Делия Шерман
Как Пука в Нью-Йорк приплыл

Ранним утром одного весеннего дня тысяча восемьсот пятьдесят пятого года пассажиры, прибывшие на «Ирландке» из Дублина, перешли на борт парового лихтера «Вашингтон». Каждый волочил за собой тяжелый багаж: одежду, обувь, инструменты и домашнюю утварь, лепреконов и домовых, а также многочисленных блох. Кое за кем грязной вуалью тянулись призраки прошлого. Лиам О’Кейси из Баллино, что в графстве Даун, привез с собой оловянную дудочку, сборник стихов Джеремии Джозефа Калланана, мешок с парой рубашек и тремя носовыми платками, кожаный кошелек со сбережениями и здоровенную гончую по кличке Мадра, что по-ирландски значило просто «пес».

Лиам О’Кейси был статным красивым мужчиной с копной засаленных черных кудрей над широким лбом и маленькими аккуратными ушами. Голубоглазый, широкоплечий, он одной улыбкой мог очаровать даже монахиню. Он был конюхом, но обликом напоминал отчаянного разбойника или пирата, сильного, но не блещущего умом дамского угодника – и наверняка с непреодолимой тягой к спиртному.

Но не судите по одежке. Лиам был прирожденным артистом и виртуозным музыкантом. Как-то ночью, когда «Ирландка» попала в шторм и набившихся в трюм пассажиров буквально выворачивало наизнанку, Лиам достал свою дудочку, и в зловонном трюме полилась нежная мелодия «Плача Молли по Уильяму». Он играл всю ночь, и пусть его музыка не утихомирила бурный океан, она развеяла тревоги взрослых и убаюкала детей.

После этого пассажиры то и дело упрашивали Лиама сыграть на дудочке джигу или рил. Лиам не возражал, и непременно стал бы всеобщим любимцем, если бы не его огромный черный пес.

Мадра вызывал у людей недоверие. Как правило, скот и домашние животные не допускались на борт кораблей, что ходили из Старого Света в Новый. Их нужно было кормить, за ними нужно было прибирать. Исключения делали разве что для певчих птиц в клетках, но не для огромных, будто мифический Черный пес, гончих с острыми зубами и горящими желтыми глазами. Пассажиры недоумевали, как пса пустили на борт, и как он пережил столь долгое, тяжелое путешествие.

– Не думал, что собаки подвержены морской болезни, – сказал сосед Лиама, мужичок из Корка, прикрывая нос одеялом, когда Мадру в очередной раз стошнило. – Ты уверен, что твоя псина не заразна?

Лиам погладил дрожащего пса.

– Боюсь, он у меня сухопутный. Я бы оставил его дома, но он был против. Может, ему в моем гамаке полегче будет.

К удивлению мужичка из Корка, так и вышло.

– А наш паренек-то добряк, – сообщил он своим друзьям-картежникам.

– Оставь его, – ответил один, – нечего нам якшаться со всякими дудочниками да свистунами.

Когда «Ирландка» вошла в гавань Нью-Йорка, глазам Лиама предстал широкий, будто море, залив. Утреннее солнце заливало янтарным светом лесистые холмы, пакгаузы, прибрежные постройки и мириады суденышек. По обе стороны от «Вашингтона» мелькали островки; одни дикие и пустынные, другие – застроенные домами и причалами. На ближайшем к Манхэттену острове высилась круглая постройка, напоминающая то ли гигантский амбар, то ли форт. Люди сновали вокруг каменистого холма, словно муравьи у муравейника.

Мужичок из Корка первым нарушил благоговейную тишину.

– Матерь Божья! – выдохнул он. – Да по сравнению с этим наш Дублинский залив – просто лужа!

Лиам и думать забыл про Дублинский залив. Перед ним как на блюдечке разлеглась вся Америка; морские птицы зазывали его в порт. Он прибыл сюда, чтобы начать новую жизнь, и твердо намеревался в этом преуспеть. Выросший в деревне Лиам собирался теперь жить в городе, среди незнакомых людей. Никаких больше одноэтажных хибар с земляным полом, и никаких угольных печей с трубами.

Он даже сможет раз в неделю есть мясо!

Лихтер замедлил ход, и пес Лиама с трудом приподнялся, положив лапы на перила. Подставив морду сильному береговому ветру, он тяжело дышал. Спустя несколько секунд пес фыркнул и раздраженно помотал головой.

Мужичок из Корка расхохотался.

– Похоже, твоя псина не в восторге от Нового Света, Лиам О’Кейси. Может, тебе стоило оставить ее в Старом?

Мадра оскалился в ответ, будто сам говорил на гэльском не хуже любого работяги.

Лиам потрепал беднягу за ухом. Лихтер пришвартовался, и пассажиры «Ирландки» принялись выносить из трюма свои пожитки – котомки и сундуки, призраков и воспоминания, – а потом поковыляли вниз по трапу. На причале их собрали портовые служащие, и отвели в сарай, где несколько клерков сверяли имена пассажиров и багаж с декларацией. Покончив с формальностями, иммигранты получали право начать новую жизнь где и как им заблагорассудится.

Наиболее везучих и предусмотрительных встречала родня и друзья. Обнявшись, они отправлялись восвояси, оживленно болтая. Те же, кто не подготовился должным образом – включая Лиама и мужичка из Корка, – в сомнениях болтались по пристани, не зная, что делать дальше.

Лиам пал духом. Глядя на горы ящиков, мотки каната, повозки, сети и корзины с рыбой, ему вдруг показалось, что он вовсе не покидал Дублина. Та же грязь под ногами, тот же тяжелый, пропитанный ароматом тухлой рыбы соленый воздух, та же угольная гарь, те же грязные люди с мозолистыми руками, нагружающие и разгружающие лодки и перекрикивающиеся друг с другом на незнакомых языках.

– Через недельку к ним присоединишься, – мужичок из Корка треснул Лиама по спине так, что пыль поднялась. – А я отправляюсь на Дикий Запад. Там землевладельцев меньше, чем зубов у курицы, а в реках течет золото.

За спиной раздался незнакомый голос.

– Полагаю, вам нужно место для ночлега, – к счастью для новоприбывших, на всех знавших всего с десяток слов по-английски, незнакомец говорил на ирландском. – Идемте за мной. Вы и глазом моргнуть не успеете, как окажетесь в чистых, презентабельных и весьма недорогих меблированных комнатах.

По сравнению с портовыми рабочими незнакомец выглядел упитанным; его сюртук был лишь слегка поношенным, а рубашка почти идеально чистой. Волосы его были щедро напомажены, а улыбка сияла ослепительнее солнца. Но стоило ему заметить Мадру, как он стал мрачнее тучи и пнул бедного пса в бок.

– Эй! – рассвирепел обычно добродушный Лиам. – Ты пошто мою собаку пинаешь?!

– Грязное отродье. Всем известно, что у собак на каждой шерстине по блохе.

– Больше, гораздо больше, – заметил мужичок из Корка.

Все собравшиеся усмехнулись, ведь шерсть Мадры за пять недель пути облезла так, что на боках и животе пса виднелись проплешины.

Пансионный зазывала ухмыльнулся, демонстрируя золотой зуб.

– Вот именно. Госпожа О’Лири не обрадуется, если я притащу в ее чистое, ухоженное заведение каких-то оборванцев. Можете переночевать снаружи у двери.

Развернувшись, он повел группу клиентов за собой.

Лиам уселся на ящик, положив котомку у ног, раздумывая, где в этом огромном городе можно утолить голод и жажду, и во сколько это ему обойдется. Облезлый пес уселся рядом.

– То был истинный злодей, – заметил Мадра. – От него так и разило жадностью и гусиным жиром. Держись от него подальше.

– Гусиный жир я унюхал, – ответил Лиам, – а о жадности можно было догадаться. Но где теперь искать проводника и кров над головой? Скажи, тебе стало получше на берегу?

Мадра раздраженно рыкнул.

– Мне достаточно хорошо, чтобы держать нос по ветру и разнюхать, где нас встретят ласковее, чем тот жулик с золотым зубом.

– И где, Мадра? Разве что в Дублине. Или дома в Баллино. Зачем я только уехал?

Гончая тяжело вздохнула.

– Не желай того, чего не хочешь. По крайней мере, не передо мной. Будь у меня прежние силы, ты бы сию секунду оказался в Баллино, и потом всю жизнь мучился бы угрызениями совести из-за того, что все твои усилия пошли насмарку, – пес устало поднялся на ноги. – К северу отсюда есть трактир. Его хозяин не отвернется от несчастного соотечественника и его верного пса.

– Ты не мой пес, – сказал Лиам, закидывая котомку на плечо. – Я же все тебе объяснил еще в Баллино. Я поступил с тобой, как поступил бы с любым живым созданием. Ты мне ничем не обязан.

– Я обязан тебе жизнью, – Мадра принюхался. – За мной.

Несмотря на больные лапы, Мадра быстро направился прочь от воды. Лиам спешил следом, разевая рот от вида огромных кирпичных пакгаузов нью-йоркского порта.

Пука чувствовал себя скверно. Глаза слезились, в груди саднило, шкура зудела так, будто его покусал пчелиный рой, а подушечки лап горели, словно он только что прошел по открытому огню. Ему опротивел и собачий облик, и человек, к которому он привязался. Он устал от тесного трюма, где невозможно было свободно бегать, и запаха смерти, что обволакивал людей как вторая кожа. Но больше всего ему докучало постоянное присутствие рядом холодного железа, от которого он мог попросту раствориться.

Путешествовать с Лиамом О’Кейси, чьи сапоги были подбиты гвоздями, а в котомке лежал нож, было неприятно, но в Дублине стало еще хуже. Пять недель на борту «Ирландки» стали настоящей пыткой, которую пука пережил лишь благодаря тому, что Лиам отдал ему свой гамак. Но хуже всего оказался этот новый город: для маленького народца он был не менее враждебным, чем самый праведный из священников.

Однако даже в губительном порту этого города на глаза пуке успел попасться шелки в людском обличье, спокойно таскавший ящики, от которых железом разило так же сильно, как в воздухе разило тухлой рыбой.

Учуяв шелки по запаху морского воздуха с легкой примесью шерсти и мускуса, пука проследовал за ним к группе докеров, загружавших ящики на подводу, и принялся их обнюхивать. Один из них схватил пуку за шкирку, словно щенка, и потащил за составленные штабелем бочки.

– Ты что за чудище? – спросил шелки с резким шотландским акцентом.

– Я пука, – гордо заявил пука. – Из графства Даун.

– Дай угадаю: только с дороги, и к железу еще не привык? Свезло тебе, песик, что на м’ня нарвался, и к бабке не ходи!

Пука навострил уши.

– У тебя есть лекарство от железной хвори?

– Не у м’ня, – ответил шелки. – На Пяти углах есть трактир, хозяйка там ши, и весь гэльский народ сперва к ней идет. Иначе смерть, – шелки достал из кармана деревянную коробочку и открыл. – На вот, дыхни.

В нос пуке ударил запах слабого пива, опилок и волшебства фейри.

– Будьте любезны, ответьте еще на один вопрос, – сказал пука. – Примут ли в трактире ши смертного?

Шелки убрал коробочку в карман.

– Может, и примут, а может, и нет. Тебе-то что?

– Мы с ним, как бы это сказать, компаньоны, – ответил пука.

– Он что – знает, кто ты на самом деле? – присвистнул шелки. – Вот чудеса! Расскажи-ка, и будем в расчете.

Пука понимал, что история – пустяковая плата за столь ценную информацию, но рассказывать ее он не рвался. Истории, где пука был героем, а человек доверчивым простофилей, он с удовольствием рассказывал всем желающим. А вот историю, где простофилей оказался он сам – другое дело. Тем не менее за помощь нужно было отплатить.

– Что ж, идет, – сказал он.

Шелки ухмыльнулся белозубой улыбкой.

– Не с’час. М’ня ждет работа, а т’бя – ирландская фея. Давай как-нибудь перед летним солнцестоянием. Спроси в порту Иэна, м’ня тут все знают. И не мучься попусту за свово мужика; хозяйка его не обидит, если он не станет язык распускать.

– О, да он у меня воспитанный, – кисло ответил пука. – Истинный джентльмен, таких еще поискать.

Именно поэтому пука никак не мог по-настоящему возненавидеть Лиама О’Кейси, и по этой же причине уже полгода не мог с ним расстаться. Теперь его занесло далеко от дома; он мучился железной хворью, чесоткой и был настолько слаб, что не способен был менять облик, а главное – над ним по-прежнему висел неоплатный кровный долг.

Нюх у пуки был острее, чем зубы у келпи, но нижний Нью-Йорк стал для него настоящим лабиринтом незнакомых и сбивающих с толку запахов. Улицы пахли навозом и мусором, собачьими метками и по́том везущих тяжелые подводы лошадей. Пука едва не выскочил из остатков шкуры, когда ему в ухо хрюкнула тощая полудикая свинья, и благоразумно рассудил, что лучше ему что-нибудь проскулить и смиренно поджать хвост. Хрюкнув еще раз, свинья пошла своей дорогой.

Кланяться свинье! Не убитый железом, пука готов был умереть со стыда и возжелал убить Лиама за то, что тот притащил его в этот ужасный город. Но прежде он должен был помочь этому жалкому смертному.

Лиам был голоден и хотел пить еще утром, когда сошел с «Вашингтона». К полудню он успел устать, натер ноги и был вконец озадачен. Когда Мадра принюхался к двери трактира некой Мэйв Макдонах, как принюхивался до этого к дверям пятидесяти подобных заведений, Лиаму было уже все равно. Единственным отличием этого трактира от остальных была табличка «бесплатный обед» в окошке. Прочитав меню – холодное мясо, соленья и лук, – он взмолился святой деве Марии о том, чтобы его путешествие окончилось здесь. Вторую, благодарственную молитву он прошептал, когда Мадра, вздернув уши и хвост, проковылял по грязным ступенькам и скрылся в темном помещении.

У стойки Лиам узнал, что «бесплатный» обед полагался при покупке двух кружек пива по пять центов. Пиво оказалось слабым и кислым, а мясо напоминало подошву, но Лиам был рад и этому. Пока он ел, рядом присела одетая в цветастое платье пышнотелая темноволосая женщина с дерзким взглядом и загорелой кожей, буквально сунув Лиаму под нос надушенную терпкими духами грудь.

– Нравится, а, парниша? Можем устроить и более подробный осмотр.

У Лиама закружилась голова, и он уже готов был согласиться, когда раздался голос другой женщины – звонкий и мелодичный, словно серебряный колокольчик. Проститутка шикнула, обнажив чересчур острые, чтобы выглядеть красивыми, зубы, и скрылась за спинами других гостей.

Опешив, Лиам взглянул на высокую рыжеволосую женщину на другом конце бара. Ее плечи укрывала бледно-зеленая шерстяная шаль; силуэт женщины буквально светился, ее кожа была светлее, волосы – ярче, глаза – лучезарнее, чем у обычной женщины. За полгода с пукой Лиам научился распознавать таких созданий, и никак не ожидал встретить их в Новом Свете.

– Добро пожаловать на Пять углов, – сказала женщина. – Хороший у вас пес.

Лиам опустил взгляд на Мадру, который загадочно пыхтел у его ног.

– Что вы, он мне не принадлежит, – ответил он. – Точнее, я ему не хозяин. Просто наши пути сошлись.

Женщина широко улыбнулась. Лиам с облегчением отметил, что ее зубы отличались лишь ослепительной белизной и ровностью.

– Хороший ответ, юноша. Я Мэйв Макдонах, хозяйка этого трактира. Будьте как дома. Если вам негде переночевать, могу предложить кровать наверху, двадцать центов за ночь или четыре доллара за месяц вперед, если желаете.

Лиам с поклоном протянул Мэйв серебряные монеты. Та рассмеялась, и смех ее был звонок, как горный ручей. Заказав еще пива, Лиам направился к компании ирландцев, которые, судя по виду, провели в Нью-Йорке на пару недель больше него.

Нервно сглотнув, пука лизнул ссадину на боку. Ему казалось, что этот трактир, как и все остальное в этом проклятом месте, насквозь пропитался железом. Сколько в этом здании было гвоздей? Сколько железных обручей на пивных бочках? Где-то внутри была печь, а едва ли не все посетители держали за пазухой ножи, а кто-то – даже пистолет. Было невыносимо. Настолько невыносимо, что пука начал понимать: в этом городе негде скрыться от гложущей его кости боли. Здесь его окружали люди и железо; на улице поджидало еще больше людей и железа. Пука готов был рвать зубами всех вокруг, пока не погибнет, или пока не отступит боль – одно из двух.

До его головы дотронулась чья-то прохладная рука. Разгоряченный нос уловил свежий, будто весенняя травка после дождя, запах. В голове тут же прояснилось, кровавая пелена перед глазами спа́ла. Над пукой склонилась удивленная зеленоглазая женщина-ши.

– Я Мэйв, – сказала она. – Пойдем со мной.

Комната, куда Мэйв отвела пуку, была темнее и жарче остального трактира. У стен стояли пивные бочки, а на столе возвышался какой-то сложный агрегат из стекла и олова, от которого разило спиртом.

– Пука, – произнесла Мэйв, ставя на стол фонарь. – Я еще не встречала вашего брата по эту сторону океана. Послушай моего совета, милый. Этот город – не место для создания лесов и болот.

– Деваться мне некуда, – раздраженно ответил пука. – Чую, придется поплатиться жизнью за услугу.

– Быть может, столь дорогую цену платить не придется, – Мэйв пристально посмотрела на пуку. – Скажи, пука, сколько стоит твоя жизнь?

– Мне нечего тебе предложить, – ответил пука, – кроме вечной благодарности.

Мэйв рассмеялась.

– Нет ничего лучше, чем торговаться с пройдохой вроде тебя, даже полумертвым. Я помогла бы тебе, пусть лишь для того, чтобы иметь удовольствие и дальше проводить время в твоей компании, но это невыгодная сделка. Как насчет дюжины волосков из твоего хвоста, чтобы я могла призвать тебя в час нужды?

– Хорошие сделки не совершаются без доброй воли, госпожа. Пусть будет три волоска – и я стану служить вам усердно и с уважением.

– Семь, ни больше, ни меньше. Если только ты не готов отдать мне в распоряжение своего смертного.

Пука задумался.

– Прискорбно это признавать, но мы связаны кровным долгом, – он тяжело вздохнул. – Что ж, я приду на зов семь раз. С вами трудно торговаться, хозяйка.

– В этом городе доброму народцу иначе не выжить, – Мэйв подошла к полке, откуда взяла шерстяной шнурок и заплела его вокруг покрытой плотной шерстью шеи пуки.

Оберег жег сильнее крапивы. Заскулив, пука принялся чесать шею.

– Избавишься от него – навредишь себе, – заметила Мэйв. – Сорви и умри, либо терпи и живи. Со временем он перестанет тебе досаждать.

– Потерплю, – сказал пука.

Оставшийся в баре Лиам успел кое-что узнать.

Во-первых, работу в Нью-Йорке найти было можно, но сложно, как бы ты ни старался.

Во-вторых, любая работа заключалась в том, чтобы с рассвета до заката гнуть спину, а платили за нее ровно столько, чтобы рабочий не испустил дух.

В-третьих, работу в Нью-Йорке искали не только смертные. Среди собутыльников Лиама нашелся и карлик в зеленом пиджаке, чьи рыжие бакенбарды дали бы фору самому принцу Альберту, и растрепанный черноволосый парень в дырявом камзоле, и коротышка с золотистыми кудрями, державший в зубах глиняную трубку.

Беспокоясь за содержимое кошелька, Лиам благоразумно отказался ставить деньги на забег между лошадью и свиньей, а также вкладывать их в «беспроигрышное дело». А когда златоволосый стал выпытывать у него имя и название родного графства, Лиам сообразил, что в опасности мог оказаться не только кошелек.

Решив избавиться от излишнего внимания, он пошарил в котомке и достал оловянную дудочку.

– Хотите, сыграю?

Коротышка тут же оживился.

– «Виски перед завтраком» знаешь?

– Еще б не знать! – воскликнул Лиам и заиграл.

Если бы он не был подвыпившим (и далеко не слегка), то от волнения у него наверняка пересохло бы во рту, и он бы напортачил. Но мелодия «Виски перед завтраком» выходила из его дудочки чистой и заливистой, как пение птиц майским утро в Баллино.

Карлик начал притопывать крошечными ножками в подбитых башмаках. Кудрявый парень со вздохом облокотился на прибитую к стене полку, а златоволосый коротышка отложил трубку и принялся хлопать в такт мелодии. «Виски перед завтраком» разносилась на весь трактир, и вскоре все были зачарованы ясными, звонкими переливами, пляшущими под потолком и звонко отражающимися от составленных за барной стойкой керамических бутылок.

Трижды повторив мотив, Лиам отнял дудочку от губ и открыл глаза.

– Еще! – нетерпеливо потребовал карлик.

Лиам сыграл «Ведьму горной долины», «Дамские панталоны» и «Похоронил жену и сплясал на могиле», на которой весь трактир пустился плясать и подпевать. Тогда Лиам, сам того не заметив, заиграл мелодию, которую сочинил перед тем, как отправиться пытать счастья в Америке.

Когда он закончил, кудрявый парень крепко обнял его, заливая волосы горючими слезами.

– Слава флейтисту! – крикнул карлик, поднимая кружку.

– Слава флейтисту! – отозвались остальные.

В руке Лиама тоже оказалась кружка. Не успел он ее осушить, как кто-то сунул ему другую. Смочив горло, он заиграл снова.

Спустя некоторое время Лиам почувствовал, как кто-то тянет его за штанину. Это был Мадра, вид у которого был еще несчастнее прежнего. Шерсть у пса на шее свалялась, к ней прилипли грязь и веточки, а желтые глаза дико таращились на Лиама.

Лиам убрал дудочку и присел рядом с псом.

– Мадра, дружок, тебе плохо?

– Плохо, – с раздражением признал Мадра. – Еще бы мне было хорошо, глядя на то, как ты тут якшаешься с лепреконами, клуриконами, ганканахами и прочим отребьем с самого дна волшебного котла? Я несу за тебя ответственность, но случись что, не смогу тебя защитить. Я ведь сейчас как новорожденный щенок!

Лиам рассмеялся.

– Так вот они кто! Что ж, моя музыка пришлась им по нраву. Пока я их развлекаю, они не станут мне вредить.

– Вероятно, – холодно ответил Мадра.

Кто-то тронул Лиама за руку и, обернувшись, он увидел улыбающуюся Мэйв Макдонах.

– Сэр, благодарю за представление. С тех пор, как я обосновалась на здешних берегах, не видела, чтобы публика так разгорячилась. Сегодня я выручила столько, что с меня причитается бесплатный ужин для вас и вашего пса – если в него, конечно, полезет мясо. Идемте в заднюю комнату, подальше от шума и гама. А как поужинаете – ложитесь спать, не то из вас здесь все соки выжмут.

Если бы Лиам был один, то вряд ли отправился бы после ужина в постель – настолько его воодушевил алкоголь и радушный прием, оказанный его музыке. Но ему приходилось заботиться о Мадре, а тот едва держался на ногах. Поэтому Лиам последовал за Мэйв в заднюю комнату и слопал не только свою миску весьма недурного жаркого, но и порцию пса – того по-прежнему тошнило от одного только запаха еды.

Действительно, пука никогда еще не чувствовал себя хуже. Оберег от железной болезни кусал за шею, будто лютый волк. Мадра дрожал, перед глазами стояла пелена, а жажду не утоляла даже вода. За долгие годы жизни ему не приходилось так страдать – даже попавшись в стальной капкан браконьера, из которого он был спасен в доску пьяным конюхом по имени Лиам О’Кейси.

Когда Лиам закончил ужинать, пука ослаб настолько, что не мог стоять. Лиам подхватил его на руки и, пыхтя, отнес наверх.

По общему виду трактира Мэйв Лиам догадывался, что за ночлег его ждал. Помещение было самого унылого вида, душное, с низким потолком, сквозное с выходами в обе стороны. Вдоль стен крепились в четыре ряда деревянные нары, на которых Мэйв располагала своих жильцов – иногда по двое сразу.

Лиам нашел свободное место на нижней полке, у дальней двери, рядом с горшком, и уложил на нее Мадру. Кое-как примостившись рядом с горячим, дрожащим телом пса, он уснул.

После бурного дня и бессчетных кружек пятицентового пива Лиам спал крепко. Проснулся он лишь трижды: первый раз, когда его пьяные собутыльники лезли по шатким лесенкам на верхние полки, а второй – когда кто-то наступил ему на руку, спускаясь к ночному горшку. В третий раз его разбудило тоскливое поскуливание бедняги пса.

Открыв глаза, Лиам увидел больше десятка крошечных светящихся существ. Быстро маша легкими прозрачными крылышками, они собрались вокруг Мадры, дергая его за уши, усы и брови. Лиам шикнул на них и отмахнулся, как от пчел, но существа были куда назойливее пчел, и принялись щипать Лиама за лицо своими маленькими пальчиками. Признав поражение, Лиам поднял Мадру и осторожно отнес вниз. Там они и провели остаток ночи, свернувшись на полу, лишь чуточку более грязном, чем спальная полка.

На рассвете, который из-за серых туч можно было и не заметить, пука проснулся от легкого пинка в бок. Над ним стояла Мэйв.

– Доброго тебе утра, плут, – произнесла она. – Как себя чувствуешь в этот погожий весенний денек?

Пука поднялся. Суставы у него затекли, но больше не болели, а обжигающее пламя вокруг шеи остыло на градус или два. Широко зевнув, пука встряхнулся.

– Я жив, – сказал он, – что само по себе удивительно, но весьма приятно. А так, конечно, я предпочел бы проснуться на милом сердцу болоте в Эрине, и чтобы близился не тусклый серый день, а дождливая ночь.

– Согласна, плут, согласна, – на мгновение пуке открылось истинное лицо Мэйв, вытянутое и свирепое, как у посаженного в клетку ястреба. – Буди своего человека, плут. Мне нужно мыть полы и делать обереги для страдальцев, которых сегодня может занести мне на порог.

Пука послушно ткнул Лиама О’Кейси носом, давая понять, что пора вставать.

Лиам проснулся. Во рту стояла горечь, живот сводило, голова болела. Чтобы собраться с духом, пришлось сунуть голову в бочку с затхлой водой. Кружка пятицентового пива и ломоть пресного хлеба прямо из печи подкрепили силы, и Лиам О’Кейси вышел в апрельское утро с твердым намерением во что бы то ни стало найти работу.

Мадра отправился с ним.

Без сопровождения Лиам наверняка весь день проболтал бы с каким-нибудь прохожим, если повезло бы – с обычным человеком, как и он сам, и, опять же, если повезло бы – получил бы от него полезный для обычного человека совет. Но в компании Мадры ему не оставалось ничего, кроме как следовать за псом и стараться не попасть под тяжелый обоз, не споткнуться о шальную свинью и не врезаться в чью-нибудь тачку, или в одного из спешащих на работу серолицых мужчин. Когда Мадра остановился у большого, обшитого досками склада, Лиам насквозь вспотел и вконец выбился из сил.

Вывеска гласила:

– Мадра, ты, должно быть, забыл, что я конюх, а не плотник.

Мадра тяжело вздохнул.

– За складом конюшня, болван! Я отсюда чую. Заходи, за спрос денег не берут.

Отряхнувшись и поправив шляпу, Лиам вошел на склад. Внутри кипела работа; множество неряшливо одетых мужчин сновали, как муравьи, перенося доски и готовую мебель. Плотный мужчина в ярком камзоле и шляпе с загнутыми вверх полями громогласно командовал. Полагая, что это и есть Эбенезер Грин, Лиам подошел к нему и поприветствовал на лучшем английском языке, на который был способен. Маленькие глазки мистера Грина буквально впились в него.

– Падди, говори по-американски или вали. А лучше и то и другое. У нас тут нативистское предприятие, мы не водим дел с Миками и прочим отребьем.

Мужчина говорил громко и ровно, его акцент был незнаком Лиаму. Однако его вид и тон были ясны как стеклышко.

– В таком случае доброго вам дня, господин нативист, – сказал Лиам и направился к выходу.

– Нашел чем хвалиться, – сказал он Мадре, когда они оставили мебельный склад позади.

– В лошадях он ничего не смыслит, – ответил Мадра. – Видел, какие у него клячи? Ноги тощие, как палки, а шкура будто молью поедена. Тебе тут делать нечего.

Другую конюшню Мадра нашел при транспортной компании у порта. Хозяйствовал там Корнелиус Вандерхуф, которому, как любому голландцу, плевать было, на каком языке говорит человек, если тот согласен получать доллар за десять часов работы.

– Мне конюх не нужен, – вполне добродушно ответил он Лиаму. – У меня два мальчика-служки, больше не надо.

– Мальчики годятся лишь на то, чтобы кормить, поить да навоз убирать, – сказал Лиам. – А я за лошадьми буду ухаживать, как за детьми родными, уж помяните мое слово.

Мистер Вандерхуф покачал головой.

– Приходи в мае. Может, найдется какая работа, если с упряжкой справляешься.

Так прошел день. Хозяин одного извозчичьего двора только на днях нанял конюха. Другой предложил Лиаму пятьдесят центов за уборку навоза, и только. Третий принялся мотать головой, не дав ему и рта раскрыть.

– На дворе апрель, – сказал он. – До лета никто тебя не наймет. Ты же ирландец? Так иди таскать кирпичи или рыть фундаменты, как другие твои земляки.

– Я конюх, – ответил Лиам с мольбой в голосе, и тут же укорил себя за это.

– Да будь ты хоть королем графства Даун, – ответил извозчик. – Тут конюхов пруд пруди. Хочешь найти работу – садись на поезд и поезжай на запад.

Выйдя со двора, Мадра подал голос.

– Смеркается. Вернемся домой?

Лиам окинул взглядом громыхающие по изъезженным улицам тяжелые подводы, доверху груженные ящиками, и серолицых людей в лохмотьях, спешащих домой в сумерках. Босоногих, немытых детей, вьющихся у телег, норовя подхватить упавшее яблоко или умыкнуть из-под носа зазевавшегося возницы кочан капусты. В ушах раздавался стук колес, скрип несмазанных осей, крики, ругань и смех.

– Нет у меня дома, – ответил он. – И кажется, больше не будет.

Он ожидал, что Мадра обзовет его тряпкой или посоветует развеять тяжелые думы пинтой пива или веселой песней, но Мадра лишь молча ковылял по улице, опустив голову и повесив хвост, такой же усталый и расстроенный, как и сам Лиам.

Будучи бессмертными, волшебные существа не слишком-то беспокоились о нехватке времени. Для них один день пролетал в мгновение ока, а месяц был все равно что человеческий вздох. Прежде пука никогда не следил за сменой дня и ночи и не считал время между приемами пищи. С тех пор, как его жизнь переплелась с жизнью Лиама, ему приходилось этим заниматься.

Сегодня был поистине долгий и тяжелый день.

Сперва пука был обрадован тем, что остался жив и вполне неплохо себя чувствовал. Кожа под оберегом Мэйв зудела, но этот ошейник исцелял его, и силы понемногу возвращались к пуке. Он то и дело подбегал к стальным перилам, бочкам и обшитым железом колесам телег, трогая и обнюхивая их, чтобы убедиться, что холодное железо больше над ним не властно.

Встреча с Эбенезером Грином отрезвила его. Если бы пука был в форме, он несомненно унюхал бы истинную сущность Грина еще до того, как переступил порог его склада.

Но пука был не в форме. За целый день ему не удалось ни у кого выманить даже монетки на пиво. Он испугался, что чары Мэйв вылечили его от железной болезни ценой его собственной магии. Ему нужно было как-то отвлечься от повседневных забот, которые занимали его с того самого дня, когда Лиам вызволил пуку из капкана. Ему нужен был какой-то вызов – например, пари или фокус. Что-то проверенное и, предпочтительно, не слишком рискованное, чтобы положить конец сомнениям, а заодно заработать для Лиама немного монет.

– Лиам, – произнес пука, – у меня появилась идея. Завтра, как только рассветет, отправимся туда, где живут богачи, и ты продашь меня в качестве крысолова за лучшую цену, какую сможешь получить.

– Зачем это? – устало спросил Лиам. – Может, здесь никому не нужны крысоловы, тем более ирландские?

– Собаки людям всегда пригодятся, – уверенно заявил пука.

Лиам покачал головой.

– Не стану я этого делать, и точка. Чтоб я, да друга продал? Ты за кого меня принимаешь?

– А кто сказал, что продажа будет окончательной? – настаивал пука. – Не успеешь ты и глазом моргнуть, как я сбегу и вернусь в трактир Мэйв.

– А если не сбежишь, что тогда? Мне придется тебя выкрадывать? Мадра, ты спятил! Это город вскружил тебе голову?

План казался пуке великолепным, и он всеми правдами и неправдами пытался убедить в этом Лиама. Тот не сдавался. По его словам, это было противозаконно, аморально и опасно. Он ничего не хотел об этом слышать. Это окончательно убедило пуку в том, что городская жизнь подходит Лиаму не больше, чем дикому оленю. Если бы пуки не было рядом, простофиля давно бы распрощался со всеми сбережениями и помер бы от голода в какой-нибудь канаве прежде, чем затхлый воздух корабельного трюма выветрился бы у него из легких.

Оставался Дикий Запад. «На западе ему самое место, – подумал пука. – Завтра нужно будет придумать, как достать билет на поезд».

Размышления пуки прервал яростный визг. Ощетинившись, он обернулся и оказался нос к носу с огромной уродливой вонючей свиньей.

Что ж, драка тоже неплохой способ освежиться.

Оскалившись, пука зарычал. Свинья сверкнула безумными янтарно-желтыми глазами и попятилась для рывка. Пука покосился на Лиама, которого окружил выводок визгливых, так и норовящих уцепить за ногу поросят. Лиам отмахивался от них котомкой, поругиваясь и изо всех сил стараясь не шлепнуться в грязь. Стоит ему упасть, как поросята непременно затопчут его и, весьма вероятно, сожрут.

Пука закипел праведным гневом. Увернувшись от свиного наскока, он бросился на подмогу Лиаму и вскочил на спину самому здоровому поросенку. Поросенок скинул его, но пука успел оттяпать ему пол-уха. Сплюнув, он погрузил зубы в ляжку ближайшего поросенка. Тот взвизгнул и бросился наутек, оставив четверых собратьев и мамашу сражаться с пукой.

Пуке не доводилось сражаться в столь яростных битвах с тех пор, как святой Патрик изгнал змей в море, а волшебный народ – в пещеры под холмами, но этот бой он твердо намеревался выиграть. У себя дома пука вмиг разделался бы со свиньями. Дома он даже в обличье пса был проворнее пчелы, сильнее быка и напористей прибоя. Но он застрял в этом облике, как невылупившийся цыпленок в яйце, а недели мучений от железной болезни и недостатка пищи подорвали его силы.

Лапы пуки разъехались на скользкой, перемешанной с навозом, земле, и резвый поросенок крепко его ударил. Из раны на боку брызнула кровь, и на пуку нахлынули волны боли и ужаса. Бессмертные не могут умереть, но это не значит, что их нельзя убить.

Инстинкт подсказывал пуке, что необходимо обратиться, но он боялся, что не сможет, что потерял эту способность, что пробыл псом слишком долго и забыл, как обращаться в существа с копытами, рогами или в людей в одежде, которую можно снять.

Почувствовав замешательство противника, свинья воодушевилась и ринулась на пуку, визжа, будто ржавая дверная петля, и метя острыми как копья клыками прямо в мягкий живот пуки.

И тут инстинкт взял верх.

Сбросив собачью шкуру, пука с криком махнул тяжелыми, неподкованными копытами, желая переломить свинье хребет. Он был быстр, но свинья была еще быстрее – в последний момент она все-таки уклонилась от атаки. Пука переключился на поросят, бурным потоком наседавших на Лиама, и принялся колотить их копытами и кусать.

Увидев угрозу отпрыскам, свинья налетела на пуку, как ураган. Пука отскочил и контратаковал, на этот раз втоптав свинью в грязь. Стоя над поверженными врагами, пука громогласно возвестил о своей победе.

Кто-то обнял его рукой за загривок. Пука узнал Лиама. С дрожью в голосе, но одновременно и с облегчением тот шептал:

– О, мой дорогой, мой славный защитник. Эта битва достойна быть воспетой в балладах, уж я-то об этом позабочусь – как только поджилки перестанут трястись, а сердце прекратит выскакивать из груди.

Гордо выпятив грудь, пука потыкал ногой поверженных противников. Очухавшийся поросенок тяжело поднялся и поковылял по улице, наперерез гнедому мерину, впряженному в блестящую черную двуколку, ведомую возницей в цилиндре.

Даже побитый и напуганный, Лиам скорее бросился бы вплавь до Ирландии, чем оставил коня в беде. Как только поросенок проскочил у мерина меж копытами, конь принялся брыкаться, но Лиам подскочил к нему и схватил за узду.

Конь мотал его, будто терьер крысу, но Лиам держался, успокаивающе приговаривая на ирландском и английском, пока мерин не перестал буянить.

Ласково потрепав гнедого по морде, Лиам оглянулся.

Улица напоминала бойню. В грязи валялись окровавленные свиные тушки; собравшиеся рабочие с отвисшими челюстями стояли вокруг. Чуть в сторонке пес Мадра зализывал рану на боку.

Бледный, как его рубаха, возница спрыгнул с козел.

– Спасибо вам, – его голос с типично американским произношением звучал доброжелательно. – Это был смелый поступок. Вы умеете обращаться с лошадьми?

Лиам потер лоб костяшками пальцев.

– Еще как, сэр.

– Вы конюх?

– Не просто конюх, а тренер. На родине я тренировал скаковых лошадей.

Джентльмен изумился.

– Тренер?! Разрази меня гром! Можно узнать ваше имя?

– Лиам О’Кейси, к вашим услугам.

Джентльмен рассмеялся во весь рот.

– Оставьте эти расшаркивания, мистер О’Кейси! Я Уильям Грейвз, конезаводчик, – мистер Грейвз протянул Лиаму визитку. – Возьмите карточку. Моя ферма – сразу за сиротским приютом, примерно на Восемьдесят пятой улице. Загляните завтра, если будет время. Думаю, нам будет что обсудить.

Пожав обмякшую руку Лиама, мистер Грейвз забрался обратно на козлы, взял поводья и тронулся.

– Вот это повезло так повезло.

Голос принадлежал Мадре, но когда Лиам обернулся, то не увидел пса. На его месте стоял высокий мужчина в черной рубашке и грязном старомодном сюртуке. Кожа его была бледной, черные, как вороново крыло, волосы стягивал кожаный ремешок, а под черными бровями вразлет сидели узкие раскосые глаза.

– Хватит уже таращиться, Лиам О’Кейси, – сказал пука. – Я ведь не настолько скверно выгляжу.

– Мадра?

– Собственной персоной. Стою перед тобой на двух ногах – чем не человек? – пука взял Лиама под руку и потащил за собой. – Пошли к Мэйв Макдонах, хлопнем виски за труды. День не зря прошел.

Оглянувшись через плечо, Лиам увидел, как по свиным трупам проехалась запряженная двумя лошадьми тяжелая повозка, везущая пианино.

– Моя котомка, – запричитал он. – Моя оловянная дудочка!

– Творения преподобного Калланана спасти не удалось, – сказал пука, – а вот дудочку… – он протянул Лиаму слегка помятый, но целый инструмент. – Твой кошелек я тоже спас.

– И мою жизнь, – остановившись, Лиам взял пуку под руку. – Я навеки перед тобой в долгу.

Пука насторожился.

– Лиам О’Кейси. Что ты несешь? Мы ничего друг другу не должны. Жизнь за жизнь, услуга за услугу. Теперь мы квиты.

– Значит, теперь ты меня покинешь? – спросил Лиам, и пука так и не смог понять, с надеждой или страхом он это сказал.

– Сперва надо выпить, а там посмотрим, – ответил он, неожиданно почувствовав, что идти под руку с Лиамом ему куда спокойнее. – Тебя ведь нужно будет доставить к мистеру Грейвзу.

– Думаешь, он меня возьмет?

– Безусловно. А еще, не сомневаюсь, предложит руку своей дочери.

Лиам расхохотался.

– Мадра, он едва ли старше меня. Если у него и есть дочь, то она наверняка еще маленькая. Мы же не в сказке, а в реальном мире.

– Ты уверен? – добравшись до трактира Мэйