Глава 9

В первый год царствования короля Яннема, вскоре после его возвращения из Эл-Северина и незадолго до принятия первого из законов, касавшихся догмы нечистой крови, королевский двор отправился на охоту. Подозрительность Яннема тогда еще не достигла таких драматичных масштабов, как несколько лет спустя; он перестал опасаться своего младшего брата, а все остальные враги на фоне только что одержанной победы над Императором людей казались мелкими сошками. Это было хорошее время, лучшее время царствования Яннема. Брайс вспоминал его с грустью, так же, как то время, когда они были детьми.

Яннем не особо любил охоту, но строгий этикет, введенный им при дворе, вызывал в придворных глухой ропот, и следовало хоть изредка разбавлять это напряжение, развлекая придворных балами и охотами. Это был большой, помпезный выезд, в сопровождении полусотни егерей, общим числом в восемьсот человек. Для охоты выбрали склон Кармай – одно из любимых охотничьих угодий их отца, где водилось много дичи, но самой ценной добычей в этих местах считались горные орлы, вившие гнезда на скальных пиках над склоном. Скалы здесь были слишком крутыми, и хищные птицы предпочитали летать на собственную охоту ниже, в долину, так что здесь, в собственном логове, никогда не опускались ниже, чем на триста футов над землей. Что делало такой охотничий трофей особенно сложным и почетным.

Яннем и Брайс ехали верхом рука об руку, как и всегда в последнее время. Недоуменные разговоры за их спинами давно стихли – двор смирился с тем, что Брайс из изгнанника и преступника стал вторым лицом в Митриле, и принял это с немой покорностью, как принимал теперь все причуды своего нового короля. Яннем держал у седла арбалет – он предпочитал это оружие всем другим, и Брайс только теперь понял, что это было, возможно, неосознанным проявлением нежелания марать руки. Однако из арбалета его брат стрелял метко, на зависть лучшим стрелкам собственной гвардии. Это было то немногое, в чем король Яннем превосходил своего младшего брата.

Первый выстрел на охоте традиционно принадлежал королю, и когда в небе над склоном закружился орел, неподвижно раскинувший над Кармаем гигантские крылья, главный распорядитель охоты затрубил в рог, подавая сигнал остановиться. Огромная масса людей, растянувшаяся по всему узкому склону, суетливо задвигалась и остановилась. Распорядитель подъехал к королю, церемонно раскланявшись и объявив о породе птицы, предполагаемой высоте и точном направлении и силе ветра. Яннем слушал вполуха, глядя вверх одним глазом и прищурив другой. Его ладонь лежала на рукояти арбалета и неспешно поглаживала его, словно бедро любимой женщины.

– На что спорим, что попаду с первой попытки? – спросил он, не поворачивая головы.

Брайс, усмехнувшись, пожал плечами.

– Даже не знаю. Бочонок сагравийского?

– Ты так дешево ценишь первый выстрел короля?

– Нет, просто не хочу слишком уж тратиться, когда проиграю.

– Когда, а не если? – усмехнулся Яннем. – Ты, вижу, придворной лести научился наконец-то?

– Нет, просто слишком хорошо знаю, на что ты способен.

Брайс не кривил душой. Напротив, в тот день у него на сердце было как-то удивительно легко. Он со скрытым удовольствием смотрел, как его брат неторопливо поднимает арбалет, заправляет болт, ставит приклад на плечо и целится в парящего посреди высокого бледного неба орла, спокойно, без суеты и желания покрасоваться. Яннем целился долго, и Брайс в конце концов перевел взгляд на птицу, тоже щурясь и пытаясь оценить, верно ли егеря прикинули расстояние. Триста футов, но с учетом довольно сильного северо-западного ветра… стреляй он сам, вероятно, просто поберег бы болт. Почти наверняка его отнесет ветром от цели, даже если бы она была неподвижной.

– Что? – вдруг услышал он отрывистый голос Яннема.

Брайс посмотрел на брата. Тот опустил арбалет и смотрел на него, все еще прищурившись, но теперь это был прищур не охотника, а дознавателя. За несколько последних месяцев Брайс успел отвыкнуть от такого взгляда – ему казалось, после совместного похода в логово Тьмы они с братом снова полностью друг другу доверяют. Так что он лишь моргнул от удивления, не понимая, к чему относится этот внезапный вопрос. Яннем повторил:

– Что ты смотришь? Думаешь, промажу?

– Этого я не говорил.

– Но подумал.

