Глава пятая. Исцелятельная

Рагр целители очень не любили. Не знаю, всегда ли так было или только после знакомства со мной, но, каждый раз, заходя в палату, они морщились, стоило только увидеть меня.

В общем-то, в палате Керста целители всегда ходили с кислыми лицами, потому что кадет был ранен и обессилен, а я должна была о нем заботиться, и переубедить меня не удалось ни целителям, ни Атари, ни даже директору.

– Каси, – тихо позвал Керст, чуть повернув голову в мою сторону.

Его уже три дня держали на каких-то странных смесях. Как утверждали целители, это было нужно для приживления тканей. Первое время они честно старались объяснять, по-чему Керст ведет себя как овощ с глазками, – по-чему приращивать руку ему стали только на второй день после того, как мы оказались в этой белой стремной палате, или почему жидкость в капельнице такого подозрительного синего цвета. Потом просто решили меня игнорировать.

Единственное хорошее, что здесь было, – окно, выходящее в парк.

Аррануш устроил своего кадета с самыми лучшими условиями в какой-то загородный госпиталь. Это был не допотопный лазарет в академии, тут все было на уровне. Вот только целители оказались не очень дружелюбными. Мне никто даже не объяснил, как именно счищались отмершие ткани с раны, хотя я очень настойчиво спрашивала, старательно демонстрируя исключительный интерес к данной теме, громко сообщая всем вокруг о своем беспокойстве за отрубленную конечность.

Из палаты меня почти не выпускали, и узнать судьбу Керстовой руки и увидеть ее я смогла лишь, когда кадета вернули обратно после двухчасовой операции. Без сознания, зато с рукой.

А когда я сунулась к нему, чтобы обнюхать и убедиться, что все в порядке, даже по носу получила, сраженная наповал возмутительным требованием не мешать пациенту приходить в себя.

После этого одна конкретная рагра тоже очень невзлюбила целителей.

Но Керст поправлялся, и это, пожалуй, было главное.

– Чего? – Спрыгнув с подоконника, на котором проводила большую часть времени, я бодро проскакала до кровати. – Позвать кого-нибудь?

Он чуть заметно покачал головой, прикрыв глаза.

Насколько серьезным было сотрясение у меня, я так и не узнала, потому что превращаться обратно в человека не спешила, а головная боль и тошнота в облике рагры ушли почти сразу, стоило только перекинуться.

Зато точно знала, что Керсту хорошо досталось. Падая, он основательно ударился головой, к тому же лишился руки и в довершение к этому еще и заболел. Вот и страдал теперь за нас обоих, пытаясь сфокусировать взгляд покрасневших глаз на мне.

– Водички? – попыталась угадать я.

И снова нет.

Собравшись с силами, Керст попросил:

– Расскажи наконец, что произошло в горах. Где Кадай?

Сколько бы раз я ни поминала аспида тихим злым словом, этого явно было недостаточно. Сознание боевика еще плавало в тумане, нагнанном целительскими лекарствами, но постепенно выбиралось из этого серого марева. Вчера вот, например, он даже говорить толком не мог, а сегодня уже вопросы задает.

– Ты же помнишь, как мы от горника спасались?

Это Керст помнил, зато не помнил, что было дальше, но очень хотел знать. Вот только беда: знать ему этого не полагалось.

– А потом ты упал, головой ударился, Кадай бросился тебя спасать, а я случайно с него слетела и тоже ударилась. – Врала бессовестно, но стыда почему-то не ощущала. Илису врать было сложнее. – А когда в себя пришла, мы уже в пещере были. Ты без руки, и Кадая нигде нет.

– Испугалась? – Голос его был слабым и едва слышным.

– Очень.

Известие о том, что подчиненная нечисть сбежала, стоило только привязке рассыпаться, выбила Керста из колеи. Его даже отрубленная рука так не расстроила, как предательство аспида. Ему, потомственному боевому магу, видавшему множество ран и увечий, временная потеря конечности не казалась чем-то ужасным, в отличие от исчезновения змея.

Керст долго лежал, невидяще глядя в потолок. Ничего интересного там не было, ровный, белый, без единой трещины, за которую мог бы зацепиться взгляд, но кадет продолжал его разглядывать, изредка моргая.

