они не могут! Это невозможно! Плоть и кровь будут…
На этом дневник закончился. Я тупо глядел на страницы, безумные мысли проносились в голове. Рэнсом действительно каким-то образом при помощи своих странных картин открыл врата в иной мир и выпустил в наш орду демонов? Элизабет… О, Боже! У меня вырвалось сухое рыдание.
Внезапно я принялся пораженно озираться. Я почувствовал на себе чей-то взгляд — враждебный взгляд. Но студия была пуста. Да, пуста… не считая картину. Эти холодные мрачные глаза глядели на меня с картины? Там было что-то… Я почувствовал дрожь. До моих ушей донесся шепот, ужасный, неземной:
— Чхайя… Юим Чхайя…
Все завертелось…
Глава V
Врата ада открываются
Очень медленно ко мне возвращалось сознание. Из темноты раздался чей-то напряженный голос:
— Джим, ты в порядке?
Я открыл глаза и замигал, привыкая к синему полумраку. Я находился в пещере с голыми каменными стенами и низким потолком, который, казалось, давил на меня. У стены напротив стоял металлический треножник. А на нем горело синее пламя, ровный язык которого почти касался потолка. Его отсветы бросали жуткие тени на лицо Элизабет.
Я был связан по рукам и ногам жесткой, колючей веревкой. Так же, как и Элизабет. За ней я увидел лежащего на полу человека.
— Слава Богу, я нашел тебя, дорогая, — с облегчением сказал я. — Со мной все в порядке. А кто там лежит?
— Доктор Кин.
Когда Элизабет произнесла это имя, лежащий простонал и с трудом сел. Лицо его, измазанное кровью, было ужасным в странном свете. Глаза жутко блестели.
— Робсон, — сказал он напряженным голосом, — мы что, все сошли с ума? Что произошло с вами?
Я коротко рассказал ему. Кин недоверчиво покачал головой и попытался порвать веревку, стягивающую ему запястья.
— Это невозможно… невероятно! Это существо, Африка, должно быть, где-то пряталось и позволило мне спуститься по лестнице. Оказавшись на первом этаже, я прошел в гараж, нашел там бензин, а потом обнаружил, что заперт. У меня ушло много времени на то, чтобы сломать дверь. Мне пришла в голову новая мысль.
— Вы видели Африку после этого?
— Нет. Должно быть, он пришел в себя и ушел. А возможно, кто-то — или что-то, — его унесло.
Я увидел, как он взволнованно покусал губу и зачем-то подумал, что случилось с его пенсне?
— Я поднялся на чердак, — продолжал Кин, — но там никого не оказалось. Там было все разгромлено. Единственной вещью, которая уцелела, была картина. Робсон! — голос его был жутко спокоен. — Я увидел вас на этой картине! Монстр нес вас по освещенной синим огнем пещере — огнем, горящим на алтаре…
На какое-то время он замолчал, затем продолжил рассказ. С ним произошло то, что я уже испытал сам. Закружилась голова, и он потерял сознание, чувствуя на себе жуткий, злобный взгляд.
Картина, висящая на стене над потерявшим сознание человеком… Жуткие видения появились у меня в голове, видения невероятной метаморфозы, произошедшей в то время, пока мы были…
Что же произошло на чердаке, пока мы были без сознания?
Элизабет не могла пролить свет на эту проблему. Ее история была еще менее подробной, нежели моя. Она потеряла сознание, а когда очнулась, то увидела, что на нее смотрит ужасное, нечеловеческое лицо…
— Во всем виноват ваш кузен, Робсон! — внезапно истерично заявил доктор Кин. — Я должен был послушаться Фраули. Если эта проклятая картина — врата в иное измерение… — Голос его поднялся до задыхающегося крика. — Что же теперь с нами будет?!
Меня внезапно пробрал безумный смех. Что-то — что угодно — могло случиться с Элизабет, а я, связанный и беспомощный, не могу даже пальцем пошевелить.
Неземной синий свет мерцал на стенах.
— Джим, — спокойно сказала Элизабет, — сюда кто-то идет.
Раздался металлический скрип, и в пещере появился Африка! В глазах-бусинках человека-змеи горели злобные огоньки, он с негодованием смотрел на меня. Но все же это был человек, а не некий ужасный монстр из иной вселенной. Это может показаться невероятным, но при виде него я испытал облегчение.