– Я только подумал, что сам не стал бы стрелять на твоем месте. Но я стреляю хуже тебя и…

– Почему не стал бы? Слишком высоко? – В голосе Яннема зазвенело напряжение, и Брайс мысленно выругался. Они стояли немного поодаль от свиты, но все же на достаточном расстоянии, чтобы гулкое горное эхо доносило до придворных каждое слово.

Поэтому он попытался быть дипломатичным:

– Да, слишком высоко. Для меня, если бы я стрелял.

– А если бы не стрелял, а использовал магию?

«Твою мать, Ян, – подумал Брайс. – Только не начинай опять». Ему казалось, они это преодолели, разве нет? Впрочем, в тот миг Брайс впервые за прошедшие месяцы осознал, что, возможно, Яннему известно про Серену. Про женщину, которая пудрила мозги и согревала постель им обоим. И обоим разбила сердце. Брайс избавился от этой вероломной женщины, ни слова не сказав брату, но что, если Яннему известно об этом? И что, если их кажущееся доверие все эти месяцы было лишь иллюзией? Попыткой Яннема забыть о прошлом. Они оба продолжали бороться с тенями этого прошлого, пытались верить друг другу. И это у них отлично получалось. Ведь получалось же?

Брайс попытался отшутиться:

– Значит, бочонок сагравийского отдаешь без боя?

– Отвечай на вопрос.

Так, а вот это уже совсем дерьмово. Ледяной тон, стальной взгляд, горделивая королевская осанка. Твою мать, Ян. Брайс ненавидел, когда брат начинал корчить с ним королевскую особу, но хуже всего то, что, похоже, это теперь получалось у Яннема безотчетно и ненамеренно. Он не пытался таким образом унизить младшего брата или поставить на место. Это теперь было для него естественное поведение, закономерное. Яннем вел себя так потому, что ощущал себя вправе, только и всего.

– Если бы я использовал магию, то снял бы эту птичку по щелчку пальцев, – холодно ответил Брайс и, мгновение помолчав, елейно добавил: – Сир.

Какого демона?! Он лишился трех пальцев, поседел, покрылся шрамами от плохо заживших ран, но он по-прежнему самый сильный маг в Митриле. И не он завел об этом разговор.

Яннем опустил арбалет и сказал:

– Что ж, мой лорд, продемонстрируйте нам свою колдовскую мощь.

– Если ваше величество повелит…

– Мое величество повелит.

Брайс беззвучно вздохнул. Под пронизывающим взглядом брата-короля сложил пальцы обеих рук вместе горстью – неловко, потому что иначе теперь не получалось. Но дело было не в его пальцах, а в его мане. Которая потекла между правой и левой рукой, искалеченной и неискалеченной, сплетаясь в тонкий магический узел, истончающийся и вытягивающийся в бесплотную стрелу, острую, как игла.

Брайс закрыл глаза: ему не требовалось целиться, чтобы эту стрелу запустить. Высоко вверху – триста десять футов, как и доложили егеря – сильно и быстро билось небольшое, горячее, жестокое сердце орла. Брайс нашел это сердце, успел ощутить его слепую ярость и бессловесную гордость, успел проникнуться уважением к своей жертве – и выпустил стрелу.

Птица сложила крылья, камнем полетела вниз и рухнула, врезавшись в склон и оставив на нем маслянистый кровавый след.

Конь Яннема слегка гарцевал на месте, удерживаемый за уздцы королевской рукой. В другой руке Яннем все еще сжимал опущенный арбалет.

– Поднеси мне его, – без выражения сказал Яннем.

Брайс резко повернулся к нему.

– Ты же сам приказал…

– Первый выстрел на охоте принадлежит королю. Эта добыча моя. Пойди и поднеси мне ее.

У Брайса потемнело в глазах. Он изо всех сил старался не обернуться, хотя слишком хорошо представлял лица придворных и слишком хорошо понимал, о чем они станут шушукаться по углам в ближайшие несколько дней. Это унижение было тем сильнее и глубже, что казалось внезапным и ничем не спровоцированным. Брат поступал с ним так на глазах всего двора не потому, что хотел намеренно унизить, а просто потому, что считал такое обхождение допустимым.

Брайс спешился. Медленно подошел к мертвой птице, распластанной на камнях. Взял ее за крыло и поднял с земли. Орел оказался действительно крупный: даже когда Брайс поднял руку вверх, на уровень собственного роста, обвисшее крыло птицы почти касалось земли. Покрытая коричневыми перьями грудь была опалена, выжженные перья липли к черному ожогу, оставшемуся там, куда угодила магическая стрела. Брайс сжег этой птице сердце, и последнее, что он испытал к ней, было уважение.

Которого он сейчас совершенно не испытывал к тому, для кого принес эту жертву.

