«Дрожащие сосны»
– Лео, – тихо и требовательно произнес над ухом Джеймс, – Лео.
Лео проснулся. В воздухе по-прежнему пахло жасмином. Лео заснул в ботинках (спросонья показалось, что колодки; он даже струхнул).
– Здесь твоя сестра.
– Что? Да ну, нет.
– А я говорю, да. В курилке.
Лео сощурился на свет в палате. Спал он, должно быть, меньше часа, если только не провел во сне сутки.
– Да нет, такое невозможно. То есть крайне маловероятно.
– Ну и ладно, – согласился Джеймс. – Тогда, значит, там кто-то выдает себя за твою сестру.
Лео сел, затем встал и деревянной походкой, все еще заспанный и растерянный, вышел из палаты в коридор и двинулся вниз, в холл. Джеймс шел следом и буквально наступал на пятки, вынуждая идти быстрее. Женщина в мужской курилке означала грубейшее, первостатейное нарушение половой сегрегации «Сосен» и, не исключено, запускала какой-нибудь механизм пресечения. Так что счет, возможно, шел на минуты.
– Я оставил ее там, но не мог оттащить от нее Клайва, – торопливо докладывал Джеймс на ходу. – Так что он там сейчас в ударе, думает, что вытянул счастливый билет. Поторопись, иначе он ее там продрюлит глазами, откуда-нибудь сбоку.
Небольшая группа мужчин в холле была уже в курсе, что снаружи находится предполагаемая сестра Лео. Все они как один перешли на тюряжный режим; никто не хотел прослыть стукачом. Получается, Лео здесь любили и опекали хотя бы тем, чтобы прикрыть его и не сделать дерьма. Он пересек холл и вышел в патио; при этом один из мужчин расположился возле коридора на стрёме (вдруг появится кто из персонала), а еще несколько расселись перед выходной дверью и ну строчить в своих потрепанных тетрадках – если что, то усыпляет бдительность и одновременно загораживает незаконное проникновение на территорию.
Там, щурясь под ярким солнцем, Лео в самом деле увидел какую-то девушку. Сейчас с ней разговаривал Клайв. Как и Лео, девушка была темненькая. Хотя пожалуй, темнее. Настоящая, смоляная брюнетка. Очень хороша собой. Но для Крэйнов мелковата. Крэйны все рослые, а эта в сравнении с ними маломерка. Лео остановился на краю патио; то же сделал и Джеймс.
– Ну?
– Нет, это не моя сестра, – покачал головой Лео.
– Правда? – переспросил Джеймс. – Ты уверен? Учти, это важно.
– Я серьезно. Не сестра. Ты сам приглядись.
В эту минуту девушка обернулась и поглядела на Лео.
– Черт. Похоже, ты прав, – рассудил Джеймс. – Но она назвалась твоей сестрой. Давай-ка подойдем туда вместе.
Они приблизились к курилке.
– Клайв, – позвал снаружи Джеймс. – Пойдем, поговорить надо.
– Я сейчас, – откликнулся Клайв нехотя, – еще минуту.
– Никаких минут, Клайв, дело срочняк, – поторопил Джеймс.
Клайв, досадливо цыкнув, завозился и, вынув из нагрудного кармана своей фланельки визитку, с церемонным наклоном головы подал гостье. Джеймс сунул Лео две своих ментоловых сигаретки, после чего повлек Клайва обратно к корпусу.
Одну из сигареток Лео протянул девушке.
– Возьмите, – сказал он. – Как будто б вы курите. – Он изобразил фальшивую затяжку. – Значит, вы моя сестра?
– Ага, – кивнула Лейла, – если вы поверили.
– То есть все же не сестра? – уточнил он.
– Нет, конечно.
– Я знаю. Знаю, что нет. Почему вы тогда сказали Джеймсу обратное?
– Информацией меня невзначай снабдила дама за стойкой. Я поняла, что вы ждете свою сестру. А мне надо было вас увидеть.
– Мы с вами знакомы?
– Нет.
Хоть это слава богу.
– Чем, как говорится, могу?
– Я здесь из-за вашего бюллетеня. Той самой газеты. Вместе с группой людей мы противодействуем тому, от чего вы предостерегали, и хотим знать, что у вас есть на Деверо.
Сигаретку она держала на отлете, как видела в фильмах, и ложные затяжки у нее выходили вполне сносно.
– Вы его читали, тот бюллетень?
– Читала.
Лео заметил, как глазок стационарной зажигалки наливается оранжевым. А также что из крыши медкорпуса, за спиной у девушки, выдвинулась на штативе спутниковая антенна.
– Вы сюда прибыли на машине? – спросил Лео.
– Да.
– И она сейчас на парковке?
– Небольшая черная «Тойота», двухдверка. Рядом с баскетбольным кольцом.
– Что, если я туда через четыре минуты выйду?
– Понято, – ответила Лейла.
Лео развернулся и быстро пошагал через дворик обратно. В ушах звенело лето, душа звенела в порыве. Больше. Новой. Информации. На входе в холл к нему сразу же пристроился Джеймс. Из коридора показался Луковица, принюхиваясь к наэлектризованной ауре помещения. Вид у него был обеспокоенный. Лео по лестнице взбежал обратно в спальное крыло; Джеймс следом.
– Ну что там? – выпалил он, едва закрыв за собой дверь.
– В двух словах не расскажешь, – бросил Лео.
– Ты упаковался?
– Нет. Меня упаковали, – ответил Лео.
Косметичку он бросил в сумку, а сумку жестом бывалого моряка закинул себе на плечо.
– Джеймс, – сказал он, делая шаг к окну, – сейчас я отсюда сигану, с подоконника.
Секунда, и он уже стоял под окном в полуметровой канаве, глинистое дно которой было усыпано древесной корой (даже ров в «Соснах» был ухоженным). Ногу царапнул какой-то колючий кустик – терновник, что ли.
