Глава 3
Вначале была боль. Боль грызла плоть, боль сводила с ума, боль не позволяла думать.
Следом за болью пришел голод. И он был не менее страшным, чем боль. Он тоже грыз плоть, уничтожая остатки жира, съедая мышцы, оставляя на их месте жалкие высохшие веревочки.
Жажда. Именно она заставила двигаться невыносимо страдающую плоть, разъедаемую болью и голодом, усиливая их, делая совершенно непереносимыми.
Существо начало двигаться. Медленно, неуклюже, двигаясь судорожными движениями, продвигаясь на считаные сантиметры туда, где ноздри существа чуяли влагу.
Час, два, три… и вот, раздвигая камыши израненными, сбитыми в кровь конечностями, существо пробороздило густой, черный ил на берегу степной речки и плюхнулось в теплую, нагретую на солнце воду.
Хорошо! Много жидкости! Много строительного материала для плоти!
Существо закопалось в ил почти с головой и время от времени опускало туда и ее, все телом впитывая такую сладкую, такую вкусную мутную воду.
А потом оно начало есть, хватая ил широко разинутым ртом, проталкивая его в глотку – вместе с дождевыми червями, на беду оказавшимися не в то время не в том месте, вместе с листьями, упавшими с одинокого дерева, нависшего над берегом, вместе с жучками, копошившимися в черной трясине.
Корни и стебли камыша – в глотку! Головастик – в глотку! Лягушка едва не вырвалась, но худая длинная рука мгновенно поймала ее, и белые, крепкие зубы с чавканьем разжевали брызнувшее сытной кровью скользкое тельце.
Потом наступила ночь, и существо затихло, затормозило процесс насыщения. Тем более что желудок был уже полон смесью грязи и разжеванных живых тварей.
Утром процесс активизировался, но только теперь существо не опускало голову в ил, отхватывая его черные куски, а делало это руками, процеживая ил между пальцами, стараясь поймать убегающих червяков и грязевых жуков.
Как оказалось, больше всего червей жило возле самого берега, там, где росла трава, на границе ила и дерна. Так что существо переползло туда, и, только если требовалось попить, снова спускалось к воде, и, напитываясь жидкостью, долго лежало на мелководье, омываемое небыстрыми прозрачными струями.
Когда на водопой пришел дикий осел размером с небольшую лошадь, он долго осматривался, принюхивался, после чего спустился к воде и начал пить, сторожко поводя ушами. Здесь было опасно, и осел это знал. Здесь бродили стаи волков, стаи шакалов и стаи самого страшного врага – человека. Но эта река была единственным источником воды, и в сухой сезон все равно приходилось идти к ней – ночью, под прикрытием тьмы. Для хищных зверей тьма как день – волки прекрасно видят в темноте. А вот люди ночью спят, и потому опасность становится меньше.
Когда осел уже почти закончил пить, ему послышался шорох, бульканье под берегом, у небольшого обрывчика, с которого он и опустил до воды свою серую, зубастую голову. Осел мгновенно вскочил с колен, на которые опустился, но запоздал с прыжком. Что-то большое, облепленное илом с ног до головы, взметнулось из реки и мертвой схваткой вцепилось прямо в шею.
Сила захвата была такой страшной, такой могучей, что осел захрипел, забился, не в силах сделать и шага, и под тяжестью прилепившейся сбоку туши неизвестного зверя упал на бок, чтобы больше уже никогда не подняться. А зверь рвал шею осла, раздирал ее, отбрасывая, отплевывая куски кожи с шерстью, а когда из дергающегося живого мяса брызнула струя горячей крови – припал к ране и стал жадно, захлебываясь, глотать красную, пахнущую железом жидкость.
Существо пробыло возле мертвого осла несколько дней, отгоняя стаю шакалов и жадно отрывая от туши уже пованивающие, осклизлые куски мяса. На жаре мясо быстро протухло, но существо этого не замечало, как не замечало и ползающих по мясу личинок мух. Тем более что переваривалось подгнившее мясо легче, чем свежее. Тело с благодарностью принимало «строительный материал», мышцы наливались силой, укрупнялись, сращивались порванные волоконца, заживали старые раны.
Когда мясо закончилось, существо решило, что ему пора идти. Куда идти, оно не знало, как не знало, кто (или что) оно такое и где находится. Его гнали вперед инстинкты, властно повелевающие идти вперед, чтобы что-то найти. Найти и сделать то, что нужно.
Инстинкт говорил – надо идти вдоль реки. Почему вдоль реки – существо не осознавало, как не осознавало само себя. И оно пошло. Теперь – вполне уверенно, пружинисто шагая на окрепших ногах. Эти дни усиленного питания позволили ему восстановить энергию. Не полностью – жирка в теле так и не было, но в той степени, чтобы не выглядеть ходячим скелетом и практически полностью восстановить силовые и скоростные характеристики организма.
Он шел так три дня, останавливаясь, чтобы поймать лягушек и червей и попить воды.
К концу третьего дня, перед тем как войти в город, существо вдруг осознало себя. Догадалось, что существует «я». И перестало быть зверем. Ведь только человек может осознать себя. Почувствовать себя личностью. И существо стало личностью. Какой? Он еще не знал. Но знал, что существует, и впитывал знания, ощущения, как впитывает песок пустыни долгожданный дождь. Это был чистый лист бумаги, на котором любой может написать любое – и хорошее, и плохое. Ребенок. Младенец.
Стражники у ворот не обратили на входящего в город человека никакого внимания. Во-первых, они были заняты руганью с купцом, который не желал платить дополнительные деньги за привязанных к фургону заводных лошадей. Во-вторых, мало ли у ворот бродит всевозможных нищих, среди которых этот грязный оборванец терялся, как камешек в горном обвале! На всех нищих будешь тратить время – целой жизни на то не хватит!
И оборванец побрел вдоль улицы города, подгоняемый мыслями, таящимися глубоко в его мозгу. Он шел и шел, инстинктивно держась с краю улицы, совершенно не осознавая, для чего это делает. Его мозг был чист, чище мозга бродячего кота, который на последнем усилии ищет сытную помойку, где можно поживиться вкусными объедками и поймать мышь или даже крысу – теплую, вкусную, забавно пищащую. Все знания, весь жизненный опыт оборванца, из чего, собственно, и состоит личность любого существа, были закупорены в самых дальних уголках мозга, и вытащить их могло только чудо. Или колдовство. Все, на что был способен организм, только недавно осознавший свое «я», – это функции, связанные с его выживанием. Есть, пить, двигаться, совершать естественные отправления – он мог только это. Не более того.
– Глянь, какой урод! – приказчик лавки мясника заржал, показывая пальцем на бредущего с краю улицы мужчину.
– Ух ты! Великан какой! – зеленщик, болтавший с приказчиком ни о чем, чтобы убить время, уважительно и с удивлением помотал головой. – Глянь, какие плечи!
– Ты глянь, какая морда! А грязный! И как его стражники-то пропустили? И тощий! Что толку с широких плеч, если мяса нет?
– А чего бы им его не пропустить? С него взять нечего, так и пропустили. Они только с таких, как я, дерут три шкуры! И нищие им не нужны! Нет, правда, здоровенный какой, даром что тощий! Я разбираюсь! У меня брат в легкой пехоте, ветеран. Он всегда говорил: «Ты не смотри, сколько мяса! Смотри – на жилы! Жилистые – они самые крепкие! И когда мясистые уже задыхаются, жилистые все прут и прут!»
– Ну, не знаю… – приказчик с сомнением посмотрел на заросшего русой, почти белой бородой дикаря, волосы которого свалялись, были спутаны и торчали над головой, как иглы. Штаны мужчины покрыты засохшими пятнами грязи, рубаха висела лохмотьями, открывая длинные, мосластые, жилистые руки – тоже очень грязные и черные от загара. Да и весь мужчина в тех местах, где его тело не покрывала грязь, был загорелым дочерна. Поражали глаза этого нищего – ярко-синие, будто светящиеся изнутри, они смотрели на мир с непосредственностью маленького ребенка. Он рассматривал мир так, будто видел его в первый раз.
– Да он сумасшедший! – после паузы в несколько секунд добавил приказчик. – Посмотри, он же ненормальный! Смолы небось обкурился! Или порошка нанюхался! Он же ничего не понимает!
