Регентство

Перед тем, как увести свое войско обратно на Север, Криган Старк столкнулся с непредвиденным затруднением.

Войско его состояло большей частью из «лишних ртов», возращение коих могло обречь их близких на голод и даже на смерть. Легенда (и Гриб) гласит, что ответ ему подсказала леди Алисанна. У Трезубца полным-полно вдов, сказала она, и у многих есть малые дети. Мужья этих женщин ушли сражаться за своих лордов и пали в бою. Теперь зима, и вдовам с сиротами очень бы пригодились мужчины в доме.

В итоге больше тысячи северян ушли после королевской свадьбы в речные земли с леди Алисанной и ее племянником Бенжикотом. «Каждой вдове по волку, – веселился Гриб. – Зимой он будет греть ей постель, по весне ее кости обгложет». На так называемых вдовьих ярмарках в Древороне, Риверране, Каменной Септе были заключены сотни браков, а те, кто жениться не хотел, поступали на службу к великим и малым лордам. Некоторые, как ни печально, подались в разбойники и кончили плохо, но в целом затея леди Алисанны имела большой успех. Северяне укрепили ополчения многих домов, особенно Талли и Блэквудов, помогли речным поселянам пережить зиму и распространили веру в старых богов к югу от Перешейка.

Другие северяне отправились искать удачи за Узким морем. Назавтра после того дня, как лорд Старк сложил с себя обязанности десницы, сир Марстон Уотерс, посланный в Лисс за наемниками, вернулся в столицу ни с чем. Он тут же попросил помиловать его за все прошлые прегрешения и сообщил, что Триархия развалилась. Трое бывших союзников в предвидении войны нанимали вольные отряды по ценам, с коими сир Марстон не мог соперничать. Многие из воинов Старка усмотрели в этом счастливый случай: к чему возращаться на Север и голодать, когда за Узким морем их ждут горы золота? Один отряд, Волчья Стая, во главе с Халлисом Хорнвудом по прозвищу Безумный Хэл и Тимотти Сноу, бастардом из Кремневого Пальца, состоял из одних северян. В другой, Победители Бурь, который сир Оскар Талли учредил на свои средства и сам возглавил, вошли бойцы со всего Вестероса.

Между тем как воины удачи готовились отплыть, в столицу на коронацию и свадьбу стекались толпы гостей. С запада приехала леди Джоанна Ланнистер с отцом, лордом Крэга Роландом Вестерлингом, с юга прибыли полсотни Хайтауэров с новым лордом Лионелем и вдовой старого лорда леди Самантой. Жениться этой паре не разрешили, но их взаимная любовь не составляла ни для кого тайны и получила столь громкую огласку, что верховный септон отказался ехать вместе с ними и приехал три дня спустя с Редвинами, Костейнами и Бисбери.

Вдова лорда Борроса леди Эленда, оставшаяся в Штормовом Пределе с маленьким сыном, прислала от дома Баратеонов дочерей Кассандру, Эллин и Флорис. Четвертая дочь Марис, как пишет Евстахий, вступила в орден Молчаливых Сестер; Гриб добавляет к этому, что леди-мать прежде вырвала ей язык, но этому вряд ли следует верить. Миф об отсутствии языков у Молчаливых Сестер далек от истины: молчание они хранят благодаря своей вере, а не раскаленным щипцам. Девиц сопровождал отец леди Эленды Ройс Карон, лорд Ночной Песни и маршал Марок.

В гавани причалил Алин Веларион, из Белой Гавани вновь прибыли братья Мандерли с сотней рыцарей в сине-зеленых плащах. Гости приезжали даже из-за Узкого моря: из Браавоса, Пентоса, Волантиса и бывшей Триархии. С Летних островов приплыли три темнокожих принца в пернатых плащах, ослепившие всех своей роскошью. Все гостиницы и конюшни Королевской Гавани наполнились до отказа, за стенами города ставили шатры и палатки для тех, кому не хватило места. Гриб рассказывает о распутстве и пьянстве, Евстахий – о молитвах, посте и делах милосердия. Содержатели гостиниц, шлюхи с Блошиного Конца и их более дорогие сестры с Шелковой улицы наживались вовсю, бедняки жаловались на шум и зловоние.

Прежние враги братались помимо воли: те, кто сталкивался нос к носу в харчевнях и кабаках, еще год назад сражались на поле брани. «Если кровь можно смыть только кровью, в Королевскую Гавань набились одни немытые», – говорит Гриб. Но драки на улицах происходили реже, чем ожидалось, и убили в них всего трех человек. Даже лордам, как видно, надоела война.

Свадьбу принца Эйегона и принцессы Джейегеры праздновали не в Драконьем Логове, большей частью разрушенном, а рядом, на вершине холма Висеньи, где построили ряды сидений для благородный гостей. Седьмой день седьмого месяца 131 года выдался холодным, но солнечным, сообщает Евстахий. Когда верховный септон объявил принца и принцессу мужем и женой, горожане откликнулись громовым ревом. Новобрачных при огромном стечении народа доставили на открытых носилках в Красный Замок; там Эйегон был увенчан простым обручем желтого золота и провозглашен Эйегоном из дома Таргариенов, Третьим этого имени, королем андалов, ройнаров и Первых Людей, лордом Семи Королевств. Корону на голову принцессы возложил сам Эйегон.

Юный король, хоть и неулыбчивый, был, бесспорно, красив, хороша была и его маленькая невеста. Со времен коронации Эйегона II в Драконьем Логове Семь Королевств еще не видели столь пышного зрелища; недоставало только драконов. Этот король не облетал город трижды, не опускался торжественно на двор замка. Заметили наблюдатели и то, что невестиной бабушки королевы Алисент на празднике не было.

Новый король первым делом назначил тех, кто долженствовал его защищать. Сир Вилис Фелл – единственный, кто остался в живых из гвардии короля Визериса – стал лордом-командующим, сир Марстон Уотерс – его заместителем. Поскольку оба они считались «зелеными», остальные пять мест заполнили «черные». Затем настал черед временных правителей. Десницей был назначен сир Тайленд Ланнистер («зеленый»), вернувшийся недавно из Мира, Хранителем Государства лорд Леовин Корбрей («черный»). Оба подчинялись совету регентов, куда вошли леди Джейна Аррен из Долины, лорд Корлис Веларион с Дрифтмарка, лорд Роланд Вестерлинг из Крэга, лорд Ройс Карон из Ночной Песни, лорд Манфрид Моутон из Девичьего Пруда, сир Торрхен Мандерли из Белой Гавани и великий мейстер Манкен, избранный Цитаделью вместо осужденного Орвила.

Достоверно известно, что Кригану Старку тоже предлагали место в совете, но он отказался. Не стали регентами и столь значительные фигуры, как Кермит Талли, Анвин Пек, Сабита Фрей, Таддеуш Рован, Лионель Хайтауэр, Джоанна Ланнистер и Бенжикот Блэквуд, но разгневало это, как уверяет Евстахий, одного лорда Пека.

Избранный совет Евстахий от всей души одобрял. «Шесть сильных мужей и одна мудрая жена будут править на земле так, как всевышние Семеро правят нами с небес». Гриб высказался скептически: «Из семерых регентов шестеро лишние. Жаль мне нашего короля». Большинство, однако, сходится на том, что начало правления Эйегона вселяло большие надежды.

До конца 131 года все великие лорды разъехались восвояси. Первыми, в слезах простившись с родичами, остающимися в заложниках у нового короля, отбыли Ланнистеры и Хайтауэры. Через две недели после коронации Криган Старк увел свое поубавившееся войско на Север по Королевскому тракту; три дня спустя уехали в Древорон лорд Блэквуд и леди Алисанна со свитой из тысячи северян. Отправились на юг лорды Редвин, Тарли, Костейн, Бисбери и Рован, сопровождавшие верховного септона. Лорд Кермит Талли вернулся в Риверран со своими рыцарями, его брат сир Оскар отплыл с Победителями Бурь в Тирош и на Спорные Земли.

Узников, предназначенных для Ночного Дозора, сир Медрик Мандерли вызвался отвезти на своей галее «Северная звезда» до Белой Гавани, откуда им предстояло ехать в Черный Замок по суше. Перед отплытием одного из приговоренных недосчитались. Великий мейстер Орвил, передумав ехать на Стену, подкупил стражника, который его расковал, переоделся нищим и скрылся в столичных трущобах. Сир Медрик, не желая задерживаться, взял вместо Орвила того самого стражника и отчалил.

К концу года столицу и королевские земли окутала, по словам Евстахия, унылая тишина. Эйегон восседал на Железном Троне, лишь когда требовалось, в остальное время его видели редко. Обороной государства ведал лорд-протектор Леовин Корбрей, повседневными делами занимался слепой десница Тайленд Ланнистер. Раньше он не уступал красотой своему близнецу, покойному лорду Ясону, но палачи королевы так его изувечили, что новым придворным дамам случалось при виде него падать в обморок. Чтобы пощадить их чувства, сир Тайленд стал надевать на голову шелковый колпак, но это оказалось неверным шагом: по городу поползли слухи, что в Красном Замке завелся злой колдун в маске.

Ум его, однако, не притупился ничуть. После пыток он, вопреки ожиданиям многих, не ожесточился и не воспылал жаждой мести. Ссылаясь на причуды памяти, он уверял, будто не помнит, кто был «черным», а кто «зеленым», и выказывал собачью преданность сыну той самой королевы, которая подвергла его истязаниям. Очень скоро сир Тайленд достиг негласного превосходства над Леовином Корбреем, о коем Гриб говорит: «Шея толстая, голова тупая, зато пердел громче всех известных мне лордов». По закону и десница, и лорд-протектор подчинялись совету регентов, но с течением времени совет собирался все реже, а неутомимый слепой десница в шелковой маске приобретал все бóльшую власть.

Задачи перед ним стояли немалые. Невиданно холодная зима утвердилась в Вестеросе на долгих четыре года, торговля была подорвана междоусобной войной, несчетное число деревень, городков и замков лежало в руинах, по лесам и дорогам бродили отряды недобитков и разбойничьи шайки.

Самый насущный вопрос, однако, представляла собой королева Алисент. Смерть последнего из сыновей обратила ее сердце в камень, и с новым королем она мириться отказывалась. Казнить ее никто из регентов не желал – кто из сострадания к ней, кто из страха вновь разжечь пламя междоусобицы. Бывать при дворе ей больше не разрешали: того и гляди, начнет проклинать короля или выхватит кинжал у зазевавшегося стражника. Опасались ее допускать и к внучке: в последний раз она стала подговаривать Джейегеру перерезать Эйегону горло во сне, отчего маленькая королева подняла громкий крик. Сир Тайленд не видел иного выхода, кроме как держать Алисент в ее покоях в крепости Мейегора: хоть и смягченное, а все-таки заточение.

Первым делом десница принялся за торговлю. И знать, и простолюдины возрадовались, когда он отменил налоги, введенные покойной королевой и лордом Селтигаром. Поскольку золото вновь вернулось в казну, сир Тайленд ссудил миллион золотых драконов лордам, чьи владения пострадали во время Пляски. Ссудой воспользовались многие, но Железный банк Браавоса остался недоволен десницей. Сир Тайленд распорядился также построить в Королевской Гавани, Ланниспорте и Чаячьем городе три огромные укрепленные житницы и наполнить их зерном, купленным на казенный счет. Цены на зерно сразу же подскочили; это порадовало города и лордов, имевших пшеницу и ячмень на продажу, но сильно рассердило бедняков и трактирщиков.

Остановив работу над гигантскими статуями Эйемонда и Дейерона (принцам еще не успели доделать головы), десница созвал сотни каменщиков и плотников для восстановления Драконьего Логова. Укреплялись городские ворота, долженствующие выдержать натиск как извне, так и изнутри. Испросил он также средства на постройку пятидесяти военных галей. На вопрос регентов, зачем это нужно, десница ответил, что это даст работу корабельщикам и поможет защитить город от флотов бывшей Триархии, но многие подозревали, что на самом деле он хочет уменьшить зависимость от флота Веларионов.

Десница, возможно, имел в виду и войну, до сих пор длившуюся на западе. Коронация Эйегона положила конец Пляске Драконов, но неверно было бы думать, что после этого в стране настал полный мир. Первые три года правления юного короля леди Джоанна Ланнистер от имени сына, маленького лорда Лореона, продолжала противостоять набегам Далтона Грейджоя. Мы не будем входить здесь в подробности этой войны; тех, кто хочет знать о ней больше, отсылаю к книге архимейстера Манкастера «Морские демоны: История детей Утонувшего Бога». Довольно будет сказать, что Красный Кракен, бывший во время Пляски ценным союзником «черных», при наступлении мира тут же ополчился и против них.

Открыто королем Железных островов себя Далтон не объявлял, но указам из столицы тоже не подчинялся – потому, возможно, что король был мальчиком, а десница Ланнистером. Ему велели прекратить набеги, но Далтон продолжал как ни в чем не бывало. Приказали вернуть захваченных женщин, на что он ответил: «Один Утонувший Бог может разорвать узы мужа с морскими женами». Не замедлил Грейджой с ответом и на приказ вернуть Светлый остров прежним владельцам: «Вернем, если нам заплатят его вес в серебре».

Когда леди Джоанна заложила на своих верфях новые корабли, Далтон нагрянул туда, сжег их и умыкнул заодно еще сотню женщин. На гневный упрек десницы лорд Грейджой ответил: «Женщины запада предпочитают своим трусливым львам железных мужчин. Они сами попрыгали в море и умоляли нас взять их с собой».

Над Узким морем тоже пахло войной. Убийство лиссенийского адмирала Шарако Лохара, потерпевшего сокрушительный разгром в Глотке, раздуло тлеющие разногласия между членами Триархии – Тирошем, Лиссом и Миром – в жаркое пламя. Сейчас все уже знают, что Шарако убил соперник, приревновавший его к знаменитой куртизанке Черная Лебедь, но тогда в смерти адмирала усматривали политические причины и подозревали мирийцев. Лисс с Миром сцепились, а Тирош воспользовался этим, чтобы утвердить на Ступенях свое господство.

С этой целью тирошийский архон призвал Раккалио Риндона, возглавлявшего ранее силы Триархии против Дейемона Таргариена. Тот мигом захватил острова, умертвил тогдашнего короля Узкого моря… и возложил корону на собственное чело, предав архона и свой родной город. Завязашаяся вслед за сим четырехсторонняя война замкнула южный конец Узкого моря, отрезав Королевскую Гавань, Синий Дол, Девичий Пруд и Чаячий город от торговых кораблей, идущих с востока. Пентос, Браавос и Лорат, с коими произошло то же самое, отправили в Королевскую Гавань послов в надежде заключить с Железным Троном союз против Риндона и бывшего триединого братства. Сир Тайленд принял послов радушно – и отказал. «Вестерос совершил бы большую ошибку, ввязавшись в бесконечные свары между Вольными Городами», – сказал он совету регентов.

В конце рокового 131 года на морях к востоку и западу от Семи Королевств полыхала война, а на севере бушевали метели. Невесело было и Королевской Гавани. Горожане успели разочароваться в юных короле с королевой, не видя их со времени свадьбы, и распространяли недобрые слухи о «слепце в маске». «Возрожденному» Пастырю золотые плащи вырвали язык, но на его место явились другие. Королевский десница, вещали они, занимается черной магией, пьет кровь младенцев и «прячет мерзкий свой лик от богов и людей».

В самом Красном Замке сплетничали о короле с королевой. Что это, мол, за брак такой, когда мужу одиннадцать лет, а жене всего восемь? Эйегон и Джейегера встречались лишь при дворе, да и то редко, ибо маленькая королева боялась выходить из своих покоев. «Это сломанные дети», – писал великий мейстер Манкен Конклаву. Девочка видела, как погиб ее брат-близнец от рук злодеев Ножа и Сыра, мальчик потерял всех четырех своих братьев и видел, как дядя скормил его мать дракону. «В них нет радости, – сетовал Манкен, – они никогда не смеются и не играют. Девочка мочится в постель и безутешно плачет, когда ей делают замечания. Собственные ее дамы говорят, что ей скорее можно дать четыре, чем восемь. Если б я не добавил „сладкого сна“ ей в молоко перед свадьбой, она не иначе сомлела бы, не выдержав церемонии. Что до мальчика, он не выказывает интереса ни к жене своей, ни к другим девочкам. Охотиться и наезжать на препятствия с копьем он не любит, но и мирные занятия вроде чтения, танцев и пения не занимают его. Рассудок его, судя по всему, не поврежден, но он никогда сам не начинает беседу, а на вопросы отвечает так неохотно и кратко, будто каждое слово причиняет ему боль. У него нет друзей, кроме маленького бастарда Гейемона. По ночам он спит плохо и в час волка часто стоит у окна, глядя на звезды, но книгу архимейстера Лимана „Небесные королевства“, которую я дал ему, даже и не раскрыл. Улыбается он редко, не смеется совсем, страха или гнева также не проявляет, но впадает в дикую ярость при одном лишь упоминании о драконах. Орвил полагал, что Эйегон спокоен и сдержан, я же вижу в нем живого мертвеца, бродящего по замку как призрак. Скажу откровенно, братие: я страшусь за нашего короля и за всё королевство».

Страхи Манкена, высказанные в 131 году, увы, оправдались: в последующие два года всё стало еще хуже.

Беглый Орвил отыскался в борделе «Материны дочки», что в нижнем конце Шелковой улицы. Обритый наголо, он откликался на имя Старый Вил и зарабатывал на хлеб тем, что убирал в заведении, осматривал клиентов на предмет дурной болезни и заваривал «дочкам» лунный чай, пижму и мяту для избавления от нежеланной беременности. Так бы оно и шло, не вздумай он учить младших «дочек» грамоте. Когда одна из учениц похвалилась сержанту городской стражи, что научилась читать, тот заподозрил неладное, допросил старика, и правда открылась.

Дезертирство из Ночного Дозора карается смертью. Орвил клятвы еще не давал, но не могло быть и речи о том, чтобы посадить его на корабль и отправить на Стену. Регенты оставили в силе смертный приговор, вынесенный Орвилу лордом Старком; сир Тайленд им не противоречил, но замечал при этом, что место королевского палача до сих пор не занято, а сам он, будучи слепым, казнить никого не может. Под этим предлогом десница отвел беглецу помещение в башне (слишком светлое, просторное и удобное, по мнению многих), «пока не найдется подходящий палач». Ни Евстахия, ни Гриба это не обмануло: сир Тайленд служил вместе с Орвилом в совете короля Эйегона II и выгораживал старого друга в память о былых испытаниях. Бывшего великого мейстера снабдили даже чернилами, перьями и пергаментом, дабы он мог дописать свою исповедь. Почти два года Орвил трудился над подробной историей Визериса и Эйегона II, ставшей для его преемника неоценимым подспорьем.

Не прошло и двух недель, как в Королевскую Гавань пришла весть об одичалых с Лунных гор, захлестнувших Долину. Леди Джейна Аррен спешно отплыла в Чаячий город, чтобы возглавить оборону своих владений. Неспокойно стало и в Дорнских Марках, ибо Дорн обрел новую правительницу – отчаянную семнадцатилетнюю девицу Алиандру Мартелл. Она воображала себя новой Нимерией, и все молодые лорды к югу от Красных гор искали ее руки. Видя это, вернулся к себе в Ночную Песнь и лорд Карон; таким образом, из семерых регентов остались лишь пять. Самым влиятельным из них, бесспорно, был Морской Змей: богатство, опыт и связи делали его первым среди равных, да и юный король, похоже, доверял ему одному.

В шестой день третьего месяца 132 года страна понесла невосполнимую потерю: лорд Корлис Веларион умер, упав на витых ступенях Красного Замка. Когда прибежал великий мейстер, он был уже мертв. Семидесятидевятилетний старец служил четырем королям и одной королеве, обошел под парусами весь свет, поднял до невиданных высот богатство и власть дома Веларионов, женился на принцессе, которая могла бы стать королевой, стал отцом драконьих наездников, строил города и флотилии, проявлял доблесть в военное время и мудрость в мирное. Такого человека в Семи Королевствах не было ни до, ни после него; с его уходом в ветхой ткани государственного устройства образовалась большая прореха.

Лорд Корлис пролежал в тронном зале семь дней, после чего «Поцелуй русалки», ведомый Марильдой из Корабела и ее сыном Алином, увез его тело на Дрифтмарк. Обветшалый «Морской змей» отбуксировали в глубокие воды к востоку от Драконьего Камня, и Корлис Веларион упокоился в море на том самом корабле, который подарил ему его славное прозвище. Говорят, что над затопленным кораблем, прощально раскинув черные крылья, пролетел Людоед. (Сей трогательный штрих, видимо, добавили после. Судя по тому, что мы знаем о Людоеде, он скорей сожрал бы покойника, чем стал бы прощаться с ним.)

У Алина Велариона, коего сам покойный лорд назначил своим наследником, обнаружилось немало соперников. Вспомним, что еще при короле Визерисе законным наследником лорда Корлиса объявил себя старший из его племянников, сир Вейемонд. Это стоило ему головы, но он оставил после себя сыновей. Еще пять племянников, дети другого брата Морского Змея, тоже заявили больному королю о своих правах; при этом они имели неосторожность усомниться в законном происхождении детей дочери Визериса, и король велел вырвать им языки. Трое из этой «немой пятерки» погибли во время Пляски, сражаясь за Эйегона II, но двое, как и сыновья Вейемонда, остались в живых. Теперь все они заявляли, что имеют на лордство куда больше прав, «чем этот бастард из Корабела, рожденный от мыши».

Когда регенты и десница отказались принять иск сыновей Вейемонда, Дейемиона и Дейерона, те благоразумно замирились с Алином, а он выделил им наделы на Дрифтмарке при условии, что они будут поставлять корабли его флоту. Их немые кузены выбрали иной путь и, как сказал Гриб, «за недостатком языков повели спор мечами». Они замыслили убить молодого лорда, но гвардия Высокого Прилива осталась верна памяти Морского Змея и назначенному им наследнику. Сира Малентина убили в схватке, его брата взяли под стражу и приговорили к смерти; сир Рогар спасся тем, что надел черное.

Алин Веларион, внебрачный сын Марильды-Мышки, утвержденный как лорд Высокого Прилива и владетель Дрифтмарка, отправился в Королевскую Гавань, дабы занять место Морского Змея в совете регентов (дерзости ему еще в детстве было не занимать). Десница учтиво отправил шестнадцатилетнего лорда домой, поскольку место лорда Корлиса уже предложили более зрелому мужу: Анвину Пеку, лорду Звездной Вершины, Данстонбери и Белой Рощи.

Десницу в то время заботил вопрос о наследнике престола. Внезапная кончина Морского Змея, пусть и в преклонном возрасте, напоминала о том, что смерть может в любое мгновение унести даже отрока наподобие Эйегона III. Погибнуть можно на войне, от болезни, от несчастного случая… и кто заменит короля, если его вдруг не станет?

«Если он умрет без наследника, мы снова пустимся в пляс, и музыка может не прийтись нам по вкусу», – говорил Манфрид Моутон другим регентам. Королева Джейегера имела не меньше прав на престол, чем ее супруг (а то и больше, по мнению некоторых), но посадить эту запуганную девочку на Железный Трон было бы сущим безумием. Сам король простодушно предлагал в наследники своего пажа Гейемона Сребровласого: тот-де уже был королем.

Существовали лишь две приемлемые наследницы: единокровные сестры Эйегона Бейела и Рейена, дочери принца Дейемона от его первой жены Лейены Веларион. Этим стройным высоким красавицам с серебристыми локонами уже минуло шестнадцать, и весь город их обожал. Король почти не высовывал носа из Красного Замка, его королева и вовсе не покидала своих покоев, зато двойняшки то и дело выезжали на охоту, раздавали милостыню, принимали послов и лордов, выступали хозяйками на пирах (кои в Красном Замке давались редко, не говоря уж о балах с маскарадами). Из всего дома Таргариенов народ видел только сестер-близнецов.

Правители государства даже и здесь не во всем сходились. Лорд Леовин замечал, что из Рейены получится превосходная королева, сир Тайленд указывал, что Бейела первой вышла из чрева матери. «Бейела слишком уж необузданна, – говорил сир Торрхен Мандерли. – Как она будет править страной, если даже собой управлять неспособна?» – «Это должна быть Рейена, – вторил сир Вилис Фелл. – У нее в отличие от сестры есть дракон». – «Он еще детеныш, – возражал лорд Корбрей, – а Бейела успела уже стать наездницей». – «Дракон Бейелы помог свергнуть покойного короля, – высказывал свое мнение Роланд Вестерлинг, – и об этом многие помнят. Короновав ее, мы разбередили бы старые раны».

