Глава 125. Дима
Никогда бы не подумал, что Исследователя можно удивить. Тем более — Исследователя в теле академика Положенцева, который всем своим видом излучал глубокое знание жизни. Но вот теперь он стоял, глядя на меня, и не мог найти слов.
— Что вы здесь делаете? — Юля, будто очнувшись, вырвалась у меня из рук. — Как вы здесь оказались?
Я не сразу сообразил, что в ее голосе звучит не раздражение, а страх.
— Вы погибли? Почему... А мама?!
Слово «мама» она произнесла так, будто была маленькой девочкой, заблудившейся в чужом городе.
— Мама жива, — сказал я. — Но времени у неё всё меньше.
— Верно. — Движение, звук заставили меня рывком повернуть голову. Положенцев, покручивая трость, стоял на парапете, и глаза его светились синим. — Если хочешь, девочка, чтобы твоя бесполезная мать дожила до старости, просто возьми меня за руку. Все закончится. И никто не предложит тебе варианта приятнее.
— А я что, просто так, постоять пришел? — сказал я.
Положенцев рассмеялся. Картинным жестом поднес к глазам согнутый палец, сделал вид, будто вытирает слезы.
— И что же вы собираетесь предложить девочке? Позвольте угадать: отдать силу вам?
Я промолчал. Где-то в реальном мире Брик и Маша, быть может, приближались к телам Положенцева и Юли. Хотя почему в реальном? Чем не реальность этот мир, в котором решается сейчас судьба вселенной?
Юля смотрела на меня, на Положенцева. Испуганная, взъерошенная. Сейчас я понимал ее, как никогда: ей до дрожи, до безумия хотелось, чтобы все закончилось.
— Сила — это и есть ты, неотъемлемая твоя часть, — продолжал академик, подбрасывая трость. — Допустим, ее можно забрать. Но что за нейрохирург проведет операцию? Бездарный школьный учитель, которого проинструктировал изгой, превыше всего желающий сохранить свою жизнь? Здесь даже о риске говорить нет смысла, это все равно что надеяться, будто гильотина исцелит рак мозга.
— А что предлагаешь ты? — Я сделал шаг в сторону, встал ближе к Юле. — Смерть быструю и безболезненную, с гарантией от производителя?
Положенцев посмотрел на меня удивлённо.
— Ну да. — Он спрыгнул с парапета, и наконечник трости стукнул по брусчатке. — Билет в рай, если можно так выразиться. Осознание служения и сопричастности высшим силам. Тогда как в результате вашей деятельности девочка со стопроцентной гарантией либо растворится в небытии, либо останется умственным инвалидом до конца жизни. А после смерти, опять же, растворится в небытии.
— Существует третий вариант. У нас все получится, и Юля будет жить.
— Серой тенью среди серых теней, — фыркнул Положенцев. — Не слушай его, милая. Он предлагает бред.
Юля отстранилась от меня. Лицо скрыл сумрак, и я не мог различить ее взгляда. Лишь казалось, что иногда вспыхивают фиолетовым линзы.
— Юля, — заговорил я негромко, обращаясь только к ней, — тут сейчас все очень запуталось. Я даже не буду пытаться объяснить тебе то, чего сам до конца не понимаю. Я прошу об одном: выбери жизнь. Твой отец... — Она вздрогнула от этих слов, и я запнулся. Перевел дыхание и услышал биение своего сердца. Редкое, слабое. — Твой отец пошел бы на любой риск, чтобы получить возможность такого выбора, но...
Я запнулся вновь, так не вовремя осененный догадкой. И смех Положенцева ее подтвердил:
— Девочка моя! — воскликнул он. — Твой отец — трус, лжец и алчный маньяк. У него есть возможность выбора. Мало того, она была всегда! И он выбрал бессмысленную войну — в которую, чтобы одержать победу, решил втравить тебя.
Юля повернулась ко мне.
— Это правда?
Я не смог ответить. Юля шагнула к Положенцеву.
— Нет. — Я преградил ей путь.
— Пустите, — устало произнесла она. — Позаботьтесь о маме.
— Это как? Пристрелить ее, чтобы не мучилась?
Остолбенела. Блеснули фиолетовые линзы.
— Вы что? Как вам не стыдно! Она же вас...
— Она тебя любит, дурочка! — Я повысил голос. — Она свою жизнь и душу на кон поставила, чтобы тебя спасти. И ты хочешь, чтобы я, вернувшись, улыбнулся ей и сказал: «Юля соизволила сдохнуть, а я помахал ей ручкой?» Да сейчас, разбежался. Хочешь смерти — идём вместе, а мама догонит. Очень быстро, поверь.
Юля подняла голову. Жалобно проговорила:
— Я устала. Устала, понимаете? У меня каша вместо мозгов, я уже ничего не соображаю. Я всю жизнь никому не была нужна! А сейчас — вон вас сколько, и каждый к себе тянет. Я чувствую, что вот-вот от этого лопну. Я устала думать и выбирать. Устала от вашего вранья!
— Я тебе когда-нибудь врал?
— Нет. Но и правду не говорили.
— Я пытался. Ты не захотела услышать.
Юля опустила голову.
— А то, что ты сейчас чувствуешь, — продолжал я, — и есть взросление. Когда вдруг понимаешь, что от тебя зависит не только твоя жизнь. Если ты откажешься от борьбы, убьешь всех нас.
