Глава одиннадцатая
Нечто недоброе

Покои Анастасии

Camera Anastasiei

Замок Бран

– Иляна сказала, что с тех пор, как тело Вильгельма принесли в замок, князь Николае занят тем, что громит свою комнату. Ваш класс будет выполнять вскрытие завтра, после того, как дядя изучит труп.

Анастасия отпустила горничную и теперь стояла перед зеркалом, вынимала булавки из своих золотых кос и причудливо укладывала их по-новому на макушке. Ее покои были немного больше моих и располагались этажом выше наших учебных кабинетов. Молдовеану позаботился, чтобы его подопечная не испытывала недостатка ни в чем. Что свидетельствовало, что у него все-таки есть сердце.

Моя новая подруга щебетала, пересказывая ходившие в замке слухи о князе, но я поймала себя на том, что то и дело отвлекаюсь на размышления о самом здании замка. Академия почти опустела в канун рождественских праздников, не считая нашей группы претендентов и основной части персонала, а коридоры, ведущие сюда, были полны уголков и ниш, в которых стояли как научные, так и религиозные скульптуры. В промежутках между нишами висели гобелены с изображениями посажения на кол и прочих отвратительных сцен. Анастасия объяснила мне, что это события времен правления Влада, его победы, увековеченные в этих залах.

На одном из постаментов стояла грудная клетка под стеклянным колпаком, на другом – легкие. Еще к одному я не решилась присматриваться внимательно – там вокруг креста обвивалась змея. Временами эти коридоры напоминали мне дядину лабораторию и его специфическую коллекцию. В других же местах у меня мурашки ползли по коже. Хотя лучше уж размышлять о мрачном замке, чем иметь дело с нынешним разговором о Николае.

– Вспыльчивость – это показатель эмоциональной нестабильности, я это прочла в журнале прошлым летом, – сказала Анастасия. Ее ни капли не смущало, что я не отвечаю на ее щебетание. – Оно определенно воздействует на положение князя Николая в академии. Сомневаюсь, что он восстановит душевное равновесие до конца вашего пробного курса. Весьма печально для него. Зато неплохо для остальных.

Меня мутило от вины: князь горюет о своем умершем кузене, а мы тут сплетничаем о нем. Я хотела получить место в академии, но совершенно не желала, чтобы причиной тому стала временная слабость моих соперников. Или из-за внезапной смерти одного из них. Полагаю, мне еще было немного нехорошо из-за того, что я наговорила Томасу перед тем, как покинуть его в переулке. Мне на миг вспомнилось безжизненное тело Вильгельма. Меня по-прежнему продолжала беспокоить моя реакция на покойника. Всякий раз, как я оказывалась рядом с трупом, на меня наваливались воспоминания, которые мне хотелось бы забыть.

Если я не справлюсь с этим кошмаром в ближайшее время, я не удержусь в академии. И это, как я подозреваю, весьма порадует директора Молдовеану. Я поерзала на диване, провела рукой в перчатке по деревянному подлокотнику.

– А почему ваш дядя допускает молодых женщин в академию, если он их так презирает?

– Строго говоря, он мне не родственник. – Анастасия потянулась за своим дневником. – Хотя мог бы им быть стать, если бы мою тетю не убили.

– Как печально слышать это, – сказала я. Мне не хотелось углубляться в эту тему и распрашивать о потенциально жутких подробностях. – Терять близких – это самое ужасное, что только может случиться с человеком.

– Спасибо. – Анастасия печально улыбнулась. – Моя тетя не была заинтересована в образе жизни дамы, которую муж холит, лелеет, садит под замок и указывает, что ей делать. Молдовеану уважал ее. Никогда не давил на нее, чтобы заставить остаться с ним.

Анастасия заправила белокурую прядь за ухо, и я порадовалась краткому перерыву в разговоре. Я была ошеломлена. Отношения Молдовеану с его бывшей невестой так походили на то, что меня беспокоило в отношениях с Томасом! Я не простила директору его неблаговидного поведения, но я стала чуть лучше его понимать.

– Он сильно изменился после того, как было найдено ее тело, – сказала Анастасия. – Я понимаю, в это трудно поверить, но он держится так холодно потому, что считает, что это может когда-нибудь, в конце концов, спасти жизнь. Именно поэтому мне не дозволено стать студенткой, хотя он разрешает мне иногда пробираться на занятия.

Анастасия открыла дневник, и я не стала давить на нее, выспрашивая дополнительные сведения об убийстве ее тети. Я огляделась по сторонам, ища, чем бы занять себя, и заметила на столе книгу с латинскими изречениями. Чтобы пройти этот курс, надо отлично знать латынь. Ее мне тоже требовалось улучшить, хотя базовые знания у меня имелись, благодаря дядиным урокам. Секунды медленно тянулись в тишине. Я не могла избавиться от воспоминаний о боли на лице Томаса.

Я потеребила кружева перчатки.

