42
Когда детей учат охотиться, им объясняют, что звери в лесу бывают двух типов: хищники и те, кто от них убегает. У хищников глаза посажены близко и направлены вперед, потому что им нужно только следить за добычей. У тех, кто вынужден убегать, глаза расставлены широко, по бокам головы, потому что их единственный шанс на выживание – это заметить крадущегося сзади хищника.
Когда Ана и Мая были маленькие, они часами простаивали у зеркала с линейкой, пытаясь вычислить, что они за звери.
Фрак сидел в кабинете: магазин еще не открылся, но в помещении было полно народу. Эти люди пришли сюда, поскольку не хотели, чтобы их видели вместе на стадионе. Они нервничали и боязливо озирались. Говорили, будто повсюду шастают журналисты. Несколько раз прозвучало слово «ответственность», они объясняли Фраку, что «надо быть осторожнее, иначе все выйдет из-под контроля». Эти люди – спонсоры, члены правления, но сегодня они – прежде всего обеспокоенные друзья, отцы и граждане. Все думают только о благе города. О благе клуба. Все чают торжества справедливости. Чей-то встревоженный голос начал: «Да любому понятно… зачем это Кевину? Конечно, она сама захотела, а потом передумала. Как жаль, что мы не смогли решить дело между собой…» Другой подхватил: «Но мы должны подумать и о другой семье тоже, да, да, конечно, девочка испугалась. Они ведь совсем еще дети. Но правда превыше всего. Пока все не вышло из-под контроля». Когда встреча окончилась, отец Кевина и Фрак встали и отправились в город. Стучаться в каждую дверь.
Мая проснулась рано. Стояла в гараже одна, играя на гитаре. Она никогда не сможет объяснить, что с ней произошло. Как такое возможно, что недавно она, уничтоженная, лежала на полу ванной в объятиях мамы, плакала и кричала, а теперь вот… все изменилось. Но что-то случилось этой ночью. Камень, влетевший в окно, осколки на полу, надпись «шлюха» красными буквами. В конце концов в человеке что-то меняется. Мая до сих пор так боялась темноты, что чувствовала, будто кто-то тянет ее за одежду, стоит войти в темную комнату. Но этим утром она поняла: есть только один способ побороть страх – найти внутри себя темноту еще большую. В этом городе ей никогда не добиться справедливости, а значит, есть только один выход: умрет либо Кевин, либо она.
Когда они пришли, Рамона пила свой завтрак. Отец Кевина, этот Эрдаль, вошел так, как он входит куда угодно – точно к себе домой. Фрак, спотыкаясь, прошаркал следом – как будто ботинки были ему велики.
– Закрыто, – сообщила Рамона.
Фрак расплылся в улыбке – точь-в-точь его папаня, подумала Рамона. Такой же здоровенный, толстый и такой же придурок.
– Мы просто хотели поговорить, – объяснил он.
– Неформально, – добавил Эрдаль.
Глаза у него сидели близко-близко.
Кабинет Миры загроможден коробками, завален бумагами. Коллега поставила ей на стол чашку кофе.
– Мы сделаем все возможное, Мира. Мы все сделаем всё, что от нас зависит. Но учти: большинство таких дел, где нет доказательств, слово против слова… ты знаешь, чем они кончаются.
Глаза у Миры были красные, воспаленные, одежда мятая, такой ее никогда еще не видели.
– Почему я не стала настоящим адвокатом? Вот чем надо было заниматься. Надо было… Всю жизнь убила на предпринимательское право и прочее говно, а надо было…
Коллега села напротив.
– Хочешь услышать правду?
– Да.
– Ты можешь нанять лучшего в мире специалиста по сексуальным преступлениям. Но не факт, что это поможет. Слово истца против слова ответчика, заявление поступило через неделю после происшествия, никаких улик, никаких свидетелей. Полиция, скорее всего, скоро закроет предварительное следствие.
Мира в ярости вскочила со стула, готовая швырнуть чашку об стену, но в последнюю секунду сдержалась.
– Я не позволю им выиграть! Если я не выиграю в суде, значит, выиграю каким-нибудь еще способом!
– Что ты имеешь в виду? – встревожилась коллега.
– Я доберусь до фирмы его папаши, до фирм их друзей, я раскопаю все дерьмо, которое они когда-либо прятали, каждый бухгалтерский отчет и каждую декларацию, я сделаю так, что им не поздоровится. Я вытащу на свет все, вплоть до сраной шариковой ручки, которую они забыли задекларировать десять лет назад!
Коллега молчала. Мирин голос заполнил офис:
– Я буду преследовать всех и всё, что они любят, я защищу своих детей, слышишь? Я ЗАЩИЩУ СВОИХ ДЕТЕЙ!
Коллега встала. Констатировала с сожалением в голосе:
– Так начинаются войны. Одна сторона защищается, другая защищается еще отчаяннее, потом мы перестаем отличать собственные страхи от их угроз. А потом стреляем друг в друга.
Тут-то чашка и полетела в стену.
– ЭТО МОЙ РЕБЕНОК, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! Коллега закрыла глаза. Широко посаженные.
– Наверно, именно поэтому ты должна понимать разницу между местью и правосудием.
Ана открыла дверь. Отец уехал с собаками к ветеринару, дом был пуст. На пороге стояла Мая, крепко обхватив себя руками. Ни одна из девочек не знала, плакать им или смеяться, кричать или шутить, – что даст им больше шансов выжить.
– Я соскучилась по твоей глупой морде, – наконец шепнула Мая.
Ана улыбнулась:
– А я – по твоей дебильной музыке.
У Маи задрожала губа.
– Ты тут ни при чем. Я просто пытаюсь защитить тебя от всего этого.
Ана положила руки Мае на плечи.
– Ты моя сестра. Как я могу быть ни при чем?
Мая вглядывалась в нее до рези в глазах.
– Я просто пытаюсь тебя защитить.
– Ты меня всю жизнь пытаешься защищать. И знаешь, что я тебе скажу? У тебя это ни фига не получается! Я же больная на всю голову, какой толк от твоей защиты!
И они засмеялись, обе.
– Ну и придурочная же ты, – всхлипнула Мая.
– Зато никто не любит тебя, как я, тупица. Никто!
– Я знаю.
Глаза Маи блеснули.
– Мы не можем пойти в лес, пострелять? Я…
Она врет, она еще никогда не врала Ане.
– …Мне надо как-то отвлечься. Мне надо… это так расслабляет, когда стреляешь. Я подумала, вдруг это поможет мне избавиться от… агрессии.
Ана смотрела на нее долгим взглядом. Может, поняла, что внезапный интерес Маи к оружию на самом деле связан с другим, а может, и нет. Но она настоящий друг, поэтому, ни о чем не спрашивая, просто принесла два ружья.
Рамона уперла руки в барную стойку. Оглядела посетителей.
– Тут коммерческое предприятие.
– Что? – не понял Фрак.
Но Эрдаль спокойно сел и терпеливо улыбнулся.
– Она хочет, чтобы мы сделали заказ. О’кей: две стопки твоего лучшего виски, и тогда поговорим.
Она налила виски, Эрдаль сразу перешел к делу:
– Ты знаешь, кто я?
Рамона фыркнула и опустошила свою рюмку. Эрдаль истолковал это как утвердительный ответ. Он поднял свою и, едва пригубив, чуть не выплюнул.
– Да какого… и это твое ЛУЧШЕЕ виски?
Рамона покачала головой:
– Это мое худшее виски.
Фрак выпил свои шестьдесят граммов не моргнув глазом. И, судя по всему, остался вполне доволен. Но вкусовые рецепторы у него так же расстроены, как регулятор громкости голоса. Эрдаль презрительно отодвинул стопку.
– Тогда налей лучшее. Это больше похоже на ацетон.
Рамона услужливо кивнула. Поставила чистые рюмки. Налила виски из той же бутылки. Эрдаль не сводил с нее глаз. Фрак не смог сдержать улыбки:
– В «Шкуре» подают только один сорт виски.
Мая и Ана шли и шли, пока лес не поглотил их. Они зашли далеко: случись что, и даже Анин отец не сразу бы нашел их тела. И стали стрелять, выстрел за выстрелом. Ана время от времени поправляла Мае плечо, локоть, напоминала, как задержать дыхание, не переставая дышать. Потом спросила:
– О’кей… а если так: прожить в Бьорнстаде всю жизнь до старости или уехать в любую точку света, но в тот же год умереть?
Маино лицо стало похоже на смятую салфетку. Аня пожала плечами:
– Глупый вопрос?
– Довольно-таки.
– Мы выберемся отсюда, Мая. Я не допущу, чтобы мы тут застряли. Мы уедем в Нью-Йорк, ты подпишешь контракт со студией звукозаписи, а я буду твоим продюсером.
