Глава 11

Подземный кабинет Сталина со времени прошлого посещения абсолютно не изменился. Чего нельзя было сказать о внешнем виде карты СССР позади рабочего стола, условные обозначения на которой сместились несколько западнее. И что именно это означает, Кобрин прекрасно понимал.

Разумеется, последнее не осталось незамеченным Иосифом Виссарионовичем, привыкшим подмечать даже самые мелкие детали, а сейчас – так и вовсе внимательно наблюдавшим за Сергеем.

– Любопытствуешь, товарищ Кобрин? И правильно делаешь. Ты не стесняйся, поближе подойди, глаза-то не казенные, в названия освобожденных населенных пунктов вчитайся. Тем более, и твоя заслуга в этом имеется, причем немаленькая. Давим фрицев понемногу, причем уверенно, скажу тебе, давим. Обратил внимание, где нынче линия фронта проходит?

– Так точно, товарищ Сталин, обратил. Значит, начали контрнаступление?

– Начали, – кивнул Вождь. – Прямо после парада и начали, девятого ноября. Пока погода позволяла, ударили авиацией по всем разведанным целям, а следом и наземные войска в бой ввели. Есть мнение, что к январю в общем и целом управимся, фронт окончательно стабилизируем, а весной, как распутица закончится и дороги просохнут, продолжим. Планы будущей весенне-летней кампании сейчас компетентные товарищи из генштаба досконально прорабатывают, думаю, не подведут. По крайней мере, прошлых своих ошибок мы уж точно не допустим. Подробности позже выяснишь, если, конечно, возможность будет.

– Виноват, товарищ Сталин, – закончив изучать карту, Сергей вернулся на свое место. – Не совсем понял, о чем вы? В каком смысле, возможность?

Откинувшись на спинку кресла, Вождь вроде бы равнодушно дернул плечами:

– Ну так товарищ Сталин ведь не знает, надолго ли тебя к нам вернули? Ведь вернули же, да? Мне тут доложили, что пока твой заместитель вопросами выписки занимался, ты как-то странно себя вел. То ли прикемарил немного от усталости, то ли сознание внезапно потерял, словно барышня впечатлительная. Но поскольку на впечатлительную барышню ты, товарищ Кобрин, совсем не тянешь, я и подумал, что – как ты там это называешь? Выдернули тебя, да? Было такое дело? Или до товарища Сталина неверную информацию довели?

– Вот вы о чем… – расслабился народный комиссар, обменявшись быстрым взглядом с непонимающе хлопающим глазами Зыкиным. Удивление товарища оказалось вполне объяснимым: Сергей просто не успел ему рассказать о нескольких днях, проведенных в будущем, поскольку к тому моменту, когда Виктор вернулся в палату со всеми необходимыми документами, Кобрин уже пришел в себя. А позже просто возможности не имелось, поскольку заместитель, едва не подпрыгивая от нетерпения, постоянно торопил, мол, нас на самом верху ждут, давай, хватай вещи да поехали. В автомобиле тоже не поговорили – шумно, да и шофер не должен был услышать лишнего.

Что же до осведомленности Сталина, то с этим тоже понятно: Сергей прекрасно понимал, что все время, пока он валялся на больничной койке, за ним достаточно плотно присматривали. Причем Зыкин об этом практически наверняка даже понятия не имел. То ли люди Лаврентия Павловича, то ли Власика, то ли, что куда вероятнее, обоих. Собственно, и правильно, уж больно ситуация неординарная, учитывая столь внезапное и – что уж кривить душой – эффектное появление на арене злокозненных гостей из будущего…

– Вам все верно доложили, Иосиф Виссарионович, я и на самом деле провел в своем времени несколько суток. Пять, если точно. Просто доложить не успел.

– И… ЧТО? – несмотря на свою поистине легендарную способность сохранять полное спокойствие в любой ситуации, сейчас Сталин был взволнован, хоть всеми силами и пытался это скрыть.

