Дублин
На выходе из раздвижных стеклянных дверей Дублинского аэропорта Лейла, отягченная своим чемоданом и новым именем, увидела человека с листом бумаги, на котором фломастером было неряшливо выведено «Л. Монтес». Держал он его слегка брезгливо, как держат свои плакатики таксисты, чтобы отличаться от водителей лимузинов. Но когда он увидел, что Л. Монтес – это девушка, то заметно повеселел. Представился он как Дермот и был открыт лицом, яркоглаз и расторопен. Лейлу он провел мимо таксомоторов, стоящих в ряд на боковой площадке, и открыл перед ней заднюю дверцу опрятного, но скромного автомобиля.
На вопрос «куда едем» Дермот ответил односложно:
– Стонибэттер.
На вопрос же, где это, ответ был такой:
– Между Каброй и доками.
Кто он, этот парень – настоящий таксист или агент «Дорогого дневника»? В машине играло радио – люди сетовали на какие-то там тротуарные поборы. Потом пошел новостной блок, но не на английском, а на каком-то, казалось, рубленом языке лесных дикарей с дубинами.
– Это гэльский? – спросила Лейла у Дермота.
– Ирландский, – буркнул он в ответ.
– Да я понимаю, – сказала Лейла. – Но язык-то гэльский?
Шофер встретился с ней глазами в зеркальце заднего вида.
– По-английски ирландский язык называется «ирландский».
Сказал сдержанно, но чувствовалось, что повторяет он это уже далеко не первый раз.
Лейла растерялась. Она это знала, во всяком случае когда-то. В Западной Африке ей довелось работать с ирландцем, который красиво пел и разговаривал на своем родном языке с женой по спутниковому телефону.
– Мы как навахские заклинатели дождя, – говорил он ей, – пока не выясняется, что тип в конце вагона тоже ирлашка.
Дермот подвез ее к двери какого-то кирпичного домика среди улицы кирпичных домиков на холме, опутанном улицами кирпичных домиков. У двери ее встретил какой-то человек, который быстро завел ее внутрь и провел на кухню, где сказал, что зовут его Фэйргал, а также не хотела бы она чашку чаю. Лейла кивнула, а он спросил, хорошо ли ей доехалось. Она сказала:
– Замечательно. За вычетом того, что ваши люди меня похитили.
– Прошу извинить, – сказал Фэйргал. – Обычно людей в оборот мы берем не так резко, как вышло с вами. Но зато и охаживать вас мы долго не будем. Встреча уже сегодня вечером.
Лейла кивнула с непроницаемым лицом.
– Ну и, раз уж вы все равно здесь, не хотите ли проверку зрения и номер? – спросил он.
Это что, шутка? Ирландский юмор?
– Спасибо, никаких проверок мне не надо. Просто верните мне мои вещи и отправьте в Калифорнию, – жестким голосом сказала Лейла.
А затем пришла Сара – обходительная девушка, которая отвела Лейлу в комнатку на верхнем этаже этого домишки, где было большое мансардное окно, а железная кровать аккуратно застелена свежим бельем. Рядом стоял письменный стол, а в стене был небольшой умывальник, возле которого стоял деревянный стул с полотенцем на спинке. О такой спальне Лейла мечтала годами.
– Вам нужно несколько часов поспать, – посоветовала Сара. – Вечером вам понадобится свежая голова.
– Послушайте, Сара. Я здесь на самом деле лишь для того, чтобы забрать свое барахло. Меня нисколько не впечатлили ваши коллеги, которые меня обшанхаили, а слушать о вашем великом деле у меня нет никакого настроя.
– Вас не обшанхаили, а откаракасили.
– Что???
– Возле третьего терминала у вас кое-что позаимствовали. Но ведь вас снабдили бумагами и наличностью? Так что это «каракас», а не «шанхай». Я понимаю: вы переживаете о своем ноутбуке и документах, но после встречи вы их обязательно получите.
– А как с остальными моими вещами?
– Ваш багаж заведен в нашу систему. Четыре чемодана, которые вы отослали в Лос-Анджелес, будут там завтра вас ждать. Пятое место – большую сумку – мы отделили: там хранятся ваши дорожные вещи. Эту сумку вам доставят туда, где вы остановитесь на ночь.
Надо сказать, что Лейла в свое время прослушала специальный курс, как себя вести в случае похищения. Но вся та информация совершенно не вязалась с тем, что происходило сейчас. Ее инструктировали насчет того, как прятаться дома и в офисе, как держать себя в руках, чтобы не поддаваться панике. Но материалы тех лекций совершенно не упоминали про вежливых людей, которые предлагают вам уютные комнаты для сна, да еще и направляют ваш багаж с учетом, чтобы вы получили его перед ночлегом.
– Поспите, Лола, несколько часов. Вон там сзади есть санузел с ванной. Я позабочусь, чтобы вас никто не беспокоил. За вами приду сама, и тогда скажу, куда нам ехать.
Из кирпичного домика Сара, Фэйргал и Лейла вышли примерно в полдень. Они забрались в небольшой фургон с рекламой цветочного магазина на борту. Сара с Лейлой сели сзади, Фэйргал впереди за руль, но ключ зажигания не поворачивал. Он чего-то ждал.
– По идее, мы должны завязать вам глаза, – сказала Сара.
– Гм. Нет, на это я не пойду.
– Я так и думала, – вздохнула Сара.
– Да хватит уж, наверное, Дайси Райли здесь разыгрывать, – подал с переднего сиденья голос Фэйргал.
– Если вы прямо сейчас отдадите мне мои вещи, я не буду смотреть в окно. Идет? – спросила Лейла.
– Ладно, Ферг, поехали, – сказала Сара.
Тот неодобрительно пожал плечами, но мотор завел.
Съехав с холма, фургон миновал тюрьму, похожую на церковь, а затем церковь, похожую на тюрьму. На протяжении одного квартала проехали паб, еще один паб, будку сапожника, букмекерскую контору, паб, снова паб, церковь. Затем несколько новых зданий («новых» в смысле «недостроенных»: бум, и посреди пустыря высится высотка из стекла и бетона). По дороге Фэйргал давал короткие пояснения о местных достопримечательностях («вон там самый старый бокс-клуб в Дублине… А вон там бордель, где подстрелили авторитета»). Неожиданно Сара, которая поглядывала в тонированное окошечко сзади фургона, перебила его возгласом:
– Ферг, а что это там за белый «фордик» едет следом?
Фэйргал вдумчиво поглядел в боковое зеркало:
– Хм, нехорошо. А ну держитесь.
Он резко вильнул направо в проулок. Даже Лейла увидела реакцию двоих, что ехали в «Форде»: пригнув плечи, они в безысходности пронеслись мимо.
– Давай к рыбнику, – властно бросила Сара.
