Глава 10. (Не позволяй им) сломить тебя

Конечно же, Motörhead не могли подписаться на абы какой лейбл. Наш менеджер, Дуг Смит, убедил нас, что нам лучше всего выбрать его фирму, GWR (расшифровывается как Great Western Road – улица, где располагался их офис). Таким образом, наш менеджер и наш лейбл оказались под одной крышей. А еще Дуг и его жена занимались нашим мерчандайзом. Любой бы мог сказать нам, что это нездоровая ситуация – когда у твоего менеджера столько власти, но никто нам этого не сказал. И, как обычно, не задумываясь о деловой стороне, мы приступили к записи Orgasmatron.

Orgasmatron был нашим первым полноценным альбомом за три года, и по сравнению с предыдущим альбомом, Another Perfect Day, весь состав группы, кроме меня, сменился, но это нас нисколько не смущало. Записывая новые песни для No Remorse и разъезжая по всем этим гастролям, мы вчетвером успели хорошенько привыкнуть друг к другу! Мы сделали этот альбом за одиннадцать дней, что, как вы уже могли понять, для Motörhead проще простого. Все прошло очень легко, потому что парни были просто счастливы оказаться в студии. Правда, в первый день мы немножко испугали нашего продюсера, Билла Ласвелла. Мы с Полом Хэдвеном, который тогда был секретарем нашего фан-клуба, пьянствовали в одном кабаке и прочитали в газете рекламу стриптизерш-толстушек. Мы сразу подумали: «Это как раз для Фила Кэмпбелла!», и сделали заказ. Потом мы отправились в студию с Биллом Ласвеллом и его звукорежиссером, Джейсоном Корсаро. Они только что прилетели из Штатов и еще не успели с нами познакомиться: до того я общался с Биллом всего полчаса, и, конечно, ни о каких толстушках-стриптизершах речь не заходила. Билл с Джейсоном были такие бравые американцы: «Ну давайте, ребята, у вас все здорово получится!», и так далее. Но в холле стоит эта бабища (Фил потом признался, что принял ее за чью-нибудь маму), которая заходит вместе с нами в студию и спрашивает: «Кто здесь Фил?» Фил говорит: «Я». ОП! Она скидывает платье и стоит такая огромная, еле прикрытая, сиськи наружу, и поет: Happy birthday to you! (наверное, это не был день рождения Фила – но ей мы сказали, что он именинник!). Она хватает Фила и сует его голову себе между сисек – снаружи остался только хохолок! А потом она начала бить его сиськами по щекам! Чуть в нокаут его не отправила. Это было круто, а Ласвелл и Корсаро съежились за пультом и такие: «Что, блядь, происходит?» Так их встретили Motörhead.

Как выяснилось, Билл Ласвелл умел находить отличные звуки, но в миксе он все запорол. Когда он увозил пленки в Нью-Йорк для сведения, альбом был гораздо лучше, чем когда он привез его обратно. Мы собрались большой компанией – наши люди и люди Ласвелла – для торжественного первого прослушивания, и наша пиарщица принесла ящик шампанского, чтобы это великое событие прошло как полагается. Это было ужасно. Orgasmatron звучал как сплошная грязь. В Ain’t My Crime должно было быть четырехголосие, но три голоса он просто убрал нахер! Не буду утомлять вас перечислением остальных «достоинств» микса. Достаточно сказать, что наша пиарщица тихонько затолкала ящик шампанского ногой под стол, а менеджер Ласвелла стоял у двери и старательно пританцовывал. Это был полный провал. Я попытался пересвести часть альбома, но Билл и Джейсон не особенно мне помогали, потому что «это был наш микс, и нам он нравился, и все уже сделано, а этот трудный человек пытается учить нас нашему делу» – что ж, полагаю, я и правда трудный человек, если так называется человек, который просто хочет сделать свою работу как надо!

Я не сразу придумал название Orgasmatron. Рабочее название альбома было Riding with the Driver (каждый студийный альбом Motörhead, кроме Bastards 1993 года, называется по одной из песен), но одноименная песня получилась не так хорошо, как мы надеялись. В то время я даже не знал, что «оргазматрон» это название какого-то фантастического прибора в фильме Вуди Аллена – я не смотрел этот фильм, – но с тех пор я часто об этом слышу! Это слово я придумал сам. Многие наши фэны считают этот альбом «классическим», и на нем есть отличные песни – Orgasmatron и Deaf Forever, например. Но я никогда не примирюсь с миксом. С моей точки зрения, этот альбом должен был получиться в два раза лучше. Но хочу отметить, что на конверте оригинального издания альбома имеется отличная фотография Ларса Ульриха. За пару лет до того он зашел к нам пообщаться в отель Beverly Sunset в Лос-Анджелесе, и ему стало нехорошо. Он тогда был совсем юнец, но неверно говорить, что я научил его бухать, – на самом деле я научил его блевать, и именно это он и сделал, прямо на себя – вот к чему привела его попытка угнаться за старшими! Фотодокумент этого классического момента в истории рока опубликован на конверте Orgasmatron.

У нас появился новый альбом, который нужно было рекламировать, так что мы снова отправились в тур, и Дугласу пришлось снова пытаться превзойти самого себя по части сценических декораций – так появился поезд Orgasmatron, в пару к тому, который изображен на обложке альбома. Спереди у поезда помещалась ударная установка, и этот поезд выезжал по рельсам посреди сцены – то есть Пит выезжал вперед на поезде. Но он никогда не работал как следует. То нельзя было нормально проложить рельсы по сцене, то еще что-нибудь. У Дугласа бывали прекрасные идеи – бомбардировщик был великолепен, но на этот раз у него получилась херня. Как и этот чертов Железный кулак. Тем не менее этот поезд объездил с нами почти всю Европу.

Orgasmatron должен был вернуть нас в строй – новый альбом с новым составом и все такое, – но его никто не покупал. Или, вернее сказать, никто не мог его купить. GWR отдали его разным дистрибьюторам в разных странах, и большинство из них очень хреново справились с задачей разослать его по магазинам. Но мы сыграли во всех обычных местах – тур по Европе, фестиваль «Монстры рока» в Касл-Донингтоне, тур по Англии и тур по Штатам. Мы начали американский тур с Megadeth в качестве разогревающей группы, но они были молоды и неопытны и не справились. На первом концерте, в Окленде, они разложили свой баннер на полу прямо перед входом в нашу гримерку, а так как у нас нет ничего святого, то мы и прошли прямо по нему. Влетает их менеджер и вопит:

– Вы наступили на наш баннер!

Я говорю ему:

– Послушай, нет никакой возможности попасть в нашу гримерку, не пройдя по вашему баннеру. Почему вам надо было разложить его именно здесь?

Наш саундчек затягивался – дело было, как я помню, в Kaiser Auditorium. Первое шоу тура никогда не проходит гладко; у нас в команде были новички, и они все еще что-то доделывали и в процессе учились. И этот их менеджер подбегает к пульту звукорежиссера, а тот как раз заканчивал отстраивать барабаны, и говорит:

– Пора вам, ребята, уходить со сцены. У меня вот тут в контракте написано, что сейчас должен начаться саундчек у моей группы.

Дейв, наш звукорежиссер, оборачивается и смотрит на него в упор.

– Простите? – говорит он.

– Скажите своим парням, чтобы уходили со сцены, – велит этот идиот.

Дейв достает полицейскую дубинку, которую он всегда держит за пультом:

– Если ты сейчас не исчезнешь, я дам тебе этой штукой промеж глаз.

Чувак скрылся за кулисами, крича что-то нечленораздельное. А в это время Дейв Мастейн, фронтмен Megadeth, пришел к нам извиниться и отрубился прямо у нас в гримерке! Бедняга Дейв в то время был не очень-то адекватен – с тех пор он пришел в себя. А снаружи шныряет их гребаный менеджер и знать не знает, что его рок-звезда, вполне возможно, умирает у нас на диванчике! Но должен сказать, справедливости ради, что хотя мы выгнали Megadeth с тура на следующий день из-за всей этого дерьмовой ситуации с их менеджером, это на самом деле была не их вина. Дело было в менеджере – нам следовало его выгнать с тура. Много лет спустя, на выставке NAMM Show, Дейв Мастейн подошел ко мне и извинился за те события. Это было благородно с его стороны, потому что его никто не заставлял. Мы могли и дальше существовать параллельно друг другу, и все было бы нормально. Желаю ему всего наилучшего. Умный парень этот Мастейн; у него веснушки, но он умный парень.

По большому счету для нас это был не самый триумфальный тур по Америке. В Новом Орлеане публика плевалась в меня (панки же, сами понимаете!), и я предупредил их, что если они не прекратят, то я уйду со сцены. Они не прекратили, я ушел, они устроили разгром, их поливали водой из пожарных шлангов, вся байда. Потом в Авроре, штат Иллинойс, мой техник Грэм, работавший у меня много лет, разбил мой любимый бас – у него был классный звук, и я играл только на нем с тех пор, как он у меня появился, вплоть до того дня, когда его разбили. Грэм сделал это не нарочно, он пришел ко мне, корчась от хохота, а две половинки баса висели у него на шее. Бас все еще можно было починить, но он отнес его на парковку и в приступе раздражения разнес на мелкие кусочки, поэтому я его уволил.

В коротких перерывах между всеми этими разъездами я засветился там и сям. Я сыграл бандита с Дикого Запада (вот мое амплуа, да?) в клипе Boys Don’t Cry I Wanna Be a Cowboy. Я присоединился к Hawkwind на фестивале в Рединге и спел Silver Machine. Потом еще был концерт в честь Босса Гудмена в Dingwalls. Босс был сначала роуди, а потом менеджером Pink Fairies, а потом стал главным в Dingwalls. Он был одним из важных людей в индустрии. Приятный человек, и в его честь устроили концерт, потому что он решил уйти на покой, что и сделал – я с тех пор его не видел. В общем, мы с Вюрзелем сыграли несколько песен с Рэтом Скэбисом из The Damned и Миком Грином из The Pirates. С нами еще должен был играть Ларри Уоллис, но он там выступал еще с двумя группами (включая свою собственную, Love Pirates of Doom) и отказался прийти к нам на репетицию. Он нас так достал, что Мик Грин в конце концов сказал ему: «Слушай, Ларри, мы справимся, понимаешь, что я хочу сказать? Спасибо». Ларри все равно был нам не нужен – Мик прекрасный гитарист, и мы хорошо выступили. Параллельно с этим Motörhead сделали неизбежную запись для Джона Пила на Би-Би-Си (Peel Sessions), и еще я появился в клипе группы Doctor and the Medics. Продажи Orgasmatron были не очень, зато мы в 1986 году все время были на виду!

В начале 87-го года я сыграл настоящую роль в фильме «Съешь богатых», и в саундтреке есть несколько песен Motörhead – в основном вещи с Orgasmatron плюс специально записанная Eat the Rich. Этот фильм снимали люди из команды The Comic Strip, которые делали телешоу The Young Ones и еще несколько проектов. Одно из их ранних шоу, Bad News, было про вымышленную хеви-метал-группу – как Spinal Tap, но даже лучше (мне ли не знать!). Группа из этого шоу, которая тоже называлась Bad News, играла перед нами в Касл-Донингтоне, мы разговорились, и в результате Питер Ричардсон, режиссер этого фильма, позвонил мне и спросил, не хочу ли я в нем сыграть. Вот так я и получил роль.

