Глава 17

Мы продолжали неспешный путь. Амара выбирала глухие проселки, ориентируясь на местности, как заправский индеец. Вообще, женщин бог наградил топографическим кретинизмом до той степени, что они могут заблудиться среди трех сосен – в буквальном смысле, но Амару при награждении он, видимо, обошел. Она знала, куда править. Почва под колесами шарабана, к счастью, не успела еще сильно раскиснуть, и копыта лошадей не увязали в дорожной грязи, что бывает, если распутица длится несколько дней подряд. Короче говоря, ехать было можно. Солнце, словно решив отыграться за вчерашнее, уже начинало припекать, от дороги поднимался пар. К полудню я, не утерпев, с гримасой отвращения натянул на себя влажную одежду и выбрался из повозки, дабы размять ноги. Амара покосилась на меня, но ничего не сказала.

Холмы, перелески, поля… Кругом ни души. Будто тебя перенесло в мир, где ты наедине с женщиной… любимой, разумеется, и все в этом мире для вас двоих…

Иллюзия, разумеется. Особенно в том, что касается любви.

Я шел рядом с женщиной, которая могла выиграть конкурс на самое уродливое лицо на свете, шел и бомбардировал ее вопросами о новом мире:

– Амара, кто такие хогги?

Она задрала брови на середину лба: ну несмышленыш, что с него взять – младенец самый настоящий!

– Они живут среди нас… среди людей, очень давно. Их племя немногочисленно. В горах у них золотые прииски.

– Они… они не люди?

– Проснись, Торнхелл – конечно нет! У них золотые прииски и банки по всему Санкструму. Они дают деньги в рост, они безумно богаты. Их правящая верхушка – это дюки, владельцы несметных сокровищ. Чем богаче дюк, тем он толще – считается, что деньги приходят только к тем, кто много ест, поэтому они едят, жрут в три горла и рано умирают. Но остановиться не могут – им надо жрать и богатеть, в этом философия жизни дюков.

Я вспомнил жирного уродца, обмотанного золотыми цепями, на улице Выселок. Значит, хогг. Больше похож на гнома… во, точно – гномами и буду их называть… иногда.

Я достал бумагу, оставленную мне Белеком, и прочел еще раз:

«Долги Санкструма основные:

Анира Най – Гильдия. Опасна как рысь. Безжалостна есть. Долги?

Баккарал Бай – дюк. Банкир. Деньги – фетиш его. Долги официальные многотрудные.

Посол Сакран – долги?

Посол Армад – долги?»

Вот Баккарал Бай, очевидно, главный дюк хоггов. Банковская система, надо полагать, полностью или частично в руках гномов, поскольку они занимаются ростовщичеством и имеют доступ к золоту. Ну ладно. Разберемся на месте. Договоримся. Найдем рычаги влияния. Не стоит забывать, что госдолг Санкструма держат еще три человека. Хм, человека ли?

– Амара, а в Санкструме живут эльфы?

Меня вновь накормили взглядом терпеливой медсестры из желтого дома.

– Торнхелл, я не спрашивала, ибо уважаю твои переживания, но, черт тебя дери, из какой преисподней ты прибыл? Ладно, не надо, не отвечай. Я скажу. Избранные бессмертные давно вымерли.

– Бессмертные – вымерли?.. – Тут бы мне следовало сказать: «Ха!»

– Да, эльфы все передохли больше трехсот лет назад. Никто не знает, что произошло в точности. Они подцепили какую-то мерзкую хворь. Да, смешно – бессмертные передохли. – Она горько рассмеялась. – Говорят, они гнили заживо, там, в лесах… Страшно кричали в мучениях. Вот предание… Согласно ему, эльф согрешил с человеческой женщиной, что строжайше запрещено эльфийским законом… И закон этот исполнялся, пока… Всегда есть слабые и любопытные. И похотливые. И такие, кто не может сдержать свою похоть, будь ты даже трижды эльф. Женщина была больна черным мором, но не знала об этом… Бывает так, что человек носит в себе хворь, а сам не болеет.

– Тифозная Мэри!

– Что-что?..

– Это из моего мира. Нарицательное имя женщины, которая травила людей своей болезнью, отрицая, что больна. Она и правда была скорбна на голову и не понимала, что занимается убийством.

– О! Надеюсь, ее удавили, а труп бросили собакам.

– Нет, она дожила до старости под арестом, но ее вскрыли после смерти и нашли… – Как же ей сказать про тифозные бактерии, которые нашли в желчном пузыре Мэри Мэллоун? Не поймет ведь… – Нашли болезнь внутри.

