– Я предлагаю, – сказал доктор, откладывая салфетку, – забрать кофе в наш будуар. На мой взгляд, там повеселее.

Теодора хихикнула.

– Миссис Дадли ушла, так что давайте пробежимся, откроем все двери и окна, снимем все с полок…

– Без нее дом какой-то другой, – заметила Элинор.

– Более пустой, – кивнул Люк.

Он составлял кофейные чашки на поднос. Доктор ушел вперед – открывать двери и припирать их стульями.

– Каждый вечер я внезапно осознаю, что мы здесь одни, – продолжил Люк.

– Забавно, ведь миссис Дадли не очень-то с нами приветлива. – Элинор взглянула на стол. – Я люблю ее не больше вашего, но мама ни за что не позволила бы мне оставить такой стол на ночь.

– Если миссис Дадли хочет уходить до темноты, значит, посуда будет стоять до утра, – безразлично сказала Теодора. – Я точно не стану ничего убирать.

– Нехорошо оставлять после себя грязный стол.

– Ты все равно поставишь посуду не на те полки, а миссис Дадли заново ее перемоет, чтобы смыть следы твоих пальцев.

– А если я просто замочу серебро…

– Нет, – сказала Теодора, перехватывая ее руку. – Хочешь идти на кухню одна, через все эти двери?

– Не хочу. – Элинор положила вилки обратно на стол, потом еще раз взглянула на мятые салфетки, на винное пятно рядом с местом Люка и покачала головой. – Даже и не знаю, как отнеслась бы к этому мама.

– Идем, – сказала Теодора. – Они нам свет оставили.

В будуаре ярко горел камин. Теодора села рядом с подносом. Люк тем временем достал бренди из буфета, куда вчера старательно убрал.

– Нам ни в коем случае нельзя раскисать, – объявил Люк. – Сегодня я снова вызываю вас на партию, доктор.

Перед ужином они принесли из других комнат удобные кресла и лампы, так что в будуаре стало вполне сносно.

– На самом деле Хилл-хаус очень к нам добр. – Теодора протянула Элинор кофе, и та блаженно откинулась в большом мягком-премягком кресле. – Элинор не надо мыть посуду, нам предстоит вечер в приятном обществе, а завтра, может быть, выглянет солнышко.

– Надо придумать, что возьмем на пикник, – сказала Элинор.

– Я тут в Хилл-хаусе разжирею и обленюсь, – продолжала Теодора.

Элинор было неприятно, что она постоянно называет дом по имени – будто нарочно повторяет это слово. Дерзко окликает дом – смотри, мол, мы здесь.

– Хилл-хаус, Хилл-хаус, Хилл-хаус, – тихо произнесла Теодора и улыбнулась Элинор.

– Любезная принцесса, – учтиво обратился к ней Люк, – не расскажешь ли, какова политическая ситуация в твоей стране?

– Крайне неустойчива, – ответила Теодора. – Я сбежала, потому что мой отец-король хочет выдать меня за Черного Михаэля – претендента на трон. Я, разумеется, терпеть не могу Черного Михаэля – он носит золотую серьгу в ухе и бьет конюхов хлыстом.

– И впрямь крайне нестабильная обстановка, – заметил Люк. – Как же тебе удалось сбежать?

– Я переоделась молочницей и спряталась под сеном в телеге. Никто туда не заглянул, а границу я пересекла с фальшивыми документами, которые изготовила себе в избушке дровосека.

– И теперь Черный Михаэль устроит государственный переворот?

– Конечно. Ну и на здоровье.

Это как сидеть в очереди у зубного, думала Элинор, глядя на них поверх чашки с кофе; как сидеть в очереди у зубного и слушать чужие шутки, твердо зная, что все в конце концов окажутся в кабинете. Тут она заметила рядом с собой доктора и, подняв глаза, неуверенно улыбнулась.

– Нервничаете? – спросил он.

Элинор кивнула.

– Я тоже. – Доктор придвинул стул и сел рядом с ней. – У вас такое чувство, будто что-то – непонятно, что именно, – должно скоро произойти?

– Да. Все как будто ждет.

– А они, – доктор кивнул на смеющихся Теодору и Люка, – чувствуют то же, но проявляют иначе; интересно, как это на всех нас скажется. Месяц назад я едва ли мог предположить такое: что мы все четверо будем сидеть здесь, в этот доме. Я долго ждал.