Честно говоря, я не люблю сниматься в кино – я это делал уже несколько раз. Это скука смертная. Тебе велят прийти на площадку в четыре утра, а потом в три часа дня тебе сообщают, что ты сегодня не понадобишься. Так что все съемки ты проводишь в компании этих гребаных актеров и просто ждешь. Но на съемках «Съешь богатых» было не так уж плохо. Я проводил долгие часы, выпивая с Ношером Пауэллом, который играет там главную роль – министра внутренних дел. Теперь у него клуб на юге Лондона, куда ходят подонки и гангстеры всех мастей. Моего персонажа звали Паук, он работал на советского двойного агента Капитана Фортуну, которого играл Рональд Аллен – в 50-е он играл в фильме «Незабываемая ночь», также известном как «Гибель “Титаника”». Я не буду подробно рассказывать сюжет «Съешь богатых» – это черная комедия с сильным политическим уклоном, где в сюжете имеется людоедство в шикарном ресторане. Многие знаменитости сыграли там камео – Пол и Линда Маккартни, Билл Уаймен, Ку Старк, Анджела Боуи (сама-то она ничего особенного не сделала – она прославилась только тем, что была замужем за Дэвидом Боуи). Это очень английский фильм. Многие американцы в него не врубаются, но, по-моему, он весьма неплох.

Моя роль не требовала никакой особенной актерской игры; я просто играл сам себя – даже снимался в собственной одежде. Указания режиссера сводились к «иди вот сюда и скажи то-то и то-то». Если вы найдете этот фильм, присмотритесь к сцене, где я еду на мотоцикле: это на самом деле не я. Они снимали эту сцену, когда я был в американском туре с Motörhead, и мне пришлось оставить им свою одежду. В итоге моим дублером была девушка… рослая девушка. Что скажете, любители «любопытных фактов» о кино?

В конце концов режиссер пригласил в фильм полный состав Motörhead: мы сменили группу в сцене танцев. Эта идея пришла ему в голову прямо посреди съемок. Если присмотреться, можно увидеть, что на протяжении этой сцены музыканты сменяются. Сперва там нет никого из нашей кодлы, потом там играю я, а остальные музыканты – обычные парни, затем появляется Фил, потом Вюрзель и Фил Тейлор (в то утро я как раз уволил из группы Пита Гилла, и Грязное Животное пулей примчался на своей тачке, чтобы сняться с нами в кино). Несостыковка, да, – и хрен с ней!

Увольнение Пита Гилла назревало давно. Питер был сам себе злейшим врагом, он тоже был такой человек, которому мало просто играть в группе. Он несколько раз спорил с моими решениями и злил Фила и Вюрзеля. Я устал от его нытья, и последней соломинкой стало то, что однажды нам пришлось ждать его, пока он двадцать минут торчал в холле своего отеля и читал газету. Я знаю, это сущая мелочь, но в семьях скандалы почти всегда начинаются с мелочей, правда? А группа это и есть семья. Я не выгонял его из группы еще месяца два, но все это было уже не то. Когда-то надо поставить точку. Я уже знал, что Фил Тейлор хочет к нам вернуться. Он играл в группе Фрэнки Миллера вместе с Брайаном Робертсоном, и они не очень ладили. Однажды Motörhead летели домой из тура по Штатам, и в одном самолете с нами были Фрэнки Миллер, Фил Тейлор и Роббо. Это уже было удивительное совпадение, а потом эти трое начали ругаться. Вскоре Фил подошел к нам и попросился назад в группу, но мы ответили: «Э-э, пока что мы планируем играть с Питом» – мы еще не знали, какое вероломство нам грозит. Я страдаю от собственного гребаного благородства – Брайан Дауни из Thin Lizzy примерно тогда же просился к нам, а я ему отказал!

Ситуация с Питом дошла до критической точки в день съемок. Он все делал так медленно, а нам постоянно приходилось его ждать. Это меня бесило – в конце концов, я же люблю спиды, я не люблю ждать. В то утро мы поехали на машине забирать его и Фила Кэмпбелла из гостиницы. Фил моментально вышел, но Пит все еще сидел у себя в номере неодетый, и мы ждали его в машине полчаса, пока он там колупался. Потом в холле он прощался с какими-то знакомыми, а нас уже ждали на съемочной площадке! Киношники сидели с выключенными камерами. Наконец он появился, но я уже был сыт этим по горло. Я опустил стекло и сказал: «Пошел ты нахер! Ты уволен!» – и мы уехали. Тем все и кончилось. Последнее, что я слышал про Пита, это что он гастролирует с каким-то альтернативным составом Saxon. Там играли три бывших участника Saxon, которых когда-то уволили, и они выступали под названием Son of a Bitch – а это было первое название Saxon.

Так вот, уволив Пита, мы взяли назад Фила Тейлора. Теперь понятно, что это была ошибка, но задним умом все крепки, да? Некоторое время дела шли нормально, но это было уже не то, что раньше, и я должен был это предвидеть. Но в июне мы снова были в студии и записывали новый альбом – Rock and Roll.

Rock and Roll неплохой альбом, но не из числа наших лучших. Записывать его было тяжеловато – серьезных проблем не было, но было несколько сложных моментов. Самой большой ошибкой было то, что продюсером мы выбрали Гая Бидмида. Он на самом деле просто звукорежиссер, так что продюсировать альбом нам фактически пришлось самим. Но поначалу позвать Гая казалось нам хорошей идеей. Он немного работал с Виком Мейлом, который помогал нам делать две наши самые успешные пластинки, и он был звукорежиссером на записи новых треков для No Remorse. Но сотрудничество с ним как-то не сложилось. Гай, в общем, не виноват – мы тоже несем за это ответственность. Мы сами принимали все решения, и тот, кто оказывался в данный момент у пульта, делал себя громче всех! Из-за этого запись шла очень сумбурно. К тому же у Вюрзеля был сложный период в жизни. Его супруга все время приходила к нам на студию, она бегала за ним и устраивала семейные скандалы, когда мы вообще-то должны были работать. Это точно не облегчало дело. Качество альбома часто зависит от того, что происходит в жизни у музыкантов, пока они его записывают. Если у чувака ссоры в семье, или у него проблемы с деньгами, или еще что-то, это портит его работу, потому что он не сосредоточен на своем деле на сто процентов. В довершение всего этого мы не успевали поработать над песнями достаточно основательно, а это приводит к пустой трате времени.

