Майкл не мог вспомнить, когда он в последний раз нормально спал ночью. Он знал, что в последний раз это было примерно три года назад, как раз перед его почетной отставкой из тактической группировки психологических операций Семнадцатой армии. Каждую ночь он отчаянно пытался вернуться в сознание, сражаясь за каждый вдох и силясь закричать. Когда, как ему казалось, проходила вечность, одна чернота наконец сменялась другой, и он просыпался весь в липком холодном поту. И тогда, задыхаясь и дрожа, он сражался со своими ночными кошмарами.

Его подразделение было на воздушной тактической операции под Кандагаром и распространяло эмоционально усиленную пропаганду через громкоговорители, прикрепленные к вертолету UH-60 «Блэк Хок». Над одной из улиц они попали под обстрел противника. По всей видимости, сбили их через несколько секунд, и Майкл был единственным выжившим при крушении. С того момента и еще долгое время после его спасения и эвакуации воспоминания и ночные кошмары Майкла смешались в единое облако мучений, страха и боли.

– Майкл, – раздался женский голос из динамика над кроватью. – Это доктор Пельтье. Вы в порядке? Ваша электроэнцефалограмма показывает фазу быстрого сна. Это было сновидение, о котором вы мне рассказывали? То, которое вы видите каждую ночь?

Майкл уселся на кровати и взял себя в руки, вспомнив, что за ним наблюдают.

– Более чем, – ответил он, изо всех сил стараясь контролировать собственный голос. – Оно всегда меняется, но не то чтобы очень сильно.

– Хорошо, – ответила доктор Пельтье. – Не в том смысле, что вам приходится страдать, переживая это снова, а в том, что нам удалось получить хорошие стабильные данные. Нам удалось определить именно те нейроны, которые понадобятся нам для вашего лечения. Уверена, уже на следующей неделе ваши ночные кошмары и ПТСР уйдут в прошлое.

Майкл посмотрел на встроенный в стену динамик.

– Бог ты мой. Док, я так надеюсь на это. Честное слово. Спасибо, мэм. Спасибо.

Представив, что скоро кошмары уйдут, Майкл заплакал.

Гражданские часто думают, если думают вообще, о войне и всем, что с ней связано, как о субординации, тактике и стратегии. Однако есть элемент, которому большинство из нас не придает значения, но который влияет на каждый аспект военных действий. Это эмоции. От решения начать войну или бой до обращения к многочисленным особым нуждам наших ветеранов после их ухода в отставку эмоции играют важную и уникальную роль.

Превращение отдельного гражданского в члена сплоченного боеспособного подразделения необходимо для благополучия и потенциального выживания солдата, не говоря уже о каждом из его или ее товарищей. С того момента, как человек вступает в вооруженные силы, запускается долгий процесс, ориентированный на то, чтобы новобранец пришел в нужное состояние. Режим дня подчиняется строгому распорядку, предназначенному для повышения физической силы и выносливости. Новобранцы проходят психологические тесты на стрессоустойчивость в случае возможных проблем, но эмоциональное состояние не менее важно.

Точнее говоря, жизненно важно. На протяжении многих лет эти молодые люди социализировались как гражданские лица и учились гражданскому поведению в обществе окружающих людей. Нужное эмоциональное состояние выходит за пределы приобретенных манер, в которые входит глубинное (как надеется общество) знание о том, что правильно и неправильно, в том числе религиозная или светская убежденность в том, что причинять другому человеку физический вред, тем более убивать его, плохо и даже аморально. Иногда это знание настолько глубоко укореняется, что, действуя вопреки ему, человек может причинить себе физический и/или психологический вред.

Однако цели военных идут вразрез с социализацией. Военная подготовка работает на укрепление личной верности и эмоциональной связи с боевыми товарищами. Совершенно противоположные качества вырабатываются по отношению к противнику. Военное обучение включает в себя множество техник, которые подавляют сопереживание неприятелю, в частности методичное расчеловечивание врага, так что убийство становится относительно выполнимой задачей¹. Оно просто считается частью работы. Это крайне важно для того, чтобы защитники нации были в состоянии действовать успешно и эффективно. Другие варианты могут в итоге привести к поражению.