– Увидимся на воле, – приподняв голову, сказал Лео другу.
– Ступай с богом, – напутствовал из окна голос Джеймса Дина.
Жилое крыло Лео стал огибать по ландшафтной зоне. Прежде чем добраться до парковки, пришлось полавировать вправо и влево, вверх и вниз вначале по усыпанному корой внутреннему кольцу, затем по окружающей поросли. Девушка, как и обещала, дожидалась в «Тойоте». Лео кинулся к ней, целясь нырнуть на пассажирское сиденье. Но ручка не поддалась. Лео постучал в окошко, и девушка обернулась – красавица, слов нет; глаза полны стремления.
Было слышно, как сработала разблокировка дверей, но Лео был настолько нетерпелив, что дернул ручку еще раз, прежде чем двери отомкнулись. Между тем на крыльце корпуса появился Луковица и поглядел в его сторону. Лео, чтобы не быть замеченным, резко сел на корточки. В эту секунду девушка открыла дверцу изнутри и припечатала ею Лео по башке.
– Ой, – вякнул он.
– Эй? – окликнула девушка. – Вы там где?
Лео нырнул в кабину и шлепнулся на сиденье – сгорбленно, как подросток, не желающий быть увиденным в обществе своей мамаши.
– Что вы такое делаете? – удивилась девушка.
– Там снаружи от корпуса к нам не идет человек? – спросил Лео.
– Что за человек?
– Голова на луковицу похожа.
– Вообще-то да, идет.
– Тогда отъезжаем, быстрее.
– А кто это? – спросила она.
– Срочно, трогай.
– Вам разве можно отсюда выезжать?
– Эта дурка не закрытого типа. Давай-давай-давай…
Она и дала – по газам, задним ходом. Человек из корпуса ускорил шаг, но машина почему-то не трогалась с места. До девушки только сейчас дошло, что рычаг на «нейтрале», а потому мотор взревывает вхолостую. Луковица с шага перешел на трусцу.
– Тьфу блин, – ругнулась девушка вслух.
Мотор взревел так, что машинка дернулась, и они вылетели на подъездную дорогу, попутно подпрыгнув на «спящем полицейском». Лео разогнулся и впился взглядом в зеркало, глядя, как в нем отдаляются строения «Сосен».
– А что это там, впереди? – внезапно встревоженным голосом спросила девушка.
Лео посмотрел. Со следующим «полицейским» что-то явно происходило. Из него выдвигалось что-то похожее на зубья грабель. Или механическую челюсть. Девушка дала по тормозам, остановив машину всего в метре от этих ощеренных зубов.
– Вы же сказали, что это учреждение не закрытого типа?
– Это я так считал, – ответил Лео, – до сих пор.
В зеркале заднего вида показался Луковица, жмущий во весь опор на сигвее. Вот он уже переехал ландшафтный пригорок.
Девушка проворно сдала назад, выискивая место для прорыва в глубоких скосах дорожных обочин. Наметив одно, после секундного замешательства она резко свернула с дороги. Задача состояла в том, чтобы объехать блоки, крепящие внизу дорожное полотно на манер бетонных заграждений. Но когда машина съехала, стало заметно, что кактусы в горшках рядом с проезжей частью расположены так, чтобы воспрепятствовать проезду понизу. Девушке приходилось, закладывая горнолыжные виражи, пробираться мимо препятствий на замедленной скорости. Ехали едва ли не впритирку, и было видно, что те цветочные горшки имеют вид железобетонных тумб. Между тем сигвей неуклонно приближался.
Двухдверке все-таки удалось протиснуться между тумбами, и обратно на дорогу машина взъехала уже по другую сторону челюстей. Остаток пути по подъездке «Тойота» пронеслась на скорости и, перемахнув железнодорожный переезд, оставила границы «Сосен» позади.
В город они въехали с юга по I-5 – с ветерком по верхнему настилу Маркуам-бридж, нисходящему на том берегу головокружительной глиссадой. Вдали ясно виднелась вершина Маунт-Худ, четкая и многогранная, как обычно бывают горы на пивных этикетках. В салоне машины жарко пахло обшивкой сиденья – новой, на бензоловой основе. Лео опустил стекло. Озорной встречный ветер мгновенно взъерошил волосы, с приятным покалыванием остужая вспотевший лоб.
В памяти вдруг воскресла картина из детства: гонка по магистрали Генри Гудзона на заднем сиденье папиного «Вольво». Был жаркий летний вечер, а под массивной аркой моста Джорджа Вашингтона встречно от сланцевых стен несся местный сирокко. Над темными в сумраке лиственными кронами Риверсайд-парка жаркий городской воздух сливался с более прохладным воздухом от реки, с примесью доминиканских барбекю и насыщенным духом ильмов.
С возвращением в реальность Лео попытался как-то упорядочить свой ум. Первым делом надо убедиться, что эта девушка не галлюцинация. Если да, то имеет смысл наложить на себя руки (об этом он с собой условился). Хотя стоп. Взять, допустим, этот мир, который он вообразил: здесь кипит своя жизнь. Подняло голову зло, и к нему, к Лео, обратились за помощью. Почему для этого противостояния выбрали именно его? И устроят ли в «Соснах» за ним погоню?
Скользя по бетонным каналам фривея, как бревно в лесосплаве, «Тойота» свернула в русло улицы автосалонов, где пестрела реклама машин и дилерских контор. Мимо проплыло здание больницы и предназначенный на снос хлебозавод. Заброшенное, со слепыми окнами строение угрюмо молчало, а рядом на огороженной территории динозаврами замерли экскаваторы и бетоноломы.
– Я вам, извините, не представилась, – сказала девушка на красном свете светофора (кстати, первого по счету). – Меня зовут Лола Монтес.
Странно как-то. На латинку она не похожа, а между именем и фамилией делает паузу.