Видимо, она превосходила Фэйргала по рангу, или же они очень хорошо друг друга знали.
Фэйргал кивнул и дал газу по узкому проулку. В одном месте проезду мешала стайка алкашни в облезлых кожанах и мятых пальто. Они хмуро воззрились на фургон, но под свирепым взглядом Фэйргала неохотно потеснились, прижимаясь к стенам строений. Спустя пару минут цветочный фургон, урча мотором, затормозил у какой-то подъёмной двери, а Сара поднесла к уху сотовый в ожидании, когда там возьмут трубку. То, что она на нервах, выдавало только нетерпеливое постукивание ботинком по резиновому напольному коврику. Вот выражение ее лица сменилось, и прозвучала единственная фраза:
– Нам нужно укрытие.
Фэйргал в этот момент подался ближе к лобовому стеклу (видимо, показывал лицо скрытой где-то снаружи камере). Дверь с неожиданной быстротой пошла вверх, и Фэйргал, звучно шоркнув шинами по сухому полу, загнал фургон внутрь. Дверь с рокотом опустилась сзади.
Они находились в тыльной части рыбного склада. Фэйргал с Сарой выбрались наружу для разговора с каким-то мужчиной – видимо, тем самым, что ответил на звонок и открыл дверь. На нем был окровавленный белый халат, серебристые перчатки, а из петли на поясе торчал длиннющий нож. С Сарой они говорили, доверительно подавшись друг к другу. В машину доносился чуть затхлый, крепко-соленый рыбный запах, который гасился рефрижераторной холодрыгой помещения. Вернувшись, Сара сунулась в фургон лишь по плечи:
– Так. Дальше идешь сама. На пристани тебя подхватят.
– Нет. Лучше пойдем вместе.
(«Держись того, кому ты, как тебе кажется, можешь довериться», – вспомнился один из тезисов на курсах).
– Не могу. За нами хвост: за мной или за Фергом. Извини. Я была уверена, что ты в безопасности. Тот дом, где ты была, мы сняли всего неделю назад. Но я буду там, куда ты придешь. Тебе надо всего лишь добраться до пристани.
Фэйргал, который сейчас говорил по сотовому, на секунду отвлекся от разговора:
– Теперь уже даже не пристань. Ей надо к Конскому рынку. А иначе срисуют.
– Как понять «срисуют»? – беспомощно спросила Лейла.
«И что за Конский рынок»?
Взгляд Лейлы непроизвольно упал на разбойничий нож рыбника. Но препираться времени не было: Сара за руку потащила ее через склад и из передней двери выпихнула на пустынную улицу.
– Туда, – указала она в сторону дороги. – На рынке тебя встретят.
Прежней учтивости в ее голосе не было; лишь напор, нагнетаемый срочностью. Лейла двинулась – не бегом, конечно, но спорым шагом. Было страшновато – одной, на пустой улице странного, незнакомого города.
Но вот, вывернув из-за угла, она оказалась на длинной булыжной площади, и уже совсем не одна. Здесь все кипело диким, буйным многолюдьем – народу никак не меньше полтысячи душ. А еще здесь было полным-полно зверья. Лошади (если это в самом деле были они – хотя кто ж еще?) Лейлу попросту шокировали. Были среди них огромные, мощные – боязно даже подступиться, – но в основном стояли небольшие, а некоторые и вовсе не крупней хорошей собаки. Их тут гоняли, щупали, пошлепывали, поругивали, а также вычесывали и прихорашивали, и всем этим занималась странная общность людей, похожих на каких-нибудь аборигенов в праздном цветастом тряпье. Стайки мужчин развязно хлебали из простецких коричневых бутылок; кое-кто и пошатывался. Слонялись ватаги парней и девчонок, успевая на ходу где пофлиртовать, где схлестнуться. И вот когда Лейла стояла, ошеломленно вбирая глазами этот каменный сырой городок, живущий словно в былую эпоху, мимо нее залихватским галопом пронеслись двое светловолосых парнишек, лошадки под которыми звонко простучали подковами по булыжникам; а следом, длинно высунув язык, ровно и бесшумно пробежал черно-атласный дог, заставив Лейлу невольно отступить в темный проход паба.
– Лола, ступай дальше, – выступил сзади некто в кепи, галстуке и грязноватой рубахе. – Мимо вон той бучи.
Быстрым движением головы он указал туда, где впереди в полусотне шагов топтался высокий мужчина в толстом пальто, тоже, по всей видимости, вспугнутый теми беспечными наездниками. Мужчина бросил взгляд на нее, и она узнала одного из тех двоих, что ехали в белом «Форде».
Лейла двинулась в глубь рынка. Кепи-с-галстуком пошел за ней, а Пальто не преминул пристроиться следом и, убыстряя шаг, стал Лейлу настигать, говоря при этом по мобильному. И тут внезапно его поглотила толчея. Мельком обернувшись, Лейла заметила: его обступила стая бражников, в чем-то шумно обвиняя на языке, понятном не более, чем шум камней в волне прибоя. Кое-кто из бражников имел при себе увесистые палки, мирное предназначение которых сложно себе представить.
Кепи-с-галстуком уверенно протерся мимо.
– Давай за мной, девонька, – сказал он при этом. – Теперь уж недалеко.
Теперь Лейла видела, что все это делается для нее. Все эти люди каким-то образом были на ее стороне. Ради нее они обложили и отсекли преследователя. И она шла и шла через длинную площадь – мимо старушенций в воланах длинных юбок; мимо парней в спортивных костюмах, что ржали и уворачивались от какой-то разъяренной девчушки, машущей на обидчиков «розочкой» битой бутылки. Лейла была для них невидима и шла беспрепятственно. Но стоило ей приостановиться, как кто-нибудь за каким-то мелким занятием успевал ей чуть заметно подмигнуть или кивнуть – дескать, жми дальше – и снова выключить ее из зоны внимания. На дальнем конце площади напряжение чувствовалось уже не так сильно: там делали фотоснимки туристы и торговали липкими сладостями лоточники; заливисто звеня, мимо пророкотал нарядный трамвайчик. Лейлу снова окружал реальный мир.
А в очереди такси у трамвайной остановки стоял Дермот – тот самый утренний таксист (с их встречи, казалось, прошло не меньше недели). Лейла устремилась к нему, как пчела к цветку, и, юркнув в открытую дверцу, бухнулась на кожзам заднего сиденья с неимоверным облегчением, словно очутилась дома.
– Уф-ф, – переводя дух, выдохнула она. – Что это была за хрень?
Трогаясь с места, Дермот рассмеялся:
– Конский рынок, что же еще.
– Но они разговаривали, кажется, даже не на ирландском?
– Нет, конечно. На жаргоне.
– А на каком?
– На гаммоне, на языке шельта.