– Все в порядке, товарищ Сталин, – как можно более располагающе улыбнулся Сергей. – Главное, теперь мое командование знает то же самое, что и мы с вами! Все необходимые меры уже принимаются. В максимально возможном объеме – и во всех смыслах. Ну, а я пока остаюсь с вами, это даже не обсуждается. Насколько долго – честное слово, понятия не имею. Полагаю, пока не удастся полностью купировать активность противника и предотвратить его дальнейшие действия. Ну, или пока ваши потомки не уничтожат их, так сказать, логово.

– Принимаются, значит… – задумчиво пробормотал Вождь, ощутимо расслабившись.

И Кобрин мысленно поймал себя на мысли, что Иосиф Виссарионович отнюдь не столь уж непробиваем, как считали многочисленные историки.

– Принимаются, понимаешь ли… Да еще и в максимально возможном объеме. А мы тут, значит, как будто сидим и ждем у моря погоды. Так ничего подобного, товарищ Кобрин, мы тоже работаем! И неплохо работаем, да!

– Согласен, товарищ Сталин, – на всякий случай сообщил комиссар госбезопасности. – Собственно, в этом ни я лично, ни мое командование и не сомневается.

На несколько секунд кабинет погрузился в тишину.

Вождь, будто внезапно утратив интерес к разговору (подобный прием, насколько понимал Сергей, он частенько практиковал, обдумывая услышанное или собираясь сменить тему), занялся набиванием трубки, Кобрин с Зыкиным тоже, разумеется, помалкивали – заговорить первым сейчас должен был исключительно Иосиф Виссарионович.

– Ладно, об этом ты мне потом еще немножко расскажешь. Сейчас про другое сказать хочу, – Сталин отчего-то смущенно кхекнул, раскуривая трубку. – Знаешь, товарищ Кобрин, сегодня я тебя все-таки за свое спасение поблагодарю.

– Иосиф Виссарионович, это совершенно лишнее… – понимая, к чему клонит Вождь, Сергей торопливо поднялся со стула.

– Сядь, – коротко бросил тот. – И не дергайся, товарищ академический слушатель. Выслушай. Когда нас разбомбить пытались, одно дело, шансы на спасение имелись. В метро – тем более, поскольку ты твердо утверждал, что все под конт-ролем, и я тебе поверил. Но там, на трибуне… там шансов у меня не было. Товарищ Сталин не дурак, товарищ Сталин науку любит. И потому первым делом с нашими военными химиками поговорил. Если б ты ампулу не выхватил, мы бы сейчас не разговаривали. Ты этого не знаешь, но диверсант собирался содержимое на ватный тампон вылить и мне под нос под видом нашатыря подсунуть. А остаток на воротник шинели выплеснуть. Ты, хоть дыхание и задерживал, все одно почти две недели практически при смерти провалялся, несмотря на все старания наших героических врачей. Так что, спасибо.

– Служу Советскому Союзу, – четко ответил Кобрин, все-таки поднимаясь на ноги. Ничего иного ему в голову просто не пришло. Ну, не произносить же «не за что, товарищ Сталин»? Как-то вовсе уж глупо прозвучит…

– Да сядь ты, – поморщился Иосиф Виссарионович. – И вот еще что, за это дело орден получишь, нельзя иначе, много людей твой подвиг видело. Когда вручать станут, принимай, не кривись и лицом не играй. Поскольку в любом случае заслужил. Нужно так. Понял меня?

– Так точно, понял.

– Все, на этом закончили. Как ты там говоришь, «промчались»?

– Проехали, товарищ Сталин, – несколько обескураженно пробормотал глава НКПЛ, старательно делая вид, что не заметил поднятого Зыкиным большого пальца. Руку боевой товарищ держал, понятно, ниже уровня стола.

– Вот и ладно, проехали, значит, – покладисто согласился тот. – Давай дальше разговаривать. Поскольку я вот еще о чем узнать хочу: как твое командование ко всему происходящему относится? Так сказать, в целом и в частности? Что планирует предпринять?

Затянувшись, Вождь на несколько секунд окутался клубом синеватого табачного дыма.

– Насчет будущего мне ничего говорить не нужно, я теперь побольше твоего знаю, – Иосиф Виссарионович с ухмылкой коснулся виска костяшкой согнутого пальца. – Поделился тут один… гость нежданный.

– Разрешите спросить…

– Как я с ним справился? – не дослушав, перебил тот. – Хорошо, расскажу. Совсем несложно оказалось, как он мне в мозг полез, я его сразу же и скрутил. Хотя, ощущения оказались, честно тебе признаюсь, странные, описать, пожалуй, и не сумею даже. Поскольку не беллетрист какой, не писатель-фантаст, а простыми словами подобное не передашь, нету в нашем великом и могучем русском языке таких слов. В грузинском, кстати, тоже, так что не хмурься. Хотя, знаешь…

Сталин на несколько секунд задумался, вертя в пальцах трубку.

– Пожалуй, могу одну аналогию привести. – Вождь бросил на Зыкина, немедленно вжавшегося в стул, быстрый взгляд, словно решая, стоит ли продолжать. Решил, что стоит: – Я ведь, было такое дело, в семинарии учился… ну, ты в курсе, да. Так вот, в тот момент я свое обучение и вспомнил, поскольку уж больно все это на самую настоящую одержимость походило. А как вспомнил, так собрался с духом, да и вышвырнул его, вроде как пинка под зад дал. Ну, а память – себе оставил, это тоже совсем несложно оказалось, он даже и не сопротивлялся вовсе. Между прочим, много интересно узнал. А еще больше такого, что и рад бы забыть, да теперь не забудешь… мерзость всякая. Совсем они там загнили, в Америке своей, как бы она в будущем ни называлась.

Вождь снова усмехнулся, аккуратно пристроив потухшую трубку, к которой так больше и не прикоснулся до конца разговора, на краю пепельницы.

– Так что, похоже на то, не зря ты меня, товарищ народный комиссар, «гениальной исторической личностью» обзывал, да. Кстати, товарищ Берия примерно так же мне свои ощущения описал – понимал, что тут никак не соврешь, не скроешь. Не напрягайся, это товарищ Сталин так пошутил… А теперь давай серьезно. Как считаешь, что нам дальше делать? Не сейчас, с немцами мы разберемся, на этот счет у меня сомнений больше не имеется – там, в далеком будущем? Когда они этот свой проект «Возрождение» создадут, товарища Сталина уже всяко не будет. Но продумать, спланировать все нужно заранее, целый мир на кону. Как поступить? Может, разбомбить этот бункер к известной матери, когда они его еще только строить станут?

Кобрин размышлял недолго:

– Ни в коем случае, Иосиф Виссарионович! Это будет фатальной ошибкой! Сам по себе «Рэйвен-Рок» нам вообще ничем не угрожает как минимум в ближайшие полтора века. Уничтожим его – построят новый. О котором мы, вполне вероятно, уже не узнаем. В том-то и хитрость, что удар должен быть нанесен исключительно ПОСЛЕ того, как американцы предпримут попытки покушения!

– Поясни? – нахмурился Вождь. – Суть вроде уловил, но пока непонятно как-то, зыбко.

– Все это УЖЕ произошло, понимаете? Раз начались покушения, значит, наш противник от теории, экспериментов перешел к практике. Режим секретности всегда предусматривает, что наиболее важных, ключевых специалистов станут держать в одном месте. Если до того и были некие конкурирующие научные центры, работавшие по основной проблеме в разных местах, то теперь их наверняка объединили в состав этой самой спецлаборатории. Следовательно, можно одним ударом накрыть всех. Но если нанести удар раньше, остается реальный шанс, что выживут филиалы или иные разнесенные конторы.