Маю разобрал смех, она и не знала, что до сих пор умеет так смеяться.
– Ну уж нет, ты никогда не будешь моим продюсером.
– Что? Из меня выйдет СУПЕРПРОДЮСЕР! – оскорбилась Ана.
– Да какой из тебя продюсер! Ты даже за своим телефоном уследить не можешь.
– Могу!
Мая приподняла брови:
– О’кей. Ну и где же твой телефон?
Ана нервно пошарила по карманам.
– Ну, о’кей, сейчас, может, и не знаю. Но… Я могу быть твоим стилистом. Точно! Тебе НЕОБХОДИМ стилист!
– А что не так с моим стилем? – спросила Мая.
Ана пристально изучила ее сверху донизу.
– Сорри. Моя консультация тебе не по карману. Позвони, когда подпишешь контракт со студией.
Мая засмеялась:
– Дебилка!
– Или я могу быть твоим диетологом! Я разработала новую соковую диету, которая очищает весь желудочно-кишечный тракт! Твой стул…
Мая заткнула уши, повернулась и пошла еще глубже в лес.
– К сожалению, связь очень плохая… тише ты… алло? Алло?
Прижав телефон к уху, она делала вид, что разговаривает. Ана прищурилась:
– Это же мой телефон, где ты его нашла?
– Въезжаю в туннель! – крикнула Мая.
Ана догнала ее. Они мутузили друг друга, обнимались. Смотрели, как восходит солнце. Мая шепнула:
– Можно я у тебя одну ночь переночую?
Ана не знала, что сказать. Мая никогда не оставалась у нее ночевать, ни разу, всегда было наоборот. Но она – настоящий друг, поэтому, конечно же, ответила:
– Не вопрос.
Рамона выпила еще. Фрак тоже. Глаза Эрдаля сузились.
– Что ж. Тогда обмен любезностями опустим. Ты знаешь, почему я здесь?
Рамона изобразила интерес.
– Нет, но я полагаю, что ты принес золото. Фрак – смирну. А на улице стоит третий король, с полными штанами ладана. Угадала примерно?
Эрдаль сердито засопел, коротко и неприязненно обвел рукой помещение.
– Этот… бар… один из старейших спонсоров клуба. Никаких заоблачных сумм от него не поступает, но мы все уважаем традиции. И я полагаю, ты в курсе, что мы созываем внеочередное собрание… в свете недавнего происшествия.
Фрак, смущенно кашлянув, уточнил:
– Мы просто хотим поговорить. Спонсорам, нам всем, кажется, что на собрании надо проявить единодушие. Ради клуба.
– В каком смысле? – с наигранным смирением спросила Рамона.
Эрдаль устал. Он поднялся из-за стойки.
– Часть руководства надо заменить. Петер Андерсон в результате голосования будет уволен, а на его должность предложен более приемлемый кандидат. Правление и спонсоры единодушны, но мы уважаем членов клуба и хотим, чтобы предложение поступило непосредственно от них. Наш приход сюда – это жест доброй воли.
Рамона язвительно усмехнулась:
– От меня не укрылось, что ты вообще человек доброй воли. Позволь спросить, что же такого неприемлемого сделал Петер?
– Ты сама прекрасно знаешь, – зарычал сквозь зубы Эрдаль.
– Нет, не знаю. И сомневаюсь, что вы знаете. Именно поэтому сейчас идет следствие.
– Ты знаешь, в чем обвиняют моего сына, – сказал Эрдаль.
– Звучит так, будто он – жертва, – заметила Рамона.
И вот тут-то Эрдаль не выдержал. Фрак, который никогда еще такого не видел, от страха задел и опрокинул свою и Рамонину рюмки.
– А что, нет? Он и есть жертва! – крикнул Эрдаль. – Ты хоть представляешь, что это такое, когда тебе предъявляют подобные обвинения?! А?
Рамона и глазом не моргнула:
– Нет. Но чисто интуитивно мне кажется, что хуже обвинений в изнасиловании может быть только изнасилование.
– Значит, по-твоему, эта чертова девка говорит правду? – зашипел Эрдаль.
– По-моему, не следует делать вывод, что она врет, на основании только того, что твой сын играет в хоккей. К тому же у нее есть имя. Ее зовут Мая, – ответила Рамона.
Эрдаль издевательски рассмеялся:
– Значит, ты из тех, кто пытается все валить на хоккей?
