Глава четырнадцатая

Николай явился за полчаса до назначенного вице-губернатором срока. Пришел он с букетом и, протянув цветы, объяснил:

– Это чтобы как-то сгладить. И чтобы встреча с Колобовым не казалась такой уж официальной.

Аня поставила цветы в вазу на столе в гостиной. Николай опустился в кресло и сразу спросил:

– Наверняка тебя интересует, как идет следствие?

Аня кивнула. Николай задумался, судя по всему, может ли он делиться всем, что ему известно.

– Хорошо, я расскажу, – произнес он. – Сегодня возбудят дело по убийству в ночном клубе. Завтра оба дела объединят в одно. Пока мне известно немногое. Пистолет, из которого был убит Гацкан, отправлен на экспертизу, результаты которой мне неизвестны. Но если вдруг выяснится, что это тот же ствол, из которого был застрелен Лесневич, то тогда… – Николай покачал головой. – Но такого не может быть!

– Почему? – спросила Аня.

– Потому что это большая наглость – дать понять следствию, что оба убийства совершил один и тот же человек. Человек, который был и на свадьбе, и в ночном клубе. Но ни вы, ни я в зале не видели никого подозрительного. И вряд ли он мог скрываться в подсобных помещениях.

– А что, если кто-то пытается подкинуть следствию единственно объясняемую версию? – предположила Аня. – Версию, что Лесневича застрелил Гацкан, который и обнаружил труп на свадьбе. Потом он же в туалетной кабинке клуба застрелился или случайно выстрелил из того же пистолета себе в сердце.

– Может, и так. Только где все это время находилось орудие убийства Лесневича? Гацкан на свадьбе… вернее, уже после того, как свадьба трагически оборвалась, был обыскан – пистолета при нем не обнаружили. Экспертиза показала, что он не стрелял. Так где был спрятан пистолет?

Аня пожала плечами, и в этот момент зазвонил ее мобильный. Вызывал вице-губернатор Колобов, он попросил, чтобы капитан Тарутин спустился и встретил его. Вице-губернатор обещал подъехать через шесть минут.

Оставшись одна, Аня задумалась о том, что только что узнала от Николая. Действительно, пистолет не был найден. Дом Красильникова не обыскивался, разумеется. Но обслуживающий свадьбу персонал был опрошен. Посторонние в дом не заходили, если не считать посещения туалетов на первом этаже. Но за всем наблюдали ребята из службы безопасности и камеры видеонаблюдения. Можно, конечно, предположить, что Лесневича убил кто-то из охранников Красильникова… Но зачем это ему? То есть зачем это Красильникову?

Колобов вошел в квартиру, посмотрел на старые обои и обратился к сопровождающему его Тарутину:

– Куда?

Николай провел гостя в комнату, где на столе стояла ваза с букетом.

– А я вот не сообразил, – усмехнулся Колобов. – Ведь знал, что иду домой к симпатичной девушке, а голова не сработала.

Он сел не в кресло, а расположился на стуле возле стола. Еще раз посмотрел на цветы и обратился к хозяйке:

– Я, признаться, удивлен, что вы оказались в этой компании. Вы старше моей дочери и остальных ее друзей. К тому же я видел вас на той треклятой свадьбе и подумал, что вы просто фотограф, хотя по вашему виду этого не скажешь. Потом вы пишете для этого Сухотина… Я навел справки, и мне доложили, что вы – дочь академика Игнатьева – человека сколь уважаемого, столь и непредсказуемого, экстраординарного.

– Мой отец член-корреспондент, – напомнила Аня.

– Не суть, – отмахнулся вице-губернатор. – То есть вы по своему развитию выше, чем то гламурное быдло, окружающее мою дочь. Вы жили в Штатах, удачное замужество, а теперь вдруг внезапное возвращение на родину. И сразу вокруг вас происходит такое.

– Честно говоря, сама не ожидала…

Колобов прервал ее жестом:

– Сначала я решил только посоветоваться с вами, но сейчас уже принял решение, что мне делать с дочерью. Я решил отправить Валю учиться за границу. Там она будет далеко от людей, рядом с которыми ей находиться необязательно.

– Мой совет – не стоит этого делать, – сказала Аня. – Там окажутся другие люди. Хуже они будут этих или лучше, но Валя для них будет чужой, и отношение к ней будет соответствующее. Я бы посоветовала вам отправить Валю не учиться, а работать. Могу предложить место в известном торговом доме «Киото Катани».

– В модельный бизнес? – нахмурился Колобов. – Вы серьезно? Это же болото!

– Моделью она не будет, я вам обещаю, ее завалят другой, может быть, административной работой. Будут помогать и заботиться о ней. Ей понравится, а главное – у нее появятся цель и новые друзья. А потом она вырвется из того болота, в котором находится сейчас. Могу заверить, что наркоманов в окружении моего друга нет: он их сам терпеть не может, как и очевидных извращенцев и эпатажных геев.

Колобов испытующе смотрел Ане в глаза, уставился, не мигая. Ей даже показалось, что вице-губернатор сейчас взорвется. Но он произнес спокойно:

– Возможно, вы правы. Я подумаю, поговорю с дочкой.

Он обернулся к Тарутину:

– А к вам, капитан, только одна просьба. По возможности держите меня в курсе расследования обоих убийств. Я могу, конечно, звонить начальнику ГУВД, а он соответственно переложит эти обязанности на других, а те, вполне возможно, на вас… Не лучше ли напрямую взаимодействовать? Это и в ваших интересах. Вам тридцать лет, вы до сих пор капитан. А я помогу получить и новое звание, и более высокую должность. Для начала вы станете заместителем начальника районного отдела полиции по уголовному розыску. Район выберете сами. А хотите, оставайтесь в следственном комитете, возможности для служебного роста мы найдем и там. Согласны на такое сотрудничество?

– Согласен, – кивнул Тарутин.

Колобов поднялся:

– Я пойду, провожать меня не надо. То, что хотел сказать, уже сказал. – Он пошел в выходу, но остановился на пороге, обернулся: – К вам, Анна Михайловна, еще одна просьбочка. Поскольку вы что-то обещали Сухотину, то пообещайте и мне: чтобы ни одной фотографии моей дочери не появилось в печати.

– Обещаю.

Колобов не шелохнулся, он ждал других слов.

– Пришлите ко мне вашего человека, – продолжила Игнатьева, – и я под его контролем удалю с носителя все снимки, которые тот посчитает нужным удалить.

– Отлично! – Колобов протянул ей руку. – И прощайте. Надеюсь, вы сделаете эту работу, а я уж, извините, привык оплачивать чужие усилия, которые не направлены против меня. – Он кивнул Николаю. – Счастливо оставаться.

Кто-то ждал Колобова на лестничной площадке, потому что раздались шаги нескольких человек, спускающихся по ступенькам.

– Почему-то мне кажется, что скоро позвонит Красильников, – предположила Аня.

– Не сегодня, – покачал головой Николай. – Это было бы слишком взаимосвязано, как будто они договорились сделать вам предложения. Хотя наверняка обо всем между собой договорились, потому что они всегда все решают сообща. У них давний совместный бизнес. Доходы там запредельные. Друг друга не обманывают, насколько мне известно, потому что любая ложь, любая несогласованность – и тогда крах всего.

– Может быть, их бизнес как-то связан с этими убийствами? – спросила Аня.

– Не знаю, думаю, что никак не связан, потому что погибшие не имели к их делам никакого отношения. А то, что произошло вчера, вообще выше моего понимания. Бессмысленное и жестокое убийство.

– У Гацкана отец ведь тоже бизнесмен?

– Девелоперский и риелторский бизнес. По сути, почти все доходы в тени. С бизнесом Красильникова и Колобова не пересекается. По крайней мере, фактов таких нет. С матерью убитого Гоши старший Гацкан не живет, хотя развод официально не оформлен. Ее опросили утром. Она сказала, что себе на жизнь зарабатывает сама, а сын выбивал деньги у отца. Но суммы были не такими, как ей казалось, чтобы ходить по клубам и шиковать. По существу дела ничего сообщить не смогла. Друзей сына видела редко. Чаще всего к ним заходили Лесневич и Лисовой. Она их «лисами» назвала. Так и сказала: два лиса.

– Почему?

– Очевидно, по созвучию фамилий. И оба были ей неприятны. Утверждает, что это они довели ее сына до такой жизни… То есть до смерти. Он будто бы пытался соответствовать их уровню.

В дверь позвонили. Тарутин пошел открывать. Через порог переступил здоровяк в строгом костюме.

– Добрый день, – обратился он к хозяйке. – Меня прислал Иван Захарович Колобов. Вице-губернатор попросил меня проследить, чтобы вы прямо сейчас сделали ту работу, о которой он вас попросил.

Аня провела его в комнату, а Тарутину посоветовала заглянуть в холодильник и достать то, что он посчитает съедобным. Николай принял это как руководство к действию и приступил к приготовлению ужина.

Через полчаса человек Колобова ушел, Аня пришла на кухню и сообщила, что вице-губернатор через визитера передал ей пять тысяч евро будто бы за оказанную услугу.

– Неплохо, – обрадовался Тарутин.

– Так я скоро стану миллионером. Но Иван Захарович просто решил подстраховаться. За обещание не давать никакой информации о дочери он, вероятно, заплатил Сухотину в несколько раз больше. Хотя, может, убедил сделать это безвозмездно. А мне денег дал, потому что просто данное слово – это обещание, а принятые деньги – уже договор со всеми вытекающими. И сюда он зашел лишь для того, чтобы проверить мой компьютер. Разговор о будущем дочери был не более чем предлогом. Он теперь вряд ли ее от себя куда-либо отпустит.

Но Аня ошибалась. Через пару часов ей позвонила Валечка и, задыхаясь от восторга, сообщила, что папа предложил ей поработать с Киото Катани. При разговоре присутствовала мама, которая усомнилась. И тогда Колобов сказал, что предложение поступило от близкой знакомой известного модельера. Валя тут же сообразила, кто эта близкая знакомая, и поспешила поблагодарить.

– Короче, папа пообещал согласовать детали. И мама потребовала, чтобы она поехала со мной. Папа сначала возражал, но потом согласился. И даже сказал, что полетим все втроем: он там посмотрит, как мы с мамой устроимся. Встретится с этим японцем и спросит, нужна ли ему помощь в России… Вдруг он хочет открыть у нас представительство или филиал?

– Хорошо, если это так. Мы поговорим с тобой на эту тему, когда ты придешь ко мне, – сказала Аня.

– Не получится. Теперь я буду у родителей взаперти сидеть. Но я готова терпеть, лишь бы все получилось.

Тут же Аня решила позвонить Такедо, но вовремя вспомнила, что в Гонконге уже глубокая ночь.

Над Петербургом тоже смеркалось.

Тарутин собирался уйти сразу после ужина, который он сам же для нее приготовил. То есть для них приготовил.

Накрыв на стол, молодой человек признался, что не представлял, как это приятно делать. Что это так по-семейному. Он даже на мгновенье подумал, что… Впрочем, Николай не стал ничего говорить больше. Только потом, когда пили чай, вспомнил:

– По поводу запроса ФБР. Они вчера прислали новый. Сказали, что очень скоро будет выдан ордер Интерпола на твое задержание. Будто бы есть серьезные подозрения на причастность Энн Хайден к исчезновению мистера Хайдена. Но и в этом случае последует отказ, потому что у нас, как, впрочем, и у них, главный принцип – нет тела, значит, нет дела. Непонятно только, почему вдруг такая настойчивость. Кто-то претендует на наследство твоего мужа? Оно такое огромное?

– Наследница я одна. Других близких родственников Марка не знаю. Мать у него умерла давно, у матери была сестра, о которой Марк давно ничего не слышал. То есть не слышал о ней много лет. Отец все оставил ему. Самое большое богатство моего мужа – это коллекция фотоаппаратов. Стоит она около десяти миллионов или даже больше. Там только один аппарат Даггера оценен в миллион. Первая камера «Никон» тысяча девятьсот сорок восьмого года – четверть миллиона. Квартиру возле Центрального парка можно продать за большие деньги. А на банковских счетах немного – только лишь для того, чтобы с карты производить безналичные расчеты. А все остальное Марк вложил в акции. Да, чуть было не забыла про яхту. Приобретал ее Марк почти за миллион, но реальная цена уже тогда была намного выше. Есть еще два автомобиля, но это уже мелочи.

– По моим подсчетам получается, что наследство огромное даже по американским меркам.

– Видимо, так, – согласилась Аня. – Но чтобы ФБР подключилось, нужно ведь не просто обвинить меня в причастности к исчезновению мужа, а нечто большее… Убедительные показания свидетелей, запись переговоров, видеофиксация моих преступных деяний…

Конечно, она знала, почему это случилось, только не хотела делиться с Тарутиным. Все равно Николай помочь не сможет. Зачем нагружать постороннего человека своими проблемами?

Но он сам предложил:

– Я могу выяснить. Если мне удалось узнать о запросе ФБР, следовательно, у меня есть связи и в тех органах, которые контактируют с американскими ведомствами по этому вопросу. Но неужели ты сама не представляешь, в чем причина?

И тогда Аня решилась. Позвала Николая в комнату к компьютеру и вставила в ноутбук флешку Марка. Нашла те самые снимки с борта яхты и сказала:

– Смотри сам!

Тарутин рассматривал фотографии очень внимательно.

– Ну да, у руководства ФБР великолепный вкус, – с улыбкой проговорил он. – Терять девушку с такой внешностью, с идеальной фигурой… Я бы на их месте тоже бы направил запросы во все страны: верните нам Аню… То есть Энн. Где мы еще такую найдем?

Аня хотела возмутиться, но что-то удержало ее. Она сделала максимальное увеличение снимка, чтобы троица, сидевшая на борту соседней яхты, была отчетливо видна.

– Вот это, – Аня показала пальцем на человека в белой шляпе, – Гонсало Мендес, или Шарки Мендес, как назвал его Марк. Он теперь главный наркобарон в Колумбии, а может, и во всем мире. А рядом двое американских сенаторов. Лица их видно четко с разных ракурсов. То есть видно, что это не монтаж. Это очень видные деятели в Сенате.

– Роберт Санчес и Джозеф Макгрегор.

– Ты их знаешь? – удивилась Аня.

– Нет, конечно, я с ними не знаком. Просто видел их по новостям. А память у меня хорошая – профессиональная.

Он продолжал разглядывать снимки:

– Какая же ты красавица! То есть я сразу это заметил, а сейчас лишь восхищаюсь еще больше…

Аня смутилась. Ей показалось, что она начала краснеть.

– И что мне теперь делать? – поспешила перевести она разговор. – С фотографиями? С этим знанием о сенаторах?

– Ничего. Пока ничего. Я попрошу у тебя одну распечатку снимка с этой троицей, чтобы посоветоваться со своими знакомыми. Если они поймут, почему американцы требуют твоей выдачи, то можешь быть уверена, что тебя никто никому не отдаст. А я – в первую очередь.

Аня скопировала на флешку все файлы со снимками яхты и отдала Тарутину.

– Только не надо увеличивать ничего и вешать на стене в своей комнате, – попросила она.

– А вот этого я обещать не могу, – серьезно ответил Николай.