Матрена так писала об отношениях отца с Николаем и Александрой:

«Отец любил царскую семью и был предан ей. Он всегда хорошо и задушевно отзывался о них. Но он ставил государю в недостаток его доброту и говорил про государя, что он «больно добр и прост». Про государыню отец говорил, что она «много тверже государя». Он нисколько не менял своего обращения с государем и с государыней в сравнении с другими людьми. Он называл и государя, и государыню на «ты», как и всех вообще людей: слова «вы» он совсем не знал. Горячий от природы, отец позволял себе иногда и кричать на государя, а в горячности иногда даже топал на него ногами. Был один случай, когда отец, накричав на государя, ушел, не простившись с ним. Все эти его ссоры с ними происходили из-за того, что государь не всегда слушал советов отца. […] Отец упорно говорил государю, что он должен быть как можно ближе к народу, что царь – отец народа, что народ должен его видеть как можно чаще, должен любить царя как отца, а между тем государь держит себя так, что его народ не видит и лишь боится его имени; что если бы народ его видел и знал, что он бы его не боялся, а любил. Государь говорил отцу, что если будет жить так, как хочет мой отец, то его убьют мужики. Отец говорил государю, что мужики никогда не убьют царя, а убьет его интеллигент»¹.

Матрена очень точно охарактеризовала отношения отца с Николаем и Александрой. Распутин действительно любил царя, но отчетливо видел его слабости и недостатки. Однажды он сказал: «Думаешь о нем одно, но не можешь рассчитывать на него, потому что он может измениться в любую минуту, он несчастный человек, в нем нет внутренней силы»². Есть бесспорные доказательства того, что Николай находил у Распутина утешение. Коменданту дворца Дедюлину, когда тот негативно отозвался о Распутине, Николай сказал: «Напрасно вы так думаете. Он хороший, простой религиозный русский человек. В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе становится легко и спокойно»³. Белецкий отмечает различия в характерах этих людей: «Я хотел сказать о страшно сильной его воле, которую он в себе воспитывал, о том, как он действовал на государя; я знаю, что он иногда даже кулаком стучал. Вот что я хочу сказать: это была борьба слабой воли с сильной волей. Этот человек ходил по гостиным лучше, чем другой царедворец, любого придворного он понимал и учитывал все людские слабости, на которых мог играть. Это был очень умный человек»⁴.

Эту тему в России в то время очень активно обсуждали. Некоторые, как Белецкий, утверждали, что Распутин – редкая сильная личность, наделенная истинными интеллектуальными, духовными и психологическими талантами. Вера Жуковская согласна с Белецким: «Вообще надо иметь мужество признать, что Р.[аспутин] была натура во всяком случае исключительная, и обладал он огромной силой». Другим же Распутин казался пустышкой. Николай Соколов, расследовавший убийство семьи Романовых, считал, что он не имел ни власти, ни силы воли. Единственной отличительной его чертой он считал «колоссальное невежество»⁵. Зинаида Гиппиус придерживалась того же мнения: «Распутин как личность ничтожен и зауряден. […] Он был крайне обыкновенный, незамечательный, дюжинный мужик»⁶. Мысль о том, что у Распутина могли быть какие-то политические идеи, вызывала у нее смех. Он был слишком прост, чтобы подняться на такой уровень. Однажды Гиппиус поделилась своими мыслями о Распутине с писателем, будущим лауреатом Нобелевской премии Иваном Буниным и его женой Верой Муромцевой. Вера ушам своим не поверила. Гиппиус, по мнению Веры, была хорошим писателем, но «она ничего не понимает в людях. Мужик он недюжинный и совсем не юрод»⁷.