Великий мейстер Манкен положил конец спорам, сказав: «Всё это, милорды, не имеет значения. Главное то, что они обе женского пола. Разве недавняя бойня ничему нас не научила? Мы должны придерживаться решения Большого совета 101 года и не забывать, что наследник мужеска пола идет прежде женщины». – «Где же нам взять такого наследника, милорд, когда мы их всех перебили?» – осведомился сир Тайленд. Манкен, не нашедшись с ответом, сказал, что изучит сей предмет, и вопрос о наследнике остался открытым.

Это не мешало поклонникам, наперсницам и многим придворным льстить сестрам напропалую в надежде подружиться с возможными наследницами, к чему двойняшки относились совсем по-разному. Рейена купалась в потоках лести, Бейела же ощетинивалась и жестоко высмеивала сладкоречивых кавалеров.

В детстве они были неразлучны и неразличимы, но разные судьбы сформировали каждую на свой лад. Рейена у леди Джейны жила припеваючи. Служанки расчесывали ей волосы и наливали ванны, певцы восхваляли ее красоту, рыцари соперничали за ее взгляд и улыбку. То же самое продолжалось для нее и в столице: рыцари и молодые лорды искали ее внимания, художники просили позволения ее написать, лучшие в городе портные боролись за честь шить ей платья. Маленький дракон Утро сопровождал Рейену повсюду, свернувшись у нее на плечах.

Житье Бейелы на Драконьем Камне, и без того несладкое, завершилось огнем и кровью. Когда она приехала ко двору, во всем Вестеросе не сыскать было такой сорвиголовы. Рейена была гибкой и грациозной, Бейела – поджарой и стремительной. Рейена любила танцевать, Бейела – ездить верхом… и летать, чего со смертью своего дракона не могла больше делать. Волосы она стригла коротко, по-мужски, чтобы не мешали мчаться галопом. То и дело она, улизнув от своих дам, участвовала в пьяных скачках по улице Сестер, купалась при луне в Черноводном заливе, чьи коварные течения погубили немало пловцов, пила в казармах с золотыми плащами, ставила на кон в крысиных ямах серебро и одежду с собственного плеча. Как-то она исчезла на целых три дня и, вернувшись, не пожелала сказать, где пропадала.

Что еще хуже, она постоянно находила совершенно неподходящих друзей и приводила их с собой, как бездомных собак, в Красный Замок, чтобы их там пристроили. В число ее любимчиков входили молодой пригожий жонглер, кузнечный подмастерье, чьи мышцы привели ее в восхищение, безногий нищий, которого она пожалела, рыночный фокусник, которого она приняла за настоящего мага, оруженосец межевого рыцаря и даже девчонки из борделя, двойняшки, «как мы с тобой, Рей». Септа Амарис, призванная следить за благочестием и нравственностью Бейелы, отчаялась в ней, и даже септон Евстахий не мог с нею сладить. «Эту девушку надо поскорей выдать замуж, – говорил он деснице, – иначе она навлечет бесчестье на короля и весь дом Таргариенов».

Сир Тайленд понимал, что септон дает ему мудрый совет, но здесь таились свои опасности. В поклонниках у Бейелы недостатка не было: любой холостой лорд Семи Королевств с радостью взял бы в жены молодую, красивую, здоровую и богатую девицу из королевского дома. Однако неверный выбор привел бы к тяжким последствиям. Непорядочный, корыстный, слишком честолюбивый супруг, оказавшись столь близко от трона, грозил ввергнуть страну в неисчислимые бедствия. Регенты обсуждали около двадцати возможных претендентов на руку Бейелы. В их число входили лорды Талли, Блэквуд, Хайтауэр (все еще неженатый, хотя и взявший в любовницы отцову вдову), а также Далтон Грейджой, Красный Кракен (он хвалился, что у него двадцать морских жен, но каменных пока ни одной), младший брат принцессы Дорнийской и даже морской разбойник Раккалио Риндон; всех их постепенно отвергли по тем или иным причинам.

В конце концов десница и совет регентов решили отдать Бейелу в жены Таддеушу Ровану, лорду Золотой Рощи. Это был, безусловно, разумный выбор. Его вторая жена умерла год назад, и он подыскивал третью. Мужские его качества не оставляли сомнений: двое сыновей от первой жены, пятеро от второй; а поскольку дочерей у него нет, Бейела будет бесспорной хозяйкой замка. Четверо младших детей живут пока дома и нуждаются в женской заботе. На выбор повлияло то, что у лорда Таддеуша рождались одни только мальчики: если и у леди Бейелы будет от него сын, у Эйегона III появится полноправный наследник.

Сам лорд Таддеуш был человек добродушный, веселый, всеми любимый и уважаемый, хороший муж и отец. Сражался он на стороне Рейениры, показав себя способным воеводой и доблестным воином. Гордый без надменности, справедливый без жестокости, верующий, но не святоша, верный своим друзьям, не страдающий излишним честолюбием, он обещал стать превосходным консортом. Его сила и мудрость будут для Бейелы опорой, и она может не опасаться, что муж попытается занять ее место. Регенты, по словам Евстахия, остались весьма довольны своим решением, но Бейела судила иначе.

«Он на сорок лет меня старше, – будто бы сказала она деснице, узнав, кого выбрали ей в мужья, – лыс как колено, и брюхо у него весит больше, чем я. – Поразмыслив, она добавила: – Я спала с двумя его сыновьями – с первым и третьим, кажется. Поочередно, разумеется: спать с двумя сразу нехорошо». Нам не дано знать, правда ли это: леди Бейела была горазда на выдумки. Если она и в тот раз схитрила, то своего добилась; десница отослал Бейелу в ее покои и приставил к ней часовых до следующего совещания регентов.

Назавтра, однако, он узнал, что Бейела каким-то образом выбралась (позже открылось, что она вылезла из окна, поменялась одеждой с прачкой и спокойно вышла из замка через ворота). Когда поднялась тревога, Бейела находилась уже посреди залива, наняв рыбака для перевоза на Дрифтмарк. Там она рассказала о своем горе кузену, лорду Высокого Прилива. Две недели спустя Бейела Таргариен и Алин Веларион поженились в септе Драконьего Камня. Невесте было шестнадцать, жениху около семнадцати.