– Керст?

Погладив его по холодной руке, я решительно забралась на едва вздымающуюся грудь. «Помурлыкаю ему немножко, вдруг поможет», – решила я, распластавшись на белой, шуршащей ткани больничной рубашки.

Мурлыкать я умела преотлично. Лучше любой кошки. Вот только Илиса мое дребезжащее урчание смешило: он все порывался меня повертеть в попытке понять, откуда раздаются звуки. Еще утверждал, что урчальник у меня сломан, и неплохо было бы его починить.

Ничего не понимал хозяин в горных раграх.

Керст улыбнулся, когда я замурлыкала, еще неуверенно и тихо, настраиваясь, и быстро задремал под набирающее силу мурчание. А я лежала, слушала, как тяжело, с хрипом он дышит, и про себя ругала аспида, очень надеясь, что ему там икается.

В такие моменты, когда Керст спал и больше не мог контролировать свое тело, приращиваемая рука непроизвольно дергала пальцами и чуть выворачивала кисть.

В первый раз меня это очень напугало, и я, чтобы не бояться в одиночку, почти довела до сердечного приступа отловленную мною в коридоре целительницу. Тогда я орала что-то маловразумительное и неинформативное, периодически повторяя: «Рука уползает, уползает же!»

Несчастная девица бросилась за мной в палату, ожидая столкнуться с чем-то ужасным, а когда увидела вялые шевеления белых пальцев, от облегчения едва не осела на пол.

Потом мне, конечно, объяснили, что беспокоиться не о чем, а рука шевелится исключительно из-за соединения нервных волокон и уж точно не пытается уползти от хозяина.

С тех пор меня больше не пугали подергивания пальцев, и тихие шорохи, с которыми они скреблись по стенкам стеклянного желоба, куда была помещена отрубленная конечность, уже не приводили в ужас.

Я даже мурлыкать не перестала, когда его рука вновь вяло ожила.

Нервные волокна почему-то предпочитали срастаться, когда боевик был в бессознательном состоянии. Причем не совсем в бессознательном, как это было позавчера, а скорее в беспамятстве, как вчера. Или вот сегодня, когда его сон был больше похож на обморок.

В дверь осторожно поскреблись.

Восемь часов утра, у Керста только перестала болеть рука, мучившая его всю ночь, и он заснул, а тут нате вам, пожалуйста! Пришел кто-то тревожить покой больного.

Напряженно притаившись под боком у раненого, я надеялась, что, не получив разрешения войти, незваный гость уйдет.

Не учла я природной наглости некоторых – видов.

Не дождавшись приглашения, но и не услышав запрета входить, осмелевший визитер медленно потянул дверную ручку вниз, и этого стерпеть я уже не могла. У меня тут больной отдыхает, а они ходят.

Слетев с кровати, я проскакала до двери – белой и совершенно скучной, очень гармонично вписывающейся в унылую обстановку – протаранила ее и врезалась в чьи-то ноги.

– Уй-й-й!

– Каси!

Меня были очень рады видеть. Настолько рады, что к шишке на лбу прибавились еще изрядно помятые бока и оглушительно звонкий чмок в ухо.

За восемь дней, что Морры не было в академии, Ная совершенно одичала и в прямом смысле бросалась на людей. Сначала она затискала меня, потом осторожно потискала разбуженного Керста, которому почему-то это очень понравилось. Он даже улыбнулся. После чего с полной уверенностью в правильности своих действий удобно устроилась на кровати в ногах больного и потребовала:

– Рассказывайте.

Мы переглянулись. Керст был все еще очень слаб и долго разговаривать не мог, а мне просто не хотелось ничего рассказывать, о чем я оборотнице и сообщила.

– Ну уж нет. – Ная была настроена решительно. – Мне пришлось кабинет директора приступом брать, чтобы узнать, где Керст лежит! Я не для того баллами рисковала, чтобы вы отмалчивались.

– Ты что сделала? – удивился Керст.

– Директор жив? – полюбопытствовала я.