– Понимаю, – пробормотал Сталин, задумчиво хмурясь и легонько постукивая подушечками пальцев по столешнице. – Но как же сложно-то все с этим временем…

– Сложно – да, не спорю, но логику уловить можно. Понимаете, если и будут предприниматься попытки уничтожить бункер ДО известного нам срока, все они окажутся неудачными, иначе противник просто не смог бы организовать все эти покушения, которые уже, так или иначе, произошли. А раз смог, значит, их в любом случае никто не ликвидировал до этого момента. Виноват, если сумбурно объяснил, но я уже говорил, что не физик и вообще ни разу не ученый.

– Нормально объяснил, – буркнул Иосиф Виссарионович. – Товарищ Сталин все понял. А как НАМ, – последнее слово он заметно интонировал голосом, – все это практически осуществить, думал? Столько десятилетий впереди… столетий даже!

– Ну, насколько я понял, мое командование то ли уже, то ли вот-вот наладит устойчивый канал связи с этим миром. Значит, предупредит руководство Советского Союза о необходимости уничтожить «Рэйвен-Рок», когда придет срок.

– Рисковать нельзя, категорически недопустимо! – внезапно отрезал Сталин, решительно рубанув воздух ладонью. – Может, предупредит, может, снова у вас что-то случится – с подобным не шутят! Подстраховка обязательно нужна. Поэтому и я тоже что-нибудь придумаю, и дату конкретную укажу. Справимся, товарищ Кобрин, а?

– Обязательно справимся, нисколько в этом не сомневаюсь, – четко кивнул Сергей.

– Вот и хорошо, – Иосиф Виссарионович пожевал губами. – А насчет нынешней ситуации? Значит, так: НКПЛ продолжает свою работу. Когда тебя, гм, окончательно вернут обратно, место наркома займет товарищ Зыкин, который у нас сейчас Иванов. Но уже под своей фамилией. А товарищ генерал-майор Ракутин внезапно «воскреснет», пройдет необходимый инструктаж и вернется к семье. Он толковый командир, опытный, так что без дела не останется, у Лаврентия Павловича на него свои виды имеются. С этим все понятно? Вопросов не имеется?

– Никак нет, – в голос ответили комиссар госбезопасности и его первый и единственный заместитель.

– Хорошо, – Сталин пододвинул к себе тощую папку без каких-либо надписей на обложке и извлек лист бумаги, заполненный текстом едва наполовину. Подтолкнул по столешнице:

– Раз вопросов не имеется, то ознакомьтесь с данным документом, товарищи командиры. Это сообщение одного из наших агентов в Берлине, прибыло сегодняшней ночью. Передавая его в неурочное время, товарищ «Сапфир» крайне рисковал, но поступить иначе не мог. Вы сами все поймете. Читайте.

За несколько секунд пробежав глазами машинописный текст, Сергей удивленно хмыкнул, перечитывая и убеждаясь, что не ошибся. Передав документ Зыкину, поднял взгляд:

– Иосиф Виссарионович, но это ведь бред! Они что, и на самом деле собираются построить к лету сорок второго сверхтанк весом в сто девяносто тонн?! И реактивный бомбардировщик?

– Кто им эти сведения передал, понял? – оставив вопрос без ответа, усмехнулся Сталин. – Что на этот счет думаешь?

Кобрин пожал плечами:

– Очень похоже на некий запасной план. Причем совершенно не просчитанный и оттого достаточно идиотский. Уничтожить вас с товарищем Берией не удалось, потому решили помочь фрицам другим способом. Меня другое поражает: отчего такой странный выбор? Повторюсь, это же полный бред!

– Странный, согласен, и даже очень, – кивнул Иосиф Виссарионович. – А вот почему? Так это я у тебя хочу спросить. Как считаешь?