Некоторые из регентов в гневе требовали, чтобы десница обратился к верховному септону с просьбой признать этот брак недействительным, но сам сир Тайленд считал, что лучше всё оставить как есть: как-никак шальная девчонка теперь пристроена. Он благоразумно распустил слух, что брак состоялся с ведома короля и совета. «У мальчика в жилах течет благородная кровь, – говорил он регентам, – и можно не сомневаться, что он окажется столь же верным, как его брат». Уязвленную гордость Таддеуша Рована успокоили, отдав ему руку четырнадцатилетней Флорис Баратеон, слывшей самой красивой из «четырех девиц-штормовиц», дочерей лорда Борроса. Ничего штормового во Флорис, однако, не было: милая кокетка, она умерла родами два года спустя. Истинно штормовой оказалась с годами пара, соединившаяся священными узами на Драконьем Камне.

Полночный побег Бейелы усугубил сомнения, которые регенты питали на ее счет. «Девица, показавшая себя, как мы того опасались, непокорной, беспутной и своевольной, – говорил сир Вилис Фелл, – связалась вдобавок с бастардом лорда Велариона. Неужто нашим принцем-консортом станет отродье змея и мыши?» Все сошлись на том, что Бейелу нельзя объявлять наследницей Эйегона. «Это должна быть Рейена, но лишь после замужества», – подытожил лорд Моутон.

На сей раз, по настоянию сира Тайленда, в обсуждении возможных супругов участвовала и будущая невеста. Рейена в отличие от упрямицы-сестры подошла к этому с отрадной уступчивостью. «Лишь бы он был достаточно молод, чтобы дать мне детей, – сказала она, – и не столь тяжел, чтобы меня раздавить. Я готова полюбить всякого доброго и благородного человека». На вопрос сира Тайленда, есть ли у нее предпочтения среди лордов и рыцарей, она призналась, что ей «особенно по сердцу» сир Корвин Корбрей, с коим она познакомилась еще в Долине у леди Аррен.

Выбор, прямо скажем, оставлял желать лучшего: зрелый муж тридцати двух лет, второй сын, имеющий двух дочерей от первого брака. Но происходил сир Корвин из древнего, с безупречной репутацией дома и был столь прославленным рыцарем, что покойный лорд-отец вручил ему фамильный валирийский клинок Покинутая. К тому же он доводился братом лорду Леовину, Хранителю Государства, что в корне пресекало всякие возражения. После двухнедельной помолвки Рейену и Корвина поженили. Десница возражал против такой поспешности, но регенты настаивали, что лучше поторопиться: вдруг Бейела уже успела зачать дитя.

Не одни двойняшки вышли замуж в 132 году. Чуть позже Бенжикот Блэквуд, лорд Древорона, выехал со свитой в Винтерфелл, дабы присутствовать на свадьбе лорда Кригана Старка и своей тетки Алисанны. На Севере уже стояла глубокая зима, отчего путешествие заняло втрое больше времени, чем ожидалось. Половина всадников лишилась своих лошадей, а на обоз трижды нападали разбойники, унесшие немало провизии и все свадебные подарки, но сама свадьба, как говорили, удалась на славу. Алисанна и ее волк принесли брачные обеты перед сердце-деревом в заснеженной богороще, и четырехлетний Рикон, сын Кригана от первой жены, спел на пиру красивую песню для своей новой матери.

Нашла себе нового мужа и Эленда Баратеон, леди Штормового Предела. Зная, что лорд Боррос погиб, а сын его Оливер еще из пеленок не вышел, дорнийцы все чаше и все бóльшим числом стали вторгаться на штормовые земли; немалый вред чинили и разбойники из Королевского леса. Вдова, нуждаясь в твердой мужской руке, остановила свой выбор на сире Стеффоне Коннингтоне из Гриффин-Руста, втором сыне лорда. На двадцать лет моложе леди Эленды, он доказал свою доблесть в походе лорда Борроса на Короля-Стервятника и был, по общему мнению, столь же удал, как и собою хорош.

В других местах всех заботили не столько свадьбы, сколько война. Красный Кракен продолжал рыскать по всему Закатному морю. Тирош, Мир и Лисс дрались против триединого союза Пентоса, Браавоса и Лората на Ступенях и Спорных Землях. Пиратское королевство Раккалио Риндона перекрывало всю нижнюю половину Узкого моря, отчего сильно страдала торговля в Королевской Гавани, Синем Доле, Девичьем Пруду и Чаячьем городе. Купцы приходили со слезными жалобами к королю, который, согласно разным хроникам, то ли сам не соглашался принять их, то ли подчинялся запрету регентов. Северу грозил голод, запасы лорда Старка и его знаменосцев таяли, а Ночному Дозору все чаще приходилось отражать вторжения одичалых из-за Стены.

Три Сестры посетила смертельная хворь. Зимняя горячка, как ее называли, убила половину населения Систертона, а выжившие, полагая, что поветрие занес китобой из Порт-Иббена, перебили всех бывших на острове иббенийцев и сожгли их суда. Это не помогло: горячка через Укус перекинулась в Белую Гавань, где молитвы септонов и зелья мейстеров оказались равно бессильными перед нею. Умерли тысячи, в том числе и лорд Десмонд Мандерли. Его сын сир Медрик, величайший рыцарь Севера, пережил отца всего на четыре дня, а поскольку он умер бездетным, то лордство перешло к его брату сиру Торрхену, вынужденному отказаться от места в совете регентов. Таким образом вместо семи регентов осталось четыре.

В Пляске Драконов погибло столь много лордов, великих и малых, что Цитадель справедливо именует то время Вдовьей Зимой. Ни до, ни после в истории Семи Королевств женщины, заменившие убитых мужей, отцов, братьев и маленьких сыновей, не имели подобной власти. Архимейстер Абелон описал это в своем колоссальном труде «Когда миром правили женщины: леди послевоенных времен». Он повествует о сотнях вдов, но нам придется ограничиться лишь немногими, сыгравшими, к добру или к худу, заметную роль в государстве в 132 и 133 годах.

Первейшей была леди Джоанна, вдова из Бобрового Утеса, правившая владениями дома Ланнистеров от имени сына, младенца Лореона. Время от времени она взывала к королевскому деснице, близнецу ее покойного-лорда мужа, о помощи против набегов с моря. Поняв в конце концов, что не дождется оной, леди Джоанна облачилась в кольчугу и возглавила ополчение Бобрового Утеса и Ланниспорта. В песнях поется, как она уложила дюжину Железных Людей под стенами Кайса, но это можно со спокойной душой приписать воображению хмельных бардов: леди шла на битву не с мечом, а со знаменем. Воинов тем не менее ее мужество вдохновляло, ибо они отстояли Кайс и разбили врага. Среди убитых оказался любимый дядя Красного Кракена.

