Часть VIII

– Ну давай, папуля… Теперь моя очередь тебя будить.

Странно знакомый голос раздавался прямо в мозгу, он потрескивал, как сухие ветки под ногами.

«Арчи».

Эта мысль робко затрепетала, как огонек умирающего свечного огарка.

Сергей открыл глаза и тут же почувствовал боль в запястьях. Задрал голову вверх, с удивлением разглядывая свои руки, скованные наручниками.

«Это сон?! Или глюки?!!» – остолбенело подумал он.

– Доброе утро, – услышал он за спиной голос сына.

Малышев снова посмотрел наверх. Вены и жилы на руках вспучились, напоминая лиловых червей. Цепочку между «браслетами», которыми были скованы его руки, скреплял массивный карабин, от которого к потолку тянулась стальная цепь. Проходя через толстую проушину, вмонтированную в потолок, другой конец цепи был намотан на рога медного быка.

Сергей опустил взор вниз. Он был совершенно раздет, пальцы ног едва касались холодного пола. Фактически он болтался на скованных руках.

Вместе с болью в запястьях, в которые нещадно врезался металл наручников, пришла жуткая мигрень. В череп будто вогнали кирку и ворочали, как кочергой в пышущем жаром камине.

В памяти заскользили смутные кадры полуразмытого лица сына, который держал в руках замок от клетки.

«Влип», – подумал он с безграничной усталостью.

Подумать только… Он уже почти запер Арчи, как все карты смешал это проклятый приступ. И конечно, маленький говнюк не преминул воспользоваться этим чертовски удачным шансом.

Он вздохнул, одновременно чувствуя странно зудящую скованность на коже лица.

Словно…

«Словно тебя обмазали глиной, и теперь она подсыхает, верно?» – подсказал внутренний голос. «Или это запекшаяся кровь…»

А еще Сергей почувствовал, что на его голове что-то надето. Что-то вроде матерчатой шапки…

– Что это было с тобой? – раздался голос сына. Мгновение – и Артур возник перед ним, будто чертик из табакерки. Все тот же костюм и белая рубашка, только все измятое и запачканное пылью и кровью. Волосы всклокочены, лицо болезненно-желтоватое, но глаза мерцали злобным весельем. – У тебя эпилепсия? Никогда такого не видел.

Малышев уже открыл было рот, но в последний миг решил промолчать.

– Дома с тобой такого не было, – продолжал Артур. Он разглядывал отца, словно тот был музейным экспонатом.

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, – медленно промолвил Сергей.

– Значит, есть бог на небесах, – с серьезным видом сказал Артур. – Он не допустил бы несправедливость. Согласен?

И прежде чем мужчина успел что-то ответить, весело хихикнул.

– Заканчивай побыстрее, – спокойно проговорил Сергей и демонстративно зевнул. – Ты становишься скучным.

Не переставая хихикать, Артур взял с табурета широкий нож и приблизил сверкающее лезвие к лицу отца:

– Не могу на тебя смотреть без улыбки. Взгляни.

Сергей скосил глаза, вглядываясь в блестящий клинок. На него пялилась раскрашенная физиономия клоуна. Дурацкая улыбка жирно блестела алым, словно он только что оторвался от миски с кровью. На лице белый грим, под глазами чернели неуклюже намалеванные мешки. Из-под колпака с помпонами торчали беспорядочные вихры фиолетовых волос.

– Остался только носик, – подмигивая, сказал Артур и, убрав нож, вынул из кармана красный шарик на резиночке. – Кругленький сопливый носик.

Нацепив его на отца, Артур отошел в сторону, явно любуясь проделанной работой.

– Ты думал, я для себя взял с собой весь этот маскарад? Нет, пап. Это все твое. Я хочу, чтобы ты дал мне свое представление.

Помедлив, он уточнил:

– Последнее представление. Оно должно оказаться незабываемым… Звук фанфар, барабанная дробь… Ослепительные вспышки софитов… Долгие аплодисменты… Ты ведь сможешь, пап?

Малышев промолчал, прикрыв веки.

Кролик все-таки нашел больное место у волка и вцепился ему в загривок.

Он знал, что, если не произойдет чуда, Артур убьет его. А чуда, судя по всему, не наступит. Из ныне живущих о «Логове» знали только двое – он и Мария. А, ну да, еще Арчи. Так что помощи ждать неоткуда.

Теперь его убьет собственный сын.

Вопрос только, как?

– …пока ты был в отрубе, я тут все осмотрел, – непринужденно болтал тем временем Артур. – В одной камере даже нашел корыто с раками! Правда, воняло там похуже, чем в сортире… А так – респект. Круто ты тут все обустроил! Я кое-что позаимствовал у тебя, папуль. Все равно тебе больше ничего из этого не понадобится.

С этими словами Артур указал на табуретку, на которой были аккуратно разложены несколько ножей, большой молоток, стамеска и пузырек с нашатырным спиртом.

– Пока ты в состоянии соображать, я бы хотел задать тебе один вопрос, – сказал Артур. – Не возражаешь?

Малышев заставил себя улыбнуться.

– Валяй, Арчи. Любой каприз за твои деньги.

Парень приблизился к нему так близко, что Сергей видел пурпурные прожилки в его глазах и ощущал исходивший от него кисловатый запах пота. А еще от сына несло мочой.

– Ты обоссался, Арчи, – с ехидством заметил Малышев.

Артур откашлялся.

– Что ж, я не волен над своим организмом, когда мое сознание выключено.

– Ничего страшного. Задавай свой вопрос.

– Можно, да? Ну так слушай. Я ведь помню каждое твое «представление», что ты мне устраивал, папочка, – произнес Артур, в упор разглядывая отца. – Которое оканчивалось, как правило, кровью, истерикой, а также строгим внушением: «Не обманывай!», «Не балуйся!», «Не расстраивай маму!» и так далее. На что ты рассчитывал, устраивая подобные уроки? Что из меня вырастет послушный и добропорядочный гражданин? Ты хотел выковать из меня настоящего мужика? Или ты ловил кайф, причиняя мне боль и пугая до усрачки?!

Вместо ответа Сергей вновь изобразил улыбку:

– Что ты знаешь о боли? Ты всегда жил на всем готовом. У тебя есть все, о чем я в десятилетнем возрасте мог только мечтать – еда, одежда, крыша над головой… Ты никогда не побирался по помойкам и не дрался за кусок хлеба. У тебя никогда не было вшей, и ты не перематывал ботинки проволокой, чтобы не отвалилась подошва, как это делал я. Я вырос на улице и никогда не видел отца. А моя мать чаще обнималась с бутылкой, чем со мной.

– Ты не ответил на вопрос.

– Я воспитывал тебя так, как считал нужным, – отозвался Малышев. – И я был готов перегрызть горло любому, кто на тебя косо посмотрит.

– Ага, – усмехнулся Артур. – Шутка из разряда «Он, конечно, гандон, но это мой гандон»

Он протянул к отцу руку и, с треском отлепив пластырь, ткнул пальцем в багровую корочку, которой слегка затянулась рана от стрелы. Малышев только стиснул зубы, не переставая улыбаться.

– К сожалению, ты вырос тряпкой, – с усилием проговорил он. – Тряпкой и конченым психом. Признаю… я не смог сделать из тебя мужчину. Ты даже не смог подобрать для своей стрелы нормальный яд.

Артур сковырнул ногтем корочку, из ранки вновь потекла кровь.

Сергей хрипло задышал.

– Больно? – с сочувствием поинтересовался Артур. Он размазал кровь по плечу отца. – Хочешь, я просуну палец глубже? А насчет яда… Я ведь не специалист. Но, по крайней мере, я попытался. На одном форуме случайно прочитал про корни чемерицы. Их иногда используют охотники, натирая зубья капканов, чтобы угодившее в западню животное быстрее окочурилось. Как ощущения?

Несмотря на пылающую в плече боль, Сергей рассмеялся.

– Я прошел две войны, сынок. Я был в Афгане и Чечне. Я привык ко всему в этой жизни, и меня сложно выбить из седла. И ты полагал, что я отброшу коньки, если меня оцарапает какая-то жалкая булавка, которую ты окунул в собачью мочу?

– Все верно, – хихикнул Артур, его явно развеселили рассуждения отца. – Только что в раскладе? Со мной все прекрасно, только голова побаливает, и немного шея от твоей дроби. А ты висишь здесь, как обосранные трусы. Голый, в дурацком колпаке и с красным носом на резиночке. Что же ты не веселишься, Хозяин Подземного цирка? Уж больно ты грустный для своей роли!

Малышев перестал улыбаться.

– Интересно посмотреть, как бы ты со мной разговаривал, если бы я был без наручников, – заметил он.

– Ладно, – вздохнул Артур. – «Если бы», «я бы»… Одна лирика. Послушай, я не ставил перед собой задачу вытягивать из тебя извинения. Мне просто было интересно, что происходило в твоей голове, когда ты вытворял это со мной.

Он пнул ногой кусок челюсти, валяющийся рядом с обломками черепа.

– Ты когда-нибудь использовал пытку «линчи»? – неожиданно спросил Артур. – Ее еще называют «тысяча отрезов». Беднягу заворачивают в мелкоячеистую сетку и отре…

– Я знаю, что это такое, – прервал его Малышев, презрительно сверкнув глазами. – Не рассказывай повару, как жарить яичницу. Хочешь это проделать со мной?

Артур снова захихикал.

– Нет. Есть один кандидат, он тоже виноват в смерти Маши Федоровой. Борис Долин. Эта гнида была там, на пикнике. Гребаный стажер, и хотя он замещал болеющего воспитателя, это не снимает с него вины. Вместо того чтобы следить за детьми, отдыхал вместе с Кожуховой. Той самой старой кошелкой, которую я недавно распотрошил в лесу.

– Ты вышел на тонкий лед, Арчи, – подал голос Сергей. – Если бы я не устранил Тинеева, ты сейчас бы уже сидел в СИЗО и ожидал психиатрической экспертизы. Тебе не выкарабкаться самому, если продолжишь куролесить в одиночку. Рано или поздно тебя схватят за яйца, точнее, за то, что от них осталось, и сунут за решетку.

При упоминании о половых органах лицо Артура побледнело.

– Можно я сам закончу твой монолог, папа? – вкрадчивым голосом предложил он. – Ставлю что хочешь, что ты сейчас скажешь: «Видишь, сынок, какое неблагоприятное будущее тебя ожидает? А посему предлагаю следующее – ты меня освобождаешь, мы выкурим трубку мира и станем одной командой. Забудем обо всех неурядицах и вместе решим, как быть дальше. Ведь, в конце концов, я твой отец. А ты – мой сын…» Я угадал?

К немалому удивлению Артура, губы отца растянулись в недоброй ухмылке:

– Да вот хер ты угадал, Арчи. Мне ничего от тебя не нужно, щенок обоссанный. Никто не властен надо мной, только моя совесть. Да, тебе крупно повезло, что мы поменялись местами. Ты считаешь себя крутым, а я, как ты выразился, «обосранные трусы»? Нет. Это я крут. Да, голый, висящий под потолком, в клоунском гриме. Хочешь меня унизить? Не получится. Ты можешь только уничтожить мою телесную оболочку. Насчет боли не парься – я люблю боль. Я ее обожаю. И если ты меня убьешь, то будешь куском дерьма, который убил Сергея Малышева. И останешься этим куском дерьма до самой смерти. Так что давай, приступай к делу. Повеселимся вместе.

– Какая высокопарная речь. Только она ничего не меняет, пап. Кстати, у тебя есть масло? – деловито осведомился Артур.

– Зачем? Хочешь трахнуть собственного отца бейсбольной битой?

Молодой человек поморщился.

– Фу. Как можно говорить о таких вещах с сыном?

– А что тебя удивляет? Ты ведь проделал это с собственной матерью.

– Так как насчет масла? – настойчиво повторил Артур.

– Смотря какое, – ответил Малышев, подмигивая сыну. – Там, в углу на верхней полке, есть оружейная масленка. А в соседней камере мой погреб, там в трехлитровой банке хранится сливочное масло. Целая пачка, «Простоквашино». Так зачем? Мне жутко интересно.

Ни слова не говоря, Артур ушел.

Как только Малышев остался один, его лицо исказилось в ярости. Колпак съехал набок, обнажая седые волосы, блестевшие от пота. Он взглянул вверх, с силой потянув цепь. Звенья натянулись, наручники врезались в запястья с такой силой, что сталь прорвала кожу. По рукам заскользили тонкие ленточки крови.

– Дай… мне… только… освободиться, – тихо проскрежетал он. – Выкидыш ходячий…

Тщетно. Цепь дрожала и вибрировала, но узел, который был завязан на рогах сицилийского быка, никак не желал развязываться.

«Я могу ударить ублюдка ногами», – лихорадочно раздумывал Сергей.

Это так. Но Артур, этот чертов спиногрыз, подвесивший его под потолком, словно баранью ногу, был осторожен и все время соблюдал безопасную дистанцию. Лишь однажды он приблизился к нему вплотную, но Малышев не успел воспользоваться этой секундной возможностью.

Он будет следить за сыном. И уж не пропустит свой шанс.

Артур вскоре вернулся и, положив пачку масла на табурет, снова куда-то удалился. Через какое-то время послышался дребезжащий звук, будто по полу волочили железную трубу.

– У тебя здесь настоящий Клондайк, – пыхтя, произнес Артур. Он поставил рядом с отцом высокий мангал на закопченных стойках. У жаровни имелась лишь стальная решетка, сваренная из толстых арматур, боковые стенки отсутствовали. В другой руке Артур держал ржавый лист железа, представляющий собой тяжелый квадрат метр на метр. С грохотом положив его на мангал, он вытер руки о пиджак и смахнул испарину со лба.

«Он сожжет меня, – пронеслось в мозгу Сергея. – Пожарит, как гребаную баранину на барбекю».

Между тем Артур с кряхтеньем прикатил пузатый обшарпанный баллон с газом.

– Ответь и ты мне на один вопрос, Арчи, – проговорил Малышев, с замершим сердцем наблюдая за действиями сына. Его собственный голос казался ему едва слышным шелестом перекати-поле, которое суховей гонит по мертвой пустыне.

– Конечно, пап, – отозвался Артур. Он огляделся по сторонам и шагнул куда-то влево, и когда он появился снова, в его руках была газовая горелка с широким соплом.

– Когда ты решился убить меня? – медленно спросил Малышев. – Ведь эта мысль пришла к тебе давно.

Артур присоединил горелку к баллону и задвинул его под мангал. Затем выпрямился и смерил отца изучающим взглядом. Сейчас в глазах парня не было ни издевки, ни ненависти, лишь каменное спокойствие. Спокойствие человека, глубоко убежденного в правильности своих действиях.

– В ту самую ночь, после того, как ты убил кролика, – тихо произнес он. В его руках появилась зажигалка, которую Артур машинально крутил пальцами. – Когда мне было шесть лет. Я проснулся от кошмара, весь мокрый от пота. Я вспомнил глаза Хозяина Подземного цирка. И они показались мне странно знакомыми. Ты, конечно, пытался изменить голос, но и я ведь не дурак, папа. Я очень быстро понял, что ты и есть тот самый клоун…

Присев на корточки, он подкрутил регулятор давления в горелке, после чего нажал на кнопку пьезоподжига. С тихим «фумп» вспыхнула желто-голубоватая капелька пламени. Послышалось мерное шипение выходящего газа, который тут же трансформировался в огонь.

Малышев был потрясен.

«Он разбирается, – думал он, завороженно глядя, как сын с сосредоточенным лицом регулирует уровень пламени. – Как я плохо знаю его…»

Казалось, Артур догадался о мыслях отца.

– А ты считал, что я могу только надрачивать и корпеть над учебниками? – полюбопытствовал он, поднимаясь на ноги. – Нет, папа. Я способен и на кое-что другое. Причем до всего доходил самостоятельно, без твоей помощи. Ты хоть раз поинтересовался, нужно мне что-нибудь? Хоть раз поговорил со мной как отец с сыном? Я такого не припомню. Ну если не считать твою лекцию о гопниках и кровотечениях там, на берегу речки…

Лист железа, который он положил на решетку, стал медленно нагреваться.

– Ты зажаришь меня? – непроизвольно вырвалось у Сергея.

Артур закудахтал от смеха.

– А тебе-то что? Ведь ты уверял меня, что не боишься боли? А?

Малышев ничего не ответил.

– Осталось последнее, – сказал Артур, перестав улыбаться. – Еще немного, папа. Потерпи.

Сергей заскрипел зубами. Вид нагревающейся жаровни вызывал в нем неосознанно-первобытный ужас. Да, он действительно мог переносить острую боль, но от инстинкта самосохранения никуда не денешься. Он пытался себя контролировать, однако клокочущая паника уже распустила свои кожистые крылья и теперь отчаянно торопилась наружу, в лоскутья раздирая внутренности.

За спиной послышался равномерный скрип, как если бы передвигали что-то большое и тяжелое на колесах.

– Посторонись! – кривляясь, воскликнул Артур, выкатывая перед отцом массивную конструкцию. Она представляла собой две широкие стойки, соединенные наверху траверсными стяжками. На одной из них крепился барабан с намотанной веревкой, которая тянулась вверх, на весу удерживая тяжелое лезвие со скошенным углом. Стойки внизу соединялись двумя толстыми досками с круглой выемкой посередине. Картину завершала приколоченная к стойкам скамья с кожаными ремнями для фиксации запястий и лодыжек приговоренного.

– Я сам смастерил эту красавицу, Арчи, – негромко сказал Малышев. – Если убрать из расчета размер, она полная копия средневековой гильотины, которую использовали во Франции. Нравится?

– У тебя золотые руки, – не стал скрывать парень. Он с восхищением провел пальцами по грубой поверхности дерева, из которого был сконструирован обезглавливающий механизм казни. – Как будто эту красоту только что из Франции перенесли, с помощью машины времени! Знаешь, па, я где-то прочитал, что корзины для отсеченных голов, так называемые головосборники, меняли после нескольких казней. Якобы головы еще какое-то время жили и даже прогрызали дно корзины…

– Ты отсечешь мне голову? – тихо спросил Сергей. – Тогда зачем жаровня?

Артур шмыгнул носом. Носком туфли он коснулся контейнера для отсеченных голов, который был привинчен болтами к доскам с выемкой.

– Я думал, ты догадался.

Он ласково погладил рычаг, предназначенный для спуска громадного ножа. Через секунду Артур произнес слова, от которых у Малышева потемнело в глазах:

– Я разрублю тебя, папа. Пополам, как червя. А чтобы ты не умер от кровопотери, я поставлю твою верхнюю половину на жаровню.

Сергей хрипло выдохнул.

– У тебя ничего не выйдет, – как можно спокойней промолвил он, но Артур и ухом не повел.

– А знаешь, зачем масло? – спросил он. – Если противень будет сухим, ты прилипнешь и начнешь обугливаться. А мне нужно лишь запаять твои вены и артерии, из которых будет хлестать, как из прорванной трубы. Не смогу же я наложить жгут или зашить тебя, хе-хе… Ты ведь сам мне рассказывал о кровотечениях, помнишь? Я не хочу, чтобы ты быстро умер.

– Гильотина не предусмотрена для тела, Арчи, – напомнил Сергей. Сознание все еще робко тешило себя надеждой, что его сын попросту блефует, хотя фразы Артура в буквальном смысле полосовали его мозг. – Этот нож способен отсечь лишь голову. Ты только перерубишь мне позвоночник, и я умру от кровопотери.

Артур почесал затылок, размышляя о словах отца.

– Если нож разрежет тебя наполовину, я закончу дело кувалдой, – задумчиво произнес он. – И не надо мне тут втирать про быструю смерть. Я видел ролик на одном шок-контенте, как одного растяпу в Индии переехал поезд. Ноги отдельно, верхняя часть отдельно. Вокруг собрался народ, галдят, на телефоны снимают. А тот валяется на окровавленных шпалах и что-то бубнит себе, руками шевелит. Ему даже удалось один раз приподняться и встать вертикально! Человек – существо живучее, ты сам рассказывал об этом.

– Хорошо. Попробуй, – предложил Малышев. – Наверное, это будет забавно. Але-оп!

Артур усмехнулся.

– Вуаля, папочка, – промурлыкал он. – Ты отлично держишься, учитывая ситуацию. Наверное, я бы наложил в штаны, окажись на твоем месте. Но я все равно вижу, что тебе страшно. На твоем лице выступил пот. В твоих глазах ужас, твое веко дергается. И знаешь почему? Ты понимаешь, что для тебя все закончится. Ты больше не придешь сюда как хозяин. Твое сердце скоро остановится. И твоя верхняя половина будет висеть пульсирующим обрубком, а губы посинеют. Ты сдохнешь, словно помойная крыса. Но тебя не станут хоронить, как ветерана боевых действий, под салют из автоматов. Не будет играть похоронный марш, и тебе не придется лежать в красивом гробу, в своей служебной форме, весь в орденах и наградах… Тебя не будут бальзамировать в морге, на тебе останется этот клоунский грим. А вместо гроба тебе суждено болтаться тут, как кусок тухлятины. И никто не прочтет по тебе молитву.

Сергей закрыл глаза. Внезапно навалилась чудовищная усталость, стремительно увлекая его в бездонное ущелье. Руки затекли настолько, что он практически не ощущал их. Пот, смешиваясь с толстым слоем грима, грязными ручейками стекал по лицу.

Хотелось одного – чтобы все поскорее закончилось.

– Пап, не спи, – позвал Арчи. – Я тут подумал, наверное, ты прав. Насчет гильотины. Но у меня возникла одна идея…

Когда Малышев разлепил веки, сына уже не было.

Он встрепенулся, когда услышал возню с правой стороны. Артур сидел на корточках, перед ним на полу лежала бензопила «Зубр», которую Сергей приобрел еще в начале года. Парень был занят тем, что заливал в горловину инструмента топливную смесь. Подняв голову, он увидел, что отец уставился на него.

– Па, я не нашел инструкции для заправки, – будничным тоном заговорил Артур. – Но я однажды смотрел фильм про лесорубов… Там говорили, что в среднем на литр бензина идет 25–30 миллилитров масла. Правильно?

Сергей тупо смотрел, как сын завинчивает крышку топливного резервуара.

– Ладно, не хочешь говорить, не надо, – пожал плечами Артур. – Просто где-то слышал, что при передозе масла на поршнях образуется нагар. Не хотелось бы испортить такой роскошный и полезный инструмент.

– Не трогай пилу, – хрипло потребовал Малышев. – Ты не умеешь… ты…

Он умолк, облизнув губы. Язык обожгла горьковатая каша – мешанина из пота и обильно наложенного грима.

– Я подумал, что если буду использовать обыкновенную ручную пилу, ты скопытишься через пару минут, – продолжал рассуждать Артур. С благоговейным выражением лица он потрогал пильную цепь. В свете флуоресцентных ламп режущие зубцы из износостойкой легированной стали мерцали, как зубы какой-то фантастической акулы из боевика про будущее. – А тут – двенадцать с половиной тысяч оборотов за минуту, па. Цепная бензиновая пила «Зубр», отличный выбор! Покупайте наших слонов. То есть пилы. Ими можно распилить что угодно. Даже висящую на цепях двуногую тварь, которая является человеком только с точки зрения биологии… Это я про тебя, па.

– Тебе не снится мама, Арчи? – выдавил Сергей. – Мне снится. И мне было страшно увидеть ее.

Артур скривился, словно нечаянно влез ботинком в коровью лепешку.

– Нет, пап. Мне снится, как я протыкаю тебя шомполом и поджариваю на углях, как свиное ребрышко.

– А ведь она любила тебя. И вся ее вина в том, что она боялась. Это из-за меня. Как у тебя поднялась рука на мать?

Артур шагнул к табуретке и взял пачку масла.

– Не пытайся выдавить из меня слезу, – сказал он, плюнув на жаровню. Белесый комок слюны зашипел, моментально испарившись. – Дешевый трюк в малобюджетных триллерах.

Он развернул масло и некоторое время изучающе глядел на желтоватый брикет, будто до этого был уверен, что под упаковкой обнаружит нечто иное.

– Удивительное дело, – промолвил он. – Меня пытается разжалобить существо, прокатившее несчастного парня по стволу, который утыкан стеклами и гвоздями. И устроило бойню в частном доме, без причины убив молодых парней с девчонками. Кстати, где твоя подружка? Я знаю, у тебя была сообщница. Сколько людей вы убили, па? И куда девали трупы? Вы их растворяли в кислоте? Или сжирали вместе с костями, как людоеды?

Сергей попытался улыбнуться, но губы искривились в отталкивающей гримасе.

– Катись к черту, – бросил он.

– Я твой сын, папуля, – мягко напомнил Артур. – За все то, что произошло и происходит с тобой сейчас, поблагодари самого себя.

Он взял с табурета стамеску и молоток.

– Ты не будешь дергаться? Я должен опустить тебя на противень, – сказал парень. – А он, сука, горячий.

Малышев разразился простуженным карканьем.

– Полагаю, это означает отказ? – поднял брови Артур. Он зашел отцу за спину, внимательно разглядывая спину отца, сплошь иссеченную застарелыми шрамами.

– Как ты считаешь, будет ли дергаться человек, когда его кладут на раскаленную жаровню? – задыхаясь от истерического смеха, спросил Сергей.

– Я так и думал. Тогда займемся твоим спинным мозгом.

Приставив стамеску к одному из грудных позвонков, Арчи с силой ударил по рукоятке молотком. Коротко хрустнуло, из глубокой трещины в спине потекла кровь. Тело Малышева дернулось, как от удара током, глаза вылезли из орбит. С губ сорвался сдавленный стон.

– Вот так, – пробормотал Артур, делая еще одну зарубку на отцовском позвоночнике. – Это должно сработать…

После четвертой насечки он вернул инструменты на табуретку и подхватил скальпель. Нагнувшись, Артур провел лезвием по внутренней стороне бедра отца, задрал кончиком ножа кожу, потянул в сторону. Обнажились мышцы и сухожилия, рана мгновенно наполнилась кровью, заливая нижнюю часть ноги. Потом он рассек кожу между большим и вторым пальцами на его правой ступне.

Малышев не шелохнулся.

– Что-нибудь чувствуешь? – озабоченно спросил Артур. – По идее, у тебя должно наступить онемение нижних конечностей, как после анестезии. Я не хочу, чтобы ты перевернул мангал, если вдруг начнешь брыкаться.

Сергей ничего не ответил. Осторожно заглянув в лицо отцу, парень понял, что тот потерял сознание.

– Это не страшно, – кивнул Артур. Открыв флакон с нашатырным спиртом, он сунул его Малышеву под нос.

– Давай, па, – ухмыльнулся молодой человек, глядя, как веки отца затрепетали. На него смотрели ничего не понимающие глаза, подернутые мутной пленкой.

– Ты не должен пропустить это веселое представление. Тем более все только начинается, – добавил Артур и кинул масло на докрасна раскаленный противень. Жаровня нагрелась так, что была похожа на переливающийся жаром рубин. Молочный продукт мгновенно зашипел, образовывая по контуру брикета пузырящуюся лужицу.

Артур приблизился к медному быку и, ослабив узел, начал понемногу, звено за звеном, приспускать цепь. До тех пор, пока бедра Сергея не оказались на одном уровне с раскаленным мангалом. Обездвиженные ноги подогнулись, размазав кровь на полу.

Масло продолжало быстро таять, брызжа и плюясь бледно-желтыми каплями. Они попадали на кожу Малышева, но он лишь грыз и без того прокушенные в нескольких местах губы.

– Арчи, – прошептал он. Его взгляд прояснился, и теперь там плескалось безумие. Он попытался шевельнуть ногой, но его нижние конечности оставались неподвижными.

«Даже если ты выберешься из этой передряги, то останешься инвалидом», – скрипнул внутренний голос.

– Сынок… – еще тише произнес Малышев. – Ты ждешь, что я буду просить тебя остановиться? Нет, Арчи. Это ты пускал сопли в клетке. Клялся в любви, включал дурачка про потерю памяти. Я другой. Я не прячусь и не закрываю лицо руками, как вонючий трус. В этом мы и отличаемся.

– Срать я хотел, какой ты, другой или не другой, – равнодушно отозвался Артур. – И мне плевать, боишься ты боли или нет. Я просто хочу, чтобы ты сдох с мыслью о том, что наступила расплата за твои отмороженные шутки. Я хочу, чтобы ты осознал – я разрежу тебя пополам, как червяка. Вот это тебя грызет изнутри. Этого ты боишься.

Он шагнул к отцу, обхватив его безвольное тело руками. Молодой человек чувствовал, как вытекающая из разрубленных позвонков кровь отца пропитывает его грязную рубашку. Кровь была горячей и липкой.

– Я тебя проклинаю, – прошелестел Сергей.

– Ой. Это действительно очень страшно, – засмеялся парень. – Лучше закрой глаза, пап. Тебе лучше не видеть то, что сейчас произойдет. Если хочешь, я сделаю тебе повязку.

Малышев отрицательно покачал головой.

– Все будет хорошо, – нежно проговорил Артур и, с трудом приподняв отца, подался вперед, к жаровне. Ноги Малышева коснулись края стального листа, на котором вовсю шкворчало масло. Брикет уже полностью растворился, превратившись в булькающую желто-масляную жижу, которая источала характерный запах молочного продукта.

тихо запел Малышев.

Артур быстро обошел отца и, нагнувшись, ухватился за его щиколотки. Одна из раскаленных капель масла попала ему в глаз, и он выматерился.

«Никто и не говорил, что будет легко», – подумал он, истекая потом от напряжения и духоты. Источаемое жаровней немыслимое пекло выдавливало из него последние силы. Наконец Артуру удалось задрать ноги отца, и он усадил его прямо на пышущий жаром противень. Клокочущее шипение уже начинающего подгорать масла на несколько секунд прекратилось. Сергей чуть вздрогнул, но тут же возобновил едва слышное пение:

Артур нагнулся, поднимая бензопилу с пола. Извлек рычаг воздушной заслонки, обогатив топливную смесь, затем резко потянул шнурок стартера. Пила чихнула. Артур снова дернул стартер, на этот раз более энергично, и наконец пила ожила. Пронзительный визг закладывал уши, слегка вибрирующая шина инструмента поблескивала от скользящей цепи со смертоносными зубьями.

– Ты предлагал повеселиться, папуля?! – заорал Артур, пытаясь перекричать надрывно-металлический визг бензопилы. – Так теперь самое время!

Он встал за спиной отца, из-под ягодиц и ног которого начал просачиваться густой дым прогорающей плоти. Кожа, быстро покраснев от немыслимой температуры, начала темнеть и наливаться пузырями, и те вскоре стали лопаться. По камере поплыл дым и смрад поджаривающегося мяса.

– Господи, прости меня, грешного, – прошептал Артур и погрузил шину пилы в левый бок отца. В стороны веером брызнула кровь, полетели клочья кожи и плоти. Зубья быстро рассекли мясо, перемололи хрящи и толстую кишку с мочеточником, с хрустом наткнувшись на тазовую кость. Артур подвигал пилу, расширяя рану, затем, с хлюпаньем вынув свое орудие из страшного разреза, вогнал шину с правой стороны тела.

– Отче наш, – бормотал Артур, жмурясь от кровавого дождя, обволакивающего его липкими кляксами. – Иже еси на небесах…

Мельком скользнув по ребрам, бензопила жадно вгрызлась в подвздошную кость. К душной пелене, пропитавшей камеру, добавилась вонь жженой кости. Наконец залитая кровью шина, скрежеща зубцами, уперлась в позвоночный столб.

Малышев дернулся, заваливаясь назад. Из громадных разрезов выползли бледные внутренности, они свешивались осклизлыми тряпками на поджаривающиеся бедра. Кровь лилась потоком, как из ведра. Попадая на дымящуюся жаровню, она злобно шипела, будто разбуженная змея, в нору которой ткнули палкой.

– Здесь саван… – едва ворочая языком, выдавил Малышев. – Он… чувствует это… Вот церковь… Как тронуть… священную дверь?..

Внезапно пила заглохла. Рассеченная часть туловища Сергея булькнула и просела, зажав своей разлохмаченной массой полотно бензопилы. Артур раздраженно вынул свое оружие, вернувшись к левому боку Малышева, там, где надрез был менее глубоким. Дернул скользкий от крови шнур стартера, возвращая орудие мести к жизни.