Не то чтобы сильно сомневалась в живучести Аррануша, просто хорошо знала, как может напирать Ная, и искренне беспокоилась за директора. Его нежная, ранимая натура могла этого просто не выдержать. Он и моих-то тараканов терпел с трудом, а тут целая волчица… И это не маленькая безобидная рагра, скажу я вам, это огромный хищник с ужасным характером.

– И жив, и хорошо себя чувствует, – важно ответила Ная, а потом расплылась в мечтательный улыбке. – И я, кажется, влюбилась.

– Э-э-э… в Грэнара? – осторожно уточнил Керст.

Пугая нас совершенно неадекватным блеском глаз, она энергично закивала.

– Слышали бы вы, как он на меня орал, когда я дверь в его кабинет пыталась выломать! – выдохнула эта ненормальная, закатывая глаза.

– И ты влюбилась, потому что он на тебя наорал?

Я честно пыталась ее понять, но почему-то не получалось.

– Илис не обрадуется, если ты начнешь соблазнять его отца.

Керст волчицу знал дольше и был осведомлен обо всех ее причудах. Лично мне казалось, что Аррануш сам не сильно обрадуется, если его попытаются соблазнить, но мнение свое благоразумно оставила при себе.

Ная нахмурилась, завалилась набок, придавив ноги Керста всем своим весом, но, кажется, даже не заметив этого.

– Знаешь, как я за тебя испугалась? – тихо спросила она.

– Как ты вообще обо всем узнала?

– Арские духи, да?

Я, в отличие от Керста, представляла, какой переполох поднялся, когда Атари его бессознательное тело в академию притащил. Именно арских духов директор посылал и за специальной емкостью, куда поместили отрубленную конечность, и за лекарем, которого почему-то не оказалось в лазарете и который провел первый осмотр. А потом Аррануш договорился с госпиталем и прямо из лазарета отправил кадета в его новую палату. А заодно и меня, упрямо цепляющуюся за здоровую, но такую холодную руку.

– Слух быстро пошел, – пожала плечом она. – К вечеру о том, что Керст в академию калечным вернулся, знали уже все. Я сразу к директору бросилась, но его в кабинете не оказалось. Три дня, как дура, его под дверьми ждала. А он, оказывается, по горам своих кадетов собирал, чтобы убедиться, что никто больше не пострадал.

– И как?

– Все целы. Только Ариса слегка потрепало, хотя ему еще повезло. Его горник преследовал, а он только пропоротой ногой отделался. И то, когда своих пытался по маячку найти.

– Э? – не поняла я.

– На грань случайно встал, вот ему ногу ледяными шипами и проткнуло.

Я все еще ничего не понимала.

– В горах, по линии рудных залежей, всегда неспокойный магический фон. И на каждое случайное магическое вмешательство со стороны он реагирует весьма однозначно. – Ная с кровожадным выражением лица медленно провела ребром ладони по горлу. – Арису только ногу насквозь прошило. Он даже с экзамена по состоянию здоровья снят не был.

– И откуда ты все знаешь? – удивилась я.

Керст слабо хохотнул и тут же хрипло закашлялся.

– Понимаешь… – дождавшись, когда он откашляется, пробормотала Ная, теребя рукав своей рубашки.

Ни плаща, ни курточки, ни даже дубленки на ней не было, но меня это не сильно смущало. Я уже давно знала, что в верхней одежде в палаты никого не пускают. Я об этом еще в первый день узнала, когда меня сначала хотели выгнать как домашнее животное, а потом и как разносчика грязи. Мол, нельзя в палате находиться в верхней одежде. А я вся меховая, что совсем нехорошо.

Тогда я очень разозлилась и поинтересовались, не думают ли они, что с меня нужно шкуру спустить. Ответ был положительный, а безмозглый нахал чуть не лишился пары пальцев, но его спас директор.

– Вообще не понимаю, – призналась честно.

– Грэнар же, когда вернулся, сразу в своем кабинете заперся, на меня даже не посмотрел. А я его там три дня ждала. Переживала, беспокоилась, была уже почти в невменяемом состоянии. А он заперся. – Ная помолчала, прикусив нижнюю губу. – Я же сначала очень вежливо постучала, но он сказал, что никого не принимает.

Я внимала, затаив дыхание и чувствуя, что самое интересное еще впереди. И не ошиблась.