Комиссар госбезопасности ненадолго задумался:

– Знаете, товарищ Сталин… если бы мне задали подобный вопрос на экзамене в академии, я бы однозначно ответил, что отправитель послания собирается совершить информационную диверсию, взвалив на немецкую экономику поистине непосильную задачу. Один этот самый бредовый «Маус» или Е-100 – это несколько не построенных нормальных средних или тяжелых танков. Тех самых танков, в которых их панцерваффе уже совсем скоро станет более чем остро нуждаться. А как их транспортировать, если он весит, как полдюжины средних танков? И стоит при этом, как два десятка. Своим ходом они просто не дойдут, моторесурса даже до границы не хватит, да и редкий мост такую махину выдержит, а по железной дороге? Эти монстры ни на одну существующую платформу не поместятся, вон, даже их «Тигр» имел два комплекта гусениц, боевые и транспортные, гораздо более узкие. А у этих бронеуродцев одна только гусеничная лента шириной в добрый метр. Да и не существует в мире ж/д платформ подобной грузоподъемности и габаритов. Это же азы военного дела – оказаться в нужное время в нужном месте! Возможно, это проект для какой-то очень специфической задачи, береговой обороны, к примеру. Тогда корабельный калибр и броня как на крейсере хоть как-то оправданны, да и то с натяжкой. В сухопутных же сражениях на территории СССР все эти «Маусы» с прочими «Е-танками», с их-то несерьезной скоростью, наши машины станут просто огибать, расстреливая в корму или разбивая ходовую. Так что толку с них – чуть! Максимум – тактический успех на весьма ограниченном участке фронта, да и то ненадолго, пока не накроют большим калибром или не прилетят бомбардировщики.

– Про танк хватит, – махнул рукой Сталин. – Я все понял и согласен. Остальное мне наши танкостроители доложат, когда мы их подключим. Про самолет скажи.

– Примерно из той же оперы, реактивная авиация пока в самом начале пути. Мощных и долговечных двигателей нет, околозвуковая и тем более сверхзвуковая аэродинамика плохо изучены. Нужны годы упорной работы, чтобы подобные аппараты смогли конкурировать с современными поршневыми самолетами. Да и сама бесфюзеляжная аэродинамическая схема – отнюдь не верх технологий. Летающее крыло в принципе менее маневренно и сложнее в управлении, чем самолеты классической фюзеляжной схемы. Площадь лобовой проекции подобного аппарата действительно крайне мала, в отличие от площади обтекания, кажется, так это у специалистов называется. Подобное имеет смысл разве что у космопланов или самолетов, созданных ради рекордов скорости или дальности полета, но, как говорят сами авиаконструкторы, «аэро-динамику оптимизируют те, кто не умеет строить мощные двигатели». Разве что снижение радиолокационной заметности, но с этим все еще сложнее, тут имеется куча тонкостей, в двух словах не объяснишь. Одним словом, широкого распространения подобные аппараты не получили, хоть американцы из моего мира подобным аж до самого двадцать первого века баловались, получив на выходе практически полный пшик. Их сверхраз-рекламированные летающие крылья, якобы «невидимые» для наземных РЛС, даже старые советские ЗРК шестидесятых годов порой сбивали. Не понимаю, одним словом, к чему все это…

– Так ведь и у нас подобным занимались, в тридцатых еще, – задумчиво пробормотал Вождь. – Инженер Черановский, если не ошибаюсь. Слышал о таком?

– Слышал, товарищ Сталин, – с небольшой заминкой ответил Сергей, которому пришлось активировать в памяти соответствующий инфопакет: произнесенное хозяином кабинета имя ему ни о чем не говорило. – Борис Иванович Черановский, выпускник военно-воздушной академии, конструктор планеров и самолетов по аэродинамической схеме «летающее крыло».

– Получается, зря товарища авиаконструктора орденом Красной Звезды наградили, коль эта схема такая негодная? – осведомился Иосиф Виссарионович, с хитрой ухмылкой взглянув на комиссара госбезопасности.

– Не зря, – твердо ответил Сергей, отрицательно мотнув головой. – В двадцатом веке большинство стран-авиастроителей так или иначе занимались подобными исследованиями. Ну, а сейчас, в самом начале сороковых – так и вовсе только мы да немцы. Тем более планеры он отличные строил. Собственно говоря, тут нужно смотреть – какая именно задача перед ним стояла и какие у него имелись средства для ее реализации. Тем более мощность наших авиадвигателей существенно возросла за прошедшие годы. Кстати, раз уж все так повернулось, возможно, стоит его сейчас привлечь?