С другой стороны, были и веселые моменты. Мы записывали Rock and Roll в нескольких студиях, в том числе в студии Redwood, одним из хозяев которой был Майкл Пейлин, и оказалось, что тамошний звукорежиссер делал все записи «Монти Пайтон». Он показал нам несколько вещей, которые они так и не использовали. И мы пригласили Майкла Пейлина прийти на студию и записать монолог для альбома. Он появился, одетый по моде игроков в крикет 40-х годов – полосатый блейзер, парусиновые штаны, белые спортивные тапочки на резиновой подошве, свитер с V-образным вырезом, волосы зачесаны набок. Как с картинки сошел. Он появился и спросил:

– Привет, что же мы сейчас будем делать?

Я говорю:

– Ну, помнишь, в «Смысле жизни по Монти Пайтону» был монолог, который начинался со слов «Господь всемогущий…»

– А! – сказал он, – дайте мне побольше реверберации.

И он встал перед микрофоном и произнес монолог. Это было круто.

Хотя и до, и после этого мы делали альбомы получше, на Rock and Roll было несколько отличных песен, например, Dogs и Boogeyman. Traitor на долгие годы вошла в наш концертный сет-лист. А монолог Майкла Пейлина («Господь всемогущий, взгляни на этих людей из Motörhead…») – настоящая нетленка. Но в целом альбом хромает. И все же я не назвал бы его плохим альбомом – плохих альбомов мы, по-моему, никогда не делали.

Ну вот, сделав новую пластинку, мы должны были заняться обычными рекламными делами. На канале MTV Europe устроили «Международный день Лемми», но об этом я, откровенно говоря, ничего не помню. И, конечно же, оставшуюся часть года мы провели в туре по Англии и Европе. В начале 1988 года мы планировали тур по Америке с Элисом Купером, но мы пропустили целый месяц, потому что этот гребаный департамент иммиграции не спешил выдавать нам разрешение на работу. Гребаная бюрократическая херня. Я хочу сказать – благодаря нам в Америку приходят деньги, а им насрать. Они скорее легализуют всех нелегальных иммигрантов. Кстати, я с этим делом как раз опоздал на год – их легализовали в 1991 году, а я тогда жил в Америке только полгода. Если бы я знал, что это произойдет, я бы просто остался в Америке по истечении срока действия моего разрешения на работу, а затем легализовался бы вместе с остальными и получил бы грин-карту. А так я не могу получить грин-карту, потому что меня арестовали в США за две таблетки снотворного в 1971 году, – само собой, они должны проявлять осторожность, я же опасный наркоман, да? Блестяще работают, нечего сказать.

А когда мы наконец присоединились к туру Элиса Купера, это оказалось то еще мудоебство. Элис тут ни при чем – он и понятия не имел, что нам пришлось пережить из-за его тур-менеджера. Этот парень был просто мудак. Он усложнял нам жизнь как мог – он же работал на суперзвезду, значит, кому-то другому было суждено страдать и оказываться в идиотских ситуациях. Нам было нельзя то, нельзя это: гребаные гордые сукины дети, за кого они себя принимают? Это просто группа, чай, не парламент – хотя и парламент-то, между нами, не такая важная штука. В конце концов этот идиот отобрал у нас пропуска, по которым мы могли ходить везде, и дал вместо них такие пропуска, по которым мы могли находиться за сценой только до начала своего выступления. То есть, сыграв концерт, мы уже не могли пройти за сцену. Естественно, я не собирался терпеть такое дерьмо, так что я обошел всю нашу команду и сказал: «Давайте мне эти гребаные бумажки!», и собрал у них все пропуска. Потом я направился прямиком в офис организаторов тура, вывалил ворох бумажек им на стол и говорю: «Вот, забирайте! Мы в этом больше не участвуем». Я направился к выходу, а Тоби, бухгалтер Элиса (вот у него были мозги), подошел к нам, поговорил и вернул нам наши пропуска. Тоби до сих пор работает у Элиса; а вот тот чувак уже нет. Что тут еще скажешь? Много лет спустя я разговаривал с Элисом, и он не знал эту историю и понятия не имел, что от его имени делались такие вещи, из-за которых он выглядел как мудак – а он определенно не мудак. Единственное, что я никогда не понимал его фанатичного увлечения гольфом. Ну что это такое? Бьешь палкой по мячику, потом идешь за ним следом и бьешь снова! Я вот что скажу: если ты ударил по мячику и потом нашел его, тебе повезло, чувак! Положи его в карман и иди домой. (Спасибо, Джордж.)

У нас были свои развлечения. Фил Кэмпбелл закадрил одну из танцовщиц Элиса. Я ему этого так и не простил – такая она была красавица. Гейл была отличная девчонка, и мы до сих пор видимся, когда проезжаем через Чикаго. Ну и шоу Элиса Купера всегда захватывающее зрелище. Я большой фанат Элиса. Из менее приятного: чтобы добраться до некоторых городов в этом туре, требовались нешуточные усилия. Помню, мы ехали на концерт в Сент-Джонс, это в Ньюфаундленде. Пришлось погрузиться на паром, было дико холодно, мороз прохватывал тебя насквозь, а в воде плавали айсберги. Посреди ночи мы вышли из каюты, чтобы взять что-то из своего фургона, и я поскользнулся, проехался по всей палубе до самого ограждения и чуть не свалился за борт, прямо в это гребаное море. История «Титаника» занимала меня много лет (задолго до кино и всей этой шумихи), и у меня в голове все время крутилась мысль: «Вот так это все и было, когда “Титаник” пошел ко дну!» – мы как раз были на той же широте. Более того, следующий концерт у нас был в Галифаксе, Новая Шотландия, а туда как раз свозили трупы с «Титаника». Только представьте себе, каково это было – прыгать в такую воду по доброй воле! От шока, который они испытывали, нырнув в море, наверняка ехала крыша. Так что на металлической стене рядом с перилами, которые меня спасли, я написал: «Помни и будь благодарен, что не ты был на “Титанике” 14 апреля 1912 года».