– Лео Крэйн, – представился и Лео. – Здесь лучше перестроиться в левый ряд. – Так, а как бы на его месте сейчас повел себя вменяемый человек? – Отвезите меня домой, я заварю нам кофе, и заодно поговорим.
Однако на подъезде к дому стало видно, что там кто-то маячит на крыльце, поэтому команду «стоп» он Лоле не дал. Выждав с квартал, Лео попросил ее прижать машину к бордюру, а сам подрегулировал боковое зеркало, чтобы в нем отражался порог.
– Что-то случилось? – спросила Лола.
– Там сзади как раз мой дом. Только почтальон что-то не спешит уходить.
Лола приспособила свое зеркало, и они оба молча понаблюдали.
– Это ваш всегдашний почтальон?
– У меня их несколько. График, видимо, скользящий. Иногда приходит спортивного вида смуглянка. Иногда сикх – классический, при бороде, в этой своей чалме и накидке. Уж не знаю, как на это реагирует его почтовое начальство. Иногда является молодой лоботряс в майке «Slayer». А вот этого я что-то не припомню.
Они молча наблюдали, как почтальон сошел с крыльца, подошел к припаркованному через дорогу почтовому минивэну и открыл заднюю дверцу. На первый взгляд он сортировал там всякие пакеты и бандероли, сверял штрих-коды, как иной раз делают курьеры посреди маршрута. А затем этот парень сел на водительское сиденье, но мотора не завел, а достал упаковку с сэндвичем и взялся за еду.
«Ну а что, – подумал Лео, – обед по расписанию».
– Вы мне расскажете о ваших соратниках? – вслух спросил он Лолу. – Тех, кто, по вашим словам, организует сопротивление?
Лола после вдумчивой паузы заговорила:
– Зовемся мы «Дорогой дневник». Звучит слегка иронично. Я сама из неофитов. Название, понятно, чисто символическое. Мы все в постоянном движении, потоке.
– И вас таких много?
– Десятки тысяч. Вернее, сотни.
– А другая сторона? Те, кому вы противитесь?
– Они именуются Комитетом и выстраивают в обход закона систему платного доступа к данным – глобальную, подминающую под себя целые страны. Их главная цель – насаждение господства толстосумов.
– Вы сказали «система»?
– Типа того. Мол, «эй, ребятки из олигархии, сотая доля процента от богатейшего населения планеты! Подсаживайтесь на наш план защиты данных. Спросите зачем? А затем, что когда мы нагнем всю электронную инфраструктуру, ваше дерьмо останется в целости, в то время как остальные будут курить бамбук».
– То есть все, как я описывал?
– Не совсем. Вы кое-что приукрасили. В частности, саентологи здесь ни при чем. Как и ваши знаменитые предки.
О боже. Он ведь и впрямь бахвалился своими прославленными предками; писал, что они ведут свое начало от американской интеллектуальной элиты. Позорище.
– А вот насчет «Синеко» вы очень даже правы, – словно почувствовав его смущение, подбодрила Лола. – Эту свою империю поиска и хранения Строу в самом деле использует для каких-то весьма неправедных целей.
История поиска и хранения. Да, именно это в свое время всколыхнуло подозрения Лео. «У нас как в сейфе» – звучал, помнится, ключевой слоган новой социальной рекламы «Синеко». А Лола сейчас говорила, что «Синеко» – это всего лишь верхушка айсберга.
– В целом эта структура напоминает сеть или клуб. Кое-какие компании Комитет купил с потрохами. В этом перечне значится не только «Синеко», но и «Блюберд» – почитай что частная армия; а с ними также «Дженерал Системс» – та самая, что производит термостаты, сухие завтраки и самолеты. Помимо этого, существуют сотни и сотни других подконтрольных им активов, на которые они, выражаясь их языком, «имеют виды». Дамбы, шахты, аэропорты, фармацевтические компании, телесети, кластеры медучреждений, а заодно и пара крупных международных неправительственных организаций.
– Клика заговорщиков, – дал свое определение Лео.
– Да, что-то вроде политического объединения.
– Теневое правительство.
– До этого они если еще не доросли, то явно планируют.
В голове словно визжала циркулярная пила. Где оно, плавное течение мыслей? А ведь он так мечтал по расслабленному уму, спокойному и доверчивому, как пони. Теперь же дни уйдут на то, чтобы разобраться со всем услышанным от Лолы Монтес. Чтобы все это отложилось, распуталось; зерна отмежевались от плевел, реальность от домыслов. При этом Лола явно спешила. Но ведь бывает, что и шизанутых флегматиков начинают вдруг будоражить эмоции.
Лео попытался мыслить в направлении, какое ему прошлой ночью задал Джеймс Дин. От пассионарных эмоций он попробовал переключиться на логическое осмысление. «Не гони сюжет впереди себя, а следуй за ним по пятам».
– Но ведь за всем этим, наверное, тщательно следят правоохранители? Да еще и агенты помогают, что сидят в офисных парках и мониторят все со своих планшетов, разве нет? Это же их прямая работа – отслеживать, не вытворит ли чего Северная Корея или ИГИЛ? Или взять журналистов с их социальными расследованиями, других честных слуг народа – кто-то же, наверное, уже бы все разглядел и растрезвонил про этот самый Комитет?
– Если вы насчет общественных разоблачений, то этот поезд уже ушел, – усмехнулась Лола. – А из стай соглядатаев, что дежурят в офисных парках, многие как раз из Комитета.
Почтальон доел сэндвич, запустил мотор и отъехал от обочины.
– А насчет вашего старого друга Деверо вы оказались правы, – сказала Лола. – Он и вправду приближен к Строу и «Синеко». Потому-то мы и хотим знать, какие у вас насчет него изобличающие свидетельства.
…
– Лео?
– А? Ой, прошу прощения. Задумался.
– О чем, интересно?
– О том, настоящая вы или нет.