– Да будет воля твоя… – выдавил Артур. Глубоко вздохнув, он снова погрузил бензопилу в искромсанное тело отца. Треснул крестец, и верхняя часть тела, поддерживаемая цепью, плавно качнулась в сторону, нехотя отделяясь от ног.

Глаза Сергея вылезли из орбит, вот-вот готовые выскочить из глазниц, белки из-за неимоверного давления полностью были залиты кровью.

– Я освобожусь… Арчи, – хрипло шепнул он. – Освобожусь… приползу на руках… и выгрызу тебе… кадык. Я…

Его верхняя половина, хлюпая и похрустывая рвущейся плотью, продолжала медленно отделяться от нижней. На противень капал подкожный жир, тут же воспламеняясь, словно бензин, оставляя за собой прогорклую вонь. Кишки свисали, как петли маслено-липких сосисок, разрыхленные мышцы и сухожилия растягивались, словно красная жвачка, и Артур одним росчерком пилы перерезал их.

Он выключил обагренный кровью инструмент, швырнул его на пол и вытер кровь с лица. Затем обошел жаровню и, ухватившись за ступни отца, не без труда сорвал с противня его ноги, которые уже начали обугливаться. К вони горелого мяса добавился невыносимо удушающий смрад фекалий, выползших из рассеченной толстой кишки. На противне осталась подгоревшее месиво из масла, клочьев плоти и кала, и все это чадило угольно-черным, как горелая покрышка.

Отбросив дымящиеся ноги в сторону, Артур снова метнулся к отцу, кровоточащему обрубку, который покачивался на цепях, как туша в скотобойне. Несмотря на потекший грим, лицо Сергея было белее мела. Каким-то непостижимым образом он все еще был в сознании и что-то невнятно шевелил изъеденными в лохмотья губами.

– И не введи нас во искушение… Но избавь от лукавого, – хрипло проговорил Артур. Уперев руки в скользкие от пота плечи отца, он с силой отпустил его на жаровню, впечатывая сырой плотью в накалившийся лист железа. Снова зашкворчала кровь, моментально закупоривая и запаивая рассеченые вены, сосуды и артерии. Руки Сергея встрепенулись, пальцы судорожно скрючились, голова безвольно повисла на грудь. От нестерпимого жара лопнула резинка, на которой держался клоунский нос, грим медленно плыл, оседая, как грязный тающий снег. От противня валил такой омерзительно-едкий смрад, что Артура вывернуло прямо на спину отца. Вытерев губы и откашлявшись, он наклонился к его уху:

– Ты удивишься… но во мне до сих пор сохранилась часть, которая любит тебя, папа. Поверь, это так. И маму я тоже любил. Но простить вас я не могу. Тебя – за то, что ты делал. Ее – за то, что она позволяла тебе это делать со мной и молчала.

Когда дым, выбивающийся из-под изувеченного тела отца, начал чернеть, Артур толкнул ногой жаровню. Дымящийся лист железа с грохотом упал на пол, перевернув ведро с соляным раствором, в котором еще недавно вымачивался череп.

– Вот и все, – тупо произнес Артур, дрожа всем телом. – Вот и все. Операция прошла удачно. Всем спасибо. Все свободны.

Тяжело дыша, он выключил горелку. Издав короткий хлопок, пламя исчезло. После этого Артур повернул к себе верхнюю половину отца, тихо звякнули цепи. От почернело-обугленной корки, покрывавшей срез туловища, к потолку ползли струйки зловонного пара. Сорвав колпак, парень схватил отца за волосы и приподнял голову. Обглоданные губы Малышева сочились кровью. Артур осторожно коснулся его шеи, нащупывая пульс. Подушечки пальцев ощутили слабое биение, неравномерное и прерывистое. Отец был жив, хоть и в глубокой отключке.

– Говорил, давай повеселимся, – устало произнес Артур. – А сам вырубился.

Он с ненавистью уставился на свои трясущиеся, грязные, залитые кровью руки. Тремор был конвульсивно-лихорадочным, как у страдающего болезнью Паркинсона. Ватные, подгибающиеся ноги тоже были не лучше. Неуклюже шаркая, Артур едва не споткнулся о перевернутое ведро и, сделав два неуверенных шага, грузно шлепнулся на табурет.

– Ты говорил о снах, – медленно промолвил он. – Знаешь, пап… Мне часто снится, что я с девушками. Они красивые. Они стройные. Вкусно пахнут… Я вдыхаю их запах. Мы целуемся, я глажу их руки, бедра, груди… У них такая нежная и гладкая кожа… И я вытворяю с ними в постели такое… о чем даже стыдно говорить вслух. Но мы продолжаем резвиться. Я их трахаю, пока они не начинают кричать и звать на помощь. Но я хочу еще. Они стонут и царапают мне спину. А потом я просыпаюсь, открываю глаза и смотрю на жуткие тени, плывущие по потолку. Я скидываю одеяло, оттягиваю трусы и вместо члена, торчащего, словно кол, вижу уродливую шишку с трубочкой. А вместо следов от ногтей девочек на моей спине шрамы от окурков, которые ты тушил об меня. Ты, е…й урод, лишил меня всего. Ты слышишь?

Малышев даже не шевельнулся. Запекшаяся корка плоти, которой заканчивалась его верхняя часть тела, продолжала слабо дымиться. Изуродованный мужчина смахивал на гротескный тлеющий окурок.

– Ты слышишь меня, блевотина?! – крикнул Артур, начиная заводиться. – Ты думаешь, все закончилось? Ты глубоко заблуждаешься, если так считаешь! Я сорву с тебя скальп и буду поливать твой голый череп кипятком! Я вырву твои зубы, один за другим! И я не забыл про свое обещание!

Он поднялся с табурета, и, нагнувшись, подобрал с пола заляпанный кровью скальпель. Шагнул к ногам отца, нелепо разбросанным в стороны. Пятки желтели сухими мозолями, на коленке виднелась выцветшая татуировка в виде свернувшейся змеи. Обгорелые ягодицы смахивали на заскорузлые подметки старых башмаков, грязные и потрескавшиеся.

Артур старался не смотреть на жуткое месиво среза, но его взор то и дело возвращался к лохмотьям плоти, из которых торчали раздробленные кости таза и огрызок позвоночника, из которого капал розовый кисель.

– У тебя даже волосы на яйцах седые, – заметил Артур. Плотно сжав губы, он несколькими движениями хирургического ножа отсек гениталии. Крови вытекло совсем немного, будто из пустого тюбика выдавили остатки кетчупа.

Держа в руках сморщенный пенис с яичками, парень приблизился к отцу.

– Скажи «а-а-а», – хрипло велел он.