Для Лейлы эти слова ничего не значили. Видя ее растерянность, Дермот пояснил:
– Гаммон, язык шельта – ирландских «странников». Бродяг вроде цыган.
Лейла смутно припомнила фильм с Брэдом Питтом, что был в фаворе у Рича: о говорящем на тарабарском языке забияке. О «странниках» Лейла в целом слышала, но представить, чтобы этот причудливый клан кочевых белых людей, так и не ассимилировавшихся в небольшом государстве современной Европы, существовал на самом деле, было непросто. Как-то не умещалось в голове. Пятнадцать лет занимаясь помощью угнетенным народам, Лейла порой забывала, что не все знает о подобных нюансах этнополитики.
Дермот направил свое такси вниз по холму и через реку, скованную подобием неприглядного корыта с двумя дорожными полосами по обе стороны, напоминающими виниловые трубы. Затем вверх по склону, мимо десятка церквей и в более тесную паутину улиц с мясными лавочками, газетными киосками, комиссионками, пекарнями и магазинами айфонов.
– Где мы теперь? – спросила Лейла, подаваясь на сиденье вперед.
– Район Либертиз, – ответил Дермот.
Они остановились возле здания с выбитой на каменном фасаде надписью: «Дом вдов приходской церкви Св. Николая-за-стенами и Св. Луки». Дверь открыл мужчина на шестом десятке, в кожаном пиджаке.
– Вы Лола Монтес, – утвердительно приветствовал он.
– Вовсе нет, – сказала Лейла. – А как зовут вас?
– Никотин Лазиндж, – гордо и слегка озорно ответил мужчина.
Лейла беззлобно вздохнула.
Похоже, и это место не было конечным пунктом назначения; просто еще одна безопасная точка. Тем не менее так называемый Никотин Лазиндж пытался создать видимость уюта: предложил гостье газеты, стул у себя на кухне, а также чай, который подал в чайнике, а когда разливал, то изысканно прижимал пальцем крышечку (совсем как отец Лейлы).
– Вы очень благоразумны, Лола, – сдержанно похвалил Никотин. – Мы это ценим.
– Вы не оставили мне никакого иного выбора. К тому же ваши люди постоянно намекают, что могли бы мне каким-то образом помочь. Хотя если откровенно, то вы выжигаете лимит времени и внимания, которыми я располагаю для вас и для вашего дела.
– Вот как? – с улыбкой, чуть искоса посмотрел он. – Молоко?
– Что?
– К вашему чаю.
– А, пожалуйста.
– Сколько?
– Молока?
– Нет, времени.
Он использовал примерно ту же методу предупредительности, что и она, когда хотела, чтобы люди убедились в ее начальственном положении.
– Часа три, может, четыре, – ответила Лейла.
Оба понимали, что это блеф. Если б она сейчас отправилась самостоятельно решать вопросы вылета, ей бы, как зловеще сказал персонаж Рики Рикардо, пришлось «не на шутку объясняться». Вместе с тем она давала понять, что не позволит использовать себя втемную, так что «Дорогому дневнику» лучше поскорее ударить по мячу.
Лазиндж пригубил чай и спросил:
– Если не секрет, Лола: чем вы занимались последние десять лет?
– Вас интересует мой трудовой стаж?
Лазиндж с легким прищуром потупился: мол, не притворяйтесь дурочкой. А вслух сказал:
– Нет. В более широком смысле.
Лейла пригубила чай – великолепный, с привкусом пряностей. На столе стояло блюдо с горкой высыпанных из пачки печений.
– Мне не нравится, что множество девочек рождается на свет в местах, где их не ждет ничего хорошего. Или где кто-то сочтет, что они принадлежат не к тому племени, секте или же будут прозябать в нищете. Это, говоря совсем уж простым языком, несправедливо, поэтому я пытаюсь с этим что-то сделать. – Она взяла с блюда печенье и разломила пополам. – Правда, колоссального успеха на своем поприще я пока не достигла, если вы об этом.
– Похвастать этим не может никто, – уклончиво заметил Лазиндж. – Проблемы системны, вы не находите?
– Послушайте, мистер Лазиндж. Обсуждать с вами политику развития я не желаю. Меня больше интересует, кто пытался за мной идти на Конском рынке; как и чем вы, по вашим словам, можете мне помочь и когда состоится та встреча, на которую вы меня сюда притащили.
– Человек, которого мы от вас отсекли, из Комитета. Они взялись за нас так, как мы не ожидали: пугающе резко. На прошлой неделе они фактически обезглавили Лондон, Нью-Йорк и Берлин. Кое-кого из наших ключевых специалистов мы буквально не можем найти. Поэтому из Лондона мы вас попросту выдернули напрямую. И кстати, я бы не сказал, что сюда мы вас тащили. Это было бы не совсем правильно. Что же касается помощи вам, то мы могли бы освободить от преследований вашего отца. Есть некий человек, что работает при Комитете на службу фабрикации. А мы знаем, как к нему подступиться.
– Это вы придумали им такое название – Комитет?
– Когда они только начинали и имели хоть какое-то название, то звались Комитетом по поглощению облаков.
– Но почему они вообще, изначально взяли меня за жабры? Что я такое увидела в лесу?
– Один из их компьютеров.
– Что еще за компьютеры?
– О-о. Компьютеры у них очень большие. Такие, что они объезжают их на гольфмобилях. А ваш имэйл причинил им серьезное неудобство. Тот библиотекарь из ЦРУ попробовал снять покровы с кое-каких вещей, а когда у него это не получилось, то послал запрос насчет геопространственных структур, а это дошло до сведения определенных людей.
– Да, Джоэл, он такой. Настойчивый, – сказала Лейла с ноткой гордости (когда-то давно, годы назад, у них было что-то вроде скоротечного романа). Джоэл, умняга-еврей из штата Мэн, любитель виниловых дисков, пива и каламбуров.
– Тогда вынужден вас огорчить – эта настойчивость его и сгубила. Два дня назад он умер.
– Джоэл умер?
Печенье во рту стала сухим.
Лазиндж кивнул. А затем значаще помолчал, придавая своим словам дополнительный вес.
– Аневризма мозга, – сказал он.
У Лейлы внутри все оборвалось.
– Вы хотите сказать, что Комитет убил Джоэла? Я верно вас поняла?
– Вы поняли верно.
От слез Лейлу уберегло лишь то, что она неотрывно смотрела на Никотина Лазинджа. Он только что поднял ставки. Если окажется, что он соврал, надо будет припомнить ему именно этот момент.
– Из-за меня убили кого-то еще?
– Нет. Все, к кому вы обратились, оказались под пристальным наблюдением, но только Джоэл пошел для вас напролом, чем и вызвал такое вмешательство. Ну и, понятно, в отношении вас и вашего отца.