Лола, повернувшись на сиденье, взяла его руку и плотно приложила ладонью к своей груди. Эротичным этот жест не был, но зато как-то разом увлек их обоих в воспоминания, у каждого свои. Лео мог ощущать ее сердцебиение, обонять слабоуловимый запах кожи.
– Я настоящая, – сказала Лола.
И он знал, что это так. Никакая галлюцинация так бы себя не вела.
Лола выпустила его руку.
– Но я еще и очень спешу.
Конечно. Это он тоже понимал. Вон она какая, вся как на иголках.
– А я хочу вам помочь, – искренне сказал Лео. – Правда, проблема…
– В чем проблема, Лео? – выждав несколько секунд, спросила Лола.
– Компромат, которым я располагаю на Марка Деверо…
– У вас его нет? Вы это присочинили?
Он мог сказать, что присочинил и что у него ничего нет. Но эта ложь лишь усугубила бы и без того запутанное положение. В этой критической ситуации мир посылает тебе Лолу Монтес, а потому будь добр не шарахаться от правды. А ну-ка давай выкладывай – осмотрительно, шаг за шагом.
– Почему, он у меня есть, – неловко сказал Лео.
Но как, как такое высказать? А вот так, прямиком, как общается она с тобой.
– Это… кусок фильма, Лола. Немого. Супербоевик, из колледжа. Марк на нем… дрочит, делая вид, будто сидит обдолбанный под кайфом. И даже не фильм, а просто отрывок. Минуты на три. Но это три длинных минуты.
Было видно, как она все это усваивает.
– Ваши люди, я так понимаю, занимаются этим? – спросил Лео. – С целью шантажа? Или это делают другие ребята?
«Черт», – досадливо подумала Лейла. Нет, такой компромат просто курам на смех. Она даже не ожидала. Хотя Лео, судя по виду, и вправду стремился помочь. Слово «шантаж» Лейла успешно отгоняла от себя всю дорогу через океан и континент. Нет, это не шантаж, а самый что ни на есть решительный бой, где ставка по максимуму. То, как Лео заявлял в своем бюллетене о компромате на Деверо, позволяло надеяться, что из этого последует разоблачение Комитета, прямое или косвенное, с уличением и обличением в преступлениях. А это… Ну вздрочнул парень; так когда это было – двадцать лет назад?
– Предлагаю ко мне в дом, – сказал Лео. – Почтальон уехал.
Лейле хотелось по-маленькому, к тому же надо было продумать дальнейшие действия. Она из дальних далей добралась сюда и выдернула этого чудака из психушки; кто знает, чем это может обернуться. Цена найденному компромату – ноль без палочки. И что теперь – просто взять и уехать? Дождаться новых инструкций от «Дорогого дневника»? Или взять это кино у Лео и доставить в «Дневник» – пускай сами крутят-вертят? На старенькую «Нокию» ей ничего не поступало с самого момента посадки в аэропорту, где она получила наводку насчет «Сосен». Как теперь, кстати, быть с Лео Крэйном? Подвергает ли он себя из-за побега опасности? Может, если фильма он не даст, просто плюнуть на все и уехать? Хотя нехорошо: посвятила его в секрет и смоталась.
По указанию Лео, квартал Лейла обогнула и к дому подъехала сзади, через аллейку с нестрижеными деревьями. Машину она притопила в зарослях ежевики, так что выбираться обоим пришлось через водительскую дверцу. По поникшему дощатому забору они перелезли в заросший задний двор, где Лео изо рта у жестяной лягушки достал запасной ключ и отпер дверь, через которую они попали на кухню.
Отсюда Лейла направилась в туалет, попутно подмечая, что хозяин-то, оказывается, человек зажиточный, во всяком случае, не бедный. Столько мебели на одного. И живопись на стенах хорошая, в добротных паспарту. А в ванной дорогущие кремы из Германии, органическое мыло и деревянная зубная щетка. Если Лео действительно богач, то он, наверное, вряд ли соблазнится политикой «Дорогого дневника». А впрочем, не реквизирует же «Дорогой дневник» у него эту немецкую косметику? Если на то пошло, Лейла и сама большая транжира, когда речь идет о косметике, так что если вспыхнет революция, то опасаться реквизиций ей надо не меньше: к ней за кре́мами нагрянут сразу после него.
Сидя на унитазе, она вынула из кармана «Нокию» и набила эсэмэску Саре:
«Крэйна из той дурки пришлось вынуть. Компромат на Деверо не бомба, а просто стыд. Жду инфу. Лола».
Когда она вернулась на кухню, Лео там раскладывал на тарелке печенье. На плите булькала турка.
– Яблоко не желаете? – спросил Лео.
Лейла пожелала.
Яблоко он разрезал на дольки, вырезав сердцевинку, и уложил на тарелку с печеньями, а затем вынул из холодильника баночку миндальной пасты и поставил рядом, не забыв положить и ножик для спреда. Все это быстро, с уверенным выдвижением нужных ящиков. Совсем не как у них в семье, где мужчины на кухне чувствуют себя зваными гостями. Папа еще ладно, ему по возрасту и статусу позволительно, но ведь и Дилан туда же.
Лео снял с плиты кофеварку, затем ссыпал в тяжелый кувшин кубики льда с подноса и залил их вскипевшим кофе, под струей которого лед сухо и громко захрустел.
– Так вот я насчет того фильма, – возобновил тему Лео. – Хочу пояснить, по какой такой причине он у меня подзадержался.
– Это не моего ума дело, – отрезала Лейла.
– Да, но я в смысле, что он у меня все это время хранится не из-за каких-то там скрытых гомосексуальных мотивов.
«Да боже ж ты мой. Он, оказывается, беспокоится об этом».
– Меня совершенно не заботит, откуда и почему он у вас, – сказала она.
Вышло как-то резковато. А закусончик он соорудил довольно милый. Вообще довольно пикантно, держать у себя такую видеохронику старого друга.