А вот доктор избегает называть дом по имени, подумала Элинор.

– Вы думаете, мы правильно поступаем, что остаемся здесь?

– Правильно? – повторил он. – Думаю, мы поступаем исключительно глупо. Думаю, такая атмосфера отыщет изъяны и слабости в каждом и сломит нас всех – это вопрос нескольких дней. Единственное наше спасение – в бегстве. По крайней мере, оно не сможет за нами последовать. Почувствовав себя в опасности, мы уедем, как приехали. И, – горько добавил он, – со всей возможной поспешностью.

– Но ведь мы предупреждены, – заметила Элинор, – и нас четверо.

– Я уже сказал об этом Люку и Теодоре, – продолжал доктор. – Пообещайте мне уехать сразу, как почувствуете, что дом забирает над вами власть.

– Обещаю, – с улыбкой ответила Элинор. Он хочет меня подбодрить, благодарно подумала она. – Но пока все хорошо. Правда. Все хорошо.

– Я не колеблясь отошлю вас, если увижу такую необходимость, – сказал доктор, вставая. – Люк, дамы нас простят?

Покуда они расставляли фигуры, Теодора с чашкой в руке бродила по комнате, а Элинор думала: у нее движения зверя, нервные и настороженные; она не может сидеть на месте, когда в воздухе ощущается некое беспокойство. Мы все на взводе.

– Посиди со мной, – сказала она. Теодора все с той же упругой грацией подошла, опустилась в кресло, с которого встал доктор, и устало откинула голову; как же она красива, подумала Элинор, какой же бездумной, счастливой красотой. – Устала?

Теодора с улыбкой повернулась к ней.

– Не могу больше выносить ожидание.

– Я только что думала, насколько ты по виду спокойна.

– А я только что думала о… когда это было? Позавчера?.. О позавчерашнем дне. И гадала, как меня угораздило сюда поехать. Наверное, я соскучилась по дому.

– Уже?

– А ты совсем о таком не думаешь? Будь Хилл-хаус твоим домом, ты бы о нем тосковала? А девочки – интересно, они плакали о своем темном угрюмом доме, когда их отсюда увозили?

– Я никогда никуда не ездила, – осторожно ответила Элинор, – и, наверное, не знаю, как это бывает.

– А теперь? Скучаешь по своей квартирке?

– Наверное, – ответила Элинор, глядя в огонь. – Я там очень мало живу – еще не поверила, что она моя.

– Хочу в свою собственную постель, – объявила Теодора, и Элинор подумала: она снова капризничает. Когда Теодора проголодалась, или хочет спать, или ей скучно, она становится как маленькая.

– У меня глаза слипаются, – сказала Теодора.

– Двенадцатый час, – ответила Элинор.

В тот самый миг, когда она повернулась к игрокам, доктор издал торжествующий возглас, а Люк рассмеялся.

– Так-то, сэр, – объявил доктор. – Так-то!

– Вы разбили меня наголову, – признал Люк и начал собирать фигуры. – Никто не возражает, если я возьму с собой чуточку бренди? Чтобы скорее уснуть, или для пьяной храбрости, или еще для чего. Вообще-то, – и он улыбнулся девушкам, – я собираюсь еще полежать с книжкой.

– Вы по-прежнему читаете «Памелу»? – спросила Элинор доктора.

– Второй том. У меня впереди еще три, потом примусь за «Клариссу Гарлоу». Могу одолжить Люку…

– Спасибо, не надо, – торопливо ответил Люк. – У меня с собой чемодан детективов.

Доктор обвел глазами комнату.

– Так-так, – сказал он. – Экран придвинут, свет погашен. Двери миссис Дадли может закрыть с утра.

Усталой вереницей они поднялись по лестнице, выключая по пути свет.

– Кстати, у всех есть фонарики? – спросил доктор.

Они кивнули, занятые больше мыслями о том, как хочется спать, чем о волнах тьмы, наплывающей за ними по ступеням Хилл-хауса.

– Спокойной ночи всем, – сказала Элинор, открывая дверь синей комнаты.

– Спокойной ночи, – отозвался Люк.

– Спокойной ночи, – сказала Теодора.

– Спокойной ночи, – сказал доктор. – Крепкого сна.