Леди Шарис Футли, тамблетонская вдова, заслужила славу иного рода. Полгода спустя после Второй Тамблетонской битвы она родила темноволосого мальчика и объявила его наследником покойного мужа, хотя отцом его скорее всего был Удалой Джон Рокстон. Именем сего малютки леди Шарис начала сносить обугленные скорлупки домов, отстраивать городские стены, хоронить мертвых, сеять пшеницу, ячмень и репу на месте военных станов. Головы драконов – Морского Чуда и Вермитора – по ее приказу очистили и выставили на городской площади, где приезжие платили грош, чтобы на них посмотреть, и медную звезду, чтобы их потрогать.

В Староместе усиливалась вражда между верховным септоном и леди Сэм, вдовой лорда Ормунда. Она оставалась глухой к призывам святейшего отца покинуть ложе своего пасынка и поступить для искупления греха в Молчаливые Сестры. Тот в праведном гневе объявил ее бесстыжей блудницей и запретил ступать ногой в Звездную септу, пока она не раскается и не получит прощения. Леди Саманта в ответ въехала туда на коне – касательно конских копыт запрета-де не было, – а после велела своим рыцарям заколотить двери септы: раз ей туда доступа нет, то и другим не будет. Как ни обличал верховный септон «блудницу в седле», воспрепятствовать ей он не мог.

Четвертая (для нас и последняя) из сих замечательных женщин обитала на берегу Божьего Ока, среди скрученных башен и оплавленных руин Харренхолла. После воздушного поединка принцев Дейемона и Эйемонда прóклятый замок Черного Харрена сделался приютом разбойников и дезертиров, которые грабили рыбаков, крестьян и прохожих. Год назад их было не так много, теперь же число их возросло; говорили, будто ими правит великой силы колдунья. Когда эти басни достигли Королевской Гавани, сир Тайленд решил, что пришло время вернуть Харренхолл короне. Эту задачу он доверил королевскому гвардейцу сиру Реджису Гровсу, выступившему из столицы с полусотней бойцов. У замка Дарри к Гровсу примкнул сир Дамон Дарри с тем же числом людей. Сир Реджис опрометчиво полагал, что этого для расправы с воровской шайкой более чем достаточно.

Подойдя к Харренхоллу, он, однако, нашел ворота закрытыми, а на стенах стояли сотни вооруженных защитников. В замке обитало не менее шестисот душ, и треть из них составляли боеспособные мужчины. Сир Реджис заявил, что желает говорить с предводителем, и к нему вышла женщина, ведя за руку малое дитя. «Королевой-колдуньей» оказалась не кто иная, как кормилица Алис Риверс. Сперва пленница, затем любовница Эйемонда, она ныне называлась его вдовой. Ее ребенок – сын Эйемонда, сказала она сиру Реджису. «Бастард?» – спросил тот. – «Его законный сын и наследник, полноправный король Вестероса», – отрезала Алис; она потребовала, чтобы рыцарь склонил колено и присягнул на верность «своему королю». «Я не склоняюсь перед бастардами, – рассмеялся сир Реджис, – тем паче перед ублюдком, рожденным от убийцы родичей и молочной коровы».

То, что произошло дальше, остается предметом споров. Одни говорят, что Алис всего лишь вскинула руку, и сир Реджис издал страшный вопль: череп его лопнул, кровь и мозги брызнули во все стороны. Другие утверждают, что жест вдовы послужил сигналом для арбалетчика на стене, чей болт угодил рыцарю прямо в глаз. Гриб (бывший в сотнях лиг от места событий) полагает, что сира Реджиса мог убить пращник: мягкие свинцовые шарики, пущенные с нужною силой, разносят череп не хуже, чем колдовство, в которое верили люди Гровса.

Как бы там ни было, сир Реджис пал на месте, а из распахнувшихся ворот замка с воем хлынули всадники. Завязалась кровавая сеча, и люди короля обратились в бегство. Сир Дамон, благодаря доброму коню и крепким доспехам, оказался в числе тех немногих, кому удалось спастись: воины королевы-колдуньи гнались за ним всю ночь и отстали лишь на рассвете. Из прежней сотни в замок Дарри вернулись тридцать два человека.

На следующий день приплелся и тридцать третий. Всех остальных пленников медленно замучили у него на глазах, а его отправили передать послание. «Я передам все в точности, только не смейтесь, – лепетал он. – Вдова наложила заклятье: если кто из вас рассмеется, я тут же упаду мертвым». Сир Дамон заверил его, что смеяться никто не станет, и латник стал говорить: «Не возвращайтесь, если не захотите склонить колена, так сказала она. Всякий, кто приблизится к ее стенам, умрет. В их камнях заключена сила, и вдова пробудила ее. Да спасут нас Семеро, у нее и дракон есть! Сам видел!»

Имена посланца и того, кто все-таки не сдержал смеха, для нас утрачены. Услышав, как регочет человек лорда Талли, вестник схватился за горло, стал задыхаться и умер. На его коже якобы нашли следы женских пальцев, как если бы вдова сама его задушила.

Сира Тайленда гибель королевского гвардейца сильно встревожила, но Анвин Пек, отмахнувшись от россказней о колдовстве и драконе, заключил, что сир Реджис и его люди пали от рук разбойников. Другие регенты согласились с ним и в конце «мирного» 132 года решили послать к Харренхоллу отряд побольше. Но не успел сир Тайленд собрать таковой и заменить кем-то сира Реджиса, как перед ним явилась угроза пострашнее королевы-колдуньи: на третий день 133 года в Королевскую Гавань пожаловала зимняя горячка.

Мы не знаем, в самом ли деле она зародилась в темных иббенийских лесах и была занесена в Вестерос китобоем, как полагали сестринцы. Ясно, однако, что путешествовала горячка от порта к порту. Белая Гавань, Чаячий город, Девичий Пруд, Синий Дол пали ее жертвами поочередно, и слышно было, что в Браавосе она тоже свирепствует. Первым признаком ее был яркий румянец, который часто принимали за тот, что бывает после выхода на мороз, а затем больного начинала трепать лихорадка. Не помогали ни кровопускания, ни чеснок, ни всевозможные зелья. Ванны со снегом и льдом замедляли болезнь, но не останавливали, как вскоре поняли мейстеры. На второй день страдальцев уже колотило, и они жаловались на холод, хотя жаром от них так и пыхало. Третий день приносил с собой бред и кровавый пот, а на четвертый человек либо умирал, либо начинал выздоравливать. Зимнюю горячку пережил лишь один заболевший из четырех; с тех пор как страну опустошила трясучка при Джейехерисе I, Вестерос еще не посещала столь жестокая хворь.