– Так почему, говорите, у вас эта запись? – противореча сама себе, задала вопрос Лейла и надкусила печенюшку.
Лео в это время разливал кофе со льдом.
– Молока? – спросил он.
– Со льдом нет.
– И я тоже не приемлю! – воскликнул Лео, очевидно радуясь, что они меж собой хоть в чем-то сходятся.
Он сел за столом напротив и повел рассказ.
– Когда мы еще учились в колледже, Марк снесся с одним из банков спермы – назывался он, кажется, «Криогенетика». Там целенаправленно заманивали в доноры студентов по итогам теста на умственные способности. Лично мне все это претило. Казалось зазорным и неумным разбрасывать почем зря свое семя налево-направо. Хотя мужикам, наверное, это свойственно: гордиться своими генами. Дескать, на тебе, мир, будь счастлив: заполучи частичку меня. А я был не таким. Как тогда, так и сейчас. Иногда даже приходил к противоположным выводам: лучше бы цепочку моей родословной взять и вытоптать. Я думал, у Марка на этот счет мысли схожие, и как-то раз его об этом спросил. У нас в ту пору разногласий меж собой почти что не было. Я спросил, гложет ли его мысль об отцовстве ребенка, которого он никогда не увидит. Он сказал: «Да нет, наоборот, классно. По справедливости». Хотя сам, я знаю, при заполнении анкеты в «Криогенетику» прикалывался: добавил себе восемь сантиметров роста, в графе «будущая специальность» указал «гидробиолог». Всякое такое. Я тогда сказал, что покупателям его спермы, если такие найдутся, не мешало б хотя бы знать, что они имеют дело с депрессивного склада кутилой, папаша которого чокнутый иллюзионист, бросивший семью и, кажется, наложивший на себя руки.
С той поры Марк сильно изменился. Тогда он не был ни зазнайкой, ни ханжой; с головой в целом дружил, в ситуациях усматривал обе стороны. По его разумению, людям от него нужно было то, что он собой и представлял: умняга, белый, не пузан. А потом он возьми и скажи: «Знаешь, а ты, наверно, прав. Надо бы дать им более подробный свой портрет». И начал ту лунатическую пантомиму, как актер немого кино. Обвязал себе башку гарвардским шарфом, все равно что мультперсонаж с флюсом, морда набекрень, и давай себе корешок наяривать, поначалу в шутку. А я давай снимать: у меня в тот год было такое увлечение, снимал все подряд, да и прикольно. К тому же мы, скорее всего, были под кайфом. Тогда это для нас было обычным делом. Дальше больше: Марк взял «Уолл-стрит джорнэл» и вперился в него как в какое-нибудь немыслимое порно. Стало еще прикольней. Вот тогда он свой хер выпростал из штанов на самом деле, и начал мастурбировать. Ну а мне что, сидеть скромником и попискивать: «Ой, убери»?
В словах Лео был смысл. Он по-честному излагал, как все складывалось; хотел, чтобы она знала: он не гаденький типчик, исподтишка снимавший дрочку своего приятеля. Все, так или иначе, правдиво.
– Хотя понятно и то, на что это в целом походит, – продолжал Лео. – На то, что два кретина тащатся от своего ума, гоняют лысого и все им побоку. Но один из них при этом скрытый гей, под видом лучшего друга. Быть с этим как-то связанным я не хочу. Но даже не в этом причина, почему я вам эту запись дать не могу, и мы не можем ее использовать против Марка.
– Я знаю, – кивнула Лейла, видя, куда он клонит. – Из того лишь, что она скабрезна, не следует, что она порочна.
– Именно. И мы в таком случае станем не просто шантажистами, а гнусными ханжами с потными похотливыми ладошками.
– Да. А вы к тому же предателем, наносящим другу юности удар со спины тем, что сохранили эту сценку.
– Единственная причина, почему она все еще у меня, так это потому, что затесалась среди материала, который я в тот год наснимал. И не только в тот год, но и дальше, пока у меня не прошло то увлечение. Выкидывать же всю кассету только из-за того, что в ней на три минуты появляется вялый хер моего старого друга – согласитесь, странно. Может возникнуть мысль: о-о, это у него неспроста, испытывать такую неприязнь от вида пенисов.
– Тогда зачем вы ему вообще грозились? Намекали на имеющийся компромат. Из-за этого, собственно, и я здесь.
Лео слегка стушевался.
– Я был на него зол как черт, Лола, – сказал он (к этому имени она уже постепенно привыкала). – Он ведь меня кинул как друг. И в одной из притч той своей дурацкой книжки он в качестве персонажа выставил меня. Прототипом, стало быть. Тот самый «избалованный дитятя игрушечного магната» – это, безусловно, я. Что, мол, нехватка строгих правил рынка меня духовно истощила. И что я, по его словам, напоминаю «рыбу в садке». Каково, а? А ведь он мне, этот рыночник, все еще должен восемьсот баксов. Он мне, а не я ему.
Ну а потом, несколько месяцев назад, начались тяжелые времена. То есть поначалу все шло великолепно, а затем как-то сложней и сложней. Кончилось тем, что я стал принимать довольно безрассудные решения… во всяком случае, периодически забывать помнить, что я не эпицентр мироздания.
– Что-то я не пойму, – сказала Лейла (так с ней иногда заговаривал Рич, а она в общении с ним научилась выводить доводы к суммарному заключению). – Вы имеете в виду, что постепенно теряли рассудок? Типа становились психом?
Получилось в точку.
– Нет, не психом, – возразил Лео, размазывая по яблочной дольке миндальную пасту. Лейла выжидательно молчала. – Ум у меня сошел с рельсов непосредственно перед этим. Или же это я принял такое решение. Типа вперед и вверх – хотя в конечном итоге с дистанции придется неизбежно сойти. Между тем вышло так, что я и мой ум решили соскочить по ходу; решение в принципе верное. Только вот приземлились мы в жутко невыигрышном месте. А тот свой бюллетень я выпустил непосредственно перед тем, как соскочить.