– Нет, – бросил зеленщик со знанием дела. – У нюхачей нос красный и зубы гнилые. Черные все! А у него, посмотри, все белые!
Приказчик присмотрелся – как раз в эту секунду беловолосый вдруг широко улыбнулся и зашагал к пирожнику, выкатившему к обочине короб с пирогами и начавшему зазывать покупателей.
И правда, зубы странного типа были белыми, крепкими, как у собаки. Или как у волка…
– Ой, что сейчас будет! – зеленщик схватился за подбородок и начал теребить бороду. – Он к Пергину идет! А Пергин терпеть не может нищих! Сейчас измордует несчастного!
– Точно! – приказчик тоже скривился, скорбно помотал головой. – Вот же скот! Ему бы только поглумиться над слабыми! В прошлый раз одного нищего затоптал до смерти, сказал, что тот на него набросился, хотел деньги отнять!
– И ты мне рассказываешь? – зеленщик фыркнул, не отрывая взгляда от медленно бредущего через улицу мужчины с белыми волосами. – Да я сам все видел! Бедолага еще немного пожил – хрипел, кашлял кровью, а потом вытянулся и помер! И ничего Пергину не было! У него брат в Страже, вроде как командир Тумана. Сто человек в подчинении, это не шутка!
– Интересно, а почему Пергин к брату в Стражу не идет? Если брат такой влиятельный?
– Не хочет. Степняки налетят – кто первый на стены пойдет? И не убежишь! Не спрячешься – сразу повесят! Воевать придется! Это не нищих пинать, можно и стрелу в брюхо получить! Пекарем-то оно вернее. Всегда сыт и при деньгах.
– А пироги-то у него правда хорошие… вкусные! – приказчик напрягся, наклонился вперед, впившись взглядом в беловолосого, подошедшего к пирожнику и протянувшему руку к ближайшему пирогу. На лице беловолосого так и блуждала дурацкая полуулыбка.
Костлявая рука нищего не успела ухватиться за пирог. Массивная, толстая, покрытая рыжими волосами с тыльной стороны лапища пекаря схватила нищего за запястье, а вторая рука, сведенная в кулак, замахнулась и врезала прямо в улыбающееся лицо беловолосого. Вернее, собиралась врезать, но каким-то образом прошла мимо. Нищий неуловимым движением уклонился от удара, пропустив его сбоку, мимо щеки, а потом Пергин… взлетел!
Его громадная туша, отягощенная лишним жиром и совсем не лишними мышцами, ударилась в стену с таким звуком, будто некто огромный кинул в эту самую стену коровью лепешку размером с человека. Пергин только лишь ухнул и сполз на камни мостовой, закатив глаза и побелев как мел. Нищий же широко, счастливо улыбнулся и, взяв из тележки пирог, откусил от него чуть ли не половину.
Пирог исчез в его желудке за считаные секунды. Следом отправился второй, третий… беловолосый поглощал еду со скоростью канализационного колодца, выпивающего поток дождевой воды.
Наевшись, он наклонился, принюхиваясь, осторожно взял из тележки кувшин с разведенным водой вином и присосался к нему на несколько секунд. Потом пил еще и еще. Сколько он выпил, зрителям не было видно. Наверное, все-таки не очень много – живот-то у него не безразмерный! Точно выпил не все, потому что, когда он пошел дальше по улице, в одной руке он держал тот самый кувшин. В другой руке у него был здоровенный пирог с мясом.
– Вот это да! – зеленщик вытаращился вслед уходящей фигуре. – Ты видел?! Нет – ты когда-нибудь видел такое?! Как он его приложил? Я даже не заметил, как он это сделал!
– Поднял и кинул, – хмуро пояснил приказчик. – Ну, теперь ему точно не поздоровится. Повесят – и к предсказательнице не ходи! Вон уже стражники бегут! Сейчас повяжут!
Точно. Стражники уже бежали, громыхая по мостовой подкованными сталью сапогами. Их кирасы и шлемы блестели на солнце, начищенные тертым кирпичом (в городской Страже истово следили за чистотой и опрятностью формы), в руках – обычные дубинки из черного дерева, окованные медными кольцами. Именно медными (иногда бронзовыми) – никому не хочется пачкаться о ржавчину стальных колец. В сезон дождей сталь обязательно покрывается налетом ржавчины, если только не намазать ее маслом. Но масло смывается, да и ходить с масляными пятнами на одежде очень уж нежелательно. Смазочное масло имеет особенность очень быстро и непонятным образом перебираться на праздничную, самую лучшую одежду. Потом замучаешься эти самые пятна выводить!
Беловолосого они догнали быстро, он не успел отойти от места побоища-пожиралища и шагов на двадцать. Похоже, пока пекарь лежал без сознания, кто-то из прохожих или его друзей сообщил стражникам, что некто избил и ограбил брата командира одного из подразделений городской Стражи. Стражники знали пекаря, знали его братца, славящегося совершенно склочным характером и невероятно дурным нравом. И когда бросились на поиски обидчика, честно сказать, рассчитывали на долгую память этого самого командира стражников. По слухам, именно он должен стать заместителем начальника городской Стражи взамен ушедшего на отдых прежнего. Тот оставил службу, предпочтя уехать в столицу, где у него было поместье, и теперь должны назначить нового. И лучше будет, если этот «новый» запомнит, кто же все-таки схватил обидчика его брата!
Скорее всего, обошлось бы без крови – со стороны стражников. Нужно было тихо подкрасться к злодею и от души врезать дубинкой по затылку супостата. Не надо было орать, топать, привлекая к себе внимание не только прохожих, но и потенциальной жертвы. Однако стражники не умели действовать по-другому. Им обязательно нужно было устроить представление, чтобы их великолепную расправу над грабителем видел весь город. И чтобы об этом рассказали брату потерпевшего.
Вот это их и погубило. Беловолосый обернулся, привлеченный адовым шумом, и с любопытством в синих глазах посмотрел на приближающуюся стаю стражников. Потом повернулся к ним всем телом и невозмутимо отхлебнул из кувшина кислого красного вина с тремя четвертями колодезной воды. Приятное питье после плотного обеда!
Первый стражник – молодой, здоровенный парнюга – отлетел назад после пинка ногой в кирасу. Зрители, которые видели происходящее, были готовы поклясться, что после удара босой ногой на кирасе осталась вмятина – отпечаток ступни.
Второй и третий стражники взлетели в воздух так же, как и незадачливый пекарь, – беловолосый увернулся от ударов дубинок, поставил на землю кувшин и, действуя одной рукой (в другой – пирог!), в течение пары секунд разбросал обоих в разные стороны, ловко закрутив в воздухе, как деревянный волчок.
Лететь стражникам было очень неприятно, падение причинило сильную боль. И вот тут уже никто не спорил – после такого падения кираса никак не могла остаться целой. Мялись латы – как после удара булавой.
Остальные стражники, видя такое дело, бег притормозили и, остановившись шагов за пять до преступника, начали дуть в свои дудки, ревом этих мерзких приспособлений собирая стражников, оказавшихся в пределах слышимости. Никто не сомневался в том, что стражники, услышавшие рев дудок, прибегут. Если на чем и держалась стража, так это на взаимопомощи – не поможешь товарищу сегодня, товарищ не поможет тебе завтра. И ты можешь остаться калекой или даже лишишься жизни. В свободном степном городе народ жил разный, здесь обреталось много старателей и охотников, много наемников, бежавших на границу Империи в расчете на то, что преследующие их неприятели не заберутся в эдакую задницу мира и забудут об их существовании. Время от времени вспыхивали погромы, мелкие бунты, когда толпа громила лавки и развлекалась любыми доступными ей методами, так что взаимопомощь стражников была не просто обязанностью каждого из них, но и способом выживания в непростых условиях пограничного города.
На вой дудки прибежали еще две тройки стражников, которым оставшиеся на ногах два то ли самых умных, то ли самых медлительных соратника рассказали о том, что сейчас произошло, и указали на спину удалявшегося прочь странного типа.
Командир третьей тройки стражников не стал изображать из себя героя. Он достал из-за спины арбалет – мощный, наколдованный городским магом, – вставил в него специальный болт с шариком на конце и пустил этот самый болт в затылок незнакомцу.