Брайс подошел к Яннему и бросил орла под копыта его коня. Яннем кивнул главному егерю, и тот махнул двум своим помощникам, которые торопливо подобрали птицу и отнесли в сторону. Брайс вскочил в седло. На брата он не смотрел.

– Ты обиделся, что ли? – негромко спросил Яннем, и Брайс, к своему изумлению, услышал в его голосе насмешку. – Полно, брат, я же оказал тебе честь. Первый выстрел на первой большой королевской охоте нового владыки Митрила. И такой славный трофей.

– Засунь себе его в зад, – огрызнулся Брайс и пустил коня вперед, обгоняя короля.

…«Вот тогда это и началось? – думал Брайс пять лет спустя, смешивая зелье для герцога Эгмонтера по рецепту из книги, строки которой сочились кровью. – Или, может, оно вообще и не заканчивалось? С чего я взял, что он хоть когда-то воспринимал меня как ровню? Я полуэльф. Я маг. Я, в конце концов, младше. По сути, мы с ним ладили только до тех пор, пока не умер отец. С тех пор все полетело к демонам. Да, иногда бывало лучше, иногда хуже, но он стал сюзереном, а я – вассалом. И я с этим смирился. Меня это устраивало. А если нет, какого хрена я ждал так долго?»

Какого хрена он так долго ждал этого дня? Нынешнего дня.

Дня, когда он наконец-то освободится.

Брайс закупорил склянку, плотно вбив пробку ладонью в стеклянное горлышко, встряхнул несколько раз и отставил в сторону. Он был доволен собой, проведенной работой и результатами испытаний. Это зелье было призвано лишать языка – пара капель в пищу или питье, и жертва навсегда онемеет. Не слишком сильное заклинание с довольно ограниченной областью применения, но Брайс совершил его легко, даже небрежно, не затратив на это совершенно никаких ментальных усилий. Несколько полок в тяжелом чугунном шкафу, стоящем в углу его кельи – пожалуй, за прошедшие недели он начал к ней привыкать, – были уставлены такими же склянками. В некоторых из них хранились почти безобидные зелья и заклинания, в некоторых – убийственно опасные. Брайса забавляло то, что даже Эгмонтер не знал точно, где именно – какие. Брайс перед ним, разумеется, отчитывался, но часто лгал, а Эгмонтер не мог проверить, потому что обычно не присутствовал ни при составлении зелий и заклятий, ни при их испытаниях. Брайс прекрасно справлялся с этим сам. Эгмонтер предоставлял ему все необходимое – книги, манускрипты, ингредиенты для опытов и саму лабораторию, никогда не знавшую солнечного света. Но самое главное, самое ценное заключалось не в ингредиентах и не в книгах, и они оба это знали. Главное сидело у Брайса внутри, за приоткрытой дверью – чуть шире приоткрытой, чем прежде, – скалило зубы, облизывалось, утробно рычало и благодарно поскуливало, когда Брайс бросал ему очередную кость. Точнее, ЕЙ – невидимой и неощутимой твари женского пола, сидевшей внутри Брайса под замком. Сгустку Тьмы, ледяному и горячему одновременно, запертому и в то же время ощутимому. Эта тварь сидела в одной клетке с амбициями Брайса, с его застарелыми обидами, воспоминаниями о первой королевской охоте Яннема и многими другими подобными, которые были потом. Брайс все еще держал дверь прикрытой, но замок с нее уже снял.

Возможно – только возможно, – сегодня он приоткроет дверь еще чуть шире.

Брайс вытер руки тряпкой (заскорузлой и покрытой пятнами, давно пора сказать слугам, чтоб заменили) и бросил ее на стол. В дверь постучали – Брайс продолжал настаивать на уважительном отношении и, хоть и не без некоторых усилий, этого добился. В проем просунулась голова Измиера с неизменно угрюмо-свирепым выражением на скуластом лице.

– Господин посылает за вами, – пробасил джериец.

Брайс спокойно кивнул, ничем не выдав волны нервного возбуждения, поднявшейся в нем при этом коротком сообщении.

– Сейчас выйду. Обожди снаружи, – сухо велел он, а когда дверь закрылась, уперся двумя руками в стол, переводя дыхание.

Они собирались провести сегодня ритуал, к которому готовились долго. Это был ритуал омоложения, возвращающий силу в увядшее тело. Скорее всего, у них ничего не выйдет – ни одному магу в истории еще не удавалось успешно применить заклинания, оборачивающие время вспять, в том числе и в отдельно взятом теле. Но Эгмонтер отыскал несколько не связанных друг с другом заклинаний, которые в порядке эксперимента решил применить одновременно, создав принципиально новый ритуал. Это был довольно опасный эксперимент, потому что некоторые части нового заклинания содержали элементы, несовместимые друг с другом, и кончиться все это могло скверно.