«Тут вот в чем дело, – сделала для себя вывод Лейла. – Он не похож на сумасшедшего». С точностью до наоборот: эти аккуратные яблочные дольки, добротные паспарту к живописи. Глаза такие мягкие и глубокие, без внутреннего смятения. Уж его-то она понавидалась. У беженцев. Из которых оно так и сочится.
– Но ведь я вас вывезла вроде как из клиники реабилитации?
Он кивнул, как будто бы зная, куда она клонит.
– Да, именно. Оттуда. Только если я и сумасшедший, то какой-то неправильный. Или просто подпадаю под категорию специфических функциональных типов, неуемных обличителей-жалобщиков. Возможно, все это дело усугубили спиртное и марихуана – кто знает? Взяли и перевернули, опрокинули меня вверх дном. С моей стороны это было глупо. Поэтому я собираюсь вывести их из уравнения и посмотреть: прежний ли я перец и как осложнится при этом жизнь?
Лейле эти рассуждения напоминали некоторые ее беседы с Ричем. Сколько их уже было. Рич состоял из обетов, данных и впоследствии нарушенных. Опекать таких – только время терять.
– Здорово. Нет-нет, я серьезно. Насчет ваших планов трезвой жизни, – сказала Лейла, осмотрительно притаптывая в сердце огонек, который робким язычком проклевывался к этому человеку. – Хотя я, сами видите, не спонсор и не какой-то там доброжелатель. Сюда я прибыла посмотреть, дадите ли вы нам что-нибудь на Деверо.
В сущности, это напоминало войну: Комитет сделал в отношении ее отца нечто куда более гадкое, чем шантаж. Надо бы попытать еще раз.
– Может, вы все-таки дадите мне то видео?
Лео подошел к задней двери, открыл ее. Внутрь потянуло сладковатым запахом жимолости; под сквозняком зашевелились кухонные полотенца на ручке духовки.
– Извините, Лола, не могу. Этот вопрос сам собой то приходит, то уходит. Обойти моральный запрет насчет шантажа мне не по силам.
– Да вы поймите, Лео, – сказала она уже с легким раздражением в голосе, – то, с чем мы боремся, – кромешное зло, огромное и гибельное. Кому при таких ставках есть дело до, извините, хрена вашего товарища и вашей к нему щепетильности? – (Лео поморщился). – Нас всех хотят поработить. И наша задача – остановить злодеев.
О своих семейных невзгодах, связанных с этим, ей говорить не хотелось.
– Я вам верю, – повысил в ответ голос Лео. – Но пожалуйста, попросите меня о чем-нибудь другом. Ведь есть же что-нибудь еще, что я могу для вас сделать? Я понимаю – у вас это, вероятно, что-то вроде проверки на лояльность. Некая проверка от «Дорогого дневника».
Лейла об этом как-то даже не подумала.
– Нет, никакая не проверка. А просто просьба, если хотите, об одолжении.
– А может, вас сюда прислали мои судьи.
– Какие такие судьи?
– Известно какие. Бог, Высшая Мотивация, Ангелы, Санта, Элвис. Да мало ли. Бывают всякие.
– А лично у вас?
– У меня? Покойные родители.
– Ваших родителей нет в живых? Ой, простите, пожалуйста.
Сердце нежно подуло на угасшие было угольки.
– Вашей вины в этом нет, – грустно усмехнулся он.
– Но вы все-таки думаете, что меня к вам подослали? – спросила она с ударением на последнее слово.
– Скажу так: кто бы это ни сделал – мои умершие родители или глобальное онлайн-подполье, думающее пресечь гнусный заговор, который я сравнительно верно предрек в состоянии, близком к психозу, вывод я делаю один и тот же: вы просите меня сделать нечто, чего мне делать не следует. Причем об этом известно и вам, и мне.
Вот почему он, видимо, мутит ей голову. Позволяет видеть свое смятение, но не сходит с места, на котором ему велит оставаться его совесть. Обычно бывает наоборот: люди притворяются, что в чем-то уверены, но сами в этой своей уверенности плавают, и их можно легко пошатнуть. А еще от Лео пахнет кофе и чем-то напоминающим свежескошенную траву. И у него красивые руки.
Он спросил, не хочет ли она принять душ, отдохнуть или еще чего-нибудь. И то и другое приятно. За последние трое суток у Лейлы толком не было ни сна, ни пробежек, а в Лос-Анджелес ей нынче предстояло ехать самой (пятнадцать часов за рулем – жестоко, что и говорить). «ДТП в конфликтных зонах – по-прежнему опасность № 1», – учили ее на курсах. Люди допускают трагические оплошности, когда у них стоят над душой или они сильно утомлены. От Сары или кого-нибудь из «Дорогого дневника» ей до сих пор ничего не было. Лейла посмотрела на часы. Пожалуй, часика три действительно можно поспать. После этого, может, и состояние станет иным. По крайней мере можно будет определиться, как действовать дальше.
Лео проводил гостью в комнату наверху – безукоризненно чистую, со спальным матрасом на полу и кипами книг на этажерках вдоль стен. На окнах висели жалюзи, сливая свет в яркие щелки.
– Тот парень, которого мы видели, может, и вправду был просто почтальоном, – сказал он Лейле. – Но все равно попрошу жалюзи не трогать, а к окнам не подходить, ладно? Во всяком случае, пока мы не сориентируемся и не наметим план. Здесь душновато, но этот вот скромный вентилятор – зверюга лютый.
Вот и хорошо.
– В шесть часов постучите ко мне в дверь, ладно? – попросила Лейла. – Если я сама не проснусь.
– Сделаю, – кивнул Лео, выходя и закрывая за собой дверь.