Амара кивнула:

– Я тебя поняла. Эта женщина была чем-то подобным… Эльф заразился от нее и перенес болезнь в леса, заразив остальных. Говорят, даже обычное его касание приносило болезнь любому эльфу… Черный мор странно повел себя. У людей он проявляется почти сразу, но с эльфами получилось иначе… Мор словно затаился и передавался от эльфа к эльфу без видимых последствий… Но прошло несколько лет, может, даже десяток или два, и вдруг – в один момент – заболели все и скончались очень быстро в страшных муках. Все леса эльфов превратились в кладбища.

Угу: попав в организм, отличный от человеческого, вирус непредсказуемо мутировал.

– Теперь эльфийские леса называются Лесами Костей. Они прокляты. Там нет животных и птиц, только непогребенные кости. И снег. И, возможно, призраки. Смельчаки, бывает, лезут туда за оружием и сокровищами, но назад мало кто возвращается. Леса травят окрестные земли – весной и летом из них выползает ядовитый зеленый туман, от которого полегает и чернеет пшеница, домашняя скотина болеет, а люди – дети и старики – могут умереть.

– А вырубить эти леса не пытались?

Она взглянула на меня с изумлением:

– Торнхелл… Черт, нет, их боятся трогать. Проклятые места. Даже лес на подъезде к Норатору, в двадцати милях от столицы, стоит нетронутый.

Я сделал очередную пометку в глубинах разума: вырубить эльфийские леса к чертовой бабушке, не получится – сжечь, и плевать на культурное наследие, которое скрыто под сенью волшебных листьев.

– Все, что осталось от эльфов, это их оружие и эльфийский лист. Его культивируют люди в южных областях Санкструма. Но без эльфийского ухода лист начал хиреть. За триста лет кусты, что были высотой с человека, стали ему по пояс. Говорят, дело в какой-то особой эльфийской магии.

Селекцией вы не умеете заниматься, ребята, селекцией. Это даже подросток из моего мира знает. Отбирайте более жизнестойкие виды, экспериментируйте с подкормкой, и будет вам большое эльфийское счастье.

Еще одна пометка в глубинах разума: разобраться с эльфийским листом. По вкусу он был намного приятнее табака. Что-то вроде фруктовой курительной смеси для вайпа, только куда естественнее по ощущениям, без привкуса химикалий. Одно из немногих удовольствий нового мира…

Амара вдруг привстала, оглянулась. Я оглянулся следом – на гряды холмов, прикрытые легкой дымкой испарений.

– Видишь их, Торнехелл?

Я резко оглянулся, напряг глаза:

– Кого «их»?

– Черт, они уже скрылись в ложбине. Отряд, около десяти человек. Не нравится мне это. Они явно по твою душу. С такой скоростью – часа через три нагонят. Придется ехать через лес. Да-да – сейчас мы пересечем реку, и в лес. Садись в шарабан, я буду гнать быстро!

Без разговоров я запрыгнул в повозку, Амара гикнула, вожжи звонко щелкнули по лоснящимся крупам монастырских лошадок.

Я снова развернул послание Белека.

«Коронный совет:

Трастилл Маорай – глава фракции Умеренных. Выбрали Торнхелла подло.

Дремлин Крау – глава фракции Великих. Выбрали Торнхелла подло.

Таренкс Аджи – глава фракции Простых. Воздержались от выбора Торнхелла благородно.

Правительство:

Жеррад Утре – покойный архканцлер несчастный…»

Несчастный, вот-вот. Это и про меня сказать можно. Кто из фракций отправил Жеррада Утре на тот свет? А ведь отправил, к гадалке не ходи – его убили. И кто из фракций сейчас гонится за мной? Умеренные, Великие или Простые, к чьему лидеру Таренксу Аджи рекомендовал обратиться Белек в Нораторе? Впрочем, плевать, патриоты это, желающие не допустить до власти зверя Торнхелла, или уроды, которые узнали, что внутри Торнхелла – напротив, не зверь, а добренький вселенец, и именно поэтому решившие его устранить. Все равно они скачут, чтобы отобрать мою жизнь, это ясно. Нет, конечно, возможно, это карбонарии Белека, но что-то подсказывает мне, что их порубил в капусту отряд, прибывший в Выселки.

Дорога пошла вверх, с холма открылся вид на сожженную деревню, лежащую на пологом склоне. Дома напоминали частокол черных гнилых зубов в пасти великана. В центре высилась постройка с закопченными, некогда белыми стенами, увенчанная высокой башней, ныне похожей на головешку. Очевидно, храм Ашара. Далеко впереди виднелись лента реки и почерневшие остатки моста.