Подняв на нас смущенный взгляд, волчица, оправдываясь, напомнила:

– А я очень переживала…

– Ная, – осуждающе позвал Керст.

Ему, несмотря на всю слабость, было так же интересно, как и мне.

– Ну что Ная? Подумаешь, попыталась дверь выломать! Так у меня же ничего не получилось, а он наорал так, как будто я ее вообще с петель снесла.

Издевается, поняла я, когда волчица в очередной раз замолчала. Поверить в то, что ей просто стыдно об этом рассказывать, не получалось.

– А ты что? – скрывая раздражение, поторопила ее.

– Разревелась, – вздохнула волчица. – Вот как он дверь открыл и орать на меня начал, обещая не только двадцать баллов за такое снять, но и к некромантам на отработку отправить, так я и разревелась.

Представить себе ревущую Наю почему-то не выходило. А она уже не думала замолкать. Словно преодолев самый сложный участок, дальше говорила без пауз, быстро, очень эмоционально. Горячо так.

– Его, конечно, тоже понять можно. Три дня по горам бродил, холодный, уставший, перенервничавший…

На этих словах меня конкретно заклинило. Если ревущую Наю я просто не могла себе представить, то нервничающий Аррануш… это было что-то из области бредовых ночных кошмаров. Что-то вроде дружелюбного краттчета и веселой Эльсар.

– К тому же он сразу успокоился, стоило мне только заплакать. Платок свой дал, чаем напоил и рассказал все. И даже разрешение на посещение подписал.

Мы немного помолчали. Нарушая нашу теплую тишину, по коридору, шаркая тапочками, кто-то прошел. Совсем рядом хлопнула, закрываясь, дверь, и снова наступила тишина.

– А в следующий раз я к тебе с Моррой приду, – пообещала Ная спустя целую вечность.

Керст встрепенулся, напряженно глядя на волчицу.

– Что? – растерялась та.

– Правда приведешь ее? – с надеждой спросил он.

Ная медленно кивнула, удивленно посмотрев на меня. Можно подумать, если я с ним тут круглосуточно торчу, то в курсе, чего это ему так Морру приспичило увидеть. Чего ему от меня надо-то?

– Я хочу ее поблагодарить, – ответил он на наши вопросительные взгляды.

Я удивилась и не смогла этого скрыть.

– За что?

Керст улыбнулся странно и отвечать отказался.

– Илис не обрадуется, если ты начнешь соблазнять его девушку, – ехидно заметила Ная дрожащим от смеха голосом.

Веселье быстро затухло. Ная перестала смеяться, села и грустно призналась:

– Грэнар отправил письмо твоим родителям.

Керст побелел.

– Он не мог иначе, – быстро, словно оправдывая Аррануша, заговорила волчица, – они бы рано или поздно все равно узнали. А так… директор знает о вашей непростой ситуации и будет присутствовать при встрече. К тому же ты ранен, тебе нужен покой. Все будет хорошо.

– Ты плохо знаешь моего отца, – прохрипел Керст, – хорошо не будет.

Ная беспомощно посмотрела на меня. Ей, как четвертому ребенку в семье, было непонятно, что чувствует единственный наследник, – надежда всего рода. Ей всегда жилось просто. Много – свободы, никаких обязанностей, только свои желания и свои цели. Ни она, ни я не могли даже представить, какая тяжесть лежит на его плечах.

Ная и не узнала. Зато мне довелось наблюдать за воссоединением семейства.

На следующий же день после прихода волчицы, вечером в палату завалился незнакомый мужчина. Именно завалился. Без стука, резко открыв дверь. Русые волосы вторженца, коротко остриженные, с почти незаметной сединой, были чем-то неуловимо похожи на густую и уже серьезно растрепавшуюся косу Керста.

Узнала его отца я именно по волосам. Ни в резком, жестком и каком-то неуступчивом лице, ни в колких серых глазах невозможно было найти ни одной знакомой черты. Керст был совершенно не похож на своего родителя.

И это отчего-то радовало.

Аррануш, как и обещал, пришел с ним. Закрыл дверь, отодвинулся к окну, легко и очень естественно подхватив меня с кровати.