Лейла села на матрас. Простыни-то какие добротные. Бежевые. Не ширпотреб, а явно откуда-нибудь из магазина постельного белья. Рубашка пропахла потом. Раздевшись до трусиков и бюстгальтера, Лейла улеглась. Будильник «Нокии» она поставила на 6.03 и положила рядом с собой на пол. В яркое окно долбанулась толстая муха, полосы жалюзи в ответ звонко задребезжали. Лейла с головой нырнула в сон.
Дверь, скрипнув, приотворилась.
– Лола, – послышался его голос, – Лола Монтес.
Он стоял снаружи в коридоре, освещенный со спины. Лейла зашевелилась под простынями. Глаза осваивались с полумраком комнаты. За жалюзи по-прежнему виднелся свет дня. Три часа для сна, понятное дело, недостаточно; сон удерживал Лейлу как на привязи.
– Сколько времени? – спросила она.
– Шесть, – ответил Лео.
В эту секунду телефон заиграл побудку. Лейла села, чтобы его загасить, и в эту секунду бежевая простынь с нее опала, обнажая плечи и грудь. От ее наготы в комнате, казалось, сделалось светлей. Лейла неловко прикрылась. Впору было смутиться (как-никак дочь директора учебного заведения), но для этого она была слишком заспана.
Лео отошел от двери.
– Я принес из машины вашу сумку. Она здесь, сразу за дверью, – сказал он из коридора. – Сейчас я вниз, сварганю что-нибудь поесть. Ну а вы как созреете, так подходите.
Лейла обстоятельно приняла душ (напор и щедрость струй уже американская, а не худосочная, как за границей). Перед тем как залезть в ванну, на зеркале она изучила набор флаконов и тюбиков, выбор в итоге остановив на немецком крем-геле и хипповом шампуне с кондиционером.
После душа, в процессе одевания, проверила телефон: одно новое сообщение.
«В чем отл-е бомбы от стыда? Если Крэйн б/пользы уезжай. Мы за ним приглядим. Двигай в Л-А».
Спустившись вниз, на кухонном прилавке Лейла заприметила двух замороженных безголовых рыб. Рядом уже затевался процесс бесхитростной готовки: лежали порезанный надвое лимон, головка чеснока и несколько горошинок перца, выкатившихся из изысканной металлической перечницы (не Эрнест ли Хемингуэй собрался здесь кулинарить?).
– Может, выпить чего? – предложил Лео. – Хотя спиртное с моим отъездом отсюда наверняка повыбрасывали. Кроме разве что лосьонов.
– А можно просто воды?
– Точно? Подумайте хорошенько. Если что, то у меня в унитазном бачке плавает резервный «Серый Гусь». Еще не початый.
Лейла не засмеялась.
– Шучу, – пояснил Лео.
Лейла на это карикатурно расширила глаза.
– Уа-ау…
– Или же мне так показалось, – улыбнулся с лукавинкой Лео, протягивая ей стакан воды.
– Лучше, если б казалось, – высказала мнение Лейла. – А то опасно: разгуляться можно не на шутку.
– И то верно, Лола.
Она чуть не сболтнула, что на самом деле ее зовут Лейла; там, где двое начинают друг над дружкой добродушно подтрунивать, вымышленным именам уже как бы и не место. Но она сдержалась: сегодня вечером уже уезжать.
– Я тут подумал: а ведь вы мне так и не рассказали, как сошлись с «Дорогим дневником». Сказали только, что из новичков. Тут суть действительно в общей борьбе с порабощением цифровыми монстрами, или в чем-то ином?
– А зачем это вам? – на секунду замерев, спросила Лейла.
– Не знаю. Из-за срочности, наверное. В ваших глазах что-то такое… Как будто в эту самую минуту, что мы здесь разговариваем, вашей жизни прямо или косвенно что-то угрожает.
В кармане запиликала и зазудела «Нокия». «РОКСАНА» – высветилось на экранчике.
– Надо ответить, – торопливо сказала Лейла и отошла к тахте в дальнем углу просторной гостиной.
Она еще не успела, по обыкновению, произнести «Привет, сестренция», как Роксана уже вопила в трубку:
– Да где тебя черти носят? Телефон уже двое суток на автоответчике!
– Извини, до сих пор в дороге. Еду, все никак доехать не могу. Но все же вот она я.
Сестринское негодование имело смысл где не замечать, где уклоняться или парировать – в зависимости от расклада.
– Ты куда ж запропастилась? – упорно добивалась сестра.
Сказать? Как бы не… А впрочем, телефон от «Дневника», надежный.
– Я сейчас в Портленде.
– Ого. В Орегоне, что ли? Как тебя туда занесло?
– Дома объясню.
– И когда же это?
– Думаю, завтра.
– Завтра так завтра. Но если хоть днем позже…
– Не наезжай, а? Я тут по-своему стараюсь помочь.
– Это чем же? Загадочной задержкой с прибытием?
– Тут не все так просто.
– Еще бы. У тебя всегда так.
(Это мимо ушей).
– Как папа?
Роксана тягостно вздохнула.
– Постинфарктный синдром. Врачи говорят, при миокарде это типично: боль в груди как при плеврите, тахикардия, жар, слабость, тревога, общий дискомфорт. Ты завтра-то точно дома будешь?
– Думаю, да.
– Ладно. Перед тем как пойдешь к папе, нам поговорить надо будет. А тебе с Диланом насчет адвокатов. Ты их в оборот как-то очень уж лихо втравила – они говорят, как под гипнозом. Теперь вот предоплаты требуют. Позвони мне на работу, когда приземлишься. У тебя мой номер есть?
– С твоего нового места нет. Я тебе на сотовый перезвоню.
– У нас там в здании мобильная связь не работает. А номер у меня…
Она надиктовала десять цифр.
– Поняла, – сказала Лейла.
– Повтори.