Ну а потом было самое обыденное, простое дело. Беловолосого связали, накрепко закрепив ему руки за спиной и связав ноги простыми путами, какими треножат лошадей. Теперь он мог идти короткими шажками, но никого не мог пнуть своими нереально здоровенными ножищами. Пирог у него отобрали – вернее, не весь пирог, а то, что от него осталось.
Беловолосого хорошенько отходили дубинками, пустив ему кровь и как следует отполировав бока, – прилюдно, смачно, гулко. Били как по ковру, выбивая из нищего грязь, пыль и дурь. Пусть все вокруг видят – нападать на стражника нельзя! Это самое большое преступление после поношения Его Величества Императора! Стражник олицетворяет собой Власть, и Власть должна поддерживать свой фундамент и наказывать тех, кто его подрывает! Фундаментом власти, само собой, были побитые стражники, без которых город давно превратился бы в беззаконную, опасную для жизни сточную канаву.
* * *
Юсас тосковал. И было от чего – третий раз подряд оказаться в темнице, это тебе не шутка! Больше всего он боялся, что Вожак откажется его выкупать. А что – запросто! Попасться третий раз за последние полгода – это ли не повод, чтобы отказаться от своего работника? Неудачник! А кому нужен неудачливый вор?
И все ведь было хорошо – если бы навстречу из-за угла не шагнул стражник! И не подставил ему ногу!
Ну и… все. Кошель отобрали, попинали (не сильно, ничего не сломали – стражники тоже люди, не будет воров – зачем тогда нужны стражники?), отвели в темницу. Теперь, если Вожак не выкупит – беда!
Что грозит вору, пойманному за руку в момент совершения преступления? Выбор – или отрубание кисти руки (левой или правой – по выбору преступника), или порка на базарной площади – от двадцати до пятидесяти ударов кнутом.
Вот и выбирай! Руку отрубят – будешь жить. Сразу прижгут, замотают, и ходи с культей, живи как хочешь. Или воруй одной рукой, или попрошайничай.
А что можно еще делать с одной рукой? Если только зад подставлять! Но на это Юсас не пойдет. Лучше сдохнуть!
Впрочем – выход есть. Выбрать кнут. Юсас маленький, выглядит младше своих лет, судья даст ему самый меньший предел – двадцать ударов. Палач авось сжалится, будет бить не так сильно, мясо не порвет, и тогда есть шанс выжить. Главное, чтобы заразу не занесли – ну кто моет кнут перед поркой? Он небось весь в гнилых остатках крови и мяса. Симан рассказывал, что вся зараза от грязи, это все лекари знают. Так что сгнить потом заживо – как раз сморкнуться.
А может, все-таки выкупит? Два-то раза уже выкупал!
Так-то Вожак хороший человек, справедливый. Жесткий, конечно, даже жестокий – но справедливый. За своих людей горой стоит!
И кстати сказать – чего бы ему не стоять горой, когда половина уворованного идет в его кошель? И стоит только утаить хоть монетку – участь «крысы» будет страшной. Хуже, чем у полосуемого кнутом.
Но – третий раз. И судья может заартачиться, потребовать больше, чем обычно. А может и вообще отказать. Ох, что будет, что будет… когда там суд собирается? Через неделю? Ну что за такой закон?! Суд раз в неделю! Глупость же! И что теперь – людям неделю сидеть в темнице и ждать своей участи? Неужели нельзя судить каждый день? Если уж рассуждать по-государственному, то зачем кормить людей лишнюю неделю? А по распорядку им положено два раза в день выдавать кусок лепешки, воду и миску каши. И выдают! Империя стоит на законах и уложениях. И в уложении по тюрьмам сказано, что, даже если узнику назавтра предстоит казнь, вечером и его положено накормить. Утром перед казнью – тоже. Забота о подданных Империи превыше всего! По крайней мере, так это преподносят власть имущие.
Горестные мысли Юсаса прервал шум, лязг запоров. Люди в темнице насторожились, повернули голову в сторону двери. Здесь находилось человек тридцать или сорок – Юсас не считал. Незачем ему считать! Какая ему разница, сколько тут людей? Главное, вовремя подскочить и уцепить лепешку, подставить миску под черпак липкой, похожей на клей каши и в кружку – порцию воды. Не успеешь – твою кашу сожрут, твою лепешку сопрут, а воду выпьют. И сиди потом голодный, изнемогающий от жажды. Всем плевать! Это же темница! Здесь все друг другу недруги, и даже враги! Если только они не из гильдейских – гильдии воров или гильдии попрошаек. Гильдия! Смешно… шайка, банда! Вот как надо это называть. Но зачем? «Гильдия» – как-то приятней.
Неужели будут жратву раздавать? Юсас напрягся, приподнялся с каменного пола, прихватив с собой жестяные чашку и кружку… и уселся обратно, на охапку прелой соломы. Нет, для жратвы еще рано. Это кого-то привели – нового узника.
И правда, дверь с лязгом и грохотом открылась, и в камеру забросили высокого худого мужчину со странно светлыми, почти белыми волосами. Лицо его окровавлено, голова вся в сосульках слипшихся волос. Он был без чувств, потому положенные ему чашку и кружку стражник бросил прямо на тело.
Чашка довольно-таки громко брякнула по костлявому телу и покатилась по полу к группе сидевших на полу звероподобных мужиков. Юсас знал, кто они, – это шайка Браса. Они ограбили и убили купца прямо возле города и попались на месте преступления. На их беду, в город как раз спешил отряд летучей полевой имперской кавалерии, который с ходу порубил половину шайки. Часть потом повесили, а главаря и его подручных – после выяснения подробностей – забрали на суд. Просто так повесить – это для людей Браса слишком легко. Судья может придумать и другой вид казни – горожане любят такие зрелища. Прошлый раз, когда казнили разбойника Гесаса, который бесчинствовал на дорогах целый год, пока его сумели взять нанятые городом охотники за головами, – ему вначале отрубили ноги и руки, поддерживая в сознании усилием нанятого мага-лекаря, а потом вспороли живот, медленно наматывая кишки на палку, как на колодезный вороток. И Гесас смотрел, как из него выматывают жизнь вместе с кишками. Долго мучился.
Народу тогда собралось – ужас сколько! Юсас в тот день неплохо поживился – три кошеля срезал у купчишек, наслаждающихся видом казни. Потом полгода на эти деньги жил! Вожак его сильно хвалил. Мол, далеко пойдешь! Есть хватка!
Вот и Брас со своими уродами может закончить особо плохо. И он знает это, потому и в темнице ведет себя так, как будто умрет уже через десять ударов сердца. Отбирает еду у сокамерников, двух изнасиловал – безобидного мужичонку, убийцу неверной жены, и еще одного – бродягу, который попытался упереть мешок у рыночного торговца сухофруктами.
Мерзкий тип этот Брас! Юсас старается не попадаться ему на глаза – хоть гильдию воров все боятся, членов гильдии не трогают (татуировка на плече – сцепленные в пожатии руки), но если человеку уже нечего терять – что ему какая-то там воровская гильдия? А Юсас паренек симпатичный, чертами лица даже на девушку похож, так что… убереги Создатель! Подальше в угол, измазать лицо пылью, посыпаться соломой и сидеть, не отсвечивая, до самого суда!
Беловолосый пошевелился, затем аккуратно, применяя самые экономные движения, уселся на пол, скрестив руки на коленях, и замер, глядя куда-то в пространство.
Юсас поразился – глаза беловолосого были синими, как небо! И будто светились изнутри! Лицо незнакомца покрыто бородой, отраставшей не меньше месяца, но видно – это молодой парень. Лет двадцать пять, не больше. А может, и того меньше.
Руки – тоже странные. Мосластые, крупные кисти, перевитые венами, плечи – широкие. Мышцы на руках не крупные, но невероятно рельефные, у парня ни грамма жира! Видимо, очень силен. При его росте – просто громила какой-то, головорез!
Бывший наемник? Это их так гоняют, что они становятся жилистыми и могучими. По крайней мере, так Юсасу рассказывал Симус, а он старый вояка, жизнь знает.