Амара потянула носом:

– Это случилось недавно.

– Что?

– Деревню сожгли недавно. Малые… Малые Родники, да-да, это Малые Родники. Кому же они помешали?

Хаос распространялся по Санкструму. Зримый, страшный хаос. Хватит ли у меня времени и сил, чтобы его остановить?

– Мост сожжен, Амара.

Она кивнула:

– Я знаю, где брод.

Мы проехали мимо деревни, и тут я своим новым обонянием учуял смрад пепелища. К горьким запахам примешивался чуть заметный сладкий – это значило, что в деревне сгорело несколько человек. Около моста высился столб с перекошенной обгоревшей табличкой, кто-то выцарапал на копоти одно слово – «Грешники!».

Грешники? В чем же и как согрешили обитатели деревни?

Брод отыскался ниже по течению. Мы пересекли его, и тут Амара сбавила скорость.

– Они вряд ли отыщут брод скоро. Можно двигаться потише.

К сумеркам выехали на большак, пустой и тоскливый. Далеко впереди виднелся лес. Солнце убиралось с помрачневшего неба – тусклый бильярдный шар, скатывающийся в лузу из грозовых облаков. С большака Амара свернула на лесную дорогу, стиснутую мрачным лесом, словно корсетом. Я сидел рядом с проводницей, вдыхал терпкий смолистый аромат деревьев и молодой листвы и запах ее волос.

Лесную дорогу медленно заволакивал туман – густой, кисельный, тяжелый, пахнущий болотом. Амара пустила коней шагом.

– Скоро заночуем, Торнхелл. И лошадям нужен роздых. Пока же будь начеку. Если начнется – сразу выхватывай свою шпагу. Колоть не надо. Руби. Не бей по бокам, плечам, ногам – там одежда, пока ты ее вспорешь – тебя могут порешить. Бей по головам, по лицам. Так проще. Старайся задеть глаза. Ударил кромкой наотмашь – не смотри, насколько сильно попал – руби следующего. Руби. Именно руби, ты понял? Сверху по голове не бей – можешь сломать шпагу, там крепкая кость. Просто кромкой по лицу, ушам, затылку. Можно вспороть шею. Когда вспарывают шею – сильно хлещет, это хорошо – тот уже не жилец. Ты понял?

Да уж, урок средневековой философии выживания. Амара могла дать сто очков вперед современному сурвайверу.

Я сказал, что да, понял. И спросил проводницу, нападения кого она ждет. Рябая девушка пожала плечами:

– Просто ощущаю. Тут скверно. Зря я увязалась с тобой, милый господин. Ладно, до Прядки недалеко. Там заночуем.

Однако в ее словах было деланое сожаление. Она почему-то ощущала себя счастливой рядом со мной.

Заночевать я был не против. Несмотря на то что провел почти весь день пути сидя, я чувствовал усталость. Сейчас бы поспать часов так восемь-десять, а потом – кофе… да только нет тут кофе. И чая в нашем понимании нет. Для утренней бодрости можно покурить эльфийский лист.

Сколько тут длятся сутки? По моим внутренним часам – сутки примерно равны земным. А вдруг в этом мире нарушены вселенские законы и солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот? А местная Земля – вдруг она все-таки плоская и накрыта хрустальной сферой, к которой железными гвоздями прибит свод небес? Ну ладно, это шутки. Но физика и климат местного мира еще ждут моего пристального изучения в Нораторе. Придется возрождать университеты, о закрытии коих вещал брат Сеговий, средневековые, конечно, но все же – университеты, аккумуляторы знаний об окружающем мире. Не только политикой, любовью, верой и золотом жив человек. В нас на инстинктивном уровне «прошита» жажда познания, и только у самых тупых индивидов она спит, замененная бутылкой пива и телевизором, по которому идет футбол.

Туман поднялся до ступиц колес. К счастью, это был обычный, а не проклятый туман, да и ехали мы, очевидно, по обычному лесу. Интересно, насколько я «улучшу» Санкструм, когда прикажу сжечь дотла Леса Костей? Но прочь сомнения: если леса-погосты травят земли и людей – их необходимо уничтожить. Тут нет свихнутых защитников природы, которые отстаивают право на существование каждой былинки, каждой тифозной вши, нет и идейных вегетарианцев, которые желают смерти человечеству, чтобы коровки мирно паслись на лугах и пони по радуге порхали. В этом – несомненный плюс и мое преимущество. Делай что хочешь, только аккуратно, чтобы не наломать дров.