– Тогда почему они просто не взяли и, как вы сказали, не «обезглавили» меня или отца? Сфабриковать обвинение – это же хлопотней, чем убить?
Лазиндж поднял вздохом грудь, как бы говоря: «Так, да видно, не совсем».
– В целом да. Я, признаться, и сам не знаю, почему вас просто не прихлопнули. – (Беззаботность тона Лейлу слегка покоробила.) – Справедливости ради хочу сказать: обычно они избегают таких прямых воздействий – убийств, дискредитаций и тому подобного. Во всяком случае, так было раньше. Как правило, они воздействовали так, что люди об этом и не догадывались. Могли подстроить, чтобы вы заболели, лишились работы, пересмотрели свои взгляды. Но когда ведомство возглавил Паркер Поуп, они как с цепи сорвались. Стали гнусны, агрессивны.
– Паркер Поуп, заправила «Блюберд»?
– Он самый.
– То есть им по силам взять и подстроить, чтобы директора школы опустило ФБР?
Вместо ответа Лазиндж эффектно щелкнул пальцами: мол, в два счета.
– Так скажите, какую они оставили за собой улику, чтобы я могла предъявить ее в полицию и очистить моего отца от всей этой грязи.
– Эх Лола, Лола, – жалостливо улыбнулся Никотин Лазиндж. – Если бы это было так легко.
– Слушайте, – обозлилась она, – перестаньте называть меня всякими подложными именами. Меня зовут Лейла.
Тут на кухню зашел молодой темнокожий. «Сидел за стеночкой и нисколько не подслушивал», – иронично подумала Лейла.
– В нашей организации использовать настоящие имена не принято, – сказал он наставительно. – Только кодовые.
Лейла его появление встретила с показным хладнокровием.
– То есть Лола Монтес – это мое кодовое имя? Какое-то неказистое.
– Выберите то, что вас устроит, – с вызовом сказал темнокожий. – Для «каракаса» имя присваивается временное. Чтобы получить кодовое, вам нужно вступить в наши ряды, а для вступления необходимо пройти проверку зрения.
– Нет, спасибо. А ваше?
– Кваме Икс Нкрума.
– Вот это да.
– Спасибо. Мне нравится.
– Вы тоже собираетесь на эту встречу?
– Тоже.
– И что там на повестке дня?
Кваме кивнул Никотину Лазинджу, и тот заговорил:
– Там будет кое-кто из новых людей вроде вас. Так что проверку зрения мы проведем прямо там. А еще попробуем определиться, не продвинуть ли нам запуск.
В этих формулировках Лейла откровенно плавала – «продвинуть», «запуск». Что тут происходит? И где Сара?
– Извините, – разглядел ее смятение Лазиндж. – Вы ведь не знаете, что такое «запуск». Подобных экстернов новичкам мы, как правило, не устраиваем. Обстоятельства, знаете ли. Хочется поскорее ввести вас в курс дела.
– Но зачем? Чего вы от меня добиваетесь?
В своем голосе она чувствовала ершистость – верный признак отчаяния. Возможно, вся эта безумная интрига строится для того, чтобы ее размягчить, сделать податливой. Но для чего? И… Хотя нет: ведь ей дали поспать.
– Вот вы знаете, Лола, откуда я? – задал вопрос Кваме.
– Гана? – определила она на глаз. Лейла была знакома кое с кем из африканцев и неплохо разбиралась в акцентах.
Кваме был удивлен, это было заметно по его мимике:
– Да. Буком. Это в столице Аккре. Мы стремимся свободно перемещаться по этой планете. Это наше неотъемлемое право. И это же одна из причин, отчего мы помогаем людям выходить за границы правовых норм, среди которых они родились.
«Ну да. Потому и становитесь контрабандистами», – подумала Лейла, но попридержала язык.
– После того имэйла мы вас прозондировали и увидели, что вы располагаете весьма широкой сетью. Люди, которые вас любят и уважают, разбросаны повсюду.
«О. Этот приемчик нам известен: лить в уши, будто ты добрый полицейский».
Что же до «разбросанных», то это в основном те, кто задет недостатком взаимности с ее стороны: мол, все ищет и ищет себе кого повидней, никак не угомонится.
– Вы меня зондировали?
– Не думайте, что вы одна такая, – то ли успокоил, то ли щелкнул ее по носу Никотин Лазиндж. – Вся процедура занимает не больше минуты. В целом же ваша помощь понадобится нам для того, чтобы доставлять кое-что из техники в различные части света.
– Но что я в этом смыслю?
– Не так уж и мало. Хотя дело тут скорее в том, с кем вы контактируете. Речь идет о звонках людям в различных местах; людям, у которых для вас всегда найдется время.
– И какую же технику вы хотите, чтобы я доставляла?
– В этот раз, вероятно, набор ограничится тем, что вы возьмете с собой на борт, – сказал Лазиндж. – Во всяком случае, до проверки зрения.
– Поставлять нужно только «железо», – вставил Кваме. – Софт мы можем качать по Сети.
– Но что вы вообще думаете делать? Ваша представительница в Хитроу сказала, что вы хотите обнародовать похищенные у людей данные, а затем присвоить им номера.
– Лучше бы Пейдж об этом не заикалась, – укоризненно посмотрел на Кваме Никотин. – Это не в ее компетенции.
– Но ведь у нас горизонтальная организация? – напомнил тот.
– Это так. Но если тебе предписано быть турагентом, то будь турагентом, – проворчал Лазиндж.
Кваме снова обернулся к Лейле:
– Мы точно не знаем, как быть. Некоторые из нас желают еще немного выждать, прежде чем заявить о себе. Другие же говорят, что пора уже выйти на поверхность, чтобы люди могли решить, что за нами стоит пойти. В пользу этого говорит и то, что при растущем насилии со стороны Комитета мы вынуждены шевелиться быстрее. Иначе есть шанс, что нас уничтожат еще до того, как мы дадим всем знать о том, что происходит.
– А скажите-ка еще раз, что именно происходит?
Снова встрял Никотин Лазиндж:
– Тайная олигархия вывела систему за пределы, в которых она еще подлежит корректировке законными политическими средствами. И сейчас весь мир готов двинуться не в ту сторону: под власть олигархов. Возможно, у нас есть технология, чтобы их остановить. Они не знают, каков масштаб нашей осведомленности; не знают и того, чем мы обладаем.
– А чем вы обладаете?
– Технологией проверки зрения и еще кое-чем, о чем я здесь не могу распространяться. А еще мы оседлали их линии связи. Но и это, увы, от нас ускользает. Еще год назад точки доступа у нас исчислялись тысячами, а теперь они сократились до… Кваме, ты знаешь нынешнюю цифру?
– Нет, но Сара знает. Она сегодня утром общалась с Инженерной службой.
– У нее получилось уйти из рыбного склада? – спросила Лейла.