Татуировок у новичка никаких. И нет главной – на плече, знака принадлежности к какой-нибудь преступной гильдии. Например, нищих. Или тех же наемников. Впрочем, гильдия наемников разрешена официально. Как гильдия магов или гильдия скотопромышленников.
Скучно в темнице. Что еще делать, как не думать и разгадывать загадки? Вот она, загадка, – сидит, смотрит в пространство. Интересно, откуда он такой взялся? Грязный, весь в какой-то засохшей тине! Небось воняет от него… Но глаза! Какие глаза!
Но плевать на чьи-то там глаза. Пусть сидит, если ему так нравится. Вот только посидеть-то ему и не дадут… ах ты ж тварь! Брас!
– Эй ты, урод! Ты, старикашка!
Юсас едва не усмехнулся – разбойник принял беловолосого за старика! Ну какой же он идиот! Как же он командовал шайкой, если у него мозгов-то нет!
Беловолосый не отреагировал на обращение Браса, и тогда тот без дальнейших слов просто пнул сидящего в правое плечо. Вернее, хотел пнуть. Только лишь нога разбойника начала движение по направлению к беловолосому, тот непостижимым образом извернулся, не позволив ноге коснуться своего тела. А потом Брас полетел. Кувырком, да так, что остановился только у косяка возле двери, хрястнувшись о него головой.
Звук удара был таким громким, как если бы кто-то врезал по кирпичной стене дубовым поленом. Глаза Браса так и остались открытыми. Только выпучились, будто он наконец увидел то, что ожидало его после смерти. Все муки Преисподней. И его это не порадовало.
Соратников Браса было четверо – здоровенные мужичины, еще не ослабевшие после сидения в темнице. Да и чего им слабеть, когда еды хватает – отобрать у сокамерников нет проблем. Сидят они всего месяц – с ними должны разбираться после праздника Урожая, слишком уж тяжкие преступления совершили. Так что сил этим негодяям не занимать. Как и мстительной злобы.
Через несколько секунд после начала побоища они были уже мертвы. Это выглядело так, как если бы мальчишка взял дубинку и начал изо всех сил молотить по куче мелкого гравия – бам, бам! БАМ! И камешки полетели в разные стороны!
Вот только люди не камешки. И весил каждый из этих мордоворотов как три Юсаса. Но летели они так, будто ничего не весили. И летели уже мертвыми: свернутые шеи, раздробленные черепа – никакого сомнения в том, что отправились в полет, уже лишившись жизни. А беловолосый тут же опустился на свое место и застыл, как будто не он только что разбрасывал людей, как кукол.
Юсас шумно перевел дух. Он забыл и дышать в связи с этими самыми потрясающими событиями. А когда способность дышать вернулась, сразу в голову полезли мысли – а что дальше? Сейчас придут стражники, они начнут спрашивать – кто это все сделал, и что тогда? Что будет?
И как будто в ответ на его мысли громыхнуло окошечко в двери, и в него заглянул стражник. Заглянул, тут же отпрянул назад, и окошко закрылось. Через короткое время распахнулась дверь, и в камеру вошли пятеро стражников в боевом снаряжении, и Юсас увидел еще троих – стоящих в коридоре. Видимо, страховали этих пятерых.
– Что тут случилось?! – командир смены стражников был спокоен, но пальцы его, сжимающие дубинку, побелели от напряжения. – Почему они умерли? Кто это сделал?
– Разрешите доложить, господин стражник! – Юсас сам не знал, какой демон толкнул его под ребро так настойчиво, что он осмелился вмешаться в следствие. – Это они сами! Подрались между собой и поубивали друг друга!
– Точно! Точно! – зашумели сокамерники, кивая. – Подрались и поубивали!
– Посворачивали друг другу головы, да? – стражник криво усмехнулся, но рука его на дубинке расслабилась.
– Точно, господин стражник! – Юсас был как никогда убедителен. Вор должен уметь убеждать не хуже завзятого лицедея. Мошенники и воры – актеры по своей сути. Те, кто не умеет лицедействовать, быстро кончают свою карьеру. Если Юсасу и не везло, это не означало, что он был плохим вором.
– Вы абсолютно точно все определили, господин стражник! – Юсас был в ударе, его лицо просто-таки светилось правдивостью. – Эти люди очень нехорошие! Они всех обижали, с ними никто не хотел общаться! Они отнимали еду, они изнасиловали двух мужчин…
Тут стражник сплюнул, изобразив совершеннейшее отвращение, а Юсас продолжал:
– И потом они вдруг начали драться!
– Ну хоть один-то должен был остаться, – недоверчиво покачал головой второй стражник, – а они все мертвы! Ведь кто-то должен был убить и остаться в живых!
– Вон тот! Брас! – Юсас указал пальцем на удивленного Браса, сидевшего у входа – Он всех поубивал! А последний, уже умирая, так ему врезал, что Брас упал, и так неловко – голову себе разбил! Так все было, люди? Вы видели?
– Точно! Точно! – зашумела толпа узников. – Они друг друга убили! И этот башку себе разбил!
Брас не заслужил любви сокамерников, и они готовы были носить на руках того, кто наказал обидчика. Потому вписались в легенду Юсаса так, будто давно ее ждали.
Стражник осмотрел толпу, посмотрел в глаза Юсасу, потом посмотрел на сидящего беловолосого и чуть усмехнулся. Само собой, он все понял: сказочка о самоубившихся разбойниках – не для многоопытного стражника, который тянул свой шестой пятилетний контракт. Но ему не нужны были лишние проблемы. И версия о самоубившейся шайке его вполне устроила.
Да и вообще – на кой хрен эти ослы из кавалерийского полка притащили сюда этих мерзавцев? Чтобы посмотреть на представление под названием «Страшная казнь грабителей»?! Надо было бы повесить их на месте преступления! Или зарубить – там же! А не отягощать казну прокормом негодяев и не устраивать Страже дополнительную работу!
Через час в камере уже не было трупов. А еще через час к окошку в двери выстроилась очередь с мисками и кружками. Беловолосый так и продолжал сидеть, глядя в пространство.
Юсас наполнил свои миску и кружку и, держа их в одной руке, поднял с пола миску беловолосого, подошел к окошку, протянул:
– Это вон для него! Он не в себе, сам не может!
Раздающий заглянул в окошко, взял миску, наполнил. Бросил туда четвертинку лепешки, отдал обратно. Налил воды в кружку, которую Юсас тоже поднял с пола рядом с беловолосым. Затем скомандовал:
– Следующий! Поторапливайтесь, ослы душны́е! Останетесь без жратвы! Хотя на кой она вам, висельники?! Только зря пропадет!
Юсас, с трудом удерживая наполненные миски и кружки, сел на корточки перед беловолосым и одну миску протянул ему:
– Бери! Ешь! Ты молодец! Как ты здорово их уделал!
Беловолосый взял протянутую ему миску, и на лице его вдруг появилось подобие улыбки. Он наклонился к миске, полуприкрыв глаза, вдохнул запах каши, запах лепешки и вдруг быстро, каким-то кошачьим мягким движением протянул руку и погладил Юсаса по плечу. Так, будто гладит любимую собаку или кота.
Юсас чуть не выронил свою еду от неожиданности. И у него в груди защемило – а ведь, наверное, хороший человек этот беловолосый! Просто с головой у него что-то! И ведь сам не нападал, только когда его начали бить – тогда и получили! И поделом!
Беловолосый опустил грязные пальцы в миску и с наслаждением облизал, улыбаясь и глядя на Юсаса своими ярко-голубыми глазами. Юсасу вдруг показалось, что глаза стали светлее, они были уже не такие темные, синие, будто вечернее небо, как перед дракой с разбойниками.
– Не так! Смотри! – Юсас взял лепешку, зачерпнув ею кашу, отправил в рот. – Вот так! А потом вытрешь лепешкой миску!
Беловолосый довольно улыбнулся, взял свой кусок лепешки и проделал все точно так же, как Юсас. И тот почему-то ужасно обрадовался и в сердцах хлопнул беловолосого по плечу:
– Вот так! Молодец!
И тут же едва не отшатнулся – вспомнилось, как отреагировал этот странный тип на толчок Браса. Тот даже коснуться его не успел! И тут же потерял жизнь!
Но ничего не случилось! Беловолосый только улыбался и с видимым наслаждением поглощал пресную, невкусную, но довольно-таки сытную густую кашу.
