Глава 30
Под Утренней звездой
На прощенном огне,
Где сожгут амулеты и стрелы
Братья долгой войны,
Сестры долгих смятенных обид.
Валерий Гаевский. Миры Доверия
С другой стороны завала царила паника. Волоха лежал на каменном полу, содрогаясь так, словно взялся за оголенные провода.
— Дарсата хотела ему помочь выбраться из лаза, — рассказывала Лиза, — он зацепился драными штанами за обломок бревна. Волоха стал брыкаться, а потом вывалился наружу, бросился бежать.
«Синий огонь» — понятно, на что нарвался дурачок.
— Вианаавата, — сказала осарта с сожалением.
— Не страшно. Потрясет и отпустит, — успокоил ее Макар.
— Но ты мне рассказывал, что «синий огонь» вынимает из человека кости, — напомнила Лиза.
— Книжная болтовня, — поморщился Зотов. — Меня уже дважды колбасило, и кости в порядке.
Волоху действительно перестало трепать. Он лежал на спине, хлопая глазами, словно увидел стоящих над ним людей впервые.
— Ты как, Володька? — Зотов протянул ему руку, помог подняться.
Дурень угрюмо молчал, ссутулившись, отошел к стене, чтобы отдышаться.
Дарсата коснулась руки курганника, тихо произнесла:
— Астарожнбста.
— Осторожность нам не помешает, — согласился он.
— Нетб. — Женщина мотнула головой. — Астарожнбста са нима. — Она указала на Волоху.
Ох, что-то здесь не так! Что могло произойти между жрицей далекого мира, почти забытого племени и деревенским дурнем?
Курганник промолчал. Взяв Лизу за руку, он не спеша двинулся к выходу из дромоса, стараясь избегать танцующих языков «синего огня».
Восток полыхал голубым, подсвеченным золотой полосой у самого горизонта. Утренняя звезда трепетала чудным бриллиантом, небо, разделенное надвое голубым и темно-синим цветом, шатром стояло над головой до самого запада. Под золотом неровной тенью вырисовывались кроны орехов и тополей над крышами Гострой Могилы. Где-то в траве проснулась пичуга. Борясь с утренней прохладой, принялась за свою затейливую песенку: «Тресь-тресь! Чик-тр-р-ресь!» Маленькая мухоловка сидела на сухом стебле щирицы, ухватившись за него тонюсенькими лапками, — хвостик торчком, из маленького клювика поднималось кисейное облачко пара.
— Боже, как хорошо, — прошептала Лиза, потягиваясь всем телом. Свежий воздух омыл лицо.
Туманная дымка легла на склоны кургана Рытого, постепенно опускаясь в балку, закрывая собой проход в усыпальницу.
— Па́ра, — сказала Дарсата. — Данно́ста назад.
— Спасибо тебе за Лизу, осарта Дарсата. — Макар прижал правую ладонь к груди, поклонился.
— Дана… — Жрица не успела договорить.
Вскрикнула Лиза. Зотов развернулся, вытаскивая ятаган.
— Амага!
— Амаканга!
— Стоять, курганник! — Знакомый голос был приглушен маской — личиной горгоны Медузы, принадлежавшей некогда сарматской царице. В руках кинжал — лезвие у горла Елизаветы.
— Черт, — прошипел Зотов. — Люба, не дури.
— Пошел ты… — Незнакомое слово слетело с губ.
— Амаканга! Сестра! — Дарсата шагнула вперед. Она узнала кинжал в руках царицы — достаточно крошечного пореза.
— Стой на месте, сестра! — на сарматском.
— Отпусти девушку, Амаканга. Уйдем домой.
— Уйдем, несомненно. Но сначала этот раб ответит за свое высокомерие.
— Чем он оскорбил тебя?
— Он отверг меня, Дарсата. Что может быть более оскорбительным для царицы сарматов? Ты знаешь, я убила не одного врага, и их скальпы украшали мое седло. И я воспользовалась правом выбора. Выбор пал на этого недостойного.
— Амаканга, но твой муж — Мадсак. Вспомни: я сама давала вам брачную чашу.
Люба смолкла. Макар ни слова не понял из разговора. Он видел, что слова осарты смутили дух, живущий в девушке сейчас. Кинжал у Лизиного горла чуть опустился.
— Послушай меня, Люба. — Он стал на колено и положил ятаган на землю. — Пожалуйста, послушай. Отпусти Лизу, я тебя умоляю. Отпусти, и можешь меня прикончить, если уж тебе невмоготу.
Она засмеялась.
— Видишь, Зотов, как ты слаб. — В голосе зазвучало презрение. — Стоит придавить твою проститутку, и ты готов лизать мне ноги. Я ненавижу и презираю тебя, курган-ник. Да и какой ты курганник! Курганник — гордая вольная птица, а ты — побитая шавка, вор-конокрад.
— Кто угодно, только отпусти Лизу, — согласился он, опуская повинную голову, чтобы она решила, что он раскаивается. Он опустил голову, пряча от Любы гнев, разгорающийся в душе, ярость, готовую вырваться наружу мгновенным броском на противника. Любовь не успела бы полоснуть по горлу сестры — левая рука курганника коснулась рукояти ножа, висящего на поясе. Двоедушница прикрылась сестрой, но ее правое плечо открыто, и этого достаточно…
* * *
— За что?! — Макар схватился за левую руку, морщась от боли.
Даже слезу пустил от обиды.
— Халтура, — рассерженно ответил дед Федор. — Подбери нюни!
— Левой у меня не получается…
— Вранье! — Старый Федор отобрал нож и всадил его в бревно почти без замаха. — Видал?
— У меня не получается, — упрямился внук, потирая ушибленное место.
Старик огорченно вздохнул. Уже час они тренируются, и дела у Макара идут из рук вон плохо. Возраст. Вбил себе в голову, что все уже умеет, понял, что талантлив в рукопашке, и теперь ломается, как сдобный пряник.
Дед Федор ничего не сказал. Тяжело оперевшись на палку, пошел к дому. Так он ходит, когда сильно расстраивается.
Макар почувствовал вину, но извиняться не собирался. Он подошел к бревну, желая вытащить нож. Не вышло. Повалил бревно наземь и минут пять пыхтел, пытаясь извлечь клинок из дерева.
В тот день он тренировался до вечера, упорно приучая левую руку к броску…
— Отпусти ее! — заорал курганник, ударяя кулаком о землю. — Отпусти!
Сарматская речь вновь зазвучала из уст Любы. Амага-Амаканга наслаждалась унижением врага, его постыдным коленопреклонением, его бессильным гневом. Два духа смешались в одном теле, не понимая сотворенного ими.
— Ну что, козел?! — кричала Люба, надрывая связки. — Теперь будешь ходить на кладбище, дрочить на могилку милой Лизоньки!
Зотов поднял голову, оскалился волком. Его вторая натура тоже дала о себе знать. Он все же вытащил нож, сделал шаг с низкого старта. Люба испугалась — глаза Макара горели желтым светом.
Перед Амакангой поднялся яростный противник. Ей ли бояться? Кинжал просвистел в воздухе. Волчья суть курган-ника опередила бросок. Оскалившись, Зотов легко уклонился и даже не заметил, как чужой клинок оставил след на ребрах слева.
— Макар! — Лиза рванулась испуганной птицей.
— Стой! Не отпущу! — Люба вцепилась в ее горло.
Девушка захрипела, широко раскрыв рот.
— Давай же! На равных! — закричал курганник, выставляя перед собой нож с узорным булатным клинком.
Амага выкрикнула что-то по-сарматски, отталкивая от себя Лизу, шагнула навстречу.
Люба была в футболке и джинсах, на армейском поясе, видимо позаимствованном у отца, висели ножны с коротким скифским акинаком…
…Любовь удивилась, когда под крохкой материей нашла позеленевшую, потемневшую маску. Зотов рассчитывал вернуться следующей ночью, раз не осмотрел все стеллажи подвала. Люба закусила губку от предвкушения мести: вот будет разочарование для кузнеца, если он не найдет всего этого!
Она быстро сорвала гнилое покрывало с вещей — поднялось облако пыли, запах сырости усилился. Девушка чихнула. Под дерюгой лежали кинжал и небольшой меч в ножнах. Оружие было аккуратно завернуто в промасленную бумагу, которая рассыпалась от малейшего прикосновения. Еще рядом с маской она нашла кругляш размером с ладонь. Люба повертела его в руках. Синий свет подвальных огоньков отразился от чистой отшлифованной поверхности — остался не тронутый окислением маленький участочек величиной с ноготь. Лучик света уколол глаз. Люба заморгала, пытаясь избавиться от темного пятна, мешающего видеть в сумраке подвала. Возможно, от этого она почувствовала головокружение и на мгновение потеряла сознание. Но не упала…
Амаканга замерла. Воняло сыростью и землей. Арта справедливейший! Она в своем склепе? Или это подземелье владык земных? За какие грехи боги упекли ее сюда? Нет, все же это склеп. Перед ней лежала личина, подаренная херсоннеситами, кинжал Змеиное Жало — ее страшное оружие — и акинак.
Склеп… Царица вновь чихнула, прикрыв ладошкой нос. Чужая ладонь! Амаканга шагнула назад, разглядывая себя в тусклом свете «синих огней». Чужое тело! Такое непривычно слабое, нежное. Черные ногти!
Амаканга оглянулась — выход из склепа открыт. Можно попытаться добраться до завала и если земля еще свежая, то… К ее удивлению, дромос привел ее в еще один склеп, значительно больший первого. Слава Арту, у него оказался выход.
Люба очнулась, когда вылезла из подвала усадьбы, и утренний свет ударил по глазам.
Неожиданно для Макара силуэт девушки размылся, холодная испарина покрыла его лоб. Зотов вытер лицо. Устал, просто очень устал.
Он пошел по кругу, стараясь закрыть собой лежащую на земле Лизу.
— Ты как, мышка? — быстро спросил он.
Тяжело дыша, Лиза кивнула в ответ.
Холод медленно растекался по телу курганника, а Амага не торопилась лезть в драку. Если так пойдет и дальше, сил на схватку не останется. Пот застилал глаза, ноги стали ватными.
— Чувствуешь, проклятый, дыхание смерти? — кричала Амаканга. — Холод сковал твои ноги! Колени подкашиваются!
Дарсата поняла, что происходит, и бросилась к Макару, который уже едва стоял на ногах.
— Яна́ по́мошка, яна́ по́мошка, — причитала она, придерживая оседающего наземь курганника.
— Сестра! Не делай этого! Он заслуживает смерти! — кричала Амаканга, и тут же истошный визг огласил балку.
Люба сорвала с себя маску Медузы и кричала по-сарматски:
— Сестра! Сестра Дарсата! Что я натворила?! Я же люблю его, сестра! Люблю! — и по-русски: — Господи! Господи, прости меня!
— Д-Дарсата, — позвал Макар.
Женщина Арта склонилась над ним.
— Ты поможешь… я знаю.
— Молча-молча. — Осарта запрещала ему говорить, снимая с пояса маленький сосудик, но Зотов продолжил:
— Помоги этой… д-дуре. Считай, мое… посмертное… желание.
— Помо́шка. Та́ка, помо́шка. Ты-ка́ жива́, жива́.
— Ага. Клево… — Он опустил голову на землю.
— Нет-нет-нет… Не умирай, — взмолилась Лиза, заглядывая в лицо курганнику.
Он остался безучастным к ее мольбам. Дарсата придержала голову Зотова, вливая в посиневший рот зелье из сосудика.
В стороне, упав на колени, выла Люба. Волоха, напуганный происходящим, вытянув шею, наблюдал, что делает с кузнецом злая тетка со странной головой. Из раззявленного рта дурня стекала струйка слюны на затасканную рубаху, расцвеченную в синюю клетку.
Кадык Макара дернулся, и Дарсата облегченно вздохнула.
— Он… он… — Лиза никак не могла произнести страшное слово.
Женщина мудрого Арта положила ей руку на плечо, качнула головой.
— Онка́ креп. Онка́ варка. — Он сильный. Он волк.
Лиза закрыла глаза, горькие слезы скатились по щекам.