В соседней комнате хлопнула дверь и дважды провернулся ключ в замке. А затем раздался голос Сары:
– По вчерашнему дню восемьсот двадцать открытых порталов. – Она вошла в комнату, волоча на плече пластиковый мешок, бряцающий и тяжелый. – Но их число быстро убывает.
Лейле это явление не понравилось; оно вселяло тревогу.
– Потому вы и похищаете людей прежде, чем разъясняете свою политику? – обратилась она ко всем. – Из-за того, что боитесь лишиться стратегического преимущества?
– Свою политику мы объяснить можем, – с нарочитой уверенностью сказал Кваме.
– Тогда я не понимаю, что конкретно изменится, когда верх одержите вы?
В ответ молчание. А затем Сара:
– Проверку зрения тебе надо будет все-таки пройти.
Из квартиры уходили в спешке; снаружи в черном, урчащем на холостом ходу автомобиле сидел Дермот. В машину набились впритирку; Лейла сидела прижавшись к Саре и ловила себя на том, что испытывает к ней симпатию (неуместно, нелепо, в духе какой-нибудь шведской семьи).
Дермот погнал машину по городу, словно удирающий от привидений Пэк-Мэн. Съехали с длинного холма и снова переправились через реку. Над каменным городом стоял теплый летний вечер, на улицах было шумно и людно: что-то вопили продавцы фруктов, клацали каблуками вылезающие из такси девушки; из тяжелых, кованых медью дверей пабов вываливались распаренные мужчины. Возле одного из тех кружал шумно бражничала компания в напудренных париках.
– Сара, а Сара? – вполголоса обратилась Лейла. – Ты мне по-прежнему обещаешь, что после встречи отдашь вещи и отправишь меня домой?
– Все в силе, – ответила та.
– Как вы это все проворачиваете? И что имел в виду Никотин, когда сказал, что вы зондируете людей? И как вы мне сумели подменить документы – паспорт, билеты? У всех на виду, прямо в забегаловке аэропорта.
– Мы оседлали комитетовские линии слежки. Так что имеем доступ ко всей той информации, которую собирают они. Просто посылаем другой запрос, а файлы открываем только в режиме чтения. Ну а с паспортами и билетами легче легкого. Это же всего лишь штрих-коды и магнитные полоски. Единички, нулики. По единичкам-нуликам у нас есть очень хорошие спецы, а для копирования – прекрасная служба арт-дизайна.
На встрече в длинном, облицованном деревом помещении библиотеки присутствовало примерно шестьдесят человек. Примерно с час все просто толклись под невнятное жужжание собственных голосов; со стола можно было взять бутылочку воды или жестянку охлажденного напитка. Вид у всех был взволнованный, но общались в полутонах; походило на какие-нибудь нежданные поминки. По чьему-то заботливому распоряжению на столе появились длинные подносы с сэндвичами и слоеными пирожками (Лейла, чувствуя, что оголодала, подцепляла рукой и те и эти, укладывая себе на пластиковую тарелочку). В какой-то момент Сара повлекла Лейлу в вестибюль, где ей представился симпатичный, изящно-седовласый мулат лет сорока пяти, в импозантном сером костюме.
– Вы, должно быть, Лола Монтес, – сказал он. – А я Роман Шэйдс.
Опять обходительность и псевдонимы – прекрасно, но не оригинально. Эти люди что, никогда не представляются в открытую?
– Вы здесь за старшего? – спросила Лейла.
– У нас так не принято.
– Как знаете. Тогда скажите, пожалуйста: что за хрень здесь происходит?
– Нам нужна ваша помощь, Лола, – пропустил он грубость мимо ушей. – Мы же сделаем все возможное для вашего отца. Даю вам слово.
– А что требуется от меня? – спросила Лейла.
– Вы не посмотрите на этот экран?
После секундного колебания она чуть заметно кивнула, и Роман подвел ее к обычному на вид лэптопу – черному и толстому, похожему на скоросшиватель; такие за десять лет взросления Лейлы в Америке успели из экзотики стать повсеместными и состариться. Нынче такие курганами лежали на свалках и рассыпались от ветхости по всему миру. Паллеты такого барахла, обернутого термоусадочной пленкой, Лейла видела в чревах самолетов. Она и сама, чего греха таить, без особой охоты отвечала за то, чтобы эта компьютерная рухлядь «передавалась в дар» корпорациями «первого мира» в Африку ради экономии на утилизации и налоговых вычетов.
Но вот что примечательно: когда Роман этот лэптоп открыл, то не последовало ни длительной загрузки, ни затяжного открытия файлов. А был лишь светящийся синий прямоугольник со строками и колонками, плюс разброс каких-то непонятных символов между цифирью. Строки и колонки были не статичны; они мерцали, а изображение на экране плыло вверх, но не резко, как в «Матрице», а будто бы сзади за компьютером стояла шимпанзе и крутила деревянную рукоятку.
– И что с этим нужно делать? – спросила Лейла легкую сутолоку вокруг.
– Что нужно, ты сейчас уже сделала, – ответила Сара, подставляя ладонь под продолговатый стикер, с чириканьем вылезающий из переносного печатного устройства. Сара, Роман и Фэйргал минутно над ним согнулись. – Хочешь знать свой номер? – спросила Сара у Лейлы.
– Я его и так знаю: восемь-пять-один-четыре-шесть-один-один-три-два-шесть-два-два-пять, – оттарабанила Лейла без запинки, как вдолбленный родителями стишок на детском утреннике.
– Точно, – одобрила Сара. – Разве не здорово? – И оторвав, подала ей ленточку, на которой эти цифры значились. – Да и номер-то какой хороший.
На обратном пути в библиотечный зал Лейла пыталась уяснить, что же такого изменилось в окружающем мире и ее месте в нем. Глобальных перемен не чувствовалось. Или же эффект был неброским. Но что-то определенно было. Словно прилив, спуск по лестнице после будоражащего соития, тайна коего разливается по всему телу. Но туманным и чувственным это ощущение не было. А было нечто до хрусткости четкое, ясно сознаваемое и… распределенное.
О нем были в курсе все присутствующие в этом длинном зале. Своеобразный секрет полишинеля. Хотя это были те же незнакомцы, присутствовавшие здесь и до того, как она глянула на тот мерцающий экран, но только теперь они были Лейле известны. Но никак не в сокровенном, интимном смысле. Какой есть антоним к слову «интимный»? «Отчужденный»? Нет. В нем должны быть оттенки понятий «абстрактный», «общий». Именно в этом смысле они были известны ей, а она им. Такая бездна информации передавалась одним лишь взглядом, позой; столь многое проходило между ними. И она здесь всем доверяла.