Юсас показал ему, как вытирать миску, что незнакомец и проделал, дожевав и кусок лепешки. А потом разом выпил всю воду из своей кружки, чем вызвал неудовольствие Юсаса – а на ночь? Что потом пить будет?
Юсасу вдруг пришла мысль: а как же беловолосый будет справлять нужду, если даже есть не умеет?! И тогда он отставил миску, кружку, взял из рук незнакомца его «столовый прибор» и, встав, протянул руку:
– Пойдем! Пойдем, я тебе покажу!
Беловолосый посмотрел на протянутую руку, недоуменно поднял брови, а потом вроде как сообразил: таким же странным, мягким, текучим движением вскочил на ноги и взял Юсаса за руку – осторожно, будто Юсас был сделан из хрупкого стекла. И тот тут же понял, почему этот тип был так с ним осторожен.
Ладонь горячая, как у больного лихорадкой, широченная, как лопата, и могучая, как кузнечные щипцы. Чуть придавит – и конец руке! Только и хрустнут косточки!
Отвел в дальний угол, к пяти парашам – на десять человек полагается одна – и продемонстрировал, что нужно делать. Беловолосый снова улыбнулся – видимо, улыбка у него означала довольство жизнью – и тоже пожурчал, наслаждаясь процессом.
Потом Юсас увел его в свой угол. Почему в свой? Во-первых, с беловолосым безопасно. Браса нет, но мало ли кого еще бросят в камеру? Или кто-то из нынешних сидельцев вдруг решит, что ему вообще-то нравятся смазливые мальчики пятнадцати лет от роду! И вот тогда беловолосый покажет им, что трогать Юсаса очень вредно для их и так уже слабого здоровья.
А кроме того, просто скучно. Спать уже надоело, да и спать-то здесь хреново – блохи кусают как очумелые. Все тело уже чешется! Вшей бы еще не нахватать для полного счастья…
Как ни странно, у беловолосого вшей не было. Уж кто-кто, а Юсас, выросший на улице, в этом разбирался. Волосы грязные, слипшиеся, но… нет, вшей не было. И что еще удивило вора – одежда чужака. Она была… странной. Нет, дело не в том, что она изорвана, что у рубахи нет рукавов и на спине прорехи и красные разводы. Не в том, что штаны в дырках и местами располосованы. Эта одежда была ХОРОШЕЙ. Когда-то была хорошей. Ткань – такую покупают только богатые люди. Покрой – от опытной белошвейки, способной сделать строчку ровной, как полет стрелы. Этот высоченный худой парень был из богатых! А может, он даже аристократ!
А почему нет? К примеру, поехал на охоту, упал с лошадью в пропасть и как-то выжил! И вот теперь бродит по свету и не может найти дорогу домой. Потому что крепко ударился головой. А когда вспомнит, то заберет с собой и Юсаса! И сделает его своим другом, советником и телохранителем! И заживет Юсас – как никогда не жил! И не надо будет бегать по базарам, подрезать кошельки и спасаться от разъяренных купцов!
Когда-нибудь Юсас попадется разъяренной толпе, и его затопчут до смерти, и не будет рядом стражников, спасающих несчастного вора. Так полгода назад затоптали Симуса. Толстый купец, у которого тот срезал кошель, прыгал на груди парня до тех пор, пока у Симуса из глотки не начала хлестать кровь. Юсас все видел, он стоял за спинами зевак и с ужасом слушал, как хрустели, трещали кости человека, с которым он только сегодня утром ел пирожок с ливером, купленный у мамаши Голк. Слушал и представлял, что это он, Юсас, сейчас захлебывается кровью, умирая под ногами пьяных купцов.
Эх… конечно, про аристократа – это так… мечты. Сказка! Мало ли сказок ходит по миру. Например, про то, как сын императора бродит по стране и смотрит, как живет простой народ. Тех, кто ему помогал, он потом награждает. А тем, кто его обижал, страшно мстит. Вот бы здорово было, если б этот беловолосый был принцем крови!
А что? Говорят, что император из северян, тоже светловолосый, высокий! Ну, так говорят, Юсас его никогда не видел! Хм… нет, все-таки видел – на монетах. На серебре и даже на золоте. Но на золоте всего один раз – не таскают здешние люди в своих кошельках золотые монеты. Прячут в пояс или за пазуху, да еще и притягивают к телу повязками. Бедный народ… и жадный! У таких воровать и опасно, и не так выгодно, как, к примеру, в той же столице. Да и купцов здесь поменьше, и они победнее.
Старателей обворовать? Можно, почему бы и нет… вот только старатель чуть что – за нож хватается. И мечет ножи – будь здоров! Он даже догонять не будет – метнет, скотина, и ты уже в аду. В рай-то воров не пускают, особенно тех, что не ходят в храм и не жертвуют Создателю от своих доходов.
Впрочем, Юсас давно подозревал, что Создателю плевать с высокого неба на деньги, собираемые его служителями. Ему молитва нужна, а не металлические кругляши. Деньги нужны настоятелям храмов, чтобы есть и пить в свое удовольствие, чтобы покупать то, что Юсас не купит и за всю свою оставшуюся жизнь. Не заработает столько денег.
– Тебя как звать? – Юсас посмотрел в лицо чужаку. – Я – Юсас. Юсас! Ты?
Он приложил ладонь к горячей груди парня, и тот непонимающе посмотрел на соседа. А когда Юсас проделал это несколько раз – лицо беловолосого просветлело, но тут же опечалилось. Юсас не сразу понял почему. А когда понял, улыбнулся:
– Я – Юсас. Ю-сас! Ты – Дегер! Де-гер! Дегер! Повтори – Дегер! Ага, вот так. Юсас – Дегер. Юсас – Дегер.
Парень понял. Он понял! И Юсас почему-то ужасно обрадовался. Ему казалось, что раз у парня с головой не в порядке, то… то… с головой у него не в порядке. Идиот, другими словами, умственно отсталый. Однако соображал чужак молниеносно, запоминал все с первого раза, и учить его было очень легко. Главное, самому суметь объяснить как надо.
Чему учить? Да всему! Всему, что пришло в голову. Делать-то все равно нечего! Вот и развлекался Юсас, как мог. «Идти», «сидеть», «пить», «есть», «рубаха», «штаны» – беловолосый запомнил слова с первого раза, и видно было, что учеба доставляет ему удовольствие.
И так каждый день – всю неделю. Они сидели рядом, ели рядом, пили рядом, спали рядом. И теперь Юсас не боялся, что кто-то подкрадется к нему, пока он спит, и попытается его изнасиловать. Дегер всегда был настороже и, стоило кому-нибудь приблизиться к нему и его товарищу, тут же пристально смотрел в глаза подошедшему, и тот моментально убирался прочь – так, на всякий случай. Конечно, не оттого, что напугался до смерти! Просто не хочется мешать.
Уже на третий день Дегер мог изъясняться вполне членораздельно – он мог построить самые простые предложения, хотя у него еще не хватало слов, чтоб говорить на отвлеченные от настоящего времени темы. Однако к концу недели он уже мог делать и это.
И так Юсас, к своему разочарованию, узнал, что Дегер ничего не помнит и не знает о себе – вообще ничего. Например, не знает своего имени. Когда Дегер попал в темницу, он был, похоже, по развитию на уровне полуторагодовалого ребенка. Теперь он поднялся до смышленого десятилетки. И Юсас постоянно рассказывал ему о себе, о жизни, о людях, обо всем, что знал, что видел, что слышал. Рассказывал тихо, предупредив, что эта информация только для него, Дегера, и, если тот кому-нибудь ее выложит, Юсасу не поздоровится.
Частично это так и было – что касалось воровской гильдии. В остальном… в остальном Юсасу просто не хотелось, чтобы о нем знал кто-то чужой. Дегера чужим он уже не считал.
А вот кем он его считал – Юсас и сам не знал. В тюрьме Дегер был очень полезен, это без всякого сомнения. И время занимал, и защищал. А вот после тюрьмы…
Впрочем, «после» тут быть не могло. И Юсас усиленно загонял эту мысль как можно глубже. Человек, который избил брата заместителя городской Стражи, а потом отметелил и стражников, не мог рассчитывать на снисхождение. Повесят, точно. Если только не хуже.