Сергей молчал, не поднимая головы.

Артур ударил его по уху. Отец вяло качнулся, клацнула цепь.

– Скажи «а-а-а», – потребовал Артур, повысив голос. – Ты оглох?!

Он переложил в руку со скальпелем влажный комок гениталий и свободной рукой вновь задрал голову отца. Так, что у того выступил острый кадык.

– Если будет надо, я… – Артур помедлил, чувствуя, как желудок вновь начал стремительно подниматься к глотке, – я разожму тебе зубы ножом, ублюдок.

Он уже сунул было скальпель в рот отца, как тот внезапно открыл глаза. С хрипло клокочущим дыханием, с залитыми кровью глазами из-за лопнувших сосудов, лохмотьями губ, дергающимся веком он вызывал благоговейный ужас.

– Хватит, – проскрипел Малышев. Его голос звучал как шорох паучьих лап. – Хватит, Арчи. Достаточно.

Артур издал булькающий звук. Он едва успел отвернуться, как его снова вывернуло слякотным фонтаном желчи. Рука дрогнула, и половые органы отца влажно шлепнулись на пол.

– Ты доволен? – прошептал Сергей. Его кровяные глаза мерцали, будто две разверстые раны, пробитые арматурой.

– Я помню кролика, – тупо произнес Артур. Он обессиленно прислонился к стене и медленно сполз на пол. – Ты… не должен был убивать его. Ты…

– Але-оп, Арчи, – чуть слышно прошелестел Малышев. Его истерзанный рот, покрытый коркой почернелой крови, растянулся в плотоядной ухмылке.

– Але-оп, – печально повторил Артур. Он поджал ноги, сдвинув их вместе и, моргая, разглядывал покачивающийся на цепях человеческий обрубок. Запекшийся срез отцовского туловища продолжал куриться бледно-сизым дымом.

– Я буду смотреть до конца, – разлепил губы Артур. – Пока в твоих глазах не угаснет свет, па. Такое нельзя пропустить. И я буду сидеть столько, сколько нужно. Хоть всю ночь. Ты всего-навсего никчемный огарок свечи, и я увижу, как ты потухнешь.

Малышев закрыл глаза. Из его рта высунулся язык – багровый отросток, напоминающий дохлую пиявку.

Артур зевнул, раздраженно потер глаза.

В подземелье вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным гудением ламп и позвякиванием цепей, на которых висело то, что осталось от мужчины.

Молодой человек глубоко вздохнул. Очертания отца постепенно плавились, будто он был нарисован краской и теперь его смывал дождь. Лампы хитро подмигивали ему, словно предлагая поиграть в некую игру.

«Я вырву твой кадык», – скользнуло в памяти злобное шипение отца, и Артур что-то сонно пробормотал.

Веки наливались чугунной тяжестью, и он закрыл глаза. Голова молодого человека свесилась набок, ноги вытянулись, из приоткрытого рта послышалось равномерное дыхание. Артур погрузился в глубокий сон.

И как только он уснул, Малышев открыл глаза.

– И только последний вслепую бредет… – кривляясь, прогундосил он.

Сергей задрал голову, рассматривая потемневшие от копоти руки, скованные наручниками.

вновь заговорил он.

Прилагая неимоверные усилия, он подтянулся и судорожно вцепился зубами в запястье. Зубы сомкнулись на плоти, по грязной коже потекли свежие струйки крови. Руку пронзили электрические разряды боли, но он и не думал останавливаться, старательно разгрызая мышцы и сухожилия. Наконец он отодвинулся, сплевывая обрывки кожи и связок, после чего глухо запел:

Липкая от крови ладонь медленно поползла сквозь оковы, сдирая разорванную кожу, словно плохо приклеенные обои. Сергей торопливо приник ртом ко второй руке, остервенело разгрызая запястье. Когда он отстранился, вся нижняя часть его лица блестела от крови.

– Предчувствует бедный могильщик конец, – продолжил он булькающим голосом. – Все выше и выше вползает мертвец… Как будто на лапах паучьих…

Вздохнув, он распрямил руки, и его укороченное тело грузно обвисло. Слегка подтянувшись, он снова расслабил суставы, туловище колыхнулось. Кровь бежала из рваных ран, заливая грязные от копоти плечи и шею. Руки с трудом, сантиметр за сантиметром, протискивались сквозь стальные «браслеты», кожа с изгрызенных запястий нехотя, как перчатка, слезала вместе с кровоточащим мясом. От немыслимого напряжения из ноздрей Сергея заструились алые дорожки.

– От ужаса сторож в холодном поту, швыряет он саван проклятый… – прохрипел он. Его голос звучал, как скрипящий в слякоти щебень.

С влажным чавканьем одна рука высвободилась, повиснув окровавленной плетью.

Малышев ухмыльнулся безумным оскалом. Скрипя зубами, он принялся делать вращательные движения суставом второй руки, которая продолжала оставаться в плену наручников. Холодная сталь браслетов, насытившись кровью, медленно высвобождала трепещущую конечность. Наконец раздался чуть различимый треск, рука выскользнула из кольца наручников, и Сергей грохнулся на пол.

– Отлично, – прошипел он, вращая залитыми кровью глазами. Перед глазами все плыло и растекалось, как тающий воск, но кое-что он видел четко и ясно, как ювелир под лупой видит клеймо на золотом изделии.

Артур.

Арчи, чертов ублюдок.

– Но кончено все… зацепясь на лету, холст виснет на глыбе стрельчатой, – забормотал Сергей, начиная ползти к сыну. – Тут колокол дрогнул на башне как раз…

От падения лопнула обгорелая корка плоти, из кривых трещин начала вытекать кровь, выглянула розовато-губчатая масса внутренностей. Содранная с рук кожа болталась разлохмаченно-багровыми манжетами, но Малышев не обращал на это внимания.

Весь его мир скомкался до одинокой фигуры сына, спящего у стены.

– Я выгрызу тебе кадык, мальчик, – прошипел Сергей. Отталкиваясь окровавленными руками, он полз к Артуру, оставляя за собой поблескивающий пурпуром след.

– Выгрызу. Выгрызу, – тупо бубнил Малышев. Скрюченные пальцы его правой руки коснулись щиколотки Артура. Из разорванного запястья на брюки парня капала кровь.

– Открой глаза, сынок. Антракт закончен. Пришло время второй части нашего Представления, – ласково произнес Сергей, и веки парня дрогнули…

… Он закричал, оторопело глядя на тело отца.

Оно все так же висело, подвешенное на цепях.

– Гребаный сон, – хрипло проговорил Артур. Пульс в висках стучал так, будто к нему ломилась сама Смерть, сжимая в костлявых руках окровавленную косу. – Я ненавижу сны!..