Какие-то чувства в ней обострились. Например, определенно улучшилось зрение. Помещение Лейла прозревала с соколиной зоркостью, вбирая в себя все детали; названия книг на корешках считывались с трех-четырех метров. Обоняние осталось прежним, но оно и так было у нее отменным. Похоже, обострились и вкусовые ощущения, или это слойки были очень уж вкусные, а она голодна. Сара по возвращении застала Лейлу в закутке с атласами, где та сидела и мысленно странствовала по миру, кусочек слойки прижав к щеке.
– Ты в порядке? – спросила Сара.
– Как никогда, – ответила Лейла.
– Сейчас у тебя, видимо, идет привыкание к эффекту.
– Какому именно?
– Да ты не волнуйся: ощущение эйфории скоро пройдет. И наступит просто новое существование.
– Я как-то даже и не переживала, – призналась Лейла.
– Вот и хорошо. А то некоторым не очень нравится момент подсоединения. Постепенно ты уяснишь, что пользоваться им сможешь в любом нужном тебе диапазоне, от максимума до минимума. Ощущение будет такое, будто ты освоила новый язык – но только не устный, а типа приема-передачи. Это свойство во всех нас латентное, только у одних оно выражено ярче, а у других меньше. Мы его называем Общим Языком, но только пока понятия не имеем, как им на самом деле пользоваться и что это за фрукт. Ты давай налегай на сэндвичи, а то те, кого к этому новому языку приобщили, на первых порах прожорливы, как саранча.
– А могу я вернуться обратно к тому, чем была?
– Нет, – услышала Лейла вполне предсказуемый ответ. – Обратно вернуться ты уже не сможешь. Но только, Лола, скажу тебе положа руку на сердце: лично мне вернуться обратно не хотелось больше никогда. Ни чуточки, ни разу. Того, меньшего мира, я больше никогда не желала. И кстати, не растеряла ни толики себя прежней, когда присоединилась к остальным. В каком-то странном смысле я сейчас вижу, что хотела этого всегда, и всегда знала, что это осуществимо. Ну а теперь, дамочка, шнуруйте ролики, и катим. Нам же тебя еще в аэропорт провожать.
Проносясь по Фибсборо (Дермот за рулем, они обе на заднем сиденье), Лейла неловко спросила:
– Я разве не должна отвезти вам какую-то технику в разные части света?
– Об этом не беспокойся, – ответила Сара. Она сидела у приоткрытого окна, и волосы ей вовсю трепал темный вечерний воздух. – Мы готовим тебе новое задание.
– Но сделка у нас все равно в силе? Если я для вас что-то сделаю, вы ведь вызволите моего отца?
– Сделаем все, что сможем, – кивнула Сара. – Но разве у тебя чувство, будто мы отрабатываем свои стороны сделки? Мне кажется, у тебя такого ощущения быть больше не должно.
Его и в самом деле не было. Лейле предлагали шанс быть частью чего-то значимого, большего, чем она сама. Это были теперь ее люди. И она подставляла им плечо.
– Хотя, наверное, Сара, ты должна была меня все же предупредить, – оговорилась Лейла. – Насчет проверки зрения. Сказать, что возврата не будет.
– Возврата, Лола, не бывает ни в чем и нигде. Истина в момент постижения остается с тобой навсегда.
Черное авто Дермота, тихо пофыркивая, остановилось на светофоре. Лейла с обостренной четкостью подмечала конфигурацию светофоров на перекрестках Дублина. Информация откладывалась у нее навсегда, словно складируясь на выносной жесткий диск. Может, это еще один фрагмент того, что Сара именует «эффектом»?
– Вон кабак Берти Ахерна, – указал Дермот на какой-то паб по левому флангу. Машину он вел, как гонщик, редко когда снимая левую руку с рычага скорости. Так ездил и отец Лейлы. Знаете, что Сайрус Меджнун обожал в Америке больше всего? Есть фастфуд в машине. Безумно, до помутнения. Дай ему волю в планировании семейного питания, Роксана, Дилан и Лейла, наверно, уже не пролазили бы в двери. «Гляньте – да мы просто господа! Короли и королевы!» – восклицал он детям, когда они вместе сидели в своем семейном «Терселе» под праздничным светом фонарей, а в окошки им подавались подносы, груженные бургерами, салатом, картошкой, мороженым и колой.
– А когда и как я узнаю, что должна делать? – спросила Лейла Сару.
– Роман прорабатывает детали. Сейчас я с ним свяжусь.
Сара поднесла трубку к уху, которое обращено к Лейле.
Через несколько минут они скатились по крутому пандусу и въехали в очередную оперативно поднятую дверь. Взгляду открылось ярко освещенное складское помещение с аккуратными рядами стеллажей высотой с двухэтажный дом. Прямо как в последней сцене «Поисков утраченного ковчега». Дермот подкатил к чему-то похожему на сценическую декорацию гостиной: картонный телевизор, а перед ним журнальный столик и кожаный диван.
– Мы что, в «Икее»? – изумилась, выйдя из машины, Лейла.
– Наше новое место дислокации, – жестом обвела помещение Сара. – Ночью магазины «Икеи» служат для «Дорогого дневника» пристанищем.
– Мне без разницы, – заранее согласилась Лейла.
– Места идеальные: всегда возле аэропортов; если надо, запросто вмещают до восьмидесяти человек, а если они голодны, то в буфете всегда есть фрикадельки. Шучу. Не ешь их.
– Ну надо же. Идея классная. Просто, видимо, мало кому приходит в голову.
Сара повела Лейлу наверх и далее через окольный выставочный зал; здесь они, срезав расстояние между отделом бытовой техники и детским, против стрелок на полу последовали к спальням. По дороге Лейла радушно помахала чистящей зубы троице азиатских гастарбайтеров, облаченных в пижамы. Те в ответ приветственно пожали плечами.
Наконец Сара привела Лейлу в одну из небольших бутафорских «квартир», призванных показать, как не обремененный семьей горожанин способен ютиться на сорока квадратах площади: оказывается, в интерьере для этого достаточно иметь стопку журналов, три рубашки и дуршлаг. Лейла знала, что это просто хитрый маркетинговый ход: на равной по размеру площади ей, тоже не особо обремененной, удавалось умещать еще и тонну всякой дребедени. (Кстати, стоит упомянуть, что они с Ричем разругались как раз в «Икее» – Элизабет, штат Нью-Джерси, – а потому эти интерьеры в эмоциональном плане были окрашены для нее в живые цвета).
Однако при более близком рассмотрении эта бутафория оказалась куда интересней. Квартирешка была… настоящей! Умывальник подведен к водопроводу и канализации (Лейла открыла кран с холодной водой и плеснула себе в лицо), а на кровати матрас и постельное белье. Жалюзи, стоило потянуть их за веревочку, обнажили настоящее окно с видом на чумазую пристройку аэропорта. Повернувшись, у изножья кровати Лейла увидела свою зеленую походную сумку.