Большую часть 1988 года мы провели на гастролях. Дорога уже давно стала для нас естественной средой обитания, и это до сих пор не изменилось. Смешно – метаболизм, который нужен тебе для постоянных туров, никакому доктору в жизни не встречался. Вообще. Куда там Человеку-слону – его тело, по крайней мере, было целым и могло двигаться в одном направлении, хоть он и был уродом. Но это мы уроды. Не в такой степени, конечно… хотя нет – мы уроды из уродов! Физические способности, необходимые для гастролей, это совершенно особенная вещь (ни для чего другого мы просто не годимся). Ты должен каждый вечер выходить на сцену и разгоняться с места в карьер, за считанные минуты, иначе все умрут! Они все пойдут по домам и просто застрелятся, если ты не вышел на сцену в назначенный вечер. Мы выходили на сцену в любом состоянии. Однажды, в апреле 1988-го, в Париже, Фил Кэмпбелл сломал щиколотку – он дрался с Филом Тейлором, они упали под стол, и только один из них встал. Следующие концерты он играл в гипсе. И я вас уже просветил насчет всего спектра состояний Фила Тейлора (как в физическом, так и в психическом плане). За нашу долгую историю мы, конечно, отменили пару концертов из-за травм или болезней, но эти случаи были чрезвычайно, чрезвычайно редки. Я не могу представить себе никакого другого способа жить, кроме как играть в рок-группе по всему миру. В течение двух лет мы провели дома всего месяца два – по месяцу в год. Но это было здорово. В памяти все немного путается, но это было здорово!

В короткие периоды, когда мы были дома, мы иногда оказывались на звездных тусовках – по-настоящему звездных. Той весной мы попали на не объявленный заранее концерт The Rolling Stones в 100 Club, старом джазовом клубе на Оксфорд-стрит, который переключился на рок и блюз. Это был чудесный вечер. Все – Джефф Бек, Эрик Клэптон и другие – пришли с гитарами и устроили джем, то есть этот концерт не для всех был сюрпризом. Настоящим сюрпризом стал Вюрзель. Думаю, он и сам себя удивил!

После концерта мы попали на вечеринку в апартаментах Кита в «Савое», потому что дядя нашего приятеля, Саймона Сеслера, работал у Кита. Но Вюрзель начал вечер террора уже в клубе – сбил с ног Билла Уаймена! Он летел вниз по лестнице, а Уаймен просто оказался у него на пути. Нам удалось приехать на вечеринку без дополнительных происшествий, но они ждали нас в ближайшем будущем. Мы сидели и болтали с Саймоном, когда подошла Кирсти Макколл со своим новым мужем, продюсером Стивом Лиллиуайтом. Кирсти была моей старой подругой – однажды я снимался в ее клипе, – поэтому я дружески ее обнял, а Вюрзель повернулся к Стиву Лиллиуайту и поинтересовался:

– Эта вот старая курица, которую Лемми лапает, – это кто?

Стив странно посмотрел на него и говорит:

– Вообще-то это моя жена.

– А! – произнес Вюрзель. – Можно мне еще кофе?

Полчаса спустя он оказался у барной стойки рядом с Ронни Вудом. Мимо прошла Джо Говард, шикарная жена Рона, и все вокруг зашевелилось – ну вы понимаете. И Вюрзель говорит с грязной ухмылочкой:

– Эге, я б ей вдул, а ты?

– А я этим постоянно занимаюсь. Это моя жена, – ответил Рон.

Да, Вюрзель не просто сел в лужу – он в ней практически потонул и только пузыри пускал! К счастью, это оказалось не заразно – позже, когда я стоял и глазел по сторонам, сзади раздался голос:

– Привет, Лемми. Я всегда хотел с тобой познакомиться.

Я оборачиваюсь и вижу Эрика Клэптона. Для меня это очень много значило, я ведь помнил его еще со времен The Bluesbreakers и The Yardbirds. Мне удалось поздороваться с ним, не рухнув ниц в припадке подобострастия, – это же, блядь, сам Эрик!

Еще я написал несколько песен для других музыкантов, не для Motörhead. Girlschool репетировали по соседству с нами, и однажды мы все вместе пошли в паб, и там я написал для них Head Over Heels. Я нацарапал текст на подставке под пиво или на салфетке, и Ким унесла ее с собой. Еще я написал песню Can’t Catch Me для альбома Литы Форд Lita, который оказался ее самой успешной пластинкой. Мы были в Лос-Анджелесе, и она пришла к нам в отель Park Sunset и сказала мне, что ей нужны песни. Опять-таки, я написал эту песню прямо на месте и отдал ей – я написал ее как 12-тактовый блюз, но она записала ее по-своему. Мы с Литой были знакомы с 1975 года, когда она играла в The Runaways – на их первом концерте в Лондоне Джоан Джетт нацепила мой патронташ. По-моему, Лита была главным достоинством этой группы: у нее были классные сиськи, и она просто убийственно играла на гитаре, зато Джоан убийственно выглядела – может быть, она просто была сукой! Лита сделала классную сольную пластинку, но потом, как мне кажется, она позволила окружающим чересчур сильно влиять на ее карьеру – начать с того, что она слишком старательно наряжалась, и впечатление было такое, что ей навязывают роль поп-звезды. Ей это просто не подходило. Она была настоящей рок-н-ролльщицей, а не гламурной телочкой, которую из нее пытались делать. Потом у нее умерла мать, и это выбило ее из колеи. Последний раз мы с ней виделись несколько лет назад на какой-то музыкальной выставке в Лос-Анджелесе. Мы вместе были заявлены как спикеры, но она была со мной нелюбезна: «Привет, Лем», – мы обнялись, и она свалила. Не задержалась ни на минутку, что мне лично показалось странным. В общем, мисс Форд, позвони мне как-нибудь – поболтаем!