Вера была права. Стоит отметить, что те, кто не видел в Распутине ничего особенного, вовсе не знали его и не имели опыта общения с ним – как Соколов и Гиппиус. Распутин был личностью незаурядной. И Николай не был настолько слаб, каким считали его критики. В истории сохранилось немало случаев, когда царь предпочитал не прислушиваться к советам Распутина. У Распутина было свое мнение о том, что лучше для царя и России, и он не стеснялся говорить об этом. Но он не был неким зловещим Свенгали, старающимся манипулировать царем, как марионеткой. Такой взгляд на фигуру Распутина характерен для прежнего политического дискурса, когда в нем видели царского фаворита. Такой «серый кардинал» был близок к правителю, но при этом часто был чужаком, не имеющим связей с политико-социальной элитой, и не занимал официальных постов. Подобные фигуры в истории не редкость. В Европе апогеем фаворитизма стал XVII век. Типичными примерами могут быть граф-герцог Оливарес при испанском короле Филиппе IV и кардинал Ришелье при Людовике XIII. Фаворитов считали людьми хитрыми, склонными к манипулированию, злонамеренными, двуличными, лживыми, амбициозными и готовыми на все в борьбе за власть. Оливарес демонстративно целовал ночной горшок короля, чтобы доказать свою безмерную любовь и преданность. Ришелье умел проливать слезы, зная, что это понравится королю. Приближенные монархов считали возвышение фаворитов узурпированием чужой власти. Но при этом все считали их власть безграничной и любой промах и ошибку правительства сразу же приписывали им⁸.

В России культ фаворитов пришелся на XVIII век. Дочь Петра Первого, императрица Елизавета (годы правления 1741–1761), имела двух фаворитов. Родоначальник князей Разумовских начал жизнь простым украинским пастухом по имени Олексий Розум. Елизавета заметила молодого красавца, когда он стал петь в придворном хоре. Она приблизила его к себе, осыпала деньгами и подарками. Он получил дворцы и крепостных, стал фельдмаршалом Алексеем Разумовским, графом Священной Римской империи. И все же за спиной современники графа презрительно называли его «ночным императором». Затем в жизни Елизаветы появился Иван Шувалов, сын армейского капитана, придворный паж. В последние годы правления императрицы Шувалов стал фактическим главным министром. Он обладал безграничной властью. Так появилась русская поговорка: «Из грязи в князи».

Наиболее известна (печально известна) своими фаворитами Екатерина Великая, которая правила Россией с 1762 по 1796 год. Ее история неотделима от истории мужчин, побывавших в ее постели и помогавших ей управлять страной. Граф Григорий Орлов, князь Григорий Потемкин, князь Платон Зубов были не просто любовниками и друзьями (говорят, что Потемкин был тайным супругом Екатерины). Они помогли Екатерине взойти на трон и оставаться на русском престоле тридцать четыре года – и это в один из самых политически и культурно нестабильных периодов русской истории. Их служение было вознаграждено огромными богатствами. Такое положение, естественно, вызывало зависть при дворе, а люди эти становились объектами злонамеренной клеветы, хотя более всего пострадала репутация Екатерины, которую историки незаслуженно считали сексуально озабоченной ведьмой.

Распутина следует считать еще одним из длинной череды русских фаворитов. Но изменившаяся природа монархии и необычная личность выделяют его из этого ряда. Распутин вышел из грязи в самом прямом смысле слова, но, в отличие от своих предшественников, так никогда из нее и не вышел. Он не стал настоящим придворным, нервно пытающимся отмыться от прошлого и энергично утвердиться в аристократических кругах, коллекционируя титулы, ордена, земли и деньги. Совсем наоборот. Распутин не стал богатым, не получил ни земель, ни титулов. Он сохранил связи со своей семьей, своим классом и родным домом. Но именно этого от него и ожидали. Его царственные покровители и столичные светские дамы искали в нем нечто такое, что соединит их со скромным народом-богоносцем. Если бы он порвал с корнями и стал князем, то утратил бы именно то, что делало его столь привлекательным. Распутин был слишком умен, чтобы не понимать этого. Впрочем, у него действительно не было желания рвать со своими корнями. Он никогда не стремился к социальному возвышению. Он искренне почитал царя и царицу, но у него не было времени для аристократов. Менее всего он хотел присоединиться к их кругу, и этот факт лишь усиливал их ненависть к нему. Несмотря ни на что Распутина считали фаворитом, и современники были уверены, что он действует точно так же, как до него действовали Разумовские, Орловы и Потемкины: спит с императрицей, опустошает государственную казну и сосредоточивает в своих руках всю власть. Я не хочу сказать, что Распутин был совершенно равнодушен к власти. Он знал, что близость к царственной чете отбрасывает на него отблеск славы престола, и это ему очень нравилось. Распутин оказался в паутине власти, интриг и влияний, чего не мог избежать ни один из тех, кто оказался при дворе. На протяжении ряда лет ему удавалось переигрывать других участников этой игры. У него были поражения, ему приходилось отступать, но он так никогда и не потерял доверия императора и императрицы.