Такая вот начальственная строгость. Роксана без труда запоминала цепочки чисел, слов и их комбинаций. Без всякого труда могла воспроизводить слово в слово целые разговоры (пробовали даже на спор, по магнитофонным записям). Эта ее необычная способность наряду с прочими проявилась достаточно рано, убедив родителей в одаренности своей дочери (наряду с ярко выраженной инвалидностью). Впрочем, и для младшей сестры усваивать номера тоже было делом легким. Телефон Лейла повторила цифра в цифру.
– Молодец, – похвалила Роксана. – Ну ладно, мне пора. Папу вчера из больницы привезли. Только я велела поднять его наверх. Мы там в его берлоге и больничную кровать установили: дома стены лечат, пускай поправляется среди своих книжек. Всё, пошла к больничникам, они снаружи топчутся. До завтра.
Лишь с уходом сестры со связи Лейла действительно прониклась тем, что ждет ее дома. От горестной бесприютности горло стиснул комок, и она тихо заплакала.
– Моя старшая сестра тоже жутко на меня обозлена, – послышался с кухни сочувственный голос Лео.
– Что?
– Моя сестра, старшая. Вернее, одна из них. Та, за которую тебя приняли в «Соснах». Сейчас она летит сюда, со мной на разговор. Жесть.
– Извини, если я тебя невзначай подставила, – сказала Лейла, тихонько шмыгнув носом.
Лео отмахнулся с напускной небрежностью:
– Да брось ты. Наоборот, ты меня от беды уберегла тем, что вытащила оттуда. Мне же, по сути, надо лишь убедить Дэйзи, что с сумасбродством я завязал и теперь буду вести трезвый образ жизни. Из сестер она, кстати, единственная, которая в меня верит. Надо только наметить конкретные идеи насчет того, как убедить ее в моей вменяемости. А потому насчет онлайн-подполья я ей говорить точно не буду.
– А я ввязалась во все это ради своей семьи, – сказала Лейла. – Ты спрашивал, Лео, по какой такой причине я этим занимаюсь. Вот это она, причина, и есть. Единственная.
При слове «семья» Лейла снова расплакалась, и Лео, подойдя, сел рядом на тахту. Слезы все не унимались, и он протянул Лейле кухонное полотенце. Пахло оно не совсем свеже, но она нашла на нем чистый уголок, которым отерла себе глаза и нос.
После чего стала рассказывать. Рассказала многое: как она нечаянно увидела что-то там в Бирме и разослала имэйл, после чего за ней стали следить какие-то парни, а с ними еще и еще, пока не арестовали ее отца – за то, чего он не совершал и не мог совершить даже в мыслях, – и этим довели его до инфаркта. Поведала о Неде из университета, который сказал, что все обстоит еще хуже, чем она думает, и о «Ding-Dong.com»; о Хитроу, Дублине, белом «Форде», Конском рынке и «Икее». Проверку зрения, однако, не упомянула. Не назвала и свое имя.
Лео все это внимательно выслушал.
– Твари, – подвел он черту, когда она закончила.
– Я знаю. И что?
– А то. Обязательно подумаю над тем, чем и как я смогу помочь. А пока давай-ка поедим. Рыба вышла так себе, в морозильнике перележала. А рис, мне кажется, удался.
– Наверное, не буду. Мне ехать пора.
– Это еще куда, на ночь глядя?
– В сторону дома.
– В Лос-Анджелес, что ли?
– Да.
– Но Лола… Это же часов пятнадцать езды, не меньше.
– Я знаю.
– Вот что, – строго сказал он. – Сейчас ехать в такую даль ты не можешь. Посмотри, ты же не в состоянии. Оставайся здесь. С утра и махнешь.
Он был прав. И они сели ужинать рисом (рыба правда вышла не ахти). За ужином Лейла продолжала рассказывать Лео о Бирме, а он ей о книжном магазине, которым некогда владел. Рассказчик он был хороший и говорить мог хоть всю ночь, но Лейла, несмотря на симпатию к своему собеседнику, все никак не могла отделаться от мыслей о кошмаре, что ждет ее дома: обвинение отца в растлении малолетних; постинфарктный синдром; чертова больничная койка в кабинете, подобие смертного одра. Что сделать, как одолеть тех злобных нелюдей? Как спасти отца?
Еще не стемнело, когда она сказала, что думает укладываться.
– Ничего, Лола, вместе мы что-нибудь придумаем, – подбодрил Лео, когда она всходила по лестнице. – Чем-нибудь я обязательно сгожусь. Быть такого не может, чтобы не было способа помочь. Я все что угодно сделаю, чтобы выручить вашу семью.
Проснулась она до рассвета, неслышно собрала вещи и спустилась вниз. На кухне слышалось лишь тихое гудение холодильника, а за окнами мутновато серело. Возле телефона Лейла нашла листки для записи.
«Лео, – написала она, – ты прикольный, умный и добрый, несмотря на все твои нынешние проблемы. У меня их тоже пруд пруди, но они от твоих отличаются, и я не знаю, как мы можем друг другу помочь. Хотя мы пытались, правда же? А это уже кое-что. Удачно тебе убедить сестру, что ты теперь в порядке. Лично я за тебя бы ручалась. Только толку-то (?)».
Попытка продолжить лишь задерживала намеченный отъезд. Хочешь исчезнуть втихую – не затягивай. А потому Лейла лаконично подвела черту: «Спасибо тебе —
Л.
PS: Для нашей же безопасности, разыскивать меня не пытайся».
Она выскользнула через заднюю дверь и в молочном, набирающем силу предутреннем свете выбралась в проулок. Машина почти полностью утопала в зарослях ежевики; чтобы открыть водительскую дверцу, пришлось раздвигать колючие кусты. Однако выехать из тайного прикрытия получилось быстро и гладко, так что совсем скоро – буквально через пару кварталов – Лейла по пологой свертке вырулила на магистраль.