Дарсата поднялась и подошла к стенающей Любе. Раскачиваясь со стороны в сторону, девушка тихо выла, не отрывая взгляда от посеревшего лица курганника.
— Пора, — сказала ей осарта, беря под локоть.
— Куда? Зачем? — Люба не поняла сарматского слова, но сообразила, что ее хотят увести. — А он? Что с ним?
— Пора домой, — настаивала Дарсата, уводя ее прочь, к кромке балки, где медленно волновался туманный прибой.
— Нет. Туда не надо. Не надо. — Люба слабо сопротивлялась, постоянно оглядываясь на распростертое тело курганника и на сгорбленную фигурку сестры возле него.
Дарсата приказала параласпайнам держать лежащую на алтаре руками. Путы могли навредить девушке, потому Арсанар и Варкаса взяли девушку за запястья, а Таскар придавил ей лодыжки. Дарсата завязала им глаза — не лишняя предосторожность. Своенравный дух царицы Амаканги мог вселиться в одного из них. Готовые служить царице в любой ипостаси, верные параласпайны не стали бы сопротивляться. И тогда сармат пойдет на сармата, и зазвенят мечи, и польется кровь. Кто верен Амаканге, кто стоит за Мадсака — смерти все едино. Враги — те же скифы — только посмеются, а улучив момент, ударят, обращая женщин и детей в кагаров.
Дарсата могла справиться с духом Амаканги — духом сарматской царицы. Духом родной сестры. Эта девочка на алтаре не по своей вине получила его и не смогла подчинить упрямую Амакангу — стычка у кургана тому свидетельством. Остается только Дарсата — осарта, женщина мудрого Арта.
Дарсата запела, поднимая курительницу над головой девушки. Легкая улыбка коснулась губ Таскара при звуке знакомого голоса. Улыбнулась и девушка, слегка изогнувшись, словно под ласками возлюбленного. Дарсата запела громче. Дым сухих трав окутал девичью голову. Пленница дернулась в руках параласпайнов, не желая вдыхать сизый дурман. Блаженная улыбка на ее лице сменилась тревогой, руки напряглись, пытаясь вырваться из захватов, чуть приподнялись колени, но Таскар удержал ноги, жилы на его запястьях вздулись.
Осарта Дарсата продолжала петь, заставляя девушку метаться по алтарю. Параласпайнам пришлось бы туго, если бы на алтаре лежала Амаканга — Тяжелая Рука. Но даже эта слабая, нежная — Дарсата никак не могла запомнить ее имя — доставляла трем воинам немало хлопот. Обнаженные по пояс параласпайны покрылись потом, хотя никто не разжигал очаг, и в шатре было довольно прохладно. Их ладони стали скользкими, и удерживать пленницу становилось все труднее. Наконец Дарсата запрыгнула на алтарь и села ей на живот.
— Отпустите! — крикнула она воинам. — Повязки не снимать!
Глаза девушки горели безумием, она приподнялась, желая дотянуться до горла осарты, — та перехватила ее запястья. Размытая тень потянулась от пленницы к Дарсате, словно призрак пытался выйти из тела обезумевшей. Женщина Арта радостно вскрикнула:
— Амаканга! Царица! Сестра!
Тень изогнулась, повторяя контуры девичьего тела, и… перетекла в Дарсату. Обессиленная девушка распласталась на алтаре. Осарта тоже почувствовала смертельную усталость. Она кое-как спустилась, постояла, пошатываясь, тяжело опираясь на алтарь.
— Дарсата? — позвал ее Таскар. — Дарсата?!
Не дожидаясь разрешения женщины Арта, параласпайн сорвал с глаз повязку.
— Дарсата. — Он коснулся ее локтя.
Осарта вскинулась, грозно взглянув на воина.
— Таскар?! — В голосе удивление и радость, словно увидела его после долгой разлуки. — Ты выжил. Слава Арту. Где мы? В стане?
Воин на мгновение растерялся. Перед ним стояла царица Амаканга… в теле ее сестры Дарсаты.
Амаканга взглянула на свои руки, коснулась пальцами лица.
— Дарсата…
— Она приняла ваш дух, царица, — объяснил Таскар.