Дорога вывела на пустошь, кругом поднимались низкие, сглаженные временем курганы, покрытые деревьями едва-едва, как голова плешивого человека – редкими волосами. Тут и там на курганах виднелись какие-то развалины, похожие на остатки башен. Может, похоронные башни, как в Армении? Древние артефакты былой цивилизации?

Далее местность повышалась, впереди вновь стеной поднимался лес. Нам, как понимаю, туда.

Далеко справа сверкали зарницы. Гроза близилась.

Амара вдруг схватила меня за плечо, прошептала сдавленно:

– Слышишь, там… там, впереди!..

– Что?

– Впереди! Прямо перед тобой!..

Я привстал. Туман на дороге вздымался уже клубящейся стеной – высотой метра в два, желтушного ядовитого оттенка, который сообщали ему последние лучи заходящего солнца. Видимость в нем была примерно на семь-восемь шагов, дальше все было размыто. Он устилал подножие курганов густым ватным одеялом. Что именно происходило в тумане, я затруднялся определить: там навстречу нам двигались какие-то странные формы, похожие то ли на демонов, то ли на ангелов – во всяком случае, я явственно видел крылья и, конечно, обмер, испугался.

Лошади начали всхрапывать. Амара резко натянула вожжи.

Из тумана донеслись какие-то омерзительные звуки, будто по оголенным нервам царапала кошка. Не сразу я понял, что это музыка. Совершенно нечеловеческая, потусторонняя, некая психоделика вроде той, что звучала из граммофонов, когда аборигены приветствовали экипаж звездолета «Астра» на отравленной Дессе.

– Ч-черт, дэйрдрины… Прячемся, быстро!

Амара отыскала неглубокий, скрытый бурьянами и колючими зарослями овраг у обочины и свела туда лошадей и шарабан. Что-то шепнула лошадям, поочередно каждой на ухо – что-то вроде цыганских заговоров, чтобы скакуны не выдали своим ржанием, как и тогда, в лесу.

Музыку сопровождал негромкий хоровой напев, ритмичный, повторяющийся, от которого мурашки разбегались по телу.

– Хочешь посмотреть, Торнхелл? Нишкни. Молчи. Не высовывайся. Двигай за мной и делай, как я.

Разгоняя туман, она забралась по откосу оврага и поманила меня. Я забрался следом, царапаясь о репьи, сердце колотилось о ребра. Что там, в тумане?

Амара раздвинула ветви, образовав крохотное окошко с видом на дорогу.

– Тшшш…

Существа начали выступать из желтого сумрака, и я помимо воли вздрогнул. Демоны с лицами-черепами! Хотя нет, постой – это же люди! В черных балахонах с длинными, провисающими едва ли не на метр рукавами, с бритыми головами и лицами, обильно покрытыми белилами, с зачерненным пространством вокруг лихорадочно блестящих глаз, отчего лица действительно напоминали черепа. Дэйрдрины шествовали колонной по пятеро. Впереди двое пожилых, с усохшими лицами, со штандартами в руках. На штандартах нарисовано солнце, до трех четвертей перекрытое луной. Затмение, видимо… По сторонам колонны двигались крутоплечие мужчины средних лет, опоясанные мечами. В середине процессии – невооруженные юноши и девушки, на щеках которых под белилами – а они очень сильно высвечивают текстуру кожи – можно угадать прыщи молодости.

Дэйрдрины выходили из тумана чинно, ступали легко, едва касаясь дороги. За стариками шли двое худощавых парней с неким подобием арф, сделанных, кажется, из хребтовых костей каких-то животных, а может, и людей. Анемичные пальцы терзали струны, невидимые в полумраке. К жуткой, потусторонней, гипнотизирующей мелодии прибавлялся рефрен, который тихо и глухо скандировала вся колонна:

– Язва – голод, язва – голод, язва – голод!

Сердце сжалось, пропустило удар, затем снова застучало ритмично и быстро, разгоняя по телу густой адреналин в крови.

– Язва – голод, язва – голод, язва – голод!

Гнусная мелодия и рефрен словно бы подхватили меня в горячую ладонь, закрутили, понесли… Голова пошла кругом.

Это было что-то вроде одуряющей сознание мантры, исполненной мрачного содержания. Язвой в древние времена называли любую болезнь, ведущую к смерти.

– Язва – голод, яз…

Амара жарко задышала мне в ухо, затем без затей прикусила мочку уцелевшими клыками.

Я вздрогнул от резкой боли, наваждение спало.

– Тшшш, милый господин, не дрыгайся, они сейчас уйдут, и мы продолжим… путь.

Замыкал шествие плечистый увалень, опоясанный мечом. Он начал отставать от колонны, затем остановился на противоположной от нас стороне дороги и задрал балахон. Раздалось журчание. Колонна к этому времени почти растаяла в тумане.