А то, что Дегер потрясающий, невероятный боец, никого не волнует! Убьют, все равно убьют! Застрелят издалека или копьями запыряют. Будь ты хоть тем самым эпическим великаном, имя которого Юсас и дал беловолосому, – все равно никто не сможет сражаться со всей городской Стражей сразу. И с гарнизоном города. Если даже сбежит, то городские ворота закроют, пустят Стражу на поиски – найдут! Все равно найдут! Дегер – как белый ворон в стае своих собратьев! Его видно издалека, не спрятаться!
Так что получается – зря Юсас его учит? Пропадут знания без толку? Хотя… теперь он хоть сможет рассказать судье, что на самом деле случилось! А вдруг получится? Вдруг у судьи будет хорошее настроение? Нет, он не отпустит Дегера, но может назначить ему какую-нибудь кару полегче! Например, бичевание. Дегер живучий, сильный, не то что худосочный Юсос, может и выжить! А если ему башку отрубят – точно не выживет. Башка без тела не живет.
Ох, что же делать?! Думай, Юсас, думай! Как выручить друга? Как уберечь его от беды?
М-да… если разобраться, Дегер на самом деле его единственный друг. Тот, кто прикроет спину и ничего за это не попросит! Остальные… так, соратники. Вожаку Юсас нужен только до тех пор, пока приносит ворованное. «Коллеги» по ремеслу, те, того и гляди, самого Юсаса обворуют – воры же! Хоть это и считается крысятничеством, и за это могут башку набить, но… кто будет стоять за Юсаса? Кто скажет за него слово? Только Дегер, и больше – никто!
Думай, Юсас, думай!
* * *
Имперский судья Тагар Синбо был слегка тучен. Вкусная еда, вкусное пиво и вино – почему бы ему не тучнеть?
Да и зачем быть стройным? Для кого или для чего? Женщины его и так любили – денег у судьи сверх меры, на все хватает, да еще и остается, опять же – важная должность! Считай, после императора судья главный в этом городе!
Городской голова? Выборная должность, собрались купчишки, лавочники и скотопродавцы, что засели в городском совете, да и выбрали себе голову. А где древность рода? Где благоволение императора?
Вот его, судью, назначил сам император своим указом! И снять может только он! И никто – из этих безродных болтунов!
А род Синбо тянется в темноту тысячелетий. Пусть он слегка и захирел за последнюю сотню лет, но Тагар восстановит славу рода! Дети есть, жена есть, деньги есть, а перебраться в столицу на хорошую должность при дворе – это лишь дело времени. И размера взятки.
Вот только надо ему в столицу или нет? Тагар пока этого не знал. Начинал он свою службу судьей пограничного города именно так: думалось, наберет нужную сумму, даст кому надо, и переведут его ко двору. Другой судьбы и не виделось! А теперь? Теперь, когда он тут пожил, когда стал главной силой и властью в городе, – столица уже не видится таким уж заоблачным раем. Здесь Тагар – главный. Там – мелкий гвоздик в здании дворца. А оно ему надо? Денег у него тут – полны кошели, любовницы – отбоя нет. И в бордель может бесплатно ходить, в самый лучший!
Скучно только. Совсем уж скучно. Только и спасают любовные интрижки, пиры с «друзьями» (они его считают другом, дураки купчишки!) да еженедельные бои на Арене. Правда, и бои-то… так, ерунда. Или на кулаках подерутся, или на мечах до первой крови. Ничего интересного!
Вот в столице, там – да! Там и голых баб пускают драться – и голыми руками, и ножами, и на мечах! А то бабы на мужиков – с разным оружием! Или один против толпы! Или казнят так – выпустят толпу злодеев, а воин в полном вооружении их рубит!
Да чего только не бывает! Чего только не показывают! Вспомнишь – скулы сводит от зависти!
Да-а… столица! Движение, шум, толпа… жизнь! Тут – сонное болото. Зато сытное, спокойное болото. Кочевников давно отогнали, вождя их убили. Так что после этой трепки нападать и не помышляют. Нет вожака! И слава Создателю.
Кстати, а недурно было бы ввести такую казнь и в этом городе. Почему бы и нет? Был же такой обычай – выбирать между казнью и божьим судом. Старый обычай, но в столице-то возродили! Почему бы и здесь такое не сделать? Закон позволяет! А то от этих колесований, посадок на кол и повешений уже тошнит. Скучно, грязно, неинтересно.
М-да. Надо об этом подумать! Только как заставить осужденного на смерть драться? Надо ему что-то обещать. Что именно? Да ясно что – свободу! Победит воина в полном боевом облачении – выйдет на волю. А не победит… тут ясно. Дать ему дубинку стражника, и пусть пытает судьбу! А воину сказать, чтобы не слишком старался, чтобы подольше преступник побегал! Чтобы с него мясо кусками летело! Чтобы забавно было!
Хе-хе-хе… а хорошо! Правда хорошо!
– Повозка готова, господин! – слуга поклонился настолько, насколько это полагалось по старинным уложениям, и даже чуть ниже.
Слуга должен знать свое место! У Тагара они вышколены, чисты и хорошо воспитаны. Чуть что – порки не избежать! Наказание должно быть неотвратимым, и только так можно искоренить зло, это знают все судьи. А от невоспитанности, от того, что ныне люди отступили от завещанных предками уложений, от того и все беды. Даже про Суд Создателя забыли! Хе-хе…
Судье было тридцать пять лет, но выглядел он на все сорок. Тяжесть важных решений гнетет! И не надо про вино и продажных девок – если бы Создатель решил, что таковые не подобают миру, он бы их не создал. А раз создал – надо пользоваться. И ничуть они не старят! И не сокращают жизнь! Глупости это все, лекарские глупости. Кстати, надо обратиться к лекарю-магу, подправить здоровье. Одышка, а в прошлый раз конфуз вышел – не смог женщину во второй раз. Впрочем, это наверняка действие вина. Надо поменьше пить на свиданиях…
Коляска, запряженная двумя черными как смола жеребцами, присела на рессорах под весом судьи. Возница стоял при этом на земле, сняв с головы высокую старинную шляпу, конусную и широкополую, и согнувшись в поясном поклоне. Как и положено возчику.
До городского суда ходу пешком – минут десять. Но разве можно имперскому судье ходить пешком? Да еще и по такой жаре? Да еще и с таким тучным телом? Так что коляска – это и по статусу хорошо, и очень полезно для здоровья.
Сзади выехали два охранника верхом на вороных же лошадях – без телохранителей даже купцы не ходят. Народ в городе дикий, всего можно ожидать.
Пять минут – и коляска уже стоит возле служебного входа. Суд – огромное здание посреди Судебной площади – был одновременно и тюрьмой, и судом, и даже трибуной, на которой собирались самые уважаемые люди города, желавшие наблюдать за казнью преступника. Вернее, должны были собираться. На последние казни хорошо если с десяток «уважаемых» притащились. Мол, это зрелище для черни, и вообще – скучно. Грязь да кровь, да вопли преступника и разгоряченной толпы. Зрелища нет! Все тупо и обыденно!
Вдруг подумалось: надо сегодня на обед заказать куропатку под соусом. Острый соус способствует пищеварению. И… вина? Нет! Нужно начать здоровый образ жизни, как говорят лекари. Только пиво! Разве от пива может быть плохо? Пивом даже лечат!
В огромном судебном зале было прохладно. Толстые каменные стены уберегали от жары так же, как в сезон дождей уберегали от холода. Температура здесь никогда не опускалась до наступления морозов. Правда, холодный дождь вкупе с пронизывающим ветром способны доказать, что горячая жаровня, а лучше очаг – только это нужно человеку в такие мерзкие дни. Тагар даже поежился – он не любил холод и дождь. Однако его устраивала прохлада, такая, как в здании суда! Ни мороз, ни яростная жара его не прельщали.
Судья прошел в свою комнату, и к нему тут же выстроилась очередь из адвокатов. Каждый из них защищал своего клиента – по мере сил и размера подношения. Дело было поставлено четко: хорошо заплатил, так можешь выйти из суда и не понести наказания. Плохо заплатил… можешь и пострадать. Но в любом случае не так, как пострадают те, кто совсем ничего не платил.