И все же Брайса так и потряхивало от предвкушения. Во-первых, он полагал, что шансы у них все-таки есть, и неплохие. Он не просто тщательно изучил, но и прочувствовал заклинание, добавив в него кое-что по собственной инициативе, о чем своему «учителю», разумеется, не сообщил. А во-вторых, сегодня он впервые за прошедшие недели выйдет наконец на свежий воздух. Воздух, солнце. Проклятье, он многое узнал за эти дни и явно окреп, во всяком случае, ментально: его аура усилилась, он ощущал бурлящую в нем, до краев переполняющую ману. И в то же время – воздух, солнце… Если нужно похоронить себя в подземной лаборатории среди кровоточащих книг и кошачьего дерьма, чтобы стать снова сильным магом, Брайс не был уверен, что готов платить такую цену. Впрочем, до сих пор у него не было особого выбора – а сегодня выбор наконец опять появится. Брайс не собирался открыто нападать на Эгмонтера, во всяком случае, до проведения ритуала – им понадобится осуществить его вместе, в связке. Ни у одного из них поодиночке не достанет силы на такое мощное и в чем-то даже дерзкое колдовство. Но когда они закончат, что ж… Брайс полагал, что готов попробовать. Он не на пике своей формы и вряд ли полностью восстановил силы, утраченные пять лет назад. Но утратил он иные силы – силы магии Света. То, что бурлило, клокотало и шептало в нем теперь, имело несколько… иное происхождение.

Однако снова давало ему ощущение власти и могущества. И он по-прежнему держал все под контролем. Да, он все держал под контролем.

Гигант-джериец – как полагал Брайс, самый верный из прислужников Эгмонтера и единственный, кому он действительно доверял, раз приставил приглядывать за своим опасным учеником, – вывел Брайса винтовой лестницей наружу. Оказавшись наверху, Брайс удивленно вздохнул: оказывается, лаборатория находилась не в лесу, как он прежде считал, а в городском доме. Вход в подвал находился в задней части людской, где жили слуги. За коротким коридором обнаружилась дверь в палисадник, обнесенный высокой стеной. Эгмонтер устроил лабораторию прямо в городе, очевидно, не опасаясь, что кто-либо из местных магов может почуять неладное. Опрометчиво, самоуверенно. И свидетельствует о его полном равнодушии к возможным последствиям – узнай кто о том, чем Эгмонтер тут занимается, и герцог попросту убьет непрошеного свидетеля, только и всего.

– Это Парвус? – спросил Брайс, и Измиер глухо ответил:

– Нет. Следуйте за мной.

У коновязи их ждали лошади. Брайс без лишних расспросов вскочил в седло рядом с Измиером, гадая, с чего это Эгмонтер так ему доверился. Впрочем, герцог прекрасно знал, что бежать Брайс не станет – ни сейчас, ни в этот день, ни перед ритуалом, о котором он думал день и ночь уже много дней. Чертов маг успел хорошо изучить Брайса за то недолгое время, что они «работали» вместе. А может, Брайс приоткрыл ему больше, чем полагал, во время краткого соприкасания их аур в замке Корстли. Так или иначе, Эгмонтер прав: у Брайса имелось множество причин не избавляться от покровительства герцога прямо сейчас. А в качестве предосторожности присутствовал верный герцогу Измиер, вооруженный до зубов, тогда как при Брайсе были только его руки и его магия.

Не так уж мало, на самом деле.

Они выехали за городские ворота – насколько мог судить Брайс, это был обычный небольшой городок, где-то на юге Империи, судя по сухому, иссушенному летним зноем воздуху. Поля за городом стояли голые, усеянные стогами свежескошенного сена. Брайс глубоко вдохнул воздух, наполненный пьянящим запахом лета, подставил лицо солнечным лучам и легкому ветру, пытаясь ощутить радость от всего этого, какую непременно должен ощущать человек, месяц просидевший безвылазно в темном подвале. Но все, что он испытывал – нетерпеливое предвкушение, отдававшееся знакомым зудом в ладонях. Такое же предвкушение его охватывало перед боями у Мортага, Смиграта и Конрада. Сегодня что-то произойдет. Не бой, но нечто не менее великое и значительное, к чему он будет иметь самое непосредственное отношение.