Одна из монастырских лошадок все-таки не выдержала и всхрапнула. Увалень вздрогнул, однако довел мочеиспускание до конца, затем деловито опустил балахон и направился к кустам на склоне оврага метрах в двух сбоку от меня. Я не успел заметить, куда делась Амара. Она двигалась удивительно проворно.

Увалень сунулся меж кустов. Глаза на лице-черепе удивленно блеснули, когда заметил шарабан и лошадок. Рот приоткрылся. Затем он увидел меня, и его ладонь прыгнула к оружию.

Амара возникла сзади – как тень, умело и сильно черканула дэйрдрина по горлу мечом, перерезая трахею. Затем пихнула его вниз, и он покатился по склону, тихо и сдавленно хрипя, не способный крикнуть, и упал возле задка шарабана. Амара прыгнула следом. Меч взметнулся только один раз, упал с хряском.

– Все. Скажи спасибо, что это не дети.

– Дети?

Она взглянула на меня с внезапной яростью:

– Да, дети! Там, откуда ты прибыл, верно, не слыхали про дэйрдринов… Они шли на ночное моление. Бывает, в колонне на ночное моление идут дети. У них чуткий слух, и… ребенка… нет, ребенка убить я бы не смогла.

Я покосился на темную груду, некогда бывшую человеком.

– Кто они, Амара? Ты права: в моем краю о них не знают.

– Дэйрдрины… – Моя проводница пнула труп без всякого почтения. – Они распространились по Санкструму за последние пять лет. Новая религия… Сначала их было немного, потом все больше. Откуда пошло учение – неизвестно. Их высшие… черт, иерархи – они распространяют учение, что-то делают с головой простого человека настолько ловко, что разум помрачается, человек становится как больной черным мором, и он несет этот мор другим…

Она вдруг опустилась на корточки, покачала головой.

– Ф-фух, погоди, передохну… Что-то сердце ходит… Пожалуйста, Торнхелл, выбери мне репьи из волос.

Я присел рядом с нею, запустил руки в густые волосы и осторожно, один за другим, начал выбирать репьи. Солнце к этому времени скрылось за тучами, вокруг разлилась темнота, особенно густая благодаря туману.

– А нашему императору Растару плевать на то, что страна сгнивает на корню… Дэйрдрины – это вера в смерть, отвергающая Ашара. Вера нищих. Дэйрдрины отдают все имущество иерархам и начинают готовиться к концу света, закаляя плоть и душу, упражняясь с боевым оружием, учатся воевать, убивать… Как у них там внутри, насчет постулатов и ритуалов, – я не знаю, но только дэйрдрины верят, что спасутся и обретут вечную жизнь, а прочие передо́хнут… А к обычным людям они начинают относиться как к недочеловекам, грешникам, недостойным сочувствия… Возможно, это они сожгли Малые Родники. Сейчас под их властью Китрана, второй по величине город в Санкструме. А теперь поехали отсюда, эту падаль рано или поздно хватятся, да и дождь скоро будет.

Секта. В нормальных странах деструктивные секты вычисляют и фиксят, как баг программы, чтобы общество могло нормально функционировать, но если император – пьяная свинья, которой все равно… Такую страну можно брать голыми руками. И – нет, Амара, дэйрдрины не простые психи. Они – законсервированная армия. Кто-то подготовил армию зомбированных, тупых и безжалостных фанатиков, Амара, целую армию внутри страны. И она лишь ждет сигнала… И я не знаю, успею ли я даже взять власть в свои руки, прежде чем неизвестный манипулятор отдаст дэйрдринам приказ прирезать Растара, а потом, возможно, и меня…

Я утер пот, внезапно выступивший на лбу. Мне только армии сумасшедших фанатиков не хватало до кучи. Наверху любых сообществ фанатиков всегда стоят умные и безнравственные манипуляторы… Да вот можно взять из земной истории примеры – скажем, Поля Барраса, одного из лидеров первой французской революции. Паренек пробился в начальники, яро гильотинировал аристократов во славу народа, параллельно набивая себе карманы богатствами этих самых аристократов, а потом совершил переворот, прихлопнул фанатичных революционеров, лично пленив Робеспьера, и начал проживать огромные богатства, ради которых, собственно, и полез в революцию. И таких примеров – масса. Но смогу ли я вообще узнать, кто стоит за дэйрдринами? Ну, прежде чем меня убьют?

А вообще, у меня возникла одна мыслишка, и звучала она так:

«Да полноте, господа хорошие, есть ли в этом мире вообще чудовища… кроме людей?»