Сара стояла у входа в эту квазибутафорию.
– Ты останешься здесь со мной? – спросила Лейла.
– Нет. Нам с Фэйргалом надо еще прибраться в том церковном доме.
Лейла расстегнула сумку и сунула в нее руки. В ее вещах никто не рылся – для проверки Лейла всегда помещала в сумке флакон с увлажняющим кремом так, что любой досмотр становился налицо (однажды в Сьерра-Леоне она проходила паспортный контроль у шибздика-таможенника, на котором были ее солнцезащитные очки).
– Слушай, а ведь это опасно. Что, если те типы возвратятся? Заявятся сюда, как они делали в Лондоне и Берлине?
– Не переживай. Здесь все иначе.
– Здесь, в Ирландии? А чем она таким отличается?
– Извилистыми дорогами и жуткой неприязнью к тирании, – ответила Сара.
– Так что вы, если что, просто растворитесь в сельской местности?
– Если что, то да. Нам с Фэйргалом просто нужно удостовериться, что там никто по случайности не оставил «железа».
– Вроде тех аппаратов проверки?
Сара кивнула.
– А что это было, Сара?
В закутке, изображающем кухню, Сара присела за столик.
– Ох и многое же тебе еще предстоит усвоить. Поди-ка сюда, присядь, и я расскажу тебе, что мне известно о проверке зрения.
Лейла оставила в покое сумку и переместилась к Саре.
– Начнем с того, что тебе уже знакома та обостренность ощущений; ты ее, возможно, все еще чувствуешь. Так вот, это не более чем вторичный эффект; расчет на него не делался. Настоящая цель – дать надежную, четкую идентификацию индивидууму, который смотрит на экран.
– Он выдал мне номер.
– Не номер, а скорее специфическое число, характеризующее постоянные, свойственные тебе одной качества. Но при всем этом каждый индивид умещается в пятнадцать цифр, так что нигде не отыщется даже двух «дневниковцев», у которых цифры совпадают полностью. Пока такого, во всяком случае, не встречалось.
Лейла, что-то мысленно посчитав, подняла голову:
– Но у меня-то не пятнадцать цифр. А тринадцать.
– Извини, забыла сказать: перед тринадцатью цифрами стоят еще два нуля, скрытых. У меня их, кстати, четыре. Но это так, для справки. Не бери в голову.
– Кто же это все придумал, разработал? А сам «Дорогой дневник» существовал еще до проверки?
– Да, конечно. По-моему, ему уже лет двадцать, хотя назывался он в разное время по-разному. Проверка зрения, понятно, новее. В обиход ее ввел Хуго Краниум. Молодой спец. Ему было всего шестнадцать, когда он стал заниматься биометрикой при УППОНИРе. Писал программы для дистанционных детекторов лжи. А через какое-то время он из этой службы ушел, прихватив с собой все новейшие технические наработки. Короче, оставил их с носом. Устройство же называется «нумератором Краниума».
– Ушел? И что, интересно, с ним стало?
– Комитет подложил ему в сегвей бомбу.
Лейла прыснула, но быстро спохватилась:
– Извини, нервное. Ржу как дура. Всё, успокоилась. Продолжай.
– Гм. Ну так вот. Первые нумераторы были большущими неуклюжими машинами вроде проекторов в планетариях. У нас и атмосфера была под стать: непроницаемо темная комната с космической музыкой, где считка получалась только у десяти процентов абсолютно, полностью расслабленных. Но в управлении этой штуковиной мы постепенно поднаторели, и когда наши ребята из геномики продвинули технологию от, так сказать, электронных компьютеров к той разновидности, которую мы выращиваем теперь…
Лицо Лейлы сложилось в недоуменно-вопросительную гримасу: «что-что?»
– Тебе что, никто не рассказывал, как мы выращиваем наши компьютеры?
– Да нет конечно.
– Черт. Я-то в этом толком не смыслю, я ж из оперативки. В общем, эти наши компьютеры не нуждаются в том, чтобы их подключали, зато их нужно поливать, помещать под солнце; а еще они могут друг с дружкой общаться без, как бы это сказать… ну в общем, без Интернета. А с год назад наши люди из техслужбы сумели ужать машинку Краниума до размеров, позволяющих засунуть ее в наши лэптопы, на вид совершенно безобидные. И это позволило распространять их более широко, чем у нас получалось раньше. Теперь мы пробуем начать проверки через Интернет, но есть риск, что Комитет это дело перехватит и повернет против нас.
И вот уже через несколько месяцев работы с этой новой техникой у нас появилось достаточно людей с соответствующими цифрами, которые умные машины могут систематизировать и математически распределять по отделам.
«То есть?» – снова спросила мимика Лейлы.
– Ну, допустим, девятка – это не просто девятка, а еще и три в квадрате. По такому принципу в тебя вживляется и твой номер. Именно поэтому самое первое, что человек накрепко усваивает после проверки, – это свое число. И не только свое, а еще и от восьми до тринадцати цифр любого другого члена «Дневника», как только на них посмотрит. Есть, правда, среди нас прямо-таки реальные сфинксы, у которых можно считать только шесть или семь цифр, но это скорее исключения. Я о том, что это, по сути, новая наука, или новое искусство, или как еще можно эту цифирь назвать. Некоторых это слегка нервирует, и они стараются к своим собратьям близко не присматриваться. Я их понимаю. Вместе с тем у этих цифр есть свое определенное значение. Мы ведь толком все еще не знаем, что собой представляет наш мозг и как он действует – вся эта мозговая электрика-лимбика-химия, ведь так? По сути, мы все еще обретаемся в доньютоновской эпохе. Хотя к чему эта завеса тайны, разобщающая людей? Быть может, мы накануне открытия какого-то нового закона о гравитации? Новой эры, рождение которой закладываем именно мы. Объяснить внятно не могу, но увидев твое число, я как-то разом поняла, что тебе место где-нибудь в логистике. И Роман со мной согласился. Мы кое-кого попросили отсмотреть твой номер на фоне нужных нам задач и подыскать что-нибудь такое, что более соответствовало бы тебе. А еще я указала, что тебе в пределах максимум двух суток надо быть дома.
– Спасибо.
– Да брось ты. В общем, нам от тебя нужно следующее. Помнишь того парня, что клеился к тебе в вип-зоне Хитроу? Ты его тогда не признала, а ведь он типа знаменитость. Зовут его Марк Деверо, специалист по методикам самопомощи. Автор книги, которая пленила очень многих.
– Тот карточный фокусник, что ли? – подивилась Лейла.
Бубнового валета она обнаружила, когда укладывала свой чемоданчик на багажную полку. Хорош фокус, ничего не скажешь.
– А вы как о том прознали?