«Как там Яннем, интересно», – подумал Брайс; мысль пришла и ушла, легкая, как древесный пух, пролетающий мимо лица. Отчего-то он был уверен, что его брат сумеет о себе позаботиться, по крайней мере какое-то время. Ну а скоро, совсем скоро, Брайс к нему присоединится и на этот раз вновь сможет приносить их королевству настоящую пользу, как уже делал когда-то. Их королевству, их общему королевству…

Он слегка улыбнулся этой довольно непривычной мысли и тронул бока коня, нагоняя немного отъехавшего вперед Измиера.

Джериец не отвечал на вопросы, так что Брайс вскоре перестал их задавать, и путешествовали они молча до самой темноты, пока не въехали в лес. Брайс уже решил, что придется становиться на ночлег прямо посреди этого леса, что, впрочем, нимало его не смущало – он мог развести огонь и отогнать ночное зверье одним щелчком пальцев. Да и присутствие Измиера, как ни странно, не стесняло его, а даже придавало уверенности. Брайс вновь поймал себя на странном ощущении, будто они с герцогом Эгмонтером заодно – пусть временно, пусть этот «союз» построен на лжи и взаимном использовании друг друга, но почему бы и нет? Все люди используют друг друга, так или иначе. То же самое делали и они с Яннемом, и чем, в сущности, его брат лучше этого скользкого чернокнижника? Только тем, что считает себя в своем праве? Так и Эгмонтер в своем праве – праве силы, знания и отчаянной смелости, которая необходима простому смертному для опасных игр с Тьмой. Брайс хорошо это понимал и не мог отрицать, что за прошедшие недели начал испытывать к пройдохе из Парвуса нечто вроде смутной дружеской симпатии. Он хорошо понимал и действия, и мотивы Эгмонтера – они были ему, пожалуй, близки.

Дорога все сильнее углублялась в лес, петляя между рослыми раскидистыми дубами. Не было видно ни черта, и Брайс зажег над ладонью магический светильник, но Измиер рыкнул на него, и Брайс, пожав плечами, загасил пламя. В самом деле, он и сам чувствовал, что этому лесу больше приличествует мрак. Здесь не было привычной для леса какофонии ночных звуков, волчий вой, уханье сов, шелест змей и стрекот сверчков не сливались в единый тревожно-глухой гул. Хотя отдельные звуки все же доносились: треск сухих веток под копытами коней, стук падающего камня, задетого лошадью на тропе, нервное похрустывание суставов Измиера, который время от времени круто поводил плечами вперед-назад, словно его что-то тревожило… Вот и все звуки, а больше – ничего.

– Чего ты боишься? – с любопытством спросил Брайс, и джериец кинул на него свирепый взгляд, вполне читаемый даже в почти кромешном мраке.

– Уж точно не тебя, – прорычал он, и Брайс беззлобно рассмеялся.

– И, может быть, очень зря, – ответил он. – Долго еще ехать? Может, встанем на привал?

На эти вопросы Измиер не ответил, как и на все предыдущие.

Наконец мрак впереди стал чуть менее непроглядным: деревья расступились, открывая поляну, истыканную чем-то, похожим на пни от обрубленных стволов. Именно пнями это и было, как понял Брайс, когда все-таки зажег между пальцами магический свет, игнорируя недовольство своего неболтливого спутника. Слабая зеленая искра осветила поляну, на которой совершенно не росло травы – пласт земли казался лысым, словно его оросили зельем или ядом, убивающим все живое. В том числе и пни, оставшиеся от деревьев. Но разве в таком случае они не должны были сгнить до основания?

Брайс подъехал к одному из пней и посветил на него. Лоснящаяся от застарелой плесени кора походила на склизкую кожу, сердцевина пня – на черную гноящуюся рану.

– Это иэллия, – услышал Брайс за своей спиной. – То есть, конечно, бывшая иэллия. Священная роща твоих собратьев-эльфов. Люди вырубили ее и сожгли несколько веков назад, во время Великой войны. С тех пор тут не растет трава, хотя почему, толком никто не знает. За столько лет роща должна была восстановиться.

– Любопытно, – сказал Брайс, разворачивая коня к герцогу Эгмонтеру, стоящему посреди поляны, между пнями, с факелом в поднятой руке. – Ты наверняка знаешь, почему.

– Ну, у меня есть определенные гипотезы. Отчасти мы с тобой здесь для того, чтобы их проверить. Тут явно поработала Тьма, хотя я не нашел свидетельств того, что во время той войны люди прибегали к ней в этой местности.

– Возможно, это были не люди. Тут ведь тогда и орки шастали, и тролли, и кто только не валандался, – небрежно сказал Брайс. – Но, как я понимаю, нам это только на руку.

– Да, – улыбнулся герцог. – Верно. Измиер, ты можешь нас оставить. Дальше мы сами.