С другой стороны, хороший солдат определенно не ходячее оружие с отключенными эмоциями. Как раз наоборот. В определенных сферах эмоциональный интеллект задействуется постоянно: при оценке рисков, взаимодействии с гражданскими с обеих сторон конфликта и при поддержании тесных связей между боевыми товарищами.

Травма и когнитивный диссонанс, возникающий как следствие конфликта запросов, исходящих из эмоций солдата, могут привести к посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР), депрессии и другим психическим проблемам. В таких условиях трудности могут возникнуть как во время военной службы, так и после возвращения к гражданской жизни. Домашнее насилие, нервные срывы и самоубийства – лишь некоторые последствия эмоционального расстройства, которое может нести с собой опыт войны². По оценкам работающей в глобальном масштабе исследовательской корпорации РЭНД, минимум 20 % ветеранов войны, служивших во Вьетнаме, Ираке и Афганистане, страдают ПТСР и депрессией. Среди солдат, которых неоднократно отправляли в зоны военных конфликтов, это число возрастает до 30 %. Более пяти миллионов ветеранов войн все еще живы, это означает, что один человек на полтора миллиона продолжает страдать спустя многие годы после того, как война закончилась.

Можно подумать, что военные крайне заинтересованы в решении этой проблемы. И это действительно так. В 2009 году армия США начала программу адаптации, целью которой было сделать солдат сильнее психологически и эмоционально. Однако несмотря на полезность программы, влияние подобного подхода будет, по всей видимости, ограниченным. Следовательно, предпринимаются шаги в других направлениях, в частности в области аффективных технологий и связанных с ними исследований.

Значительная работа по излечению или уменьшению страданий солдат и ветеранов от губительного физического и психологического воздействия войны проводится в рамках контрактов Управления перспективных научных исследований и разработок Министерства обороны США (DARPA). Один из проектов, известный как Системная нейротехнология для перспективных методов лечения, или SUBNETS, официально начат в 2014 году. Его цель – разработка чипа, который можно вживить в мозг солдата. Мозговой чип должен быть замкнутой системой. В первую очередь он должен собирать сигналы мозговой активности солдата, считывать сигналы, исходящие от отдельных нейронов в реальном времени, чтобы смоделировать, как разные системы и пути мозга функционируют в нормальных и аномальных условиях. Исследовательские группы «будут использовать эти модели, чтобы найти безопасные и эффективные методики стимуляции»³. Затем последует воздействие слабыми разрядами электрического тока для лечения таких заболеваний, как ПТСР, депрессия и тревожное расстройство. Можно будет использовать постоянный ток и магнитную стимуляцию, чтобы изменить нейроны, на которые оказывается воздействие, и блокировать сигналы, вызывающие психическое расстройство.

Исследовательские группы из Ливерморской национальной лаборатории при Калифорнийском университете в Сан-Франциско и компания по производству медтехники Medtronic (крупнейший производитель вживляемых систем нейростимуляции) разрабатывают чип с электродами, способными достичь глубинных структур мозга. Доктор Джастин Санчес, руководитель программы SUBNETS, рассказывает: «Управление перспективных научных исследований и разработок Министерства обороны США ищет способы описать те области мозга, которые активизируются в различных условиях, – в масштабе от целых структур мозга до отдельных нейронов – и разрабатывает медицинские приборы, способные фиксировать активность, обеспечивать стимуляцию выбранного участка и, что самое важное, автоматически корректировать лечение в процессе изменения самого мозга». В планах Управления разработка пилотной модели в течение пяти лет, а затем запрос на одобрение использования чипа Управлением по контролю за продуктами питания и лекарственными средствами США⁴. Напоследок Санчес сказал, что они хотят «вывести на ультрасовременный уровень производство микроэлектроники и создать сложный вживляемый прибор, который будет оставаться безопасным и эффективным на протяжении всей жизни человека, получающего лечение [курсив добавлен]».