Амаканга тяжело вздохнула, прикрыв глаза.
— Пусть так. — В следующее мгновение она гордо вскинула голову. — Легкие доспехи и оружие. Быстро!
Лучники у шатра Мадсака не посмели задержать Дарсату. Они никогда не видели женщину мудрого Арта в доспехах, но препятствовать ей не стали. Остановить — значит коснуться осарты. И тут же лишиться руки. Они не посмели задержать и трех параласпайнов, сопровождающих ее. Таскар — грозный опытный воин, первый помощник погибшей Амаканги, — красноречиво положил искалеченную правую ладонь на рукоять секиры, торчащую из-за пояса. Два скрюченных пальца — безымянный и мизинец — не позволяли ему полноценно владеть мечом, но лучники знали, как смертельно опасна секира в правой руке Таскара.
— О боги! Дарсата! — воскликнул Мадсак, отстранив от себя дочь кагара.
Он был уже порядком пьян и размахивал любимым рогом, орошая вином ковры и шкуры, разбросанные вокруг. Верные люди царя, удостоив осарту беглого взгляда, вернулись к своим забавам.
— Ну что тебе еще надо? — капризно взмолился Мадсак. — И зачем… Зачем ты надела это?
Он махнул рукой, плеснув вина под ноги вошедшей.
— Это доспехи сестры. Ты против? — Дарсата взглянула на царя сверху вниз.
— Нет. Что ты, нет. — Царь попытался подняться, ноги не слушались его. — Просто ты в них так похожа на нее, и мою тоскующую душу, — Мадсак пьяно всхлипнул, — терзает тоска.
— Так возрадуйся же! — воскликнула Амаканга. — Твоя супруга вернулась из Вольной Степи!
Она шагнула вперед, клинок кинжала уперся в ложбинку меж ключиц Мадсака.
— Ам-маканга, — прохрипел напуганный до икоты царь. Рука с кинжалом задрожала, словно, возродившаяся, боролась сама с собой.
— Убью, — шипела Амаканга, но крепкая рука Дарсаты не давала кинжалу впиться в плоть Мадсака.
— Нельзя, — шептала осарта. — Распри нам не нужны, а они непременно начнутся, если Мадсак умрет.
Амаканга крикнула от досады и отошла от мужа. Царь наконец позволил себе отдышаться.
— Как бы там ни было, я вернулась! — громко произнесла Амаканга. — И я — царица!
Волоха осторожно подошел к Лизе, тронул ее за плечо. Девушка вздрогнула, обернулась.
— Нет его больше, — прошептала она сдавленным голосом, глотая слезы. — Нет. Она убила… Отомстила ему.
Дурачок сжал губы в скорбной гримасе, переводя взгляд с Лизы на Макара. Он присел на корточки, коснулся пальцев кузнеца — они оказались очень холодными. От неожиданности Волоха отдернул руку, непонимающе посмотрел на Лизу. В отчаянии прижав руки к груди, девушка повалилась на грудь курганника.
Из балки появился человек. Облако тумана поднялось над краем, выпуская из своих недр Виктора.
Ковалев двигался как лунатик, разве что руки его были не вытянуты вперед. Он шел прямиком ко входу в дромос, который уже засыпался землей и зарос кустарником. Достигнув насыпи, Виктор принялся ходить вокруг, словно искал вход.
— Виктор? — окликнула его Лиза — действия Ковалева со стороны выглядели жутко.
Виктор насторожился, оглянулся назад. Механически подошел к девушке, склонился над Зотовым.
— Что с вами, Витя?
— Ни хрена се. Витек… Я ж тебе дал лошадиную дозу… снотворного.
Курганник хрипло вздохнул.
— Господи! Макар! — Лиза обняла его за шею, расцеловала в колючие холодные щеки.
Зотов прикрыл глаза, замер.
— Жив пока, жив, — едва различимо произнес он.
Появление чужака насторожило Волоху. Он внимательно присмотрелся к Ковалеву и решил, что этот грязный, оборванный тип не лучше тех ведьм. Рыча, дурачок прыгнул на спину Виктору, и они повалились наземь. Волоха хлестал чужака ладонями, плевался, а когда Виктор попытался отстранить его от себя, укусил за руку.