Кряхтя и постанывая, он поднялся на ноги. Колени дрожали, и ему стоило громадных усилий удержать хлипкое равновесие.

– Папа? – позвал он.

Шаркая ногами, Артур потащился к отцу. Поскользнувшись на его отрезанных гениталиях, он упал, едва не угодив лицом прямо в вонючее ведро. То самое, где отец держал продырявленный череп.

– Б…дь, – сплюнул Артур, с омерзением глядя на мокрую паклю волос, прилипшую ко дну ведра. Поднялся, вытер грязные ладони о брюки.

– Папа?

Он подошел к отцу вплотную. Грим размазался по бледному лицу, из приоткрытого рта тянулась слюна, окрашенная кровью.

– Папа, я здесь, – тихо промолвил Артур.

Сергей поднял голову, и тот с трудом удержался, чтобы не отпрянуть. Лицо отца было похоже на маску смерти.

– Арчи? – едва ворочая языком, спросил он.

– Да, – помедлив, ответил Артур.

– Теперь… страшно тебе… да?

Парень отвел взор, не в силах смотреть в глаза отца. Они выглядели как две могилы, заполненные пузырящейся кровью.

– Конечно… – хрипло продолжил Малышев. – Не каждый день… тебе приходилось распиливать… человека… особенно… своего отца… Арчи?

– Что? – выдавил парень.

– Покажи… мне… мои ноги.

Артур перевел взгляд на нижнюю половину Малышева, которая уже начала коченеть. Кашлянув, он обошел отца, встав у него за спиной, и осторожно повернул тело в нужном направлении.

– Мои ноги, – прошептал Сергей, моргнув. – Это… мне снилось… что я иду босиком… по траве… Мне снилось… как я забираю нашу маму… из роддома… с тобой… Арчи… Был дождь… но когда мы вышли… выглянуло солнце… Я купил тебе плюшевого… мишку… А потом… поезд… помнишь? Как давно это было… почти вчера… наша мама…

– Не надо, па, – глухим голосом попросил Артур. Его глаза повлажнели от слез.

– Что… мы натворили, Арчи? – вымученно произнес Сергей. – В кого мы превратились? Кто мы?!

По его щеке скользнула слеза, прочертив по окровавленно-грязной коже светлую дорожку.

– Я любил тебя, – всхлипнул Артур. – Зачем ты со мной это делал!?

– Прости… пожалуйста. Мы больны… Это… моя вина, – прошелестел Малышев. Из глаз продолжали катиться слезы. – Мне страшно… Я видел демонов… Я падал в яму… Долго-долго… они там, внизу… они ждут нас, Арчи… и каждый раз… меня кто-то вытаскивал обратно…

Малышев повернул трясущуюся голову в сторону сына.

– Арчи… ты здесь?

– Да, папа.

– У меня… отключается зрение… кругом темнота… потрогай меня.

Артур медленно протянул руку и коснулся пальцами щеки отца. Она была липкой и прохладной.

– Тебе. Придется быть. Осторожней. Теперь. Ты остался один, – выдавил Малышев.

– Хочешь пить, пап? – дрогнувшим голосом спросил Артур, убирая руку. – Я видел воду в погребе…

Малышев ничего не ответил. Дыхание его стало затрудненным, в уголках рта скапливалась густая слюна, стекающая по подбородку.

Нерешительно потоптавшись, Артур заковылял из камеры и вскоре вернулся, держа пластиковую бутылку с водой. Отвинтив крышку, он осторожно смочил лохмотья губ отца. Затем попытался влить воду ему в рот, но все было бесполезно, прозрачная жидкость вытекала обратно, струясь по подбородку.

– Арчи, – заскрипел Сергей. – Я… больше не могу. Закончи это. Прошу тебя. И еще.

– Пап…

– Похорони меня. С ногами. Пожалуйста.

Сглотнув вязкий комок, подкатившийся к глотке, Артур огляделся. Залитый кровью скальпель лежал рядом с отцовскими ногами, и он поднял его трясущимися пальцами.

– Ты тоже прости меня, па, – сказал он, шмыгнув носом. Смахнув слезы, парень повернулся к отцу и глубоко вздохнул. Никакого удара в шею не требовалось.

Отец был мертв.

Несколько секунд Артур просто молча стоял, невидяще пялясь на его исковерканное тело, затем торопливо и даже с каким-то испугом бросил скальпель. Глаза застилали жгучие слезы.

Затем он закричал. Потом завыл, упав на колени. Обхватив руками виски, он ревел и визжал нечеловеческим голосом, катаясь по залитому кровью полу.

Наконец, обессилев, Артур скорчился в углу, прижав колени к животу и тихонько всхлипывая.

Артур плохо помнил, сколько прошло времени, когда он разлепил веки. Поднялся и, пошатываясь, вышел из камеры. Вскоре ему удалось найти отцовскую куртку, из кармана которой он извлек ключи от «буханки». В одной из камер он нашел фонарик и направился к выходу. Подумав немного, он быстрым шагом вернулся к отцу и, приблизившись, осторожно поцеловал его в щеку.

– Я простил тебя, – шепнул он, закрывая его веки.

Когда Артур поднялся наружу, приближалась ночь. Еще около часа понадобилось на то, чтобы выбраться из леса. Наконец он нашел отцовский мини-автобус, влез внутрь и завел двигатель.

– Все будет хорошо, па, – хрипло сказал Артур, глядя в собственное отражение в зеркале. – Завтра я обработаю твое тело. Я выну все лишнее и высушу его, как воблу. Затем привезу тебя домой. Скреплю тазовые кости специальными скобами, и ты снова будешь с ногами. Я спрячу тебя в подвале нашего сарая. Одену в твою служебную форму со всеми орденами. И буду приходить к тебе каждый вечер… Никто не догадается тебя там искать.

Убедившись, что двигатель достаточно прогрелся, он выжал сцепление и включил первую передачу.

– Начинается новая жизнь. Да, Арчи? – сказал он, подмигивая собственному отражению. Выглянувшая луна высветила его мертвенно-бледное лицо с растянутым в звериной ухмылке ртом. Он походил на оживший труп, покрытый грязью и с ног до головы забрызганный отцовской кровью. Глаза молодого человека были абсолютно сухи.

Артур поднял вверх табельный пистолет, который нашел в куртке отца, и зашелся каркающим смехом.

– Я взял это на память, па. Он мне пригодится. Але-оп, – отсмеявшись, прошептал он. «Буханка», фыркнув густым выхлопом, тронулась с места. – Але-оп…

Вскоре мини-автобус неторопливо катил по ночному шоссе.