«Или-или» обвиняющим взором смотрело на него с главного экрана. Дежарден выдерживал его взгляд, пока хватало смелости, чувствуя, как сосет под ложечкой, а потом сломался и убежал.

Лифт изрыгнул его через вестибюль в реальный мир. Стены металлических и стеклянных каньонов склонялись над головой со всех сторон, отчего на улицах царили сумерки: настолько глубоко в кишки Садбери солнце проникало лишь на один час в день.

Ахилл спустился в «Реактор Пикеринга», надеясь увидеть какие-нибудь знакомые лица, но никого не нашел. Гвен оставила приглашение на доске объявлений, и он чуть не сорвался…

«Привет, моя млекопитающая подруга. Я знаю, у тебя были немного другие намерения, но я просто хочу поговорить, понимаешь? Я тут нашел местечко, которое еще не выжгли, о его существовании даже не знают, но скоро будут в курсе, так как оно реально огромное. Гораздо больше, чем положено, и, как только я им об этом сообщу, несколько сотен тысяч человек превратятся в головешки…»

…но Трип Вины желчью поднялся в горле при одной мысли о таком нарушении. Он принялся колоть Ахиллу пальцы, готовясь перехватить двигательные нервы, стоило только «правонарушителю» потянуться к клавиатуре. Как-то ради эксперимента Дежарден попытался опередить своего химического охранника, и в мыслях не планируя обойти его, но даже тогда Трип оказался слишком быстр. Сила воли подсознательна; крохотный человечек, сидящий где-то за глазами, еще только решает, двинуться ему или нет, а команда действовать уже на полпути к руке.

«Пояснительные записки и резюме постфактум, – подумал Дежарден. – Вот и все, что мы получаем. Вот и вся свобода воли».

Он поднялся из «Реактора» и направился к ближайшей станции рапитрана. Но никуда не поехал, решил пройтись. Перепаянное серое вещество, застывшее в состоянии неистовой перегрузки, увязывало каждую незначительную деталь в неумолимую цепь корреляций: время дня с облачным покровом, далее с превалирующим транспортным потоком и даже с предупреждениями «нет в продаже», мерцающими на уличных торговых автоматах…

«Как, ради всего святого, такое могло произойти? У местных были миллионы лет, чтобы идеально приспособиться к окружающей среде. Как их может победить какая-то штука, которая развилась на дне океана?»

Он знал стандартный ответ. Все знали. Последние пять веков – это длинный перечень катастроф, целые экосистемы разрушались и заменялись наглыми экзотами, свысока плюющими на любую выслугу лет. Только в одном Н’АмПацифике существовало более семидесяти тысяч видов узурпаторов, а здесь ситуация была получше, чем в других регионах. За пределами генобанков можно скорее встретить космического пришельца, чем кого-нибудь из австралийских сумчатых.

Но тут иной случай. Тростниковые жабы, скворцы и полосатые мидии хоть и заполонили весь мир своим сорным потомством, но даже для них существовали границы. Гидриллу на вершине Эвереста не встретишь. Огненные муравьи навряд ли откроют лавочку на хребте Хуан де Фука. Химия, давление, температура – слишком много препятствий, слишком много физических крайностей, которые могли порвать многоклеточного захватчика на куски.

Чей-то нефтяной силуэт преградил Ахиллу путь: человеческая тень с равнодушными белыми глазами. Дежарден запнулся, уставился на этот пустой фасад и почувствовал, как патокой тянутся секунды. Мозг непроизвольно сократил обзор до точки в информационном облаке, о сборе которого Дежарден даже не подозревал: полуосознанные наблюдения во время ежедневных поездок на работу; темные фигуры, выделяющиеся в толпе на снимках АмСети. Модные баннеры, рекламирующие последние веяния «влажной полуночи».

«Рифтерский шик, – говорила Гвен. – Солидарность через моду. Тренд сезона».

Все это промелькнуло за долю секунды. Призрак обогнул его и пошел своей дорогой.

Чем дальше забирался Ахилл, тем больше затихали городские каньоны Садбери. Бесконечные покровы кудзу ниспадали с крыш почти до улицы, обрамляя окна и вентиляционные отверстия голубовато-зеленой листвой. Новая улучшенная часть мозга принялась подсчитывать среднее потребление углекислого газа при данном облачном покрове, но Дежарден сумел ее заткнуть. Ему всегда было интересно, смогут ли люди убивать побеги с той легкостью, на которую рассчитывают, когда те закончат всасывать выбросы предыдущего века. Кудзу и так отличалось живучестью, а уж после всех переделок вообще превратилось в идеальный поглотитель углерода. А теперь еще постоянно происходили бесконтрольные аутбридинги и горизонтальный перенос генов. Если дать сорняку еще десять лет, то он выработает иммунитет к чему угодно, за исключением огнемета.