– Бармен в вип-зале наш брат. К тому же дублинец. Комитет, Лола, это, в сущности, закрытое предприятие. И люди в нем как за стеной. Один – южнокореец, никогда не покидающий своего бронированного небоскреба. Затем еще белорус – по профессии дегустатор, зашифрован так, что у нас нет даже его фотоснимков; двое близнецов из Германии – на восьмом десятке, производители семидесяти процентов всей фармацевтики за пределами Азии. Ну а в Штатах Комитет представлен по большей части «Синеко» – конторой, крышующей все их операции. А бессменный глава ее – Джек Строу – в отличие от остальных, изолирован не так сильно; вот ему и нужно уделить кое-какое внимание. У него есть баскетбольная команда, подшефные бизнес-школы, всякая такая мура. И весь этот флирт с социальной полезностью делает «Синеко» одним из наиболее открытых флангов Комитета. Кроме того, Строу сейчас очарован этим самым Деверо; можно сказать, подпал под его влияние. Так что к Деверо нам и нужно подобраться.
– Понятно. Но только из-за того, что он в подпитии показал мне карточный фокус…
– Нет, не из-за этого, – мотнула головой Сара. – И отправляешься ты не к Марку Деверо. А в Портленд, штат Орегон, с целью найти там парня по имени Лео Крэйн. В свое время Лео Крэйн учился с этим Деверо в колледже. А около месяца назад издал газетку – что-то вроде бюллетеня, – где в общих чертах описывается то, что творится вокруг. Там же заявляется и то, что у него на Деверо есть компромат.
Сара протянула Лейле измятый, сложенный вчетверо лист бумаги.
– Прочитай это перед тем, как туда ехать. Нам нужно, чтобы ты выяснила ход его мыслей.
– Но почему бы вам не расспросить его самим, напрямую? Он ведь, наверное, даже обрадуется, если ему отрекомендуетесь именно вы.
– Ты – это и есть мы, Лола. Между прочим, вербовать Лео Крэйна по полной мы не хотим. Может статься, у него просто душевный разлад или хрупкая психика. Деяния Комитета в его подаче выглядят несколько приукрашенно, а местами и вовсе глуповато. Сговор с саентологами, всякое такое. Людей с нестойкой психикой мы проверке не подвергаем.
На сегодня количество наших людей, пытающихся нащупать в «Синеко» какие-нибудь контакты, исчисляется сотнями. Однако хвастаться особо нечем: в Комитете все ходят по струнке. А вот Деверо для нас фигура многообещающая. Крэйном мы занялись лишь после того, как кто-то передал нам его листок. Но сейчас дело не терпит отлагательств. Свою слежку за Крэйном Комитет резко усилил; в данный момент он находится под наблюдением в некоем подконтрольном Комитету учреждении, что усложняет задачу вызволить его оттуда. И мы посылаем к нему тебя – просто для разговора; выяснить, действительно ли у него есть на Деверо что-то сто́ящее, или же он так, просто обиженный жизнью наркоша с раздутым воображением. Для тебя это фактически по пути домой. Так что, попробуешь?
Через сорок восемь часов она будет дома. Сделать одну попутную остановку, поговорить с каким-то чудиком? Лейла кивнула.
– Вот и хорошо. Тогда слушай. Ты летишь через аэропорт Кеннеди. Билет у тебя сквозной, так что никаких казусов и фокусов по пути не будет, это я обещаю. Значишься ты Лолой Монтес. Когда прибудешь в Портленд, наш телефон, который у тебя, укажет дорогу к Лео Крэйну. Обычные звонки мы тоже попытаемся переадресовывать на эту трубку. Все твои устройства – ноутбук, смартфон – в этой сумке. Но до твоего возврата в Лос-Анджелес они работать не будут.
Лейлу донимало невнятное беспокойство.
– Если всеми этими гнусностями – шпионажем, слежкой, шантажом – занимается Комитет, то откуда такая информированность у нас?
– Вот видишь, ты сама сказала «у нас», – с улыбкой подметила Сара. – Но вопрос принципиально верный. И я отвечу: у нас паритет. Комитет за всем и вся шпионит. А мы сидим у них на линиях. Получается, тоже шпионим. Но уже поверх их шпионажа. А когда выйдем на поверхность, то положим этому конец. Но чтобы выйти, нам нужно сорганизоваться; а для этого, в свою очередь, нам необходимы собранные ими данные. Во всяком случае, пока не выйдет на мощность наша собственная передаточная сеть. Но на сегодня мы неуклонно теряем к их данным доступ. Ощущение такое, что они меняют свои пункты дислокации – может, потому, что их секретные объекты попадают на глаза людям вроде тебя, и это заставляет их заглубляться куда-нибудь под землю, в бункеры, или, наоборот, уходить вверх, на орбиту. Во всяком случае, наземных линий для привязки у них становится все меньше и меньше. Потому-то нам нужен кто-нибудь на самом верху «Синеко», в месте, которое они именуют Новой Александрией. Чтобы поставить нас в известность, где они хранят свою информацию.
У Сары зажужжал мобильник.
– Вот черт, – заторопилась она, глянув на дисплей. – Всё, мне пора. Лола, и на будущее: при пользовании компьютером, айфоном или что там у тебя еще, обязательно залепливай веб-камеру черной изолентой.
Лейла подняла бровь: дескать, ты серьезно?
Мобильник Сары зазвонил снова; теперь она уже встала.
– Серьезно. Да, и еще: не глядись ни в какие линзы, поняла? Естественные, неестественные. Аналогом проверки зрения Комитет не располагает; сомневаюсь, что они вообще догадываются о принципах действия нумератора. Но мы боимся, что у них есть что-нибудь другое, не менее эффективное. Поэтому просто не гляди прямиком туда, где есть какой-нибудь объектив или глазок. Ar eagla na heagla.
– Айр оггла на хоггла?
– Это на ирландском. «Из страха перед страхом». Типа «на всякий случай». – Сара сейчас выбиралась из бутафорской квартирки. – Дай мне знать, когда твой отец окажется на воле и в безопасности, ладно?
– Ладно. Только как?
Сара на ходу приподняла свою трубку:
– У тебя есть мой номер.
– Разве?
– А разве нет?
Лейла взглянула на Сару пристально и поняла: номер она знает. А поняв это, узнала о Саре еще кое-что. Симпатией к ней она прониклась не зря. Сара была хорошей: доброй, справедливой, юморной. Хотя слегка запальчивой – и быстро теряла терпение с детьми. Все это Лейла сознавала теперь так, будто знала Сару не первый год.
– Если телефон не даст прозвониться, ищи меня через домашнюю страницу «Дневника», – напутствовала Сара, уже удаляясь.
– А что за страница-то? – окликнула Лейла вслед.
Но Сара уже держала у уха трубку и напряженно кого-то слушала, быстрым шагом лавируя через море магазинной мебели.