Многие музыканты 80-х так и остались за бортом – достаточно посмотреть «Упадок западной цивилизации, часть 2: годы метала». Где теперь все эти люди? Этот фильм, скорее всего, только испортил им карьеру – в нем все, кому нравится хеви-метал, выглядят придурками. Меня тоже снимали, но я вышел неплохо – но не стоит благодарить за это режиссера, Пенелопу Сфирис. Меня отвезли на Малхолланд-драйв, в Голливуд-Хиллс, и съемочная группа расположилась в двадцати ярдах от меня. Пенелопе приходилось кричать, чтобы я услышал ее вопросы. Я говорю:

– Можете задавать мне вопросы с более близкого расстояния?

– Я не хочу быть в кадре, – отвечает она.

– Вы и так можете остаться за кадром!

– Не, я буду зачитывать вопросы отсюда.

Гребаные идиоты – они могли подойти ближе, использовать другой объектив или еще что-нибудь, но нет! В любом случае, фильм глупый. Мне часто говорят, что я – лучшее, что есть в этом фильме, а я отвечаю: я выгляжу хорошо только потому, что все остальные выглядят ужасно!

Мне приходилось участвовать в нескольких странных шоу. Однажды меня интервьюировал на радио какой-то психолог из телевизора – в своей программе (кажется, она называлась «Комната № 13») этот парень доводил людей до слез, но со мной, как вы догадываетесь, этот номер не прошел. Еще я появился в телепрограмме с участием фан-клуба Джоан Коллинз, который состоял всего из одного человека, Джулиана Клэри, который теперь стал известен под своим собственным именем. Он гей, так что, по-видимому, в фан-клубе Джоан Коллинз он был одновременно и Сукой, и Жеребцом. Нормальный чувак – стервозный и саркастичный, мне нравится такое чувство юмора – что называется, кэмп. Я думаю, Джулиан в конце концов станет Ноэлем Кауардом наших дней. Но мы с ним вместе в телевизоре – странное сочетание. А пару лет назад я в компании других рокеров, играющих тяжелую музыку, снимался в видео для Пэта Буна, потому что он выпустил альбом каверов на песни металлистов. Это не так нелепо, как может показаться. По-моему, он был отличным певцом в свое время.

Но вернемся к моему времени (конкретно в описываемый период было время затишья). В 1988 году мы сделали еще один концертный альбом, Nö Sleep At All. Почему бы и нет – у нас был относительно новый состав и все такое. Он был записан на фестивале Giants of Rock в финском городе Хямеэнлинна, в июле. Но этот альбом был ошибкой и с точки зрения продаж позорно провалился. Сама запись неплоха. Она, несомненно, могла получиться лучше, но мы поручили сведение Гаю Бидмиду, решили дать ему еще один шанс – главным образом потому что Гай был корешем Вика Мейла, а Вик замечательно умел сводить концертные записи. После этого до нас дошло, что Гай – не Вик Мейл. Но не поймите меня неправильно: я тут сказал про Гая много плохого, но вся проблема была в том, что он слушался наших указаний. Он был слишком мягким человеком. А Вик знал, когда велеть нам заткнуться!

Конечно, мы отправились в тур в поддержку Nö Sleep – все как всегда. В Штатах мы играли на разогреве у Slayer. Том Арайя очень приятный человек (к тому же он играет на басу и поет – прямо как я!), но я с сомнением отношусь к их излюбленной теме ужаса и кровищи. Они сами не понимают, что творят. Скажем, посреди концерта Том спрашивал у публики что-то вроде: «Хотите крови?» Однажды я сказал ему:

– Тебе лучше такого не говорить, Томми. Однажды это тебе выйдет боком.

Он запротестовал:

– О, ну это же свои люди, чувак. Я понимаю их, они понимают меня.

И на следующий же вечер, в Остине, в Техасе, он опять начал: «Хотите крови?», и тут рядом с ним пролетает сломанный стул – буквально в дюйме от его головы. Он совершенно вышел из себя! Он вцепился в микрофон и произнес перед публикой целую гребаную проповедь, грозя пальцем и топая ногами. Он был вне себя от ярости, а когда он спустился со сцены, там стоял я: «Так-так, свои люди, значит?» Вообще этот тур мне очень понравился. На последнем концерте во время сета Slayer я встал за спиной у их гитариста Джеффа Ханнемана и просто торчал там – при этом я нарядился в Гитлера.

В начале 1989 года мы сделали небольшой перерыв, и Фил Кэмпбелл поехал в Германию, чтобы записать несколько песен для какой-то швейцарской группы под названием Drifter. Потом мы объездили с концертами Великобританию и затем впервые отправились в Южную Америку. Бразилия – мы никогда не видели ничего подобного. С одной стороны, пляж Копакабана с бронзовыми от загара миллиардерами и их шмарами, а в двухста метрах оттуда люди живут в картонных коробках среди сточных канав, проложенных прямо в песке. Там стоят моллы, в которых можно купить все что только пожелаешь, а рядом, буквально с другой стороны парковки, будут трущобы, куда электричество подается по одному-единственному проводу, свисающему с телеграфного столба, в каждой картонной коробке – лампочка. Мы видели мужика, спавшего под мостом: у него там стоял стол, стул, диванчик, на стене картинка – все в полутора метрах от проезжей части. Это был его дом! К сожалению, я вижу, что Соединенные Штаты движутся в том же направлении. Великобритания уже похожа на страну третьего мира, и, судя по куче бездомных людей, Америка, кажется, не сильно отстает. Может мне кто-нибудь объяснить, почему в богатейшей стране мира есть бомжи, живущие на улицах?

В общем, в Бразилии мы сыграли четыре концерта – два в Сан-Паулу и по одному в Порту-Алегри и в Рио. В Рио мы играли в подземном бетонном бункере, где стояла страшная жара. Это не были огромные стадионы, о которых мы были наслышаны, но там мы тоже сыграли, когда приехали снова. Наш первый тур по Бразилии получился не очень-то крутым, но все равно это было потрясающее путешествие. Домой мы увезли горы практически бесполезной валюты – как будто съездили в Веймарскую Германию. Интересное место, но, вообще говоря, страшноватое.