Часто говорят о том, что Распутин снимал и назначал русских министров. Типичную историю в своем дневнике описала Надежда Платонова в 1916 году. Распутин позвонил военному министру Дмитрию Шуваеву и сказал, что ему нужно немедленно его видеть. Шуваев через адъютанта передал, что Распутин может приехать к нему в приемные часы, и он сразу же его примет. Но Распутина это не устроило, и он якобы ответил: «Пусть ваш министр знает, что нам с Мамой не нужны такие министры»⁹.

Однако Шуваев оставался на своем посту и после убийства Распутина, так что история о том, как злонамеренный фаворит назначал и увольнял министров, кажется чистым вымыслом. Власть Распутина существовала преимущественно в умах других людей – и с каждым годом укреплялась. В пьесе «Распутин» Илья Сургучев описывает разговор вымышленного министра внутренних дел, князя Джуницкого, с женой. Речь, естественно идет только о Распутине. «Снова этот Распутин! Это уже чересчур! Словно больше не о чем поговорить. […] Постоянно говоришь о нем, надуваешь его, а потом поражаешься, сколько силы он забрал»¹⁰. Сургучев очень убедительно передал общественное восприятие положения Распутина. Однажды Шульгин спросил товарища министра внутренних дел, действительно ли «каракули» Распутина «имеют силу наравне с высочайшим рескриптом». Министр рассмеялся и ответил, что внимание на подобные записки обращают лишь такие же «прохвосты», как и сам Распутин. А потом он сказал Шульгину: «Нет Распутина, а есть распутство. Дрянь мы, вот и все»¹¹. Так воспринимался Распутин – всемогущий фаворит: фантом, мираж.

«Что есть Распутин? – летом 1914 года задавалась вопросом газета “Астраханский листок”. – Распутин – это ничто. Распутин – пустое место. Дыра! Крах! Крах всего – веры, мысли, политики, государства. Распутин – это всего лишь ужасное, фатальное слово. Если бы этого имени не существовало, его следовало бы придумать как символ, эмблему, программу и платформу текущего момента»¹².

Власть фаворита воспринималась как единство противоположностей: все или ничего. Столь же противоречивой была и его натура. Царский фаворит по определению двуличен – царственным покровителям он показывает фальшивую, тщательно поддерживаемую мину, а истинную, злонамеренную и хитрую его натуру видит окружающий мир. То же самое можно сказать и о Распутине. «Царской семье он обернул свое лицо “старца”, глядя в которое, Царице кажется, что дух Божий почивает на святом человеке, – писал Шульгин. – А России он повернул свою развратную рожу, пьяную и похотливую, рожу лешего-сатира из тобольской тайги. […] Так этот посланец смерти встал между троном и Россией… Он убивает, потому что он двуликий»¹³. Илиодор тоже заметил эту двойственность Распутина, назвав свою книгу о нем «Святой черт». Но этот прочно укоренившийся в общественном воображении образ возник не у него. В 1910 году газета «Речь» опубликовала слова женщины, которая якобы полгода жила в доме Распутина. «Теперь я не знаю, кто он такой, – говорила она, – святой или величайший в мире грешник»¹⁴. Гурко писал, что в душе Распутина борются две противоположности: одна стремится в монастырь, а другая готова сжечь деревню. Коковцов говорил, что Распутин мог перекреститься и тут же удавить своего соседа с улыбкой на лице¹⁵.

Как всегда это делали противники и защитники Распутина, Коковцов и Гурко слишком далеко заходят в своих обобщениях. Распутин никогда не стал бы жечь деревню или душить ближнего своего. Сколь бы ни был популярен дьявольский образ Распутина, поддерживать его было трудно. Даже Илиодору тяжело было поддерживать им же самим созданный миф о Распутине. В своей книге он вынужден был признать, что Распутин – всего лишь «обычный рябой крестьянин»¹⁶. О том же (кроме оспин) говорила и Матрена: «Он как был простым мужиком от рождения, таким и остался до самой смерти»¹⁷.