Только теперь в кои-то веки это не имело значения. Через десять лет кудзу может стать наименьшей из человеческих проблем.

И уж точно не будет иметь никакого значения для этих бедолаг там, на Полосе.

Они построили модель.

Не реальную, конечно. Они не знали, как Бетагемот работает. Внутри не имелось механизма – ничего, что бы логически вело от причины к следствию. Схема представляла собой лишь группу корреляций. Облако с энным количеством измерений и траекторией наименьших квадратов, проходящей сквозь его сердце. Оно жрало данные с одной стороны и испражнялось предсказаниями с другой. Влажность почвы 13 %, ясная погода на протяжении пяти дней, уровень порфиринов на гектаре грязи в верфи Тиламук понижен, а микрометана повышен наполовину? Вот она, страна Бетагемота, мой друг, – и завтра, если не пойдет дождь, существует 80-процентный шанс, что она сократится наполовину.

Почему? Кто знает? Но при схожих обстоятельствах такое случалось и прежде.

Данные полевых наблюдений Роуэн вывели их на верный путь, но определиться помогли пожары. Каждый из этих магниевых сплетников кричал: «Эй! Сюда!» – до самой геосинхронной орбиты. А потом осталось лишь проверить архивы «Ландсата» по этим месторасположениям, отмотав их на пять-шесть месяцев до возгорания. Иногда ничего не находилось – ни один из пожаров в жилых зонах не выдавал ничего полезного. Иногда данные терялись, стирались или портились из-за привычных сил энтропии. Но иногда – вдоль береговых линий или в неразвитых промышленных зонах, где тяжелая техника кантовалась между заданиями, – спектральные линии со временем изменялись, фотопоглощение сползало до 680 нанометров, уровень кислорода в почве едва заметно падал, а от кислородного показателя все больше веяло кислинкой. Через определенное время изменения можно было заметить даже невооруженным глазом. Сорняки и трава, которым хватило крутизны пережить нефтяные пятна и выбросы, медленно хирели и коричневели.

С такими характерными признаками под рукой Дежарден отошел от явных подсказок в виде пожаров и запустил поиск дальше. Конструкция была довольно хлипкой, но будет худо-бедно справляться с задачей, пока Джовелланос не нароет еще что-нибудь. Пока же все лучше, чем ничего.

До сих пор. Теперь ситуация стала намного хуже. Теперь модель говорила, что Бетагемот завладел участком в десять километров на Орегонском побережье.

Когда Ахилл добрался до дома, Садбери уже готовился к ночи; мешанина из неона, натриевых ламп и лазеров просачивалась сквозь окна – впрочем, ощутимо тусклее теперь, после вступления в силу новых ограничений. Мандельброт кинулась Дежардену в ноги, когда тот пересек порог, а потом сразу направилась в кухню, уселась рядом с раздатчиком еды и принялась громко мяукать. Машина была запрограммирована на точные сроки кормления и не удостоила кошку ответом.

Дежарден рухнул на диван и невидящими глазами уставился на городской пейзаж.

«А ведь ты должен был знать», – сказал он сам себе.

И знал. Просто не верил до конца. И раньше он ничего такого напрямую не делал, просто шел по следу, наблюдал за тем, как другие предпринимают необходимые шаги, прогонял данные через статистические модели, пропускал через фильтры ради общего блага. Всегда ради общего блага.

Но в этот раз пожара еще не произошло. Силы сдерживания пока не узнали о Полосе и шли по собственным путям, стерилизуя все…

…что входило в контакт с источником. Но они не знали, как непосредственно выявить сам Бетагемот на расстоянии. Эту работу поручили Ахиллу и Элис.

И, похоже, они преуспели. Дежарден не мог отделаться от мысли, что раньше шел по следу из пепла, а теперь выжигал свой собственный, и от разницы отмахнуться не получалось.

«Это важно. Ты не держишь в руках огнемет.

Только направляешь его».

Трип Вины метался в кишках, словно зверь в клетке, ища, во что бы впиться.

«Ну? Делаю свою работу, Господи ты Боже! Скажи мне, что делать!»