Еще мы в тот год ездили в Югославию. Там Фил Кэмпбелл совершил очередную попытку уйти из Motörhead – одно время он делал это чуть ли не через день. Трудно сказать, что с ним на самом деле тогда творилось, – наверное, нервный срыв или что-то вроде того. Так вот, мы ехали через Хорватию, в горах. Это было богом забытое место: нам попадались только овцы, козы, скалы и иногда какой-нибудь пастух – дело было глубокой ночью, и Фил с кем-то посрался. Не помню, в чем была проблема, но он носился туда-сюда по автобусу, собирая свой багаж, и кричал: «Остановите автобус!» Водителю-югославу было все равно: он остановил автобус и открыл дверь. Фил вышел из автобуса с двумя чемоданами и угодил прямо в снег метровой глубины. Он огляделся: выла вьюга, снег носился параллельно земле. С одной стороны от него был сугроб, а с другой, за долиной, во многих километрах от него, горел один-единственный огонек. Пока он смотрел на этот огонек, тот потух. Это было просто охренительно – дорогой моему сердцу момент в истории Motörhead.

Нужно ли говорить, что той ночью Фил не ушел из группы. Но он делал новые попытки. Однажды мы ехали в Берлин, и он снова начал: «Я ухожу!», говорит. Подходит к водителю автобуса и требует:

– Отвези меня в аэропорт.

– Этот автобус едет на концерт, – говорю я. Но Фила это не остановило:

– Я плачу за этот автобус так же, как и ты, а мне нужно в аэропорт!

– За автобус платит группа, – отвечаю я, – а ты теперь гражданское лицо. Группа едет на концерт на автобусе, нанятом группой. Если хочешь ехать в аэропорт, вылезай и бери такси, понял? Ты сможешь вызвать такси, когда приедем на концерт: по нашему мобильному телефону тебе больше нельзя звонить. Окей? Ты теперь гражданское лицо, Фил!

Эту новость он принял, бормоча себе что-то под нос, и опять раздумал уходить.

Еще одну попытку он совершил в начале другого тура по Германии. Он ушел из группы вечером, когда мы только приехали во Франкфурт: тур еще даже не успел начаться. Он решил ехать в аэропорт и ни о чем другом и слышать не желал – неважно, что на часах было полдвенадцатого ночи и все самолеты уже улетели. Он все равно приехал в аэропорт и устроился спать на стуле; проснувшись, он обнаружил, что у него украли все чемоданы. Видимо, это его вразумило, и больше он уже не пытался уйти из группы. Фил до сих пор с нами и, после меня, он дольше всех играет в Motörhead. Также он – постоянный источник веселья. Как часто после концерта он забирался в грузовик с оборудованием, приняв его за наш автобус! Однажды он влез в басовую колонку – решил, что это его полка. Сколько веселья – и все это наш Фил. Он наш собственный Кит Мун. Заодно он прекрасный гитарист. И Телец.

Но я рассказывал о Югославии: у нас было два концерта в Любляне. Во время первого из них Вюрзель упал со сцены – только что он стоял рядом со мной, и вот он уже летит вверх тормашками. Да и сцена-то была не из самых крепких. Помню, что сзади в полу была дырка, и я в нее наступил. На втором концерте случилась гораздо более опасная вещь. Во время первой песни, перед соло, какой-то идиот в зале швырнул на сцену бритву – он даже примотал к ней с обеих сторон по монете, чтобы она летела точнее, – и она сильно порезала мне руку. Я толком ничего не почувствовал и не знал, что случилось, пока не увидел на сцене красные лужи. Тогда я посмотрел на руку и увидел, что кровь хлещет из нее, как из какого-то гребаного насоса. Я обмотал руку какой-то тряпкой, и мы прервали концерт. Рана была паршивая. За кулисами я размотал руку, и кровь забрызгала все стены, а вокруг раздались крики ужаса. Я отправился в какую-то деревенскую югославскую больницу, и мне наложили швы, но за следующие четыре дня рука постепенно почернела – заражение крови. По дороге домой мы остановились в Нюрнберге, и там я пошел к доктору, считая, что в Германии хорошие врачи, но этот чувак сильно облажался. Я просил нашего менеджера Дугласа отправить меня домой на самолете, чтобы я мог разобраться с этой дикой ситуацией, но он не хотел тратиться на билет. Из-за него мне бы пришлось ехать всю дорогу до Англии на автобусе. А когда я говорю, что рука почернела, я не имею в виду, что она посинела: она была черная и еще с небольшим покраснением. Я чуть не потерял два пальца! Дело было так плохо, что наш тур-менеджер наконец сдался, сказал: «К черту все», и посадил меня на самолет. Две недели я провел в больнице в Англии с рукой на перевязи – и все потому, что какой-то говнюк решил, что метнуть в музыкантов бритву будет очень прикольно.

И вообще – послушайте, какой это был умный чувак: швырнув свою бритву, он гордо встал и, тыча в себя пальцем, заявил: «Это я сделал!» Само собой, наши роуди тут же ринулись к нему, потирая руки: «Ах вот как? Смотри-ка, тут есть чем заняться!» Они хорошенько его избили, а когда закончили, за дело принялись югославские полицейские, а уж они-то профессионалы. И – хотите верьте, хотите нет – когда его выводили, он все еще орал: «Эй, чувак, а ну иди сюда!» Настоящий несгибаемый идиот. Я никогда не смогу этого понять – ну ладно, допустим, он меня ненавидел по какой-то таинственной причине. Он задумал швырнуть в меня бритву и швырнул – это я могу понять. Но какого хрена он заявил: «Это я сделал» – и заявил моим же людям! Интересно, где он теперь: наверное, рыщет по округе, убивая женщин и детей, и прекрасно проводит время. Может быть, он сам мент.