Однако облегчение это было недолгим. Потому что за человеком-змеей, отбросив гротескную шевелящуюся тень на стену, появился истинный ужас! Я услышал, как вскрикнула Элизабет и эхом ей отозвался Кин. Я сам закусил губу и ногтями впился в ладони, чтобы удержаться от вопля при виде этой… твари…
Это был Чхайя! Тварь с картины ожила! Реальный, чудовищный слизень размерами с человека…
Он шагнул к нам, а человек-змея безумно прыгал вокруг него. Я услышал, как Кин что-то бормочет, и понял, что он повторяет слова старого Фраули: «В этих горах всегда обитало зло. Но оно было заперто. А ваш кузен выпустил его!»
Выпустил этот ужас, эту карикатуру на человека! Жуткая, неземная жизнь породила мерзость…
Желтое существо, похожее на червя! Блестящее от маслянистой слизи, уродливое подобие человека!
Оно сделало жест своей уродливой рукой, Африка подскочил ко мне и легко поднял на руки. Связанный, я был беспомощен в его объятиях. Я почувствовал, что меня несут из пещеры через узкий проход в скале. Позади шел Чхайя, неся извивающегося Кина.
Туннель закончился большой пещерой, которую я с ужасом узнал. Знакомый алтарь с горящим на нем синим пламенем — это была пещера с картины. Я пребывал вне себя от страха, но разум стал вдруг холодным и ясным. Африка небрежно бросил меня на камни и подошел в странному механизму в стене. Там было зубчатое колесо и черная продолговатая площадка.
Все это походило скорее на стул. Меня подняли и крепко привязали к нему. Человек-змея повернул колесо. Пещера закружилась перед глазами, когда я стал вращаться. Постепенно безумное вращение замедлялось.
Когда оно совсем прекратилось, я понял, что меня очень медленно перемещает в центр пещеры. Находясь на высоте пяти футов над полом, невидимый шкив медленно и неуклонно приближал меня к алтарю, где горел синий огонь.
Ниже меня этот огонь освещал три лица — бледное, полное ужаса лицо Кина, злорадное — Африки, и ужасную, нечеловеческую маску Чхайи.
— Инь Чхайя… — заговорил человек-змея, — скоро вы тоже станете Чхайя, — он показал на алтарь. — Огонь сделает вас Чхайя.
Очень медленно существо-червь кивнуло своей уродливой головой. Затем снова поднял Кина и удалился с ним в темноту. Африка заколебался, потом последовал за ним. Я принялся извиваться в путах. Синий цветок пламени бесшумно цвел на алтаре. Через несколько минут механизм поднесет меня к нему, чтобы совершить какую-то ужасную метаморфозу, природу которой я не мог постичь.
Теперь, под угрозой страшной неведомой смерти, мой мозг стал работать стремительно и рационально. Не знаю, может быть, ужасы, через которые я прошел, вытолкнули меня за пределы человеческой выносливости. Я лишь понимал, что не могу больше вынести весь этот фантастический кошмар, не найдя ему какого-либо рационального объяснения. Я уже чувствовал жар от пламени на алтаре. Пока это было еще просто приятное тепло. И внезапно я кое-что вспомнил… одну деталь… маленькое упущение… Это направило мои мысли в ином направлении. Я принялся быстро восстанавливать в памяти события — и затем меня ослепила правда, чудовищная правда!
Глава VI
Двое должны умереть
Еще несколько мгновений назад мне стало бы жутко, когда в пещере снова появился Чхайя. Но теперь у меня был ключ к происходящему.
— Привет, Рэнсом, — очень спокойно сказал я.
Ужасная голова дернулась, как от удара. Затем под чудовищный желтой маской раздался человеческий голос:
— Значит, ты все понял, верно, Джим? А я-то гадал, поймешь ли.
Две опухшие лапы поднялись и сняли маску. Я мельком увидел бледное лицо и неестественно горящие глаза — лицо и глаза моего кузена Рэнсома Хатауэя. Он подошел к стене и щелкнул выключателем, остановив мое продвижение к пламени, а потом опустил маску на место.
— Мне просто интересно, Джим, как ты догадался?