Я не хотела бросать Керста, слишком бледным и больным он стал, стоило только его отцу войти в палату, но мои желания в расчет не – брались.

– Как рука?

Холодный, равнодушный вопрос. Замерев шагах в трех от кровати, мужчина смотрел на своего сына. И взгляд этот был тяжелым.

– Приживление идет хорошо, – хрипло ответил Керст.

Аррануш молчал, я нервничала.

– Ты потерял нечисть.

– Я найду замену.

Его отец нахмурился, отчетливо повеяло зимней стужей.

– Я лично отправлюсь с ним за новой нечистью, – счел нужным сообщить Аррануш.

Навир-старший мазнул взглядом по директору и сухо заметил:

– Потерянный впустую год.

– Неплохой жизненный урок, – не согласился с ним директор.

Керст нервно прикусил щеку. А мне выть хотелось от давящей, затапливающей тяжести чужого недовольства.

– Отец, – глухо позвал Керст, – я все исправлю.

Наверное, зря он это сказал. Зря вообще подал голос. Если этот страшный, бешеный мужик до этого еще пытался себя контролировать, сдерживаемый присутствием Аррануша, то после этого тихого обещания просто взорвался. Он бушевал, вгоняя острые, колкие слова в своего сына. С грохотом забивая их.

Прикрыв голову лапками, я ошалело слушала рассуждения этого громогласного психа о том, каким слабым вырос его сын, как он не оправдал ожиданий, как растоптал все надежды, как продемонстрировал всем свою слабость.

Аррануш напрягся и чуть подался вперед, но пока почему-то не вмешивался. Керст бледнел все больше.

– ТЫ! – прогремел этот башеный и сделал шаг к кровати.

Кажется, у меня что-то в мозгу закоротило. Проснулся самоубийственный материнский инстинкт, или я просто решила с жизнью расстаться, но стоило только этому психу чуть приблизиться к Керсту, как я слетела с рук директора.

Аррануш еще не успел ничего понять, а я уже стояла на кровати, вздыбив шерсть, и утробно рычала, прижав уши к голове.

Мужик пораженно моргнул. Я зашипела.

– Полагаю, Каси хочет сказать, что достаточно, – холодно заметил Аррануш.

Навир-старший медленно перевел взгляд на директора.

– Что?

Аррануш подошел к кровати, но вновь брать меня на руки не торопился.

– Кажется, вам пора.

Меня вновь одарили тяжелым взглядом серых глаз.

– Что это такое?

– Подчиненная нечисть моего сына.

Мне показалось, или он это с гордостью сказал? Перестав беситься, я удивленно посмотрела на директора.

Лицо Навира в этот момент надо было видеть. Там отразилось столько удивления, недоверия и шока, что просто взгляд не оторвать.

А еще там читалась вялая и не до конца сформировавшаяся, но вполне жизнеспособная уверенность в том, что его сын по сравнению с Грэнаром-младшим не совсем безнадежен.

– К тому же, – Аррануш улыбался, но у меня шерсть на загривке непроизвольно топорщилась от одного на него взгляда, – в свете новой открывшейся информации я отклоняю ваш запрос. Кадет Навир не будет проходить практику в ваших землях.

Глаза тоталитарного родственничка поблекли и будто выцвели.

– Что?!

– Я считаю нецелесообразным отправлять кадета в столь опасное и неконтролируемое место, как его родной дом.

В палате царила пораженная тишина. А Аррануш и не думал останавливаться, он решил нас всех тут добить.

– Даже на Сером хребте мальчишке будет безопаснее, чем в кругу дорогих родственников.

У Навира-старшего дернулась щека.

– Я не барышня в беде, – прохрипел Керст, глядя на директора исподлобья.

– Поверь, это было бы очень сложно не заметить, – закатил глаза Аррануш.

– Вы не имеете права, – прорычал озверевший родитель.

Мне почему-то тоже казалось, что не имеет, но все было чуточку сложнее, чем виделось одной необразованной рагре.

– Советую вам еще раз, более тщательно ознакомиться с договором, который вы подписывали, передавая своего сына на мое попечение.