Кстати сказать, все это в разумных пределах! Тагар Синбо не был дураком и не был таким уж совершеннейшим стяжателем. Этак можно и должность потерять! Надо смотреть, за кого брать выкуп, а за кого – нет. Есть преступники, которые должны быть казнены, слишком уж они пошумели, слишком привлекли к себе внимание. И каждая казнь такого негодяя увеличивает славу о неподкупном судье.
Да, звучит совершенно глупо. Неподкупный судья – это как пчела, ненавидящая мед. Такого просто не может быть! Кто бы стал работать за официальное жалованье, выделяемое имперской канцелярией?! Жалкие медяки, вот что такое это жалованье! Заранее заложено, что судья будет добывать себе пропитание сам, подношениями!
– Господин Синбо! – адвокат склонился в поклоне. – Вот вам за хлопоты от Вожака за его ученика Юсаса, облыжно обвиненного в воровстве! Купец понял ошибку и больше претензий не имеет!
– Облыжно?! – усмехнулся Тагар, он любил иногда поучить жизни эту чернь. Да и выглядел он при этом настоящим праведником. – Третий раз за последние полгода! В конце концов он добегается до отрубания руки! Или до бичевания! Не умеешь воровать, попадаешься – ищи другую работу! Например, бальзамировщика трупов. Я слышал – они хорошо зарабатывают. Воняют только… мертвечиной! Хе-хе-хе… И построит себе поместье на трупные деньги!
Судья гулко засмеялся, и адвокат ему вторил мелким гаденьким смехом:
– Хи-хи-хи… вы, как всегда, на высоте, господин судья! Вот это шутка! Бальзамировщиком трупов! Хи-хи-хи… Где столько трупов набрать?
Судья принял кошель, взвесил его на руке, подумал, затем со вздохом бросил в ящик стола. Стоило вообще-то потребовать раза в два больше, в который раз уже этого мальчишку отпускает. Но не хотелось портить отношения с Вожаком. Вредный человек, и поговаривают – связан с гильдией убийц, запрещенной в Империи. Эдак прилетит в задницу отравленная стрела – как уберечься? Не нужно зарываться, дают – бери. Или не бери, но тогда отправляй на казнь. А зачем казнить людей, потенциально способных давать выкуп?
Пусть пока живет. Ведь не государственный преступник! Не злоумышлял против императора и власти!
Вот этих судья никогда не отпускал! Ни за какие деньги! Узнает император – сам окажешься на месте преступника. И уже на тебя будут смотреть с трибуны важные люди города. Только тебе это будет безразлично. На все в мире тебе станет наплевать, кроме собственных боли и страха.
Хороший день. Ящик для подношений наполнился почти наполовину, а надо сказать – он очень, очень емкий ящик! Много в него влезает кошелей и мешочков!
Список тех, кого нужно отпустить, стал длинным – доверенный писарь едва успевал записывать имена. Но все хорошее когда-нибудь кончается, и пора было переходить к разбору основных дел. Хотя… смотря что считать основными делами! Какие дела основные? Не те ли, что приносят отличный доход?
Судья вздохнул и пошел на свое место в громадном судейском зале, который мог вместить если не полк, то ненамного меньше. Сейчас в зале стояли и сидели человек тридцать – адвокаты, родственники преступников, родственники жертв. Ну и все желающие посмотреть на процесс судопроизводства, в котором, кстати, ничего интересного не было. Одна лишь нудятина и тягомотина. Судье представлялись документы, подготовленные Стражей, он их смотрел и выносил свое решение – если доказательства его устраивали. Если не устраивали, отправлял дело назад, в Стражу, но это бывало редко, очень редко! Во-первых, отправленное назад дело все равно вернется к судье. А значит, будет дополнительная работа. И, между прочим, за те же деньги!
Судья гордился своей интуицией, он читал по лицам преступников, виновны они или нет. И выносил решение в пользу задержанного или против него. Стоит отметить, что в пользу задержанного решений практически не было – кроме проплаченных. Судья справедливо считал, что дыма без огня не бывает и что если потенциальный осужденный попал сюда с каким-то грязным делом, то и в другой раз может повторить пройденное. Так не лучше ли сразу изъять его из этого мира? Чтобы не коптил чистое небо своим смрадным преступным дыханием!
Первым пошел тот самый Юсас, за которого дали выкуп. Стряпчий суда зачитал описание преступления этого самого Юсаса, судья подумал секунд десять и вынес решение:
– В связи с тем, что преступление не доказано, а кошель вернулся к хозяину, обвинение в отношении Юсаса снимается. И оный Юсас освобождается в зале суда и может идти куда глаза глядят.
Всем было плевать на противоречивость заключения – если не доказано, так как и куда вернулся кошель? И как он у Юсаса оказался, тот кошель? И чей кошель? Главное – не формулировки. Главное – чтобы справедливо!
Потом был выкупленный возчик, из гильдии возчиков, потом мясник, из гильдии мясников… и следующий… следующий… Минута на принятие решения – и все пошли вон! Заняло чуть больше получаса, с перерывом на питье холодного сока, разбавленного водой.
Пива судья пока пить не стал – во-первых, его еще не принесли, во-вторых, хоть пиво и не вредное, но сильно хмельное. Сидеть же на судейском кресле в пьяном состоянии Синбо себе не позволял. Работа есть работа! И никто не может сказать, что он пренебрегает своими обязанностями! Император на старости лет стал очень внимательно к этому относиться. Не любит пьяниц, и каленым железом выжигает из государственной службы всех тех, кто злоупотребляет алкоголем на работе. После работы – хоть упейся. Но на работе – ни-ни! Ну… если только маленькую кружечку светлого пивка! Ох, как хочется… холодненького!
Ну вот все выкупленные и закончились. Теперь – к настоящим, махровым преступникам!
Впрочем, таких было не так уж и много. Убийца жены – в пьяном состоянии врезал ей по башке, она и протянула ноги. Этого – к бичеванию. Двадцати ударов хватит. Он и этого не выдержит, пьянь задохлая!
Отравительница – мужа отравила, чтобы сойтись с любовником. Сестра мужа донесла. Расследование показало – точно, она! Купила яду якобы для травли крыс, ну и накормила мужа. Мол, обижал он ее, жить не давал. С кем жить? С любовником, что ли?
Эту повесить. Можно было бы продать в рабство, в бордель отправить – и государству прибыток, и людям хорошо! Да только стара и страшна. Кому она в борделе нужна? Да и кроме того – мужа травить нельзя! Если всякие бабы будут мужей травить – это что же тогда начнется?! Бунт?!
Судья представил, как его собственная супружница в отместку за измены подсыпает ему крысиного яда, и явственно почувствовал, как заболел желудок и все вокруг него – кишки, печень, почки. И передумал. Не к быстрому повешению ее приговорить, а к медленному удавлению! Чтобы мучилась подольше и вспоминала убиенного мужа!
Убийцы закончились, пошли драчуны и дебоширы. С них – штрафы в пользу государства и возмещение убытков потерпевшим. А пока не выплатят – в темницу. А если в течение месяца не выплатят – значит, продать в рабы, штраф изъять с суммы стоимости раба, а если что-то останется – потерпевшему в возмещение материального ущерба и восполнения здоровья.
В самом конце списка остался один, и судья, читая то, что о нем написали, не верил своим глазам. Злоумышление против государства! Нападение на стражей! Попытка убийства пекаря! Это что же за монстр такой?! Вот же какая гадость уродилась!
Когда из недр суда (из подземного тоннеля) вывели обвиняемого, с ног до головы закованного в железо, судья невольно поразился – так странен был вид этого человека. Заросший светлой бородой, светловолосый, почти седой преступник отличался огромным ростом. А еще широкими плечами и худобой, будто его тут совсем не кормили. И вот что странно – столько железа на человеке, стоявшем перед судьей, Тагар еще никогда не видел. Казалось, тюремщики напялили на злодея все кандалы и все наручники, которые у них были. Судья насчитал на руках трое наручников с самой толстой цепью и двое кандалов на ногах – за одними из них тащилась тяжелая гиря, не позволяющая нечестивцу броситься вперед, на стражей, или от них убежать.