Я напряг руки, пытаясь незаметно порвать веревку и, чтобы потянуть время, ответил:
— Картина. Монстр, который нес Элизабет. На ней можно было различить только ее лицо — и ничего другого. Разумеется, ты ведь не знал, в каком она будет платье. Но ты допустил ошибку, нарисовав ее с короткими волосами. Ты ведь не знал, что с тех пор, когда ты видел ее последний раз, она отпустит длинные.
Под маской было тихо. Затем голос Рэнсома произнес:
— Надо же, какой умник! Но это не поможет тебе — конечно, ты должен будешь сейчас умереть. Я даже рад, что перед смертью ты узнаешь, что я получил все, что хотел.
Я продолжал натягивать связывающие меня веревки.
— Ты сошел с ума, Рэнсом. К чему все это…
— Ты женился на Элизабет, — проворчал он. — И ты, черт побери, богат, в то время как я, со всей своей гениальностью, не могу продать свои картины ни за деньги, ни за любовь!
— Элизабет никогда не любила тебя, — сказал я. — Она сама сказала мне это…
Было ужасно слышать его неистовый голос, исходящий от бесстрастного лика маски:
— Ты лжешь! Ты украл ее у меня, свинья! Ты со своим богатством… еще посмел давать деньги мне, одному из величайших художников!
Странная штука — гениальность. Может, мой кузен и был гением, не знаю. Но тогда я понял, что с ума его свели постоянные размышления о своей бедности и отсутствии признания его как художника.
Мне показалось, что путы слегка подались. Я попытался поверить в то, что это так.
Рэнсом собрался уйти, и я поспешно спросил:
— И чего ты хочешь добиться этим?
— Я не предвидел, что здесь появится Кин, — пояснил он скорее себе самому, нежели мне. — Но он займет твое место. Я снова усыплю его…
Я не смог подавить вздох. Он захихикал.
— Да… все дело в картине. В ней и в скользящей панели в стене, которая выходит на потайную лестницу. У меня была масса времени, Джим, чтобы реконструировать дом, — он махнул раздутой рукой вбок. — Вон там лестница, ведущая на чердак. Она скрыта в стене, поэтому мне было легко менять картины, приготовленные заранее, в нужные моменты. И так же легко пустить на чердак усыпляющий газ. Что же касается Фраули, то он просто дурак. Он суеверен, и мне удалось отпустить при нем несколько упоминаний о Чхайя… А также мне помог Африка. Уродец считает… — в голосе Рэнсома прозвучала ирония, — он верит во все это представление. Он верит, что его отцом был монстр из иного измерения, он называет меня Чхайя, а меня забавляет возможность поддерживать такое отношение. Позже я избавлюсь от него.
— Так он не…
— Он просто кретин, — резко перебил меня Рэнсом, — урод. Клыки? Разумеется, искусственные. Он мало чем отличается от животного и, хотя знает о секретном проходе на чердак и лестнице в эту пещеру, даже не подозревает об истинном положении дел. Я для него бог — и это мне нравится. — Рэнсом расхохотался. — Ты хочешь еще что-нибудь узнать?
— Да, — подтвердил я. — А что потом?
Он понял мой вопрос.
— Как я уже сказал, Кин займет твое место. Я усыплю его, и он проснется на чердаке. К этому времени я уже вернусь в санаторий — у меня тут неподалеку спрятана машина, а кое-какие взятки обеспечат алиби. Дежурный в санатории поклянется, что я провел там весь день. Кин расскажет свою историю, и, независимо от того, поверят ему или нет, газеты поместят ее на первых полосах. А будет гласность — и мои картины станут известными, как они того и заслуживают!
— И ты получишь славу, — добавил я.
Он пропустил мои слова мимо ушей.
— Потайной ход хорошо замаскирован — его никто не обнаружит. Хотел бы я, чтобы ты увидел все это, Джим, — какая была бы ирония! Я бы добился славы благодаря тебе! Но пусть лучше доктор Кин поведает свою историю. Я без проблем унаследую твое состояние. Видишь ли, я знаю, что ты не оставил завещания.
Я не добился никакого прогресса с веревками.
— А что будет с Элизабет?
— Она тоже умрет! Когда-то я любил ее. Но у нее хватило безрассудства отказаться от меня. Так что вы оба умрете — и Элизабет присоединится к тебе. Вот так-то!