Навир выпрямился, закаменел весь и, угрожающе пообещав так и сделать, покинул палату. С сыном он не попрощался.

– Провожу его, пожалуй, до кареты, – решил директор, поспешив следом.

Мы с Керстом в палате остались одни.

– Знаешь, я раньше думала, что это Илису не повезло с отцом, но, оказывается, сумасшедший экспериментатор с бредовыми идеями – это не самое худшее, что может случиться в жизни.

– Отец – военный.

Откинувшись на подушки, Керст обессиленно прикрыл глаза. Взобравшись на его грудь, я осторожненько погладила бледную, холодную щеку.

– Это хорошо, что ты в маму пошел.

Приоткрыв левый глаз, Керст полюбопытствовал:

– С чего ты взяла, что я похож на маму?

– У вас, у человечков, детеныши всегда похожи на одного из родителей: либо на самца, либо на самку.

– А у вас, у рагр, не так?

– У нас внешних отличий не так много. В основном только запах. А он у каждого свой.

На голову, прижимая уши, легла тяжелая ладонь.

– Каси, хочешь стать моей подчиненной нечистью?

– Боевки завалишь.

– Завалю, – тихо повторил он.

К тому моменту, как Аррануш вернулся, Керст уже спал.

Последним дорогим гостем, которого я встречала в виде рагры, был Илис. В госпиталь он заявился прямо от портала. Измотанный, насквозь пропахший горным воздухом, помятый, но радостный.

Ворвался в палату синеглазым вихрем, принес с собой запах свежести и колючий мороз, и, не спрашивая разрешения, устроился на кровати, в ногах еще совсем бледного и порядком схуднувшего, но уже вполне бодренького Керста.

Мне, как рагре впечатлительной и нервной, лишь чудом не улетевшей в окно от неожиданности – собственно, не улетевшей лишь потому, что оно было закрыто – столь эпичное появление драгоценного хозяина после не такой уж и долгой, если подумать, разлуки совсем не понравилось.

Проигнорировав мой осуждающий взгляд, Илис похлопал по кровати рядом с собой:

– Каси, иди сюда.

Я очень медленно и неохотно спрыгнула с подоконника. Любоваться зимними пейзажами больше не хотелось, хотелось к хозяину на ручки, но ему об этом знать, конечно же, было не обязательно. Потому к кровати я брела с самым независимым видом, на какой только была способна моя рагровская нетерпеливость.

– И когда тебя можно будет поздравить с выздоровлением? – полюбопытствовал хозяин, наблюдая за моим неспешным шествием.

Керст, которого очень обрадовало появление Илиса, заметно помрачнел.

– Меня планируют держать здесь еще пару недель.

– Не так уж и много, – попытался подбодрить товарища Илис.

Полностью не согласная с оптимистичным заявлением хозяина, тяжело запрыгнув на кровать, я уже было собиралась забраться на Керста, чтобы в качестве моральной поддержи чуть-чуть посидеть у него на груди, но была перехвачена хозяином, и обвисла в его руках.

– Не много? – передернул плечами раненый. – Еще несколько месяцев после выписки запрещены любые нагрузки на руку.

– Он на второй год остается, – сообщила я то, что раненый все еще не смог принять. – Аррануш уже все бумаги подготовил.

Я это точно знала. Директор не поленился раза три об этом сообщить несчастному боевику.

– Будет, кому за Наей присмотреть, – попытался найти плюсы Илис.

Вот только Керста это не особо радовало. Меня почему-то тоже.

Хозяин это почувствовал и замолчал.

– Кадая не нашли? – наконец подал голос раненый.

Не вопрос, утверждение, но такое неуверенное, просящее.

Илис отвел взгляд.

– Даже отец пытался его отыскать. Сказал, что след привел в лагерь, но никто твоего аспида там не видел.

Керст кивнул и замолчал. Судя по глубокой складке, залегшей между бровей, думы его были безрадостными.

Тяжелое молчание угнетало.

– Сам-то хоть сдал? – нарушила я тишину, распластавшись на коленях хозяина.

– Все сдали. Хотя Тайса сразу из лагеря в лазарет отправили, на снежного барса нарвался, – признался Илис, неловко пригрозив и без того несчастному боевику: – Он тебя завтра вместе со всей группой навестит.