— Но он сказал, что мама все равно умрет!
— Возможно, — перебил я. — Возможно, умрет. А ты — научишься с этим жить. Будешь плакать и проклинать себя, но однажды найдешь в себе силы идти дальше.
— Идти? — вмешался издевательский голос Положенцева. — Правильнее сказать: катиться. В инвалидной коляске. Вообрази Стивена Хокинга, только без намека на его интеллект. Такой ты и останешься, никому в целом мире не нужной.
— Неправда, — перебил я. — Нам ты будешь нужна всегда, что бы с тобой ни случилось. Тем из нас, кто... сумеет пережить все это. Мне, твоей маме... Каю.
Последнее слово далось с трудом. Я все ещё не понимал этого человека, не хотел впускать его в свою жизнь и жизни других. Запоздало подумал, что Юля может и не знать этой клички. Но она поняла — это я ощутил так же явственно, как почувствовал бы дуновение ветра или течение реки. Наверное, слова здесь лишь казались словами. На деле же мы обменивались чем-то бо́льшим.
— Почему — вам? — долетел до меня шепот Юли. — Разве я вам сделала что-то хорошее?
— А это не так работает, — улыбнулся я. — Мы судим о близких не по словам и не по поступкам. Потому что знаем, как легко срываются с языка слова и как легко совершаются ошибки. Только одно имеет вес: желание все исправить. В тебе оно есть, а значит, ты не одна.
Откуда-то взявшийся свет озарил ее заплаканное лицо. Юля приоткрыла рот, но не успела ничего сказать.
— Абсурд! — прорычал сквозь зубы Положенцев.
Жёсткий наконечник трости врезался мне в висок. Я упал. Боль вспыхивала и исчезала неясными отголосками. Скорее, это воображение, объединившись с памятью, играло в реальность. Не могло здесь быть боли.
— Не трогай его, ты! — Яростный вопль Юли показался мне прекрасной музыкой.
— Я разочарован. — Положенцев тщетно пытался скрыть гнев и раздражение под привычной вальяжной манерой говорить. — Ты прислушиваешься не к тому человеку.
— А я и не собиралась тебя очаровывать! Убирайся вон.
Я приподнялся на локтях, но не увидел ничего. Тьма скрыла и Юлю, и Положенцева. Только электрические разряды пробегали по мраку, будто молнии по тучам. Кто-то решил, что мне ни к чему видеть эту битву.
Громыхнуло — словно отдаленный раскат грома. Крик боли — хвала Созиданию и Разрушению, мужской.
— Пошел прочь! — ещё громче завопила Юля.
— Я... — Голос Положенцева хрипел. — У меня твое тело. Я просто убью тебя, и...
— И я переметнусь на другую сторону, — пообещала Юля.
В ответ раздался звук, похожий на хрюканье — кажется, у Положенцева случился спазм несуществующей гортани.
— Уйди! — Она будто бы топнула ногой, и что-то исчезло. Кто-то. Вот нас было трое на набережной, и вот осталось двое.
Я сел, но с трудом удерживал равновесие. Мир плыл и искажался, сердце... Сердце останавливалось.
Ко мне медленно подошла Юля. Опустив голову, в пошлом дурацком наряде, она впрямь походила сейчас на анимешную девчонку из своего «прощального письма».
— В мультиках все куда как проще. Фиговая из меня получилась Хомура. Сила есть, а куда ее девать — не понятно. Все вокруг хорошие и хотят как лучше. Одна я...
Она не договорила. Опустилась на колени рядом со мной. Исподлобья бросила взгляд.
Я, затаив дыхание, смотрел, как поднялись ее ладони, прижались к груди. Задрожали, будто от усилия. А когда Юля протянула мне их, сложенные лодочкой, в них оказался свет. Яркое, слепящее сияние приковывало взгляд, сжигало и согревало.
— А ведь это же я, — прошептала Юля. — Я держу себя в руках...
В ее смехе послышались истерические нотки. Но она быстро успокоилась, подняла на меня взгляд.
— Не знаю, почему... Но возьмите! — Она толкнула свет ко мне.
Я не мог шевельнуться. Свет манил и пугал одновременно. Я мог представить ту силу и боль, которыми он наделит владельца. Меня! Лишь сейчас я в полной мере осознал, что собираюсь стать чем-то, подобным Брику.
— Нет? — Голос Юли задрожал, свет в ладонях начал меркнуть.
— Да. — Я накрыл ее ладони своими. — Если думаешь, что я хочу обладать твоей силой, ошибаешься. Это, — я сжал ее ладони, — не ты. Это всего лишь инструмент. А ты, настоящая — вот. — Я кивнул на нее. — Сбереги себя.
— А вы — маму, — шепнула она. — Пожалуйста.
Ответить я не успел. Свет хлынул внутрь меня. Каждую клетку тела будто пронзил электрический разряд, кровь вскипела, в голове загорелся белый огонь. Я кричал, корчился на мостовой, мечтая о смерти.
Но вот, наконец, полегчало. Весь свет собрался в левой стороне груди и затаился там, будто настороженный котенок. Он не стал частью меня, я хорошо ощущал границу.
— Получилось, — кашлянул я, глядя в беззвездное небо. — Юля... Юля?
Юли не было рядом.