Он повернулся к стене и щелкнул переключателем. Я почувствовал движение, когда кресло, к которому я был привязан, снова поехало к алтарю. Казалось, миновала целая эпоха — на самом деле прошла лишь пара минут — когда я услышал чьи-то осторожные шаги. Я повернул голову, прекратив бесполезную борьбу с путами. Из туннеля вышел Африка.
— Африка! — закричал я.
Он остановился и завертел головой.
— Африка, выключи эту штуку! — кивнул я на стену.
Он отрицательно покачал головой. Я вспомнил, как Рэнсом сказал, что Африка считает моего кузена Богом. Если бы я только мог открыть бедняге правду о нем…
Я попытался. Бог знает, как убедительно я попытался донести до тусклого ума человека-змеи эту простую истину. Но Рэнсом был прав. Африка мало чем отличался от животных. Он не мог понять, или понимал, но не мог поверить, и лишь что-то шептал себе под нос.
Я был уже неприятно близко от пламени. К счастью, кресло передвигалось по шкиву очень медленно.
Внезапно бормотание Африки стало членораздельным.
— Славная леди, — бормотал он. — Славная леди.
Это навело меня на мысль о последней возможности. Посмею ли я попытаться? Я знал, что если потерплю неудачу, последствия будут ужасными — не для меня, для Элизабет.
— Где славная леди? — вырвалось у меня.
Африка ткнул рукой в сторону туннеля.
— В клетке. Чхайя не пускает меня. — Он гротескно выпятил свою грудь. — Я Чхайя!
— Ты не можешь открыть клетку, Африка? — быстро спросил я. — А я могу.
Африка уставился на меня. Пламя, как стало понятно вблизи, газовое, было уже совсем близко.
— Ты… откроешь клетку?
— Да, Африка. Открыть тебе клетку? Тогда ты сможешь войти к… славной леди. — Он с сомнением уставился на меня, и я закричал: — Быстрее! Останови эту штуку, иначе я не смогу открыть для тебя клетку!
Это словно пробудило его. Извилистым, невероятно быстрым движением человек-змея метнулся к стене. Я почувствовал, что меня относит от алтаря и опускает на пол, и чуть было не потерял сознание от облегчения. Но самая трудная задача была еще впереди. Африка поднял меня с кресла, ослабляя путы. Посмею ли я сейчас напасть на него? Нет, сначала нужно найти какое-нибудь оружие.
— Мне нужен нож, чтобы открыть клетку, — сказал я. — У тебя есть нож?
Он замигал и покачал головой. Затем повернулся к стене, в которой был механизм, приводящий в движение шкив, и достал из него короткий, но тяжелый металлический стержень.
— Он прекрасно подойдет, Африка, — заверил я. — Идем!
Железные пальцы стиснули мне руку. Человек-змея нахмурился, сомневаясь.
— Инь Чхайя…
— Славная леди… Идем, — внушительно повторил я, приготовив металлический стержень.
Он кивнул и пошел впереди.
Это был проход, через который меня недавно принесли сюда. В конце его Африка остановился, замялся и нерешительно сказал:
— Чхайя со славной леди.
Я прислушался, но ничего не услышал. Наверное, слух человека-змеи был острее моего. Я отчаянно ломал голову, пытаясь что-нибудь придумать. Потом в голову пришла одна мысль. Я прошептал команду Африке, и тот кивнул. Потом ушел. Через мгновение я услышал его голос у железной решетки:
— Чхайя!
Неужели этот кретин все сделает правильно?.. Да!
— Чхайя! Человек убежал!
Я услышал быстрые шаги и напрягся. Раздался металлический скрип. Тогда я выскочил из туннеля, держа свое оружие наготове. Бесстрастная маска слизня возвышалась позади Африки, а за ней я увидел бледную Элизабет, прижавшуюся к стене пещеры. Она тоже увидела меня.
— Джим!
Боже мой, неужели все пропало?
Внезапно Африка остановился, и Рэнсом в своем ужасном маскарадном наряде наткнулся на него и завозился, сунув руку под свою одежду. Казалось, я никогда не добегу до него.
Элизабет закричала. Краешком глаза я увидел, что она отбивается от человека-змеи. Тут я заметил раздутую руку Рэнсома с зажатым в ней пистолетом. Выстрел раздался как раз в тот момент, когда я изо всех сил метнул железный стержень.