– Интересно, какой же окажется причина смерти Вильгельма. У него был такой странный цвет лица… – У меня мурашки ползли по коже, но я зажала свой страх в кулак. – Не припоминаю, чтобы мне доводилось видеть тело в таком состоянии.

– Ужасно! – Анастасия наморщила носик. – Я и забыла, что вы осмотрели тело прежде, чем дядя заставил вас вернуться в замок. Я никогда не читала о подобных симптомах. – Она заговорила по-румынски так быстро, что я перестала ее понимать, потом поджала губы. – Извините. Я забыла, что вы еще недостаточно владеете языком. Не хотите сходить в библиотеку? Возможно, там вы найдете какое-нибудь объяснение этому странному состоянию.

– Может, завтра. Сейчас я слишком устала. – Я встала и кивнула на дверь. – Я, пожалуй, пойду приму ванну. Возможно, мы сможем заняться этим завтра.

– Марет! Принять ванну – это отличная идея! Я последую вашему примеру. Обожаю хорошую ванну.

– Увидимся за завтраком?

– Конечно. – Уголки ее губ на мгновение опустились, а потом Анастасия широко улыбнулась. Она плюхнулась на диван с изяществом мешка картошки и схватила латинскую книгу. – Постарайтесь отдохнуть. Сегодня был такой трагический день! Надеюсь, завтрашний будет лучше.

Когда я тихонько пробиралась по коридору, возвращаясь из покоев Анастасии, факелы по большей части уже погасли. Ночной воздух посвежел от ледяных сквозняков, и я покрылась гусиной кожей, пока шла по пустому темному коридору. У скульптур таились темные силуэты, превосходящие их размерами. Я понимала, что это всего лишь тени, но в тусклом колеблющемся свете они походили на следящих за мной сверхъестественных существ.

Я вцепилась в свои юбки и старалась идти побыстрее, насколько решалась. Мне действительно казалось, будто за мной наблюдают. Но я не смела присматриваться, кто это – или что. Чьи-то глаза следили за моими движениями; отступая, я ощущала силу их взгляда. Я знала, что это невозможно, но все же… я оступалась, как олененок на дрожащих ножках, осознающий, что к нему незримо приближается хищник.

– Здесь ничего нет, – шептала я, – это не…

Тихий скрип половиц за спиной добавил мне адреналина в кровь. Я оглянулась; кровь оглушительно стучала у меня в ушах. Пусто. В коридоре никого не было. Просто у меня разыгрались нервы. Ни одна тень не сдвинулась с места. Казалось, что замок проникся моим настроением и вместе со мной затаил дыхание. Я стояла замерев. Секунды едва ползли. Ничего.

Я перевела дыхание. Это всего лишь коридор. Никаких вампиров или оборотней. Само собой, никакие зловещие силы не провожали меня по пути в комнату. Разве что к ним можно причислить мое собственное воображение. Я торопливо зашагала вперед, и шелест моих юбок заставлял сердце пуститься вскачь, пока сознание пыталось смягчить страхи.

Я миновала этаж юношей и направилась наверх, в свои покои в башне, и шла не останавливаясь, пока не услышала тихий щелчок закрывшейся за мной двери. Я прислонилась к ней спиной и закрыла глаза.

И тут же открыла снова, услышав резкий щелчок, и принялась осматриваться. Взгляд мой упал на камин, где на дровах плясали оранжево-красные и почти белые языки пламени. Таинственный звук оказался всего лишь треском поленьев в очаге. Обыденный звук, который приятно услышать непогожим вечером. Вздохнув, я отправилась в спальню. Возможно, если я заберусь в кровать и оставлю этот день позади, завтра утром все наладится, в точности как сказала Анастасия.

Но войдя в комнату, я почувствовала, что что-то не так. Постель была не тронута, большой шкаф и сундук тоже были закрыты. Но на тумбочке, опираясь на керосиновую лампу, стоял конверт, и на нем почерком, знакомым мне не хуже собственного, было написано мое имя. Всю прошлую осень я наблюдала, как он делал записи, когда мы вместе с дядюшкой проводили вскрытия. Когда я прочитала письмо, сердце мое лихорадочно забилось уже по иной причине.

Жар вспыхнул у меня под кожей, собираясь в груди. Идти в комнаты Томаса в такой час ночи было… безрассудно и наверняка скомпрометирует меня. Также я была уверена, что это послужит основанием для исключения. Не говоря уже о полной гибели моей репутации. Ни один приличный молодой человек не захочет назвать меня своей женой, каким бы невинным ни был этот мой визит. Прокрасться в комнаты к Томасу было куда опаснее, чем встретить любого бессмертного призрака, бродящего по замку, но все же эта мысль вызывала меньший страх. Я хотела увидеть Томаса, извиниться перед ним за свою чрезмерно бурную реакцию. Он не заслуживал, чтобы я обрушивала на него всю тяжесть моего беспокойства.