Хотя образ Распутина – поджигателя и душителя кажется чрезмерным, вопрос о его искренности более сложен. Искренен ли он был в своей вере? Обладал ли истинными духовными талантами? Или это была всего лишь игра и часть сознательной стратегии? Даже если образ, который он демонстрировал царской семье, был совсем не тем, какой он показывал остальной России, означает ли это, что один из них истинный, а другой ложный? Отвечая на этот вопрос, современники Распутина расходятся. У его последователей, конечно же, нет никаких сомнений, но мнения большинства русских расходятся. Белецкий выразил мнение большинства, когда называл Распутина «скрытным, подозрительным и неискренним», движимым только личными интересами, а не какими-то большими идеями или ценностями¹⁸. Лишь немногие были готовы согласиться с оценкой Распутина, данной французским послом Морисом Палеологом: «Я не сомневаюсь в его полной искренности. Он не обладал бы таким обаянием, если бы не был лично убежден в своих исключительных способностях. Его вера в собственное мистическое могущество является главным фактором его влияния»¹⁹.

Несомненно, Палеолог гораздо ближе к истине, чем Белецкий. Но это не означает, что Распутин не был порой скрытным и подозрительным, особенно при общении с таким человеком, как Белецкий. В 1915 году у Распутина было немало причин не доверять полиции и министерству внутренних дел: он знал о том, что службы безопасности стараются его уничтожить, а не защитить, и это осознание стало основной причиной, по которой Распутин в последние годы жизни начал более активно участвовать в выборе государственных министров – и церковных чиновников. Враги его росли и множились, росло и их стремление сокрушить его. И Распутину приходилось искать союзников в высших эшелонах власти. И это трагический парадокс. Враги Распутина сами толкали его на место царского фаворита, играя ту самую тайную роль, в которой его же и обвиняли. И в то же время усилия врагов усиливали связь между Распутиным и царской четой.

С самого начала откровенность и честность Распутина приносила Александре большое утешение. Однажды она сказала отцу Шавельскому, что русские священники ее раздражают: «Спросишь их совета, а они в ответ: “Как угодно будет вашему величеству!” Ужель я их спрашиваю затем, чтобы узнать, что мне угодно? А Григорий Ефимович всегда свое скажет, настойчиво, повелительно». И так думала не только Александра. В 1916 году Николай писал о том же генералу Михаилу Алексееву, начальнику штаба Верховного главнокомандующего. В золотой клетке дворца Распутин был гласом народа. Но царская чета знала, что за принятие Распутина придется платить. Услышав нелестный отзыв о простом, необразованном крестьянине от своей фрейлины Марии Тутельберг, Александра ответила: «Спаситель набирал себе учеников не из ученых и теологов, а из простых рыбаков и плотников. В Евангелии сказано, что вера может двигать горами. Этот Бог и теперь жив. […] Я знаю, что меня считают за мою веру сумасшедшей. Но ведь все веровавшие были мучениками»²⁰. В своих мемуарах адъютант императора Семен Фабрицкий писал, что Александра однажды сказала ему, что они с Николаем знают, что все их приближенные обречены на безжалостную клевету за эту близость²¹.

Фаворит давал утешение, но его аура неизбежно распространялась и на монархов. Людовик XIV говорил, что фаворит лишает монарха части его славы, но в то же время берет на себя самые тяжкие его заботы²². Последнего из Романовых фаворит лишил всей его славы. И все же зачастую от таких отношений страдал не только сам правитель. Фаворитов часто ожидал весьма грустный конец. Список этот велик и печален. Простой солдат Сеян стал близким другом и верным советником римского императора Тиберия, получил огромную власть и нажил немало врагов. Он лишился царской милости, был удавлен, а тело его – разорвано на куски в 31 году н. э. Фаворит английского короля Эдуарда II Пирс Гавестон был убит – пронзен мечом, а затем обезглавлен. Группа аристократов убила его в 1312 году. Фаворит короля Кастилии Иоанна II Альваро де Луна лишился королевской милости и был обезглавлен в 1453 году по настоянию второй супруги короля, Изабеллы Португальской. Оливье ле Дэн, цирюльник короля Франции Людовика XI, пользовался его полным доверием, получил титулы, состояние и власть, но после смерти монарха мстительные французские дворяне казнили его в 1484 году. К 1915 году Распутин отлично сознавал, какую опасность таит в себе близость к трону.