Трепка пошла Ковалеву на пользу. Он удивленно вскрикнул, оттолкнул дурачка ногами.
— Отстань!
Виктор отбежал в сторону, дико озираясь вокруг:
— Чего тут творится?
Он уснул в степи под серебристым лохом, окончательно выбившись из сил. Наплевать на всадников, мертвяков, змей и прочие страсти. Сон милее девушки. Уснул с твердым намерением пройти к кургану и разыскать друга.
Рядом кто-то жалобно причитает. Лиза! Склон кургана, серый куст среди камней. Значит, дошел. Но где?..
— Зот! Ё-моё! Зот! Что случилось? Как? Кто?
— Не кипишуй, Кова… — слабо отозвался курганник.
— Надо в больницу!
— Доски надо…
Лиза плакала молча, прикусив кончики пальцев.
— Нет! Не умирай, Зот! Я не вернул тебе долг! Я должен… должен признаться. — Слова шли туго, просить прощения всегда трудно, но Виктор заставил себя. — Когда-то я… я…
— Знаю, — откликнулся Макар, — знаю… Лиза увидела твою фотку… в моем дембельском альбоме… рассказала.
— Ты все время знал? — Ковалев был готов провалиться на месте от позора.
— Знал… Ты же был пьян и… не смог…
— Прости!
Виктор чувствовал себя загнанным в угол. Зачем? Почему должен умереть Зотов? Он лучше, умнее, его любит Лиза. Почему?
— Простите, ребята, — повторял он. — Я подлая тварь. Простите! — Будто сейчас с небес спустится ангел и заберет его вместо Макара, будто это он не хочет умирать непрощенным. — А этот что тут делает? — Он ткнул пальцем в рычащего Волоху.
— Волоха… Ты его искал.
— Волоха? Это Жора Темник! Это он… — Ковалев осекся на полуслове, взглянул на Лизу.
— Темник? — переспросила она, присматриваясь к дурачку.
— Он, — кивнул Виктор. — Трудно узнать в бомже бандюгу, но это он.
— Темник, — повторила Лиза удивленно.
Дурачок не понимал, почему все так зло смотрят на него. В чем он провинился перед кузнецом? Ведь он спас Лизу. Он защищал Макара.
— Не надо, мышка. — Макар протянул к девушке слабую руку. — Все прошло…
Девушка взяла его слабую ладонь, поцеловала бледные, покрытые царапинами пальцы.
— Да провалиться им, проклятым, — прошептала она, не сводя взгляд с Зотова.
— Он уже сто раз… наказ… — Курганник потерял сознание.
Дурачок попятился, жалостно глядя на кузнеца. Ничего больше не будет, понял он, Макар не пустит его в кузню, не угостит вкуснющими бутербродами, Лиза не подарит вязаную шапку к зиме. Дурачку стало очень жалко себя, и он побежал, побежал прочь.
Лиза положила голову курганника на колени и принялась отирать его лицо от песка и сукровицы, сочащейся из раны на лбу. Крупные слезы из ее глаз падали на лоб и щеки Макара, смывая грязь. Виктор Ковалев стоял в стороне, словно деревянный истукан, стараясь не смотреть на умирающего друга.
Над краем балки задрожало марево, стук копыт в прозрачном воздухе звучал громко, словно раскат грозы, призрачные тени понеслись с севера на юг, на мгновение приобрели четкие очертания всадников в высоких шапках. Лохматые псы бежали у ног коней, оглашая лаем округу. Солнце вспыхнуло на горизонте, освещая проснувшийся мир, и в его слепящих лучах силуэты коней и людей слились. Виктору показалось, что по берегу балки мчат кентавры с помещичьего герба на старой усадьбе. Жора Темник, а ныне дурачок Волоха, затерялся среди теней. На мгновение Виктор увидел, как радостно закружились вокруг дурака псы всадников, как тот упал на колени, прикрывая руками голову. Стук копыт затих вдалеке, марь унесло первым порывом утреннего ветра.
В Балкином озере тоскливо завыла волчица…
notes