Первыми ее жертвами в столице стали моряки, паромщики, грузчики, торговцы рыбой, портовые шлюхи. Не зная еще, что больны, они разнесли горячку по всему городу, заражая равно богатых и бедных. Великий мейстер Манкен, прослышав об этом, самолично осмотрел кое-кого из больных: он желал убедиться, что это в самом деле зимняя горячка, а не какая-нибудь простуда. Встревоженный тем, что увидел, и опасаясь, что сам заразился, он не стал возвращаться в замок, а послал к деснице ученика с письмом. Сир Тайленд тут же приказал золотым плащам закрыть город: никого не впускать и не выпускать, пока болезнь не пойдет на убыль. Закрыл он и главные ворота Красного Замка, дабы уберечь короля и двор.

Но горячка, увы, не боялась ни ворот, ни часовых, ни крепостных стен. Несколько ослабев по пути на юг, она тем не менее поразила десятки тысяч, три четверти из коих скончались. Великий мейстер вошел в удачливую четверть и выздоровел, но командующий Королевской Гвардией сир Вилис Фелл и двое его подчиненных умерли. Лорд-протектор Леовин Корбрей затворился у себя в покоях и лечился горячим вином, но это его не спасло; вместе с ним ушли к Семерым его любовница и несколько слуг. Две служанки Джейегеры тоже подхватили горячку, но сама маленькая королева не заразилась. Командующий городской стражей и его преемник сошли в могилу один за другим. Не пощадила болезнь и регентов, свалив лордов Вестерлинга и Моутона. Моутон выдюжил, но Вестерлинг, будучи старше, умер.

Одна кончина была, можно сказать, милосердной. Вдовствующая королева Алисент, вторая жена короля Визериса, мать его детей Эйегона, Эйемонда, Дейерона и Гелайены, умерла в одну ночь с лордом Вестерлингом, исповедавшись своей септе в грехах. Она пережила всех своих детей и последний год была заточена у себя в покоях, не видя никого, кроме септы, служанок да часовых у дверей. Ей давали книги и принадлежности для рукоделия, но она, по словам стражников, больше плакала, чем шила или читала. Однажды она разодрала на себе одежды, а к концу года говорила сама с собой и приобрела стойкое отвращение к зеленому цвету.

В последние дни на нее как будто снизошло просветление. «Хочу снова увидеть моих сыновей, – говорила она септе, – и доченьку мою Гелайену, и короля Джейехериса. Буду читать ему вслух, как читала в юности… он говорил, что ему приятен мой голос». Странно, что Алисент, вспоминая Старого Короля, ни словом не упомянула о своем муже Визерисе. Неведомый пришел за ней в дождливую ночь, в час волка.

Септон Евстахий должным образом записал, кто когда умер, и передал нам последние слова всех почивших лордов и леди. Гриб тоже перечисляет умерших, но больше места уделяет живым. Рассказывает, к примеру, как неказистый оруженосец склонил пригожую, невинную еще горничную отдаться ему: у него, мол, щеки горят, и «через четыре дня я помру, так и не узнавши любви». Ту же уловку он испробовал еще с шестью девушками, оставаясь живехонек; девушки как-то разговорились, и все вышло на явь. Собственное спасение Гриб приписывает выпивке: «Если напьешься, то и не узнаешь, что заболел, а чего не знаешь, то тебе не вредит – всякому дураку это ясно».

В те скорбные дни неожиданно прославились два героя. Первым был Орвил, бывший великий мейстер: его выпустили на волю, поскольку горячка и многих мейстеров унесла. Старость, страх и долгое заточение превратили его в тень прежнего человека, и зелья его помогали не больше, чем у других лекарей, но он самоотверженно боролся за тех, кого надеялся вылечить, а безнадежных не покидал до самой кончины.

Вторым, к общему изумлению, оказался юный король. К ужасу своей Королевской Гвардии, Эйегон весь день навещал больных, сидел с ними, держал их за руки, охлаждал их горячие лбы мокрой тканью. Сам не говоря почти ничего, он выслушивал их истории, их мольбы о прощении, их похвальбу победами, добрыми делами, детьми. Почти все они умерли, но выжившие приписывали свое исцеление «чудотворным рукам» короля.

Но если прикосновение короля и впрямь обладает целебной силой, как верят в народе, то чудо не удалось там, где требовалось больше всего. Последним, кого посетил Эйегон, был десница, сир Тайленд Ланнистер. Все это время старый и хилый слепец, не выходя из своей башни, как мог сражался с Неведомым… но тот, по воле рока, нанес свой смертельный удар, когда болезнь почти уже оставила город. Как-то утром сир Тайленд велел слуге отворить окно. «Очень уж тут жарко», – сказал он, хотя огонь в очаге давно догорел и стекла в окне обмерзли.

После этого горячка разделалась с ним даже не за четыре, а за два дня. Септон Евстахий и король, которому он служил, были с ним в час кончины, и Эйегон до последнего вздоха держал его за руку.

Сир Тайленд никогда не пользовался любовью. После гибели Рейениры он советовал Эйегону II предать смерти также и сына ее Эйегона Младшего, за что его возненавидели «черные», а когда королем стал Эйегон Младший, начал служить ему, за что к нему прониклись ненавистью «зеленые». Выйдя из чрева матери всего на несколько мгновений позже своего близнеца Ясона, он стал вторым сыном, лишился прав на Бобровый Утес со всем его золотом и дорогу в жизни пробивал себе сам. Жены и детей он не завел, поэтому оплакивали его очень немногие. Из-за маски, под которой он скрывал обезображенное лицо, десница прослыл страшилищем и чуть ли не демоном. Его называли трусом за то, что он не дал Вестеросу вмешаться в войну между Вольными Городами и так мало делал для обуздания Грейджоя на западе. Отправив из Королевской Гавани три четверти королевской казны, он стал пособником падения Рейениры. Собственная хитрость стоила ему глаз, ушей и здоровья, а ей – трона и самой жизни; но нельзя не сказать, что ее сыну он служил хорошо и верно.