Кузен в толстых перчатках действовал неуклюже, и это спасло мне жизнь. Я почувствовал, как что-то горячее пробороздило щеку. Затем раздался отвратительный хруст ломающейся кости — стержень попал в цель.
Я сразу же подхватил с пола упавший пистолет. Рэнсом скорчился на полу, схватившись обеими руками за маску слизняка. Я отошел, поднимая дуло пистолета. Африка стоял на коленях, точно кошмарный демон, склонившись над лежащей Элизабет. Его руки разорвали на ней платье.
— Африка! Стой! — крикнул я.
Он обернулся и, увидев пистолет, прыжком бросился на меня, брызги пены летели из его открытого рта. Человек-змея был меньше, чем в трех футах от меня, когда я выстрелил ему в грудь и отпрыгнул назад, держа оружие наготове. Но в этом уже не было необходимости. Африка остановился и рухнул на четвереньки, но затем выпрямился, пытаясь подняться, в замешательстве завертел головой… И внезапно увидел Рэнсома. С того слетела маска слизняка и валялась рядом. Пот струился у него по лицу. Он тихонько поливал меня непристойной бранью.
Африка поднялся на ноги. Я вскинул пистолет, но в этом не было необходимости. Редкостная живучесть кретина удивляла, и я оказался не готов к его дальнейшим действиям. Он подскочил к Рэнсому, взвалил того на плечо и выскочил из пещеры, прежде чем я успел шевельнуться!
Оклик Элизабет остановил меня, когда я повернулся, чтобы бежать за ними. Тогда я пожал плечами и двинулся к жене, но все равно чувствовал, что веду себя неблагоразумно, позволяя им убежать. Мы пока еще не выбрались из этих мрачных пещер. Я быстро развязал Элизабет. Она была бледной и вся дрожала, когда обхватила меня.
— Я боялась, что он убил тебя, Джим. Он хвастал…
— Он чуть было не добился своего, дорогая, — вздохнул я. — Вставай. Нам нельзя терять времени даром.
Но она не двинулась.
— А Кин? Он находится там… — Элизабет отпустила меня, подбежала к стене и стала возиться с каким-то выступом, одновременно говоря через плечо: —Я видела… он… унес Кина туда… Потом он сказал мне, что собирается усыпить его газом.
Секция каменной стены внезапно раскрылась, и оттуда, моргая, вышел доктор. Я не дал ему времени на расспросы.
— Идемте! Позже я все объясню. Нужно поскорее убраться отсюда!
Лицо Кина выглядело ошеломленным, но он только молча кивнул и в сопровождении меня и Элизабет вышел из каменного закутка. Жена прижалась к моему боку.
— Ты знаешь, как выйти отсюда? — спросила она.
Я рассказал о тайном проходе, о котором поведал Рэнсом.
— Но нужно спешить. Я боюсь, что те двое могут что-нибудь сделать.
Мы миновали проход, и я снова увидел пещеру с неясно вырисовывающимся алтарем, на котором горело синее пламя. В то же мгновение неприятный запах ударил мне в нос.
Когда мы увидели то, что там находилось, я опустил пистолет, а Элизабет вскрикнула, после чего уткнулась лицом в мое плечо. Я услышал, как Кин всхлипнул от ужаса.
— Бедняга! — сказал я, сам не зная, кого имея в виду.
Возможно, Рэнсом Хатауэй заслужил свою участь. Видит Бог, это было справедливо! Человек-змея вовсе не хотел его спасти — нет! Точно так же, как любовь Рэнсома к Элизабет превратилась в ненависть из-за ее брака со мной, так и слепая вера Африки в Чхайю изменилась, когда он понял, что обманут и предан.
Африка лежал перед алтарем, скрюченный и неподвижный, с отвратительной торжествующей усмешкой на лице. Иногда в кошмарных снах я все еще вижу его таким и, дрожа, нахожу утешение в объятиях Элизабет. Остекленевшие глаза Африки смотрели вверх, в потолок большой пещеры, освещенной синим пламенем, горящим на алтаре, на котором лежал черный, обугленный труп!
Назад: Злодей без лица
Дальше: Обитатель склепа