Я мерила шагами комнату, прижимая письмо к груди. Мне невыносимо было думать о том, как отреагирует отец, если мое имя будет запятнано, и все же мысль глубоко засела во мне и не хотела сдаваться. Если я так страшусь брака, то возможно, если меня поймают, это на самом деле не станет для меня погибелью. Вполне вероятно, это может стать моим возрождением.

Я глянула на себя в зеркало. В зеленых глазах светилась надежда. И возбуждение. Как давно я не видела в них такой искренней заинтересованности!..

Не колеблясь более, я оставила свои покои, и, когда часы во внутреннем дворе отбивали полночь, я постучала в дверь Томаса. Та распахнулась прежде, чем я успела опустить руку. Томас жестом пригласил меня войти, а сам внимательно осмотрел коридор позади меня, словно ожидая, что еще кто-то будет бродить по коридору в такое позднее время.

Наверное, он нервничал не меньше моего. Я исподволь осмотрела комнату. Его сюртук был брошен на одно из трех огромных кожаных кресел. Чайный сервиз исходил паром на краю стола, между двумя стульями. На серванте стояли несколько накрытых тарелок с едой и графин вина. Казалось, что Томас приготовился накормить маленькую армию. Я посмотрела ему в лицо, пытаясь не обращать внимания ни на расстегнутую верхнюю пуговицу у горла, ни на обнажившуюся полоску кожу.

– Томас… Я должна извиниться…

Он поднял руку.

– Все в порядке, тебе не за что извиняться.

– Да? – Я облегченно перевела дыхание. – Если тебе не нужны извинения, то что такое важное случилось, что ты таким театральным образом позвал меня сюда? Если ты подразумевал свидание, то клянусь – я тебя… Не знаю, что именно я сделаю, но ты точно не обрадуешься!

– Тебе необходимо чуть больше поработать над манерой угрожать, Уодсворт. Хотя ты так мило краснеешь, когда произносишь слово «свидание»! – Я смерила его угрюмым взглядом. Томас широко улыбнулся. – Ладно, ладно. Я пригласил тебя сюда потому, что хотел обсудить смерть Вильгельма. Надеюсь, это не слишком романтично.

Плечи мои поникли. Ну да, конечно…

– Я пыталась вспомнить заболевания с такими симптомами, как у него, но не преуспела в этом.

Томас кивнул.

– Я недолго изучал его тело, но он был весьма бледен. Держу пари, что дело не только в его недуге. Хотя допускаю, что это может объясняться всего лишь холодной погодой. Однако же губы у него не посинели. Действительно, весьма странно.

Я чуть склонила голову набок.

– Значит, ты предполагаешь что-то более зловещее?

– Я… – Томас засмеялся, и этот звук встряхнул меня, заставив выпрямиться. – На самом деле я не знаю. Я с самого нашего приезда немного не в себе. – Томас прошелся по комнате, похлопывая себя руками по бокам. Я невольно задумалась: уж не поэтому ли он на самом деле готов был так быстро покинуть академию? – Я не сумел быстро установить взаимосвязь между фактами и симптомами. Я… это весьма неприятно. Как люди только выносят это – неспособность сделать очевидные выводы?

Я сдержалась и ограничилась лишь тем, что закатила глаза.

– Каким-то образом мы умудряемся выживать, Крессуэлл.

– Это ужасно!

Вместо того чтобы потакать ему и дальше, я снова вернулась к странной смерти Вильгельма.

– Ты полагаешь, что мы как-то могли ему помочь? Я продолжаю думать, что если бы мы его не потеряли, то смогли бы оказать помощь.

Томас перестал расхаживать по комнате и посмотрел на меня.

– Одри Роуз, ты не должна…

– Добрый вечер, Томас, – раздался от двери мурлычущий страстный голос.

Мы обернулись и увидели, что в комнату проскользнула молодая темноволосая женщина. В ее лице сочетались угловатость и изящество, и противоречие не было неприятным для глаз. Все в ней, начиная от безупречной прически до огромного рубина в коротком колье под самую шею, кричало о богатстве и декадансе. От ее манеры держаться, развернув плечи и изогнув шею, исходила уверенность королевы. Задрав дерзкий носик, она улыбнулась своим подданным.

Томас просиял. Я никогда еще не видела его таким. Я затаилась, разрываемая противоречивыми чувствами. Было очевидно, что они привязаны друг к другу, и все же это пробуждало во мне какой-то дискомфорт. Нечто, о чем я не смела слишком долго задумываться.

Томас стоял, словно пытаясь запечатлеть каждую деталь этого момента, чтобы вновь и вновь возвращаться к ним во время студеных зимних месяцев. Кусочек тепла, за который можно удержаться, когда снег вновь заморозит его маленькое черное сердце. А потом он внезапно вышел из оцепенения:

– Дачиана!

Не оглядываясь, Томас бросился к девушке, подхватил ее и закружил в объятиях. Обо мне он позабыл.