Брайс спешился. Измиер молча подхватил его коня под уздцы и направился прочь от поляны. Брайс не стал провожать его взглядом и пошел вперед, к герцогу, терпеливо ожидающему у импровизированного алтаря.

Это оказался, правда, не совсем алтарь – скорее, нечто, напоминающее пентаграмму вызова. Однако и пентаграммой, в привычном понимании слова, это тоже не было: вместо пятиконечной звезды на земле оказались начерчены четыре концентрических круга, замкнутые один в другом. Вдоль каждой окружности Эгмонтер рассыпал порошки, разлил зелья, разложил артефакты, над которыми Брайс работал самолично. Он отступил на шаг, окидывая картину широким взглядом – и понял, что пентаграмма тут все же есть. Самый большой, внешний круг был заключен между пятью покосившимися пнями священных эльфийских деревьев. Место было выбрано так искусно, что окружность касалась вспученных над землей корней у всех пяти пней, при этом оставаясь идеальной с точки зрения геометрической формы. Тонкая работа.

Эгмонтер вошел в круги – пока что они еще не действовали, хотя все и было готово к зарядке, – и поставил в центре внутреннего круга большую круглую чашу. Туда они сцедят зелье омоложения, если все пойдет, как планировалось. Да, именно сцедят, и Брайс оглянулся в поисках того, из кого они будут сцеживать. Эгмонтер говорил, что достаточно будет крупной собаки или новорожденного теленка. И что-то действительно лежало в стороне у пней. Правда, слишком большое для собаки и слишком маленькое для теленка.

– Возьми жертву и положи сюда, – сказал Эгмонтер, указывая на тень.

Брайс шагнул туда, протянул руку с колеблющимся между пальцами зеленым огоньком. Наклонился ниже, не вполне веря своим глазам. Смотрел долго.

Потом выпрямился. И сказал:

– Я не стану этого делать.

– Глупости какие, – вздохнул Эгмонтер, словно совершенно не удивленный таким заявлением. – Разумеется, станешь.

– Речь шла о собаке или теленке. О животном.

– А это и есть животное. Сам посмотри.

Брайс хотел ответить резко, но потом повернулся опять к телу, распростертому на земле. Это была молодая девушка, почти ребенок. Совершенно голая, с маленькими, сжавшимися от ночного холода грудями. Она не жалась в комок, а лежала прямо и неподвижно, как бревно, и Брайс решил бы, что она мертва, если бы не знал, что кровь жертвы для ритуала должна быть теплой. Волосы девушки были коротко острижены, словно у тифозной больной или осужденной на костер. Брайс взял ее за плечо и осторожно потянул. Она повернулась к нему неожиданно легко, издав короткий сиплый звук: не то хрип, не то стон, полный не страха и даже не боли, а звериного, бездумного ужаса – так воет животное, если бросить его живьем в огонь. Брайс, держа ее одной рукой за костлявое плечо, поднял выше руку, поднося свет ей к самому лицу. Он уже все понял, но хотел убедиться.

У девушки не было глаз. И языка. Когда она открывала рот, из него вылетали звуки, в которых не было ничего человеческого.

– Зачем… глаза? – выговорил Брайс ничего не выражающим голосом, и Эгмонтер охотно пояснил:

– Деревенщины верят, что глаза – зеркало души. Если у них отнять глаза, то они думают, что у них отобрали душу, и перестают считать себя людьми. Так что она действительно животное, потому что сама себя им считает. Перестань уже распускать сопли и тащи ее сюда.

Девушка могла их слышать – Брайс видел это по ее напряженному, белому как смерть лицу; она вслушивалась судорожно, явно не понимая, словно их речь звучала для нее не по-человечески. Ее пытали, и, вероятно, она обезумела задолго до того, как все закончилось. И в самом деле – больше не человек. Не считает себя им и, воистину, им не является. Но почему все-таки девушка, а не теленок? Какой в этом смысл? Брайс тщательно изучил заклинание, оно не требовало именно человеческой жертвы.

– Объясни, – коротко сказал он, не двигаясь с места.

Эгмонтер прекрасно его понял; они понимали друг друга с полуслова.

Герцог вздохнул, явно раздосадованный проволочкой.

– Ты знаешь сам. Это вопрос не человеческого или животного, а Света и Тьмы. Тьма и Свет обретают наивысшую силу, только встречаясь друг с другом. Тьма во Тьме и Свет в Свете немногого стоят. Поэтому для действительно мощного темного ритуала всегда нужны ингредиенты, содержащие толику Света. Как, например, то, что было раньше человеческой девственницей и эльфийской иэллией.