В госпиталь должна была нагрянуть куча громких, беспардонных боевиков… целители взвоют.

– Ке-хе-хе-хе-хе.

– Каси? – удивленно позвал Илис, прерывая мой злорадный смех. – Тебе плохо?

– Мне хорошо, – заверила его я.

Хотя хорошо мне было недолго.

Еще немного посидев со своим другом, хозяин засобирался в академию. И меня решил с собой прихватить, хотя я очень сопротивлялась.

Илис был непреклонен:

– Рован хочет с тобой повидаться.

«Про Кадая он узнать хочет», – чуть не ляпнула я, но промолчала.

Интересно посмотреть, как будут зеленеть завтра целители, когда проведать товарища придет целая группа боевиков, но сказать об этом Илису я не решилась. Было немного стыдно демонстрировать ему свою зловредность.

В последнее время я все чаще ловила себя на желании выглядеть в глазах хозяина хорошей. Не получалось, конечно, но желание такое существовало и очень злило, потому что мною было приписано к постыдным человеческим порывам.

Из госпиталя Илис меня все же забрал, благородно дав попрощаться с Керстом. Даже не ржал, когда я, прижимаясь к прохладной щеке, горячо обещала поспособствовать в поимке и подчинении новой нечисти.

– Мы тебе кого-нибудь лучше Кадая найдем, – искренне заверила его, – даже лучше генерала…

Раненый польщенно хмыкнул, а я, замолчав, призадумалась и с сожалением призналась:

– Хотя нет, лучше генерала мы уже никого не найдем. Но лучше Кадая – обязательно.

Керст проникся, потрепал меня по голове и попросил Илиса приносить меня почаще.

Будь моя воля, я бы вообще осталась с ним до полного выздоровления, но каникулы подходили к концу. Морре пора было возвращаться, и оставлять меня в госпитале никто уже не собирался.

Протащив по беленьким, чистеньким коридорам, Илис вынес меня на улицу, вырвав из отбивающего обоняние стерильного запаха чистоты и с размаху впечатав носом прямо в эту обмораживающую свежесть.

Снег искрился на солнце и был очень чистеньким, беленьким и пушистеньким. Но не таким беленьким, как вырвиглазная беспросветность белизны стен в Керстовой палате, а очень красивым беленьким – с синим отливом и яркой искрой.

Высокие ели, укрытые этим сверкающим великолепием, кое-где прорывались глубокой зеленью колючих лап, подставляя свои иголочки солнцу. Широкая, хорошо расчищенная дорога заканчивалась высокими коваными воротами, на которых красовался знак лекарей – круг с врезанным в него стилизованным деревом и змеей, запутавшейся в корнях.

А за воротами, отчетливо выделяясь на снежном фоне, стояла черная карета.

– Отправляется через десять минут, – сообщил мне Илис.

Без куртки или даже плаща, как был, в одном кителе, он быстро добрался до кареты, которая, если верить хозяину, ходила два раза в день из города в госпиталь и обратно. И мой драгоценный хозяин, оставив теплую одежду в карете, мужественно мерз на этом лютом морозе и рисковал заболеть.

Жгучее желание откусить ему голову, которой он все равно не думает, пришлось задушить и мирненько сидеть на ручках. С температурой он еще как-нибудь жить сможет, а без головы уже нет.

Серьезно больных было, конечно, не так много и не всех приезжали навещать часто, но на этот раз все места в карете были заняты, а я пряталась под кителем Илиса, не рискуя показываться на глаза энергичной и очень громкой девочке лет семи.

Она навещала дедушку и хотела поделиться своими впечатлениями со всеми. И ведь делилась, что самое обидное! Все полчаса поездки делилась, заставляя меня жалеть о том, что я не большая страшная нечисть, питающаяся людьми.

Мы, конечно, человечинкой в принципе брезговали: было в этом что-то ненормальное – есть людей. Даже простые хищные животные их не особо ели, а мы, нечисть с непомерным само-мнением и верой в свою исключительность, уж точно не могли позволить себе опуститься до людоедства. Раньше я была уверена, что у меня и мысли такой никогда не возникнет – «съесть человека». Как же я ошибалась!