– Это еще что такое? – не выдержал судья, глядя на звенящее цепями чудище. – Неужели не хватило бы одних наручников и одних кандалов?! Вы что тут за представление устроили?! Вас тут целая толпа! Неужели не можете справиться с одним худым задохликом?!
– Ваша правдивость! – начальник смены стражников учтиво поклонился судье. – Он очень свиреп и очень опасен! И так же быстр! Это настоящий демон! Он может убить человека одним ударом! Он едва не убил пекаря! Он разбросал стражников, как щенков! Мы опасаемся, как бы он не напал и на вас!
– Да-а?! – судья с интересом и даже уважением посмотрел на человека в цепях. Человек, так запугавший видавших виды стражников, достоин уважения! – Ну что же, посмотрим, кто он такой! Как твое имя, нечестивец?
Беловолосый молчал, и тогда стражник пихнул его локтем и вполголоса сказал:
– Когда господин судья спрашивает, надо отвечать! Иначе это неуважение к суду, и ты получишь большее наказание! Понял?
– Понял! – широко улыбнулся беловолосый, и судья вдруг нахмурился:
– А он вообще-то в своем уме? Он понимает, где находится? Какое, к демонам, государственное преступление, если он идиот?! Нас засмеют!
– Он все понимает, господин судья! – заторопился стражник. – Ваша правдивость, он просто полудурок! Он всегда улыбается! Но понимает! И злоумышлял, да! Стражников бить нельзя! А он – бил! Это и есть государственное преступление!
– Ты меня будешь поучать, рассказывать, что такое государственное преступление?! – судья в упор, уничижительно посмотрел на стражника, тот смутился, но взгляда не отвел. Судья вздохнул – распустились, чернь!
– Простите, ваша правдивость!
Судья снова посмотрел на бумаги, которые составили стражники, и задумался: вот этого типа было бы очень неплохо выставить на Арену! Если согласится, конечно. Но он государственный преступник! А государственных преступников надо безжалостно казнить! Нет, вообще-то судья не допускал, что парень палкой вдруг отобьется от стражника в броне, вооруженного мечом и кинжалом, но кто знает? А вдруг? И что тогда? Синбо отпустил государственного преступника?! Нет, не бывать этому!
Судья уже раскрыл рот, когда в зале вдруг звонко прозвенел мальчишеский голосок, дрожащий от волнения и страха:
– Господин судья! Ваша правдивость! Я бы хотел пояснить за этого человека!
Вперед выбрался тот самый выкупленный Юсас, который, как оказалось, из зала на радостях не убежал, а продолжал слушать происходящее. И вот – вдруг вылез. И что он хочет? Все ведь уже решено!
– И что ты хочешь пояснить, юноша? – судья уже откровенно скучал и думал только об обеде. Преступника отправят на казнь – ему отрубят руки и ноги, а потом – голову. Как обычно.
– Он не государственный преступник, ваша правдивость! – заверещал мальчишка. – Он всего лишь ДЕБОШИР!
– Да-а?! – искренне удивился судья. – Да с чего ты решил-то?! Нападение на стражника – государственное преступление!
– А как же тогда быть с теми, кто напал на стражника в трактире? – не унимался малец. – Пьяный не сознает, что он делает! И пришить ему государственное преступление – это просто… просто… глупо! Со стороны стражников – глупо! – он быстро поправился, ведь, не дай Создатель, обидится судья. – Я все знаю про этого парня, позвольте, я про него расскажу!
Судья кивнул, ему и правда хотелось узнать об этом странном типе побольше. Скучно в городе – а тут все какое-то развлечение. Опять же, если шустрый малец сумеет дать суду повод перевести негодяя из государственных преступников в разряд дебоширов, тогда появится шанс, что тот пожелает дать себя разделать, как свинью, на песке Арены! И это будет отлично! Воры – умные ребята. Мальчишка – тертый жизнью, авось что-то и придумает. Стоит его послушать!
Рассказ длился не очень долго, факты происшедшего подтверждались, но все было как-то так интересно повернуто, что судья недовольно скривился. Например, ранее ни слова не говорилось про то, что пекарь сам напал на парня, который жрал его пироги. Парень-то явно полудурок, да, так зачем было его бить? Пинать?
Ну да, побил стражников – но только тогда, когда они сами начали его бить. И без каких-либо мерзких антигосударственных лозунгов! Так какой он, к демонам, государственный преступник?! Точно, дело рук стражи – выставили этого дурачка исчадьем Ада! Кстати, вот ведь как он ловко дерется! Стражников-то было сколько? Шесть человек?! Интересно! Очень интересно!
А закончился рассказ мальца еще более интересным заявлением, от которого судья даже довольно хрюкнул:
– И вот этот Дегер – я назвал его Дегером, потому что великан! – просил меня ходатайствовать перед судом, чтобы он мог воспользоваться правом суда Создателя! И я вас прошу, ваша правдивость, дать ему возможность защитить свою честь!
– Ты-то откуда знаешь про Суд Создателя?! – судья даже слегка оторопел. – Ты что, грамотный?
– Грамотный, ваша правдивость! – Юсас довольно кивнул. – Мне книжка попалась про уложения судопроизводства, я ее и читал! И вот вычитал и подумал: а почему бы не узнать правду вот так! На Божьем суде!
Юсас не стал говорить, что книжка такая попалась ему обычным образом, когда он попер сумку у заезжего стряпчего, приехавшего решать наследственные дела одной вдовы. В сумке была книжка о сексуальных извращениях – с картинками, ценная книжка! Он потом продал ее возчикам аж за десять серебряных! Ну и судебные уложения в сумке были, которые никому и даром не сдались и которые он по слогам разбирал целый год. На ней, на этой книжке, и выучился как следует читать. А памятью Юсас никогда не был обижен. Да и профессия предполагала – лучше бы для вора знать уложения суда, в котором ты рано или поздно окажешься.
Судья задумался. Заманчиво! Ох как заманчиво! И как вовремя! Мальчишка вроде как глас народа, а он, судья, заботящийся о правде и прислушивающийся к народному гласу! Отлично!
– Постановляю решение суда! – торжественно объявил Тагар Синбо, имперский судья, потомственный дворянин. – Данный подсудимый, имя которого неизвестно, но который представляется Дегером, объявляется виновным в преступлении, предусмотренном… – он на пару секунд замер, будто обдумывая решение, – параграфом пять уложения об уголовном наказании! Дебош и побои, сопряженные со слабым умственным развитием преступника! И приговаривается к бичеванию! Сорок ударов бича!
Зрители загудели. Сорок ударов – это гарантированная смерть. Это крошево из мяса, кожи и костей. Это даже не инвалид, не калека. Смерть!
– Но подсудимому предоставляется выбор, согласно параграфу двадцать пять уложения о судопроизводстве, а именно – Суд Создателя! Подсудимый в той одежде, которая на нем имеется, выйдет на честный бой с тем, кого предоставит суд. И если подсудимый победит, то суд будет считать, что Создатель отринул вину этого человека, человек будет считаться невиновным и уйдет куда пожелает. Суд Создателя состоится послезавтра в полдень. До тех пор подсудимый будет находиться в отдельной камере, ему предоставят питание, дадут возможность помыться и отдохнуть, дабы на Суд Создателя он явился с чистым телом и помыслами.
– Ваша правдивость! Можно я буду его помощником?
Судья легонько поморщился, но вопрос был по делу – и действительно, кто-то же должен помочь этому полудурку принять нормальный вид? Выставить эдакое чудище немытое, с волосами-сосульками – людей насмешить. Зрелище должно быть красивым!
– Хорошо. На время Суда назначаешься младшим помощником стряпчего с суточной платой в десять медяков и проследишь, чтобы подсудимый был чистым, причесанным и достойным Суда Создателя. И вот еще что – сбегаешь к настоятелю храма, сообщишь о Суде. Он должен исполнить обряд и освятить Суд.
Юсас едва не завизжал от восторга! Он, воришка, – стряпчий! Он будет готовить Дегера к бою! Это здорово! Великолепно!
И ни разу к нему не пришла мысль о том, что фактически Юсас обрек на смерть этого человека. Не пришла потому, что он был совершенно уверен в том, что Дегер обязательно победит. Обязательно!
Иначе жизнь совершенно несправедлива. А так ведь не может быть!