Рамона серьезно кивнула:
– А ты играл в хоккей?
– Бросил, когда мне было двенадцать, – признался Эрдаль.
– Тогда ты прав. Я все валю на хоккей. Потому что, если бы ты продержался еще год-другой, возможно, хоккей научил бы тебя проигрывать как мужчина. Возможно, ты понял бы, что даже твой собственный ребенок может совершить ошибку, и, если такое случается, ты должен отвечать за это как МУЖЧИНА. А не спихивать вину на пятнадцатилетнюю девочку и ее отца.
Эрдаль взмахнул руками и опрокинул стул. Наверно, не нарочно, но поднимать его не стал. Он напряженно сопел, зрачки охотились за ее зрачками, он швырнул на стойку тысячу крон и сказал, насмешливо и в то же время грозно:
– Может, ты и владеешь этим баром. Но здание тебе не принадлежит. Будь я на твоем месте, я бы задумался об этом.
И хлопнул дверью так, что стекла зазвенели.
Ана и Мая вошли в дом, Ана принесла ключ от сейфа, заперла оружие. Мая отмечала каждую подробность, как стоят ружья внутри, где хранится ключ.
– Что это? – невинно спросила она, указывая на двуствольный дробовик.
– Бокфлинт, – ответила Ана.
– Его трудно заряжать?
Ана рассмеялась, но потом насторожилась:
– Почему ты спрашиваешь?
Мая пожала плечами:
– Ты что, коп? Просто интересно. Классная штука, давай как-нибудь постреляем?
Ана усмехнулась и ударила ее кулаком в плечо.
– Сама ты коп, привидение чертово!
Потом она принесла патроны и показала, как переломить стволы, зарядить и снять ружье с предохранителя, потому что это был тот редкий случай, когда она хоть в чем-то могла переплюнуть подругу.
– Это так просто, что даже ты справишься.
Мая рассмеялась.
– Сколько выстрелов можно сделать за раз? – спросила она.
– Два.
Ана снова переломила стволы, вынула патроны, сложила их обратно в коробку и заперла сейф. Девочки вышли из подвала, Мая молчала.
Она думала только: «Мне хватит одного».
Фрак не уходил, он осторожно поднял опрокинутые стопки.
– Мы просто… хотели поговорить, Рамона, – шепнул он.
– Небось папаня бы твой постыдился, – отрезала она.
– Я просто стараюсь… смотреть на вещи объективно.
Рамона фыркнула:
– У тебя плохо получается.
Фрак повернулся, накинул куртку и понуро вышел. Но через две минуты вернулся и снова встал у стойки, и тут Рамона узнала в нем одного из несчастных мальчишек – другим был Петер, – которые, еще даже не став подростками, приходили сюда за своими пьяными в стельку отцами.
– А Роббан Хольтс здесь еще появляется? – пробормотал Фрак.
– Почти каждый день с тех пор, как остался без работы, – кивнув, сказала Рамона.
Фрак кивнул в ответ.
– Попроси его зайти в магазин, пусть поговорит с моим начальником склада. Я распоряжусь о собеседовании.
Рамона снова кивнула. Они могли бы сказать друг другу куда больше. Но они из Бьорнстада.
Поздно вечером Кевин бежал по освещенной тропе вокруг Холма. Быстрее, быстрее, шапка низко натянута на лоб, сверху капюшон. Он даже надел мешковатую одежду без всяких медведей, чтобы никто его не узнал. Хотя это лишнее – все, кто живет на Холме, ушли на собрание в ледовый дворец. И все-таки Кевину казалось, что из леса за ним кто-то наблюдает. Да нет, фигня, паранойя, уговаривал он себя.
Солнце уже зашло. Мая стояла в лесу и тряслась, но деревья скрывали ее, она по-прежнему панически боялась темноты, но твердо решила сделать это ради подруги. Ради своего союзника. Она смотрела, как Кевин ходит по освещенному дому, он не замечал ее, но она его видела, и неожиданно ощутила власть. А это чувство опьяняет.
Когда он выбежал на тропу, она засекла время. Один круг – три минуты двадцать четыре секунды. Еще один – три двадцать две. Еще один круг. И еще. Снова, снова и снова.
Она записала время. Подняла руки, как будто держит невидимое ружье. Прикинула, где лучше встать.
Кто-то из них двоих умрет. Она пока еще не решила кто.