Как бы то ни было, для полицейских я стал героем в тот вечер, потому что я продолжил концерт. Если бы мы не стали играть для этих шести тысяч человек, началась бы заварушка. Тогда такое часто происходило… в общем, они полюбили меня, потому что я сыграл концерт несмотря ни на что – в тот раз получилось так. Теперь я, наверное, уже не герой для них – после того, как в наш следующий приезд туда случился двойной облом: Фил Кэмпбелл и Фил Тейлор оба попали в больницу, и концерт пришлось отменить. Помню, как я пришел в номер к Вюрзелю.

– Концерта не будет, Вюрзель, – говорю я.

– Почему?

– У нас нет гитариста и барабанщика. Они в больнице.

– Их что, машиной переехало? – поинтересовался Вюрзель.

– Типа того.

Их обоих скосили какие-то «коричневые спиды» – это, конечно, были не спиды.

– Коричневые спиды? – спросил я Фила Кэмпбелла. – Ты вообще думал головой?

– Нет, – ответил он.

И Фил Тейлор тоже хорош. Спиды не бывают коричневыми! Но вот – их обоих понесли рядышком по больничному коридору. О чем они только думали? Это было почти так же глупо, как тому парню орать: «Это я сделал!»

В июне наш фан-клуб отмечал десять лет своего существования, и они устроили тусовку в Hippodrome. Там я встретил Венди – Секси-Венди из городка Редкар. Я шел по Hippodrome и увидел девушку с фантастическими глазами. Она была просто шикарна. После этого я ничего не помню о вечеринке – я был с Венди. Она была прекрасная девушка и во всем меня очень поддерживала. Недавно я был в Англии и с удовольствием снова с ней встретился. Мы не виделись восемь или девять лет – к счастью, она не превратилась в пускающую слюни ведьму. А то, знаете, с некоторыми это случается!

Hippodrome был большим залом в Лондоне – он и до сих пор большой! В XIX веке он был знаменит представлениями с пляшущими медведями, но к 1985 году они могли заполучить только нас! Я ходил туда на «ночи хеви-метала» и кадрил всех девушек, приходивших посмотреть на красивых музыкантов. Почему бы и не попробовать! Однажды я повеселился там больше, чем рассчитывал, когда оказался на сцене с Джоном Бон Джови, Ричи Самборой и Дейвом Сабо, Рейчелом Боланом и Себастианом Бахом из Skid Row. Мы сыграли Travelin’ Band Creedence Clearwater Revival и Rock ‘n’ Roll Led Zeppelin – когда мы все уже умрем, это можно будет издать на лейбле «Лемми идет в паб»!

Тем же летом я появился в этом ужасном телешоу – Club X. Но наш кусочек был отличный. Он был посвящен черным кожаным курткам, и я написал для него песню, которая называлась, представьте себе, Black Leather Jacket. Мы наскоро записали эту песню, чтобы ее поставили в шоу. На записи я играл на басу, но во время съемки я сидел за пианино. Саксофонист записал три партии – целую пачку, так что на съемки мы позвали еще двоих его коллег, и они втроем делали вид, что играют. На гитаре был Фил Кэмпбелл, Фил Тейлор на барабанах, а Эдди Кларк взял мой бас, который украли в ночь съемок. Я так и не выяснил, кто его прихватил, хотя у меня было несколько подозреваемых. Подозреваемые всегда есть, так ведь?

Примерно в это же время я сыграл на альбоме у Нины Хаген. Мы познакомились на каком-то фестивале, а она мне всегда нравилась. Она совершенно сумасшедшая, просто класс – и к тому же очень симпатичная. В общем, она пригласила меня записаться на ее альбоме, а я как раз в тот день был ничем не занят и согласился. Я у многих людей записался на альбомах – если есть свободное время, то почему бы и нет?

Motörhead тоже пошли в студию – мы работали над песнями для нового альбома. Там-то, на студии, я и застал Вюрзеля за интересным занятием: он кормил свою собаку с ложечки. Я спускался по лестнице, а там он – на четвереньках.

– Что ты делаешь, Вюрзель? – спрашиваю я.

– У нее плохое настроение, – отвечает он. – Она думает, что я собираюсь от нее уйти.

– С чего ей думать такое?

– Она видела, как я собираю чемодан.

– Вюрзель, – говорю я, – у собак нет представления о том, что такое чемодан. Они не знают, что перед поездкой в него укладывают одежду. Собаки не носят одежду!

– Ну а она думает, что я уезжаю.

Переубедить его не было никакой возможности. Он звал ее Тутс – из-за белой полоски на носу, а она учила Вюрзеля приносить палку. Он выходил с ней гулять, а мы сидели и смотрели на них. Он бросал палку, а эта собака смотрела на него до тех пор, пока он наконец не шел за этой палкой, чтобы кинуть ее снова. Вообще умная была собака.

Так вот, когда мы не смотрели, как Тутс дрессирует Вюрзеля, мы записывались и сделали демо нескольких песен – No Voices in the Sky, Goin’ to Brazil и Shut You Down. Весь этот материал в результате вышел на альбоме 1916, но уже тогда мы знали, что какие бы песни мы ни записали для нового альбома, он не выйдет на GWR. Весь последний год Дуг Смит вызывал у нас подозрения. Наш юрист, Алекс Гроуэр, внимательно присмотрелся к его действиям, и стало ясно, что Дуг и его жена Ева работают не в интересах группы.

В результате мы потратили несколько месяцев на то, чтобы высвободиться из лап Дугласа и найти себе нового менеджера. Однажды Вюрзель привел ко мне домой человека по имени Фил Карсон, и он стал нашим менеджером на следующие несколько лет. Раньше у него были серьезные отношения (деловые) с Питером Грантом и Led Zeppelin, а потом он несколько лет работал с Робертом Плантом. Как и я сам, Фил – человек с прибабахом, но у него крепче внутренний стержень и/или дисциплинированность, как говорится в нашем бизнесе! Он мне очень нравился и до сих пор нравится. Фил вскоре заключил для нас контракт с Sony – первая большая сделка на американском рынке за пятнадцать лет существования Motörhead. Она много нам дала; она могла бы дать нам еще гораздо больше (как всегда), но это уже история для другой главы. И эта другая глава сейчас начнется.