Сэм

Женщины. Женщины в зной. Это довольно занятно, врать не буду. Эта парочка сражается за мое внимание, как две рассвирепевшие львицы. В какой-то момент я даже не смог сдержаться и, думаю, слишком громко рассмеялся.

Может быть, именно наша изоляция усиливает эти эмоции. Создается ощущение, что мы – последние три половозрелые особи во всем мире. И конечно, места в нем хватит только двоим.

Я в своей стихии. Мерри, податливая как пластилин, из кожи вон лезет, чтобы продемонстрировать, какая она услужливая и покладистая жена. Думаю, она действительно может оказаться беременной; в последний раз она так вела себя в начале беременности. В ней ощущалось что-то дикое, необузданное, неконтролируемое. Беременная Мерри. Нет ничего лучше. Она такая вся налитая, пышущая жизнью. Еще слишком рано для теста на беременность, говорит она, но, должно быть, это так и есть. Мы уже довольно давно над этим работаем. А теперь, когда здесь Фрэнк, – и того чаще. Мерри пристает ко мне всякий раз, когда у нее выпадает такая возможность.

И Фрэнк. Старая добрая Фрэнк. Торчащие соски, вызывающие мини-юбки, всегда без бюстгальтера, всегда полураздетая, демонстрирующая каждый сантиметр своих прелестей, допустимый приличиями. Налилась, созрела, как вишенка на солнце. Она пахнет сандалом и цитрусом, и таким знакомым запахом жаждущей соития женщины. Она смотрит на меня так, словно я – сам Мессия: глаза ее сияют, пульс учащается. Воздух наэлектризован горячим томлением, как перед грозой. Пусть смотрит, не стану ее отговаривать. От старых повадок трудно избавиться.

Фрэнк оставляет нижнее белье сушиться над ванной. Каждый вечер мне приходится отодвигать его, чтобы залезть в душ. Черное кружево, блестящий красный шелк. Иногда я беру трусики, чтобы рассмотреть поближе. Тоненькие белесые пятнышки на черном кружеве. Они пахнут мылом и солью. Я вдыхаю этот запах.

А в постели мурлычет, как кошка, Мерри, прижимаясь ко мне. Иногда я разворачиваю жену спиной к себе, опускаю ее голову так, чтобы она уткнулась лицом в простыни, и представляю себе, что это вовсе не Мерри, а женщина, которая спит в соседней комнате. Внутренний голос предупреждает меня об опасности, но все внутри меня так и рвется пуститься в авантюру.

Пора бы уже, наверное, прекращать с этими играми. Они неизбежно приводят к одному и тому же концу. Я уже представляю себе лицо Малин. Да и лицо Мерри. Я ясно вижу, как она тоже морщится, узнав о моей измене. Жены всегда считают виноватыми себя. Если бы ему хватало меня, он бы не искал кого-то на стороне. Ну, в этом есть доля истины.

Я знаю, знаю. Не следует этого делать. Особенно с Фрэнк. Слишком близко. Она ей почти как сестра.

Я не буду. Я не смогу.

Я просто поиграю. Никакого вреда, ничего предосудительного. Ей это тоже нравится. Конечно, нравится.

Вечером, после того как Мерри ложится спать, мы с Фрэнк садимся под звездами, выкуриваем одну сигарету на двоих, может, распиваем еще одну бутылочку вина. Запретный плод. Почему бы нет, говорим мы, почему бы нет.

Я флиртую, я дразню. Говорю ей то, что она хочет услышать. Смотрю так, как она хочет, чтобы на нее смотрели. Она жадно заглатывает все это, как голодный котенок молоко из блюдца. Я добавляю еще по чуть-чуть. Вот тебе еще немного. И еще…

Иногда я касаюсь ее, чувствую постоянный жар ее кожи. Ее глаза молят об этом. Все тело просит, выгибается дугой, ожидая сигнала.

Желание есть и с моей стороны, но это только часть удовольствия. Есть еще игра. Сладкая пытка соблазна. Игра, привычная, как старые тапочки. Снова и снова.

Тесс. Я помню ее голые ноги, обвивающие мои бедра. Она сказала мне, что моя цель – наказывать женщин.

– Ты – женоненавистник, – говорила она, – который притворяется игроком, этаким Казановой.

Я рассмеялся, сунул руки под простыни, в жаркую укромную темноту.

– Ерунда, я обожаю женщин. Разве ты не чувствуешь?

Она застонала. О да, сейчас она это чувствовала.

Она винила во всем мою мать, о которой я упомянул в ее присутствии только один раз.

– Если среди всех женщин найдется хоть одна плохая, то ты всегда выберешь именно ее. Это – классика, – говорила она.

– Господи, Тесс!

– Это правда, Сэм. Это распространенная патология.

Она специализировалась одновременно в антропологии и психологии. Она была очень сильной. Прошла процедуру стерилизации в двадцать один год, убедив собственную мать отвезти ее в клинику на эту операцию.

– Я не такая, как остальные женщины, – сказала Тесс. – Тебе не нужно играть со мной, как ты играешь с другими.

– Я люблю свою жену, – сказал я ей однажды, и она грустно покачала головой:

– Нет, Сэм, ты нас всех презираешь.

Может, поэтому она и донесла на меня декану.

Я представляю себе, что Фрэнк – животное. На все согласная самка. Красивые женщины не всегда хороши в постели. Но ты все равно тащишь их туда, чтобы окончательно завоевать. Как доказательство, что ты «закрыл сделку». Но Фрэнк, держу пари, будет приятным исключением из этого правила.

Я пытаюсь снять напряжение. Поднимаю этот тяжелый вес – штангу, которая хранится в сарае. Пять подходов, по десять жимов каждый. Мышцы горят огнем и отчаянно ноют. Да ладно, это ведь просто игра. Я не нахожу себе места. Мне скучно.

Мне нужно отвлечься.

Прости, Малин. Что там говорят про старых псов и новые трюки?

Я сказал жене, что взял еще одну работу, и она поцеловала меня.

Я же говорил тебе, что это сработает.

Мерри кивнула, гордясь своим мужем. Так будет спокойнее.

То, чего она не знает, не причинит ей боли.