Трип, разумеется, так не функционировал. У него в распоряжении был только кнут без всяких пряников, нейрохимический цензор, он набрасывался на малейший признак вины или совести или – специально для механицистов в зрительном зале – на простой аморальный страх попасться с чужой коробкой печенья в руках. Можно было называть его как угодно: ярлыки не меняли боковых цепей, пептидных связей или карбоксильных веществ с названиями, моментально вылетающими из памяти, которые заставляли механизм работать. Вина – лишь нейромедиатор. Мораль – реактив. А нервы работают, мускулы двигаются, языки болтают по воле химических препаратов. И было лишь вопросом времени, когда кто-нибудь сообразит, как связать все это воедино.

Трип Вины не позволял принять неверное решение, а Отпущение Грехов давало жить после вынесения правильного. Но действовать оба могли лишь после того, как определялся ты сам, понимал, где правая сторона. Они реагировали лишь на интуицию.

Прежде Ахилл никогда не жаловался на то, что Трип не подсказывает направления. Никогда не нуждался в нем. Конечно, реши Дежарден хакнуть свой кредитный рейтинг, его скрутило бы моментально, но при обыкновенной нагрузке Трип максимум подталкивал к тому, что и так было очевидно. Ситуации, проигрышные при любом раскладе, были для Ахилла шаблоном. Ампутировать часть или потерять целое? Жестко, но бесспорно. Убить десять ради спасения сотни? Ломай руки, стисни зубы, а потом обдолбайся. Вопросов, что делать, не возникало никогда.

«Сколько людей я изолировал, когда локализовал ту вспышку бруцеллеза в Аргентине? Скольких утопил в Тонкине, когда отрубил подачу энергии к дренажным колодцам?»

Раньше Ахилла никогда не беспокоила необходимость. По крайней мере не так. «Элис и ее шпильки насчет мира в черно-белом цвете. Чушь какая. Я вижу серый, миллионы оттенков серого. Я просто знаю, как выбрать самый светлый».

Теперь уже нет.

Дежарден мог точно сказать, когда все изменилось, почти до секунды: когда он увидел глубоководный скаф и кабину, сконструированную для низких высот, – как они, падая, слились в отчаянном объятии.

То был не коммерческий подъемник на обыкновенном рейсе: Дежарден проверил записи. Официально в эпицентре Большого Толчка никто не терпел катастрофы, потому что официально там никого не было. Транспорт послали в самое пекло втайне, а потом сбили.

Одно и то же ведомство не могло совершить оба действия, это не имело смысла.

Значит, тут пересеклись интересы противоборствующих сторон. Похоже, возникло глубокое разногласие насчет того, что же является общим благом (или «интересами Темных Властелинов», ибо, по словам Джовелланос, именно их на самом деле оберегал Трип). Кто-то в бюрократической стратосфере, кто-то, знавший о Бетагемоте гораздо больше Дежардена, попытался эвакуировать рифтеров перед землетрясением. Похоже, эти неизвестные посчитали упреждающее убийство неоправданным.

А кто-то другой их остановил.

На чьей стороне работала Роуэн? И кто был прав?

Ахилл ничего не рассказал Джовелланос о скафе. Он даже, как мог, забыл о нем сам, стараясь воспринимать все спокойно и просто, не сводил глаз с мыши в руках, пока огромный кит на горизонте не превратился в размытое, почти невидимое пятно. Но Дежарден знал: долго такую информацию не удержать; рано или поздно они все сами вычислят, найдут какую-нибудь комбинацию из показателей расстояния, влажности и кислотности, которая укажет на захватчика. Однако это могло произойти еще не скоро. Корпы работали со старыми данными, образцами с загаженных промышленными отходами верфей, где область потенциального проникновения ограничивалась максимум тремя или четырьмя гектарами. Одно только соотношение сигнала и помех должно было задержать их минимум на несколько недель.

Но для того, чтобы заметить плацдарм длиной в десять километров, большого разрешения не нужно. Дежарден не поднимал глаз, и кит на горизонте врезался прямо в него.

Мандельброт стояла в дверях и потягивалась. Когти выскочили из ножен, словно крохотные ятаганы.

– А вот у тебя не было бы никаких проблем, – сказал Дежарден. – Ты бы сразу выбрала максимальный ущерб, да?

Кошка замурлыкала.

Ахилл закрыл лицо ладонями.

«И что мне теперь делать? Самому во всем разобраться?»

С неожиданным удивлением он вдруг понял, что подобная перспектива уже не кажется ему такой уж абсурдной.