– И то, что прежде было светлым магом, в одиночку сражавшимся с Тьмой, – сказал Брайс.

Эгмонтер широко улыбнулся.

– Это твои слова, а не мои. Но, заметь, я предпочитаю использовать твою смешанную силу как катализатор для заклинания, а не твою нечистую кровь в качестве жертвенного дара Тьме. И если ты подумаешь как следует, то поймешь, что в этом есть резон.

– Для ритуала в теле жертвы не должно остаться ни одной целой кости.

– Да, точно. Кроме черепа и позвоночника. Я начну, пожалуй. Но закончить тебе придется самостоятельно, потому что…

Брайс поднял руку. Спокойно. Эгмонтер ожидал нападения, разумеется. Он ждал этого с первой минуты, как они заключили сделку. Но сейчас это не имело никакого значения. Брайс приоткрыл пошире дверь, мысленно поглаживая свою внутреннюю Тьму, тут же рванувшуюся к нему. Ты голодна, милая, пришла пора тебя покормить…

Брайс набросил на Эгмонтера заклинание немоты – легко, словно стряхнул паутинку с куста.

Эгмонтер был магом больших амбиций и знаний, но малого дарования. Поэтому для плетения чар ему все еще требовались слова.

Брайс повернулся к девушке и взял ее на руки. Она выгнулась, словно сведенная судорогой, забилась и закричала без слов, сипя распахнутым безъязыким ртом. Ее стриженая голова моталась из стороны в сторону, билась Брайсу в плечо, пустые выжженные глазницы слепо таращились в ночной мрак.

– Тише, милая, – сказал Брайс. – Все хорошо, теперь все будет хорошо. Больше тебя никто не тронет.

Она продолжала биться, как пойманная рыба, и ему пришлось стиснуть ее голые ребра и бедра крепче, до синяков. Эгмонтер пытался бросать в него арканы, но Брайс легко возвел вокруг себя защиту и мог вовсе не обращать на него внимания. Он отошел от алтаря с концентрическими кругами, подальше, к самому краю поляны, где сохранилось немного сухой травы. Снял с плеч плащ и подстелил на землю, а потом положил на него несчастное существо, для которого уже почти ничего нельзя было сделать. Почти ничего.

– Тише, бедная. Отдохни. Поспи. Все будет хорошо. Я обещаю.

Он шептал, и Тьма шептала у него внутри – те же самые слова, так же нежно, так же лживо. Брайс сплел сонные чары, и девушка наконец затихла, обмякла, перестав метаться по земле. Брайс поднял ее иссохшую руку с содранными ногтями, тронул губами искусанную ладонь.

– Все хорошо. Спи.

Она уснула. Брайс сидел, держа ее руку у своего лица, глядя в ее пустые глазницы и приоткрывшийся во сне рот. Погладил по жестким коротким волосам, пытаясь хоть как-то их пригладить. Он не знал, ни кто она, ни откуда, не мог вернуть ее родным или предать земле на ее родине. Но что-то сделать он все же мог.

Спи, милая. Просто спи.

Сердце в груди, еще минуту назад бившееся, как испуганная птица, замедлило бег. Оно билось все реже, реже. Потом перестало.

Брайс опустил руку девушки на ее грудь и накинул ей на лицо край своего плаща.

Потом повернулся к Эгмонтеру и снял с него чары немоты.

– Ты мне солгал, Эгмонтер.

– Конечно, – прохрипел тот, выплевывая слова из сжавшейся глотки. – А ты думал что? И впрямь будем трудиться на благо темного дела вместе? Ты, жалкая беспородная тварь, дикий щенок из ваших засранных гор, правда рассчитывал стать мне ровней?

Что-то было не так. Брайс нахмурился. Он не сомневался в своих силах, магия герцога уже не могла подавить его собственную, так что же… о чем он…

Эгмонтер шагнул назад. Потом еще и еще, Брайс попытался шагнуть за ним – и не смог сдвинуться с места. Он резко мотнул головой, пытаясь понять, что происходит, что держит его на месте – не магия Эгмонтера, это точно, так что же…

Пентаграмма. Пять пней, стоящих в виде пятиконечной звезды. Но не те пни, между которыми были нарисованы магические круги – для отвода глаз, понял Брайс в нарастающем страхе, это было сделано лишь для отвода глаз. Как и заклинания и зелья, которые он создавал последние недели. И так увлекся этим, а главное, тем, что это восстанавливало его силы, что не задумался, а возможно ли это, осуществимо ли… несочетаемые ингредиенты, надерганные из разных книг заклинания… и ритуал, который не мог провести до сих пор ни один известный маг, ни светлый, ни темный.

А ты решил, что сумеешь? Никому до сих пор не удавалось, а ты один сможешь. Ты же величайший маг в Митриле и один из величайших на материке, да? Наглый, самоуверенный мальчишка. Попавшийся в ловушку собственного тщеславия точно так же, как недавно это произошло с твоим братом. О котором ты уже почти забыл.

Брайс почувствовал, как его неудержимо клонит к земле. Он попытался сопротивляться – и не смог, словно на спину ему рухнул вековой дуб. Ноги подкосились, Брайс осел на колени, зарываясь пальцами в землю. И тогда увидел круги – не нарисованные, а вырезанные в земле. Неудивительно, что Измиер не позволял Брайсу зажечь свет – чтобы он раньше времени не заметил их. До того, как окажется ими пойман.

Эгмонтер забегал вокруг, вскидывая руки и гортанно тараторя заклинания. Брайс едва мог разглядеть его мятущуюся в темноте фигуру, попытался дотянуться до нее – и чуть не упал, когда брошенный им в герцога магический аркан вернулся назад, рикошетом едва не убив его самого. Как в той камере для магов в темницах Бергмара, куда засадил его когда-то Яннем. Чем сильнее маг, тем трудней ему там приходится. Место, выворачивающее тебя наизнанку и обращающее твою собственную силу против тебя.

– Что… – прохрипел Брайс, но договорить не сумел. А Эгмонтер был слишком занят – он носился вокруг пентаграммы, колдуя яростно и даже вдохновенно. Брайс не знал ни одного заклинания из тех, что он использовал, но чувствовал, что все они, каждое из них, обращено против него.

Что-то шевельнулось под ним, внизу, точно гигантский крот прорывал себе ход. Потом вдруг земля провалилась вниз, втягивая в себя колени и запястья Брайса. Он попытался высвободить руку, но земля продолжала осыпаться, рыхлая, жирная, она засасывала, как зыбучие пески. Скоро он погрузился в нее по плечи.

И только тогда увидел Эгмонтера прямо напротив себя, за чертой вырезанного в земле круга.

– Мне нужно было, чтобы ты ее убил, – сказал герцог. – Но я конечно же знал, что ты не захочешь. Тьма и Свет, Брайс Митрильский, они так славно усиливают друг друга, особенно когда сочетаются в одном человеке. Ты избавил бедняжку от страданий, и правильно сделал – она и так достаточно намучилась. Но знаешь, что самое важное? Убивая ее, ты верил, что совершаешь доброе дело. Тьма и Свет, Брайс, Тьма и Свет. Ты знаешь, где именно проходит между ними черта? Я – нет. Но с твоей помощью намерен узнать.

Земля уже забивалась в рот и ноздри, душила, Брайс чувствовал ее вкус на языке и безуспешно пытался выкашлять мокрые комья, попавшие в легкие. Бесполезно. Она поглощала его. Впитывала, как губка впитывает воду. Брайс из последних сил попытался вырваться, чего бы это ему ни стоило. Он бросился к клетке, где годами сидела взаперти его внутренняя Тьма, распахнул дверь настежь и закричал: «Выходи! Выходи! Проклятая тварь, где ты, когда ты мне так нужна?!»

И вдруг он ее увидел. Уже не в клетке. И не в нем самом.

Она была НАД ним. Сверху. Дрожала и скалилась, глядя в его запрокинутое, побелевшее от напряжения и ужаса лицо, почти утонувшее в жидкой земле, засасывавшей его и хоронившей заживо.

Эгмонтер подошел, присел на корточки и собрал двумя ладонями горсть земли, как ребенок, играющий в родительском дворе. И словно не замечая черной твари, расправившей крылья прямо у него за спиной.

– Ты заслуживаешь знать, так что я скажу. Это, конечно, никакое не заклятье омоложения. Это Темный источник, новый Темный источник, который я разожгу из твоей ауры и который будет гореть на твоей плоти. Как ты знаешь, костру Темного пламени нужны человеческие или эльфийские кости, чтобы гореть. Твои отлично подойдут. Но ты не умрешь. Ты будешь гореть здесь, очень долго, но не умрешь, в этом я тебе клянусь. Долгие, долгие годы. Ты станешь подпитывать собой Тьму, а она станет кормить тебя, как прежде ты кормил ее. В этом и есть суть союза некроманта с Тьмой, Брайс. Ты должен был давно это понять.

Сказав это, герцог Эгмонтер улыбнулся, поднес к лицу Брайса две полные горсти жирной черной земли, пропитанные смертью и Тьмой, и залепил ими его глаза.