– Правильно мыслишь, – одобрил Вождь. – Я тоже так подумал. Есть мнение поручить товарищу авиаконструктору изучить материалы по этому делу. Будет интересно, что он скажет. Пусть получит соответствующий допуск. Проконтролируете, товарищи, это ведь как раз по линии вашего наркомата проходит?

– Так точно, товарищ Сталин, – кивнул Кобрин, боковым зрением наблюдая, как Виктор делает пометку в своем блокноте.

– Ну, а что про этот новый немецкий автомат сказать можешь?

На сей раз Кобрин не задумывался: про «штурм-гевер-44» он прекрасно помнил безо всяких информационных пакетов. И не только помнил, но даже изучал устройство и несколько раз стрелял на полигоне ВАСВ, готовясь к прохождению первого в жизни «Тренажера».

– А вот с автоматом, точнее, штурмовой винтовкой несколько сложнее. Направление перспективное, поскольку, как вы прекрасно знаете, в современном бою дальнобойность винтовки избыточна, пулеметы под винтовочный патрон тяжелы и достаточно габаритны, а боезапас к ним дорог. С другой стороны, пусть себе конструируют и налаживают массовое производство, товарищ Сталин, они его и без всяких подсказок из будущего через несколько лет создадут! А нам от этого по большому-то счету ни жарко ни холодно. Все равно на промежуточный патрон переходить придется, я вам об этом отдельно докладывал.

При этих словах Сергей с трудом удержался от улыбки: да уж, три классических деяния любого нормального прогрессора-попаданца, если судить по древней фантастической литературе: промежуточный патрон, командирская башенка и ликвидация «подонка Гудериана». Про патрон и башенку он Сталину давно сообщил, а «быстроногий Гейнц», спасибо героическому экипажу комбрига Сенина, ныне благополучно дает показания в военной разведке, отнюдь не отказываясь от сотрудничества…

– Конструкция «штурмгевера» достаточно сложная, никакого сравнения с нашим «АК-47», затраты на производство будут серьезнейшие. Помните, я упоминал, что лучшим пистолетом-пулеметом по итогам войны был признан наш ППС? Причина тут, прежде всего, в простоте использования и дешевизне. Штамповка и минимум деталей. Так что с этим автоматом они еще намучаются. Тяжелый он, в эргономике неудобный, да и ненадежный, грязи и механических повреждений побаивается, особенно ствольная коробка. Так что пускай делают, нам это даже на руку. Ну, а большая дальность стрельбы? Для пехоты это, в принципе, не особенно и принципиально, тут пулеметы важнее. Сомневаюсь, что среднестатистический шутце Ганс в боевых условиях реально сумеет метров с пятисот попасть в движущуюся ростовую мишень. Собственно, как и наш родной пехотный Ванька. Реальный огневой контакт на таких дистанциях не ведется, коль уж атака началась, то тут речь идет о десятках метров, редко когда сотнях. Главное, должную плотность фронтального огня создать, а для этого нам и пистолетов-пулеметов хватит. А через пару лет, будем надеяться, и легендарный «калаш» в серию пойдет.

Сергей на несколько секунд замолчал, формулируя мысль, и решительно закончил:

– Возможно, я ошибаюсь, но перед войной Гитлер, кажется, говорил: «Мы должны закончить войну тем же оружием, каким начали». И то, что сейчас он отступил от своего правила, показывает его нервозность, и это нам только в плюс. Чем больше сил, средств и времени немцы потратят на эксперименты, тем меньше останется на вооружение и боевую технику.

– Хорошо, товарищ Кобрин, я тебя понял. На сегодня все, товарищи командиры, занимайтесь своими делами. Когда от нашей разведки поступит новая информация, я сообщу. Спасибо, товарищи, свободны…