К Ровану меня принесли уже порядком озверевшую и частично оглушенную. Звонкие детские голоса – оружие массового поражения пострашнее Огненного вала. И это при том, что Огненный вал – заклинание высшего порядка, доступное только магистрам, а оглушающе орать умеет любая мелочь.

Даже я это умела, чего уж там.

Генерал был рад меня видеть и даже не обратил внимания на слова Илиса, когда тот решил оставить нас одних, бросив напоследок:

– Нужно проверить вольер аспида. Его должны были отключить.

– Это почему? – полюбопытствовала я у спины быстро уходящего хозяина.

Песок под его сапогами перестал шуршать, ко мне обернулись и сообщили печальное:

– Он больше не является подчиненным, и вольер, закрепленный за ним, отойдет другой нечисти.

Сказал и попытался сбежать, но не тут-то было. Я ведь тоже официально неподчиненная нечисть, в связи с чем возник вполне закономерный вопрос:

– А мой тоже отключили?

Илис кивнул, недоуменно глядя на меня.

– У тебя теперь есть комната в общежитии, вольер тебе не нужен.

– Это у Морры комната есть, – обиделась я, – а у меня ничего нету.

И так жалко себя стало, что просто ужас, и совсем не важно, что вольер этот я всего один раз и посетила, когда хозяин демонстрировал мое новое жилище. Сама мысль о том, что есть место, которое является только моим, грела душу.

А теперь выясняется, что рагра теперь не домашняя, что рагру выселили.

– Бездомная я…

Илис закатил глаза, продемонстрировав всю свою преступную несострадательность, и сбежал.

Генерал, вопреки ожиданиям, жалеть меня тоже не стал. Проигнорировав несчастный взгляд бездомной рагры, он удобнее устроился на песке.

– Кадай превращается, верно? – сурово спросил он.

И что на это сказать? Вроде бы и не особый это секрет, уж между своими-то, между нечистыми, точно можно ничего не скрывать, но мне почему-то все равно не хотелось сдавать аспида.

Пригладив уши, я скромно промолчала.

– Он Керсту руку отрубил?

Генерал не ждал ответа, он и так все понял, заценив мой убитый вид.

– Мы кровь остановили, – я зачем-то попыталась оправдать аспида, – он только после этого ушел.

– Бросив тебя с раненым.

– Он об этом еще пожалеет, – заверила я, ни на секунду не сомневаясь, что так и будет.

Кадай обещал, что мы еще встретимся. Ему же хуже.

Илис вернулся как раз к моменту, когда я рассказывала генералу об эпичном знакомстве с отцом Керста.

– Бешеный псих просто!

Теребя шерсть на животе, я все еще не могла спокойно вспоминать о том, как огромный страшный дядька орал на бедного обессиленного кадета.

– От тяжелого характера полковника страдают все. – Чуть поскрипывая ведром, в вольер зашел драгоценный хозяин. – В основном, конечно, подчиненные.

Запах сырого мяса я учуяла сразу и очень оживилась. Даже не сразу сообразила, что он сказал.

– Полковника?

– Хазер Навир – полковник Даатарских – боевых сил.

Ведро призывно поскрипывало, сбивая с мысли.

– Хорошо, что не генерал, – рассеянно заметила я, протягивая лапки к хозяину.

Мне вручили щедрый кусок мяса, поставив перед линормом ведро.

Пока хозяин располагался на песке рядом с нами, я жадно отхватила большой кусок, попыталась его пережевать и с трудом заставила себя проглотить эту сырую, скользкую гадость.

Мясо было свежим, пахло вкусно и, судя по аппетитному чавканью линорма, было очень хорошим, но я его есть не могла.

Пришлось вернуть кусок хозяину.

– Кажется, отвыкла я от вкуса сырого мяса, – смущенно ответила на немой вопрос.

Это было ненормально. Раньше я и несвежей полуобглоданной тушей не побрезговала бы, даже не заметив душок несвежего мяса, а сейчас и свежего не хотела.

Вернее, хотела, но не такое. Мне бы прожаренное, с приправами и солью, а не вот это вот блюдо дикой кухни.