У подобных способов лечения есть значимый прецедент: исследования процедуры, известной под названием «глубокая стимуляция мозга», проводились десятилетиями. При глубокой стимуляции мозга электроды, размещенные в строго определенных местах, пропускают разряд тока глубоко в мозг, разрушая долговременную потенциацию синаптической передачи между определенными группами нейронов, и эффективно перестраивают патологические нейронные процессы. (Долговременная потенциация синаптической передачи – это постоянное усиление сигнала между определенными нейронами, основанное на прошлых моделях нейронной активности. Это основа заученного поведения на клеточном уровне.) На сегодняшний день глубокая стимуляция мозга применяется для лечения симптомов эссенциального тремора, болезни Паркинсона, расстройства тонуса и обсессивно-компульсивного расстройства. По данным 2016 года, более ста тысяч людей по всему миру живут с имплантом глубокой стимуляции мозга. Исследования подобных методов проводятся с перспективой, для лечения психических состояний, связанных с военными действиями, особенно у солдат, неоднократно служивших в зонах военных конфликтов.

С помощью электродов можно читать сигналы мозга и получать подробную диагностическую информацию. Такой чип классифицируется как инвазивный интерфейс «мозг-компьютер», или ИМК, и имеет ряд преимуществ по сравнению с неинвазивными методами. Например, образ человека, на которого надета шапочка с множеством электродов, часто ассоциируется с электроэнцефалографией (ЭЭГ), разновидностью неинвазивного интерфейса «мозг-компьютер». ЭЭГ проста в использовании и обладает хорошим временным разрешением, но ограниченным пространственным разрешением. То есть ЭЭГ не может качественно различать небольшие группы нейронов или отдельные нейроны. Следовательно, этот метод чтения сигналов мозга менее точен⁵. Однако метод ЭЭГ настолько дешевый и безопасный, что иногда его применяют пользователи видеоигр. Существуют даже общедоступные ЭЭГ-проекты.

И наоборот, функциональная магнитно-резонансная томография (ФМРТ) и магнитоэнцефалография (МЭГ) представляют собой неинвазивный интерфейс «мозг-компьютер» с хорошим пространственным разрешением, способным различать отдельные нейроны. К сожалению, для них требуется дорогостоящее оборудование, занимающее небольшое помещение, и суперохлаждение жидким азотом или жидким гелием.

В сравнении с неинвазивными методами экспериментальные чипы для мозга, над которыми работает Управление перспективных научных исследований и разработок Министерства обороны США, намного точнее, чем ЭЭГ, и намного дешевле и меньше, чем ФМРТ и МЭГ Кроме того, от вживленного в мозг чипа можно получать данные постоянно и на протяжении длительного промежутка времени. Такой чип поможет исследователям продвинуться в изучении мозга и в перспективе разработать терапевтическое решение проблемы, которая приобрела масштабы эпидемии.

С учетом сказанного публичное объявление о программе SUBNETS заставило множество людей самых разных политических взглядов задуматься: не стоят ли за планом вживить электронные чипы в мозг нашим доблестным военнослужащим куда менее благородные намерения? По интернету прокатилась лавина слухов о контроле сознания и зомбировании солдат. Такая дикая спекуляция совершенно не учитывает ни сложность существующей технологии, ни этические принципы военного командования. Тем не менее сегодня мы пришли именно к этому. Возможно, через несколько десятилетий при другом политическом режиме и другом правительстве разговор будет совершенно иным.

Рассмотрим, какие сегодня имеются технологии, обладающие интерфейсом, соединяемым напрямую с мозгом. В 2015 году исследователи из Техасского университета А&М продемонстрировали миниатюрный компьютер, который надевается на таракана, как крошечный рюкзачок с электродами, вживленными в его нервную систему. Передвижения насекомого можно отслеживать при помощи беспроводной связи. В конце того же года небольшой краудфандинговый бизнес-проект Backyard Brains объявил о продаже технологии RoboRoach – комплекта для создания «первого в мире киборга для коммерческого использования», как заявили основатели проекта. Даже любители могут установить комплект на таракана, а затем следить за ним через смартфон, подключив его с помощью Bluetooth.

В ряде экспериментов, проведенных в 2013 году, исследователи из университета Дьюка продемонстрировали интерфейс «мозг-мозг» между двумя крысами при помощи набора вживленных микроэлектродов⁶. В том же году ученые из Гарварда показали, как человек-доброволец мог силой мысли контролировать движения хвоста подопытной крысы. Волонтер, чей мозг сканировался методом ЭЭГ, управлял пучком фокусированного ультразвука, который стимулировал двигательную область коры мозга крысы⁷. Через несколько месяцев двое исследователей из Вашингтонского университета представили первый в мире неинвазивный интерфейс «мозг-мозг», с помощью которого один человек удаленно управлял движениями руки другого, находившегося в противоположном конце университетского городка⁸. Наконец, возвращаясь к тому, с чего начали, в конце 2016 года еще одна исследовательская группа разработала интерфейс «мозг-мозг», позволявший человеку-оператору управлять действиями таракана – одной лишь силой мысли!⁹

Эти проекты отчетливо демонстрируют осуществимость сознательного контроля и передачи состояний мозга между людьми. Подобные исследования приведут к появлению нейротерапевтических методов, а также новых способов общения и взаимодействия. Всего через несколько десятилетий станет возможной прямая передача мыслей, образов и даже чувств. Со временем такая электронная телепатия будет становиться все сложнее и в конечном итоге станет предпочитаемым видом общения, по крайней мере для некоторых видов взаимодействия.

В свете технологического прогресса, возможно, легче понять, почему идея вживлять мозговые импланты солдатам так обеспокоила параноиков. Пока существует надежда, что у командования наших вооруженных сил достаточно стойкие этические принципы, чтобы не дойти до кошмарных сценариев, к которым могут привести подобные эксперименты, но мы не можем гарантировать того же в будущем. Террористы, перехватившие доступ к сознанию и телам заложников, чтобы сделать из них подрывников-смертников, действительно будут сниться людям в страшных снах.

Еще один центр оборонных исследований нейростимуляции как средства изменения мозга – Исследовательская лаборатория ВВС США на базе ВВС Райт-Паттерсон в штате Огайо. Миссия 711-го подразделения по изучению возможностей человека «в области биологических и когнитивных наук и технологий для оптимизации и защиты способности авиатора летать, вести бой и побеждать в воздухе, космосе и киберпространстве»¹⁰. В ходе ряда экспериментов применялись транскраниальная стимуляция мозга постоянным электрическим током (ТЭС) и транскраниальная магнитная стимуляция (ТМС), чтобы увеличить концентрацию внимания и повысить эффективность когнитивной деятельности. При исследовании концентрации внимания применяли ТЭС, направленную на дорсолатеральную префронтальную кору, чтобы привести мозг в состояние бдительности – как будто человек выпивал несколько чашек кофе одну за другой, но без побочных физических эффектов. Во время сорокаминутного эксперимента сканирование мозга людей, получавших ТЭС, показало, что работоспособность оставалась высокой на протяжении всего экспериментального периода. Это было просто неслыханно. В ходе исследования эффективности когнитивной деятельности участники, которые получали ТЭС, одновременно заучивая последовательность действий, показали результат на 250 % лучше, чем контрольная группа при следящем тестировании¹¹. Это предполагает, что в не столь отдаленном будущем можно будет невероятно ускорить способность человека учиться. Кроме того, подобные техники можно применять, чтобы стимулировать или подавить определенный участок мозга. Ряд других исследований, в ходе которых применялась ТЭС, показал, что она воздействует и на другие функции, например математические способности, предрасположенность к риску и способность к планированию, но есть множество вопросов относительно того, насколько значим этот эффект, чтобы считать его полезным.

Некоторые исследования показывают, что ТЭС может изменять эмоциональную реакцию в соответствии с условиями эксперимента. При направленном воздействии на разные участки мозга подобные методы должны усиливать или подавлять эмоции так же, как и прочие аспекты нашей когнитивной деятельности. Хотя это не было первичной целью разработки, со временем подобные системы будут применяться во многих сферах, причем зачастую совершенно не в тех, для которых они были первоначально созданы. Их неизбежно начнут использовать, чтобы усилить или ослабить эмоциональную реакцию в определенных ситуациях, например отрегулировать здоровую реакцию на раздражитель, полностью подавить естественную эмоциональную реакцию или выработать реакцию, которая явно не соответствует ситуации. В зависимости от сферы применения результат может быть полезным, а может привести к катастрофическим последствиям при неправильном использовании.

В течение последних лет военные экспериментировали со многими технологиями, которым повышенная эмоциональная осознанность пошла бы на пользу, особенно дронами и роботами. Хотя концепция дронов или беспилотных летательных аппаратов (БПЛА) была популярна на протяжении века, их начали широко применять в военных целях только в течение двух последних десятилетий¹². В то же время для использования в различных военных операциях разрабатывались роботы и другие автономные комплексы вооружения. Возрастающая зависимость от автономных и полуавтономных инструментов и вооружений вызвала беспокойство по поводу возможного изобретения «роботов-убийц». Несколько лет назад осознание потенциальной угрозы возросло настолько, что военные вели диалог о потенциальных рисках и преимуществах, а среди гражданских возникли полноценные движения, выступавшие за принятие международных законов о запрете такого рода оружия. Международный комитет по контролю за роботизированными вооружениями (ICRAC) – одна из таких групп, члены которой считают, что у человечества есть небольшой шанс не допустить угрозы, пока не стало слишком поздно. Комитет, неофициально входящий в группу неправительственных организаций «Кампания за запрет роботов-убийц», стремится к превентивному запрету автономного оружия поражающего действия по всему миру.

Одна из главных причин, по которой возможность существования такого оружия вызывает тревогу, – это недостаток эмпатии и эмоционального интеллекта. Ноэль Шарки, профессор робототехники и искусственного интеллекта Шеффилдского университета, а также один из основателей Комитета, отмечает:

Мы снова возвращаемся к вопросу уязвимости программного обеспечения. Если приходится жестко кодировать стандартную реакцию на непредсказуемое событие, то в долгосрочной перспективе результат будет нулевым. Либо условия в конечном итоге выйдут за пределы ожидаемого диапазона, либо в программирование будет вмешиваться человеческий фактор. Эмоциональный интеллект и способность присваивать значения различным элементам и условиям в собственном окружении в значительной степени поможет решить проблему. В частности, если разум способен присваивать значения не только себе, но и прочим участникам действия. Иными словами, если искусственный интеллект подает признаки теории сознания и способен проявлять эмпатию.

Может ли аналог эмоций сделать автономные машины для убийства приемлемыми для нас в будущем? Возможно, но следует надеяться, что ненадолго – с почти нулевой вероятностью. Армейское командование не захочет нести ответственность за приказ об уничтожении, исполнение которого они не контролируют полностью. Такой же объективной реальностью, как и эмоциональный искусственный интеллект, может стать и вопрос, насколько «человечны» его реакции и мыслительные процессы. Этот вопрос будет актуален и после того, как эмоциональный искусственный интеллект достигнет человеческого уровня.

Пока же нам остается ждать, вероятно, не одно десятилетие, пока у машин не появятся хотя бы зачатки настоящей эмпатии.

Автономный комплекс вооружения функционирует отдельно от управляющего им человека. Автономность можно поддерживать несколько секунд или минут, но ее также можно поддерживать месяцами и годами. Теоретически комплекс может сохранять актуальность и после того, как конфликт будет исчерпан. Министерство обороны США выступает в защиту автономных комплексов вооружения, заявляя, что «однократно активизированный комплекс вооружения может выбирать и поражать цели без дальнейшего вмешательства управляющего им человека». Если вы считаете, что никто намеренно не оставит без контроля автономный комплекс вооружения длительного действия, вспомните о том, что по всему миру до сих пор зарыты в земле приблизительно 110 миллионов противопехотных мин. Хотя эти машины для убийства по определению не вполне автономны, у них полностью отсутствует эмпатия, и им совершенно безразлично, кого убивать. Они могут сохранять боеготовность на протяжении десятилетий, то и дело убивая и калеча людей, несмотря на то что война давно закончилась. А теперь представьте машину, способную выбирать цели, выслеживать и убивать тех, кто были врагами, но уже могут ими и не быть. Вот вам и готовый ночной кошмар.

В 2015 году на Совместной международной конференции по вопросам искусственного интеллекта космолог Макс Тегмарк в открытом письме призывал к полному повсеместному запрету автономного оружия¹³. Письмо подписали 2500 специалистов в области робототехники и искусственного интеллекта по всему миру. Поскольку способностью выбирать и преследовать цели будет управлять искусственный интеллект, в течение следующих лет она продолжит совершенствоваться. Ученые боятся гонки вооружений, в результате которой появится недорогое и легкодоступное оружие массового поражения. И несмотря на то что некоторые страны полностью откажутся от его использования, оно неизбежно появится на черном рынке, чем непременно воспользуются террористы и диктаторы по всему миру. Подписавшиеся под открытым письмом заявляют: «Автономные комплексы вооружения идеально подходят для политических убийств, дестабилизации обстановки в стране, запугивания населения и геноцида определенных этнических групп». В последующей статье авторы говорят: если оружие запрограммировано с учетом этической функции, то в наших интересах помнить о том, что враги могут и отключить эту функцию, несмотря на запрет международного законодательства.

Точно такой же будет ситуация с роботами и искусственным интеллектом, способными к переживанию эмоций и эмпатии. Поскольку практически любую систему или устройство можно взломать и перепроектировать, мы должны ожидать худшего, по крайней мере от некоторых людей.

Многие считают, что появление эмоциональной осознанности у дронов и роботов снизит уровень их злонамеренного использования в боевых действиях и количество жертв среди гражданского населения. Однако существует множество ситуаций, в которых автономное оружие, обладающее эмоциями, может быть не менее ужасным. Человекоподобный робот с развитым эмоциональным интеллектом и внешностью друга, родственника или даже ребенка может легко проникнуть на охраняемую территорию и убить множество людей. В фантастическом рассказе Филипа К. Дика «Вторая модель» (Second Variety), вышедшем в 1953 году и ставшем классикой жанра, жители мира постапокалиптической антиутопии сталкиваются с засильем самовоспроизводящихся роботов-убийц. Некоторые из этих машин, предназначенных для шпионажа и убийства, внешне неотличимы от людей. Как и многие произведения Филипа Дика, с течением времени этот сценарий представляется все более правдоподобным. Не стоит даже говорить о том, что это не то будущее, которое мы все хотели бы увидеть.

К сожалению, разнообразие современной военной техники предполагает множество средств ведения войны. Кибероружие – одно из новейших. Оно стало совершеннее с развитием и расширением интернета. Большинство из нас никогда не думали об эмоциях, слыша слова «киберпреступление» и «кибероружие», но на самом деле эмоции здесь – решающий элемент. Любой компетентный хакер скажет, что самое слабое звено в безопасности – это человек. Хакеры говорят о манипулировании этой слабостью как об использовании навыков социальной психологии. Они могут воспользоваться слабостью человеческой натуры, чтобы подобрать недостаточно тщательно продуманный пароль, хотя подглядывание через плечо или получение доступа к веб-камерам, чтобы прочитать пароли на приклеенных листочках тоже успешно работают. Они могут завести с человеком абсолютно невинный разговор, чтобы добыть безобидную, но важную информацию. Это творческий подход, основанный на знании людей и того, как ими манипулировать. Иными словами, эмоциональный интеллект.

По мере того как компьютерные программы станут обретать все большую эмоциональную осознанность, хакеры будут активно их применять. Способность автоматизировать процесс означает, что одновременно можно обратиться ко многим людям, например по телефону или электронной почте. (Сейчас программы синтеза речи, использующие голосовой поиск, нельзя отличить от речи живого человека¹⁴.) За счет эмоциональной уязвимости массовая психологическая обработка может привести к многочисленным утечкам информации, которые можно использовать для обхода систем безопасности.

Поскольку эмоции – ключевой элемент в состоянии человека, наши противники будут стремиться использовать их против нас, а мы будем пытаться использовать эмоции против них. Несмотря на самые благородные намерения изобретателей любой новой технологии, найдутся и те, кто попытается использовать их и с другими целями. Мы можем делать прогнозы и планировать, как будут применяться аффективные технологии, но невозможно сказать, что нам точно известны все варианты условий будущего, поскольку наш опыт прошлого слишком мал. Современное вооружение – целиком и полностью продукт технологии и цивилизации. Существуют согласованные на международном уровне правила поведения, методы уничтожения и способы предотвратить уничтожение, которых не существовало до новейшей истории человечества. В середине XX века человечество выпустило из бутылки атомного джинна и с тех пор живет, помня о нем. Какую цену пришлось заплатить за это наследие – в жизнях, в долларах и здравом рассудке? У нас есть небольшой шанс предотвратить распространение автономного оружия, и если мы его упустим, все прогнозы бессмысленны. Методы и материалы для создания такого оружия будут намного дешевле и доступнее, чем те, что были необходимы для создания ядерного оружия. Предотвращение или, по крайней мере, предупреждение возникновения гонки автономных вооружений – безусловно, самое мудрое и цивилизованное наше решение.

Тем не менее человечество, по всей видимости, будет продолжать конфликты, битвы и войны в обозримом будущем, и применение некоторых приложений, разработанных в рамках аффективных технологий, было бы гуманным для обеих сторон конфликта. Например, войска психологических операций (PSYOP) в силах по проведению спецопераций армии США ориентированы на победы в умах и сердцах. (PSYOP недавно был переименован в MISO – силы проведения операций военно-информационного обеспечения.)

Их миссия – «воздействие на эмоции, мотивы, цели, аргументацию и даже поведение зарубежных правительств, организаций, групп и отдельных личностей»¹⁵. В свете того, на что способны сейчас и будут способны в будущем эмоциональное программирование и эмоциональный искусственный интеллект, разумно предположить, что PSYOP захочет воспользоваться этой технологией независимо от того, на какую сторону конфликта они собираются влиять. Явная польза этой технологии в том, что с ее помощью можно будет быстрее разрешать конфликты и таким образом снизить потери, но очевидно, что это одна сторона битвы и, следовательно, одна сторона в уравнении. В зависимости от того, насколько убедительной станет эта технология и того, какое влияние она приобретет, она может превратиться в значительную угрозу.

Другое применение технологии, которое определенно необходимо развивать, – это ее использование в лечебных целях. В конце концов, мы просим людей в форме рисковать и жертвовать жизнью, а потому должны исправить причиненный им вред – физический, психический или тот и другой вместе. Восстановление потерянных на войне конечностей и ощущений значительно шагнуло вперед. Если возможно излечить их сознание и изгнать из него демонов, мы должны это сделать. Но поступая так, мы должны сделать все, чтобы избежать подводных камней на своем пути. Изменяя эмоции, связанные с воспоминаниями, мы изменяем и саму память. Вмешиваясь во что-то столь важное, как воспоминания и эмоции, мы ходим по очень тонкой грани между лечением и причинением вреда.

Тем не менее поиск лекарства или способа лечения – самое меньшее, что мы можем сделать, зная, что рано или поздно солдатам все равно придется возвращаться к гражданской жизни, которая совершенно не похожа на ту, к которой они привыкли. Технологический прогресс набирает скорость, и они, как и все мы, окажутся уязвимы в мире, который пытается манипулировать ими на каждом шагу. Как показывает эта глава, наши проблемы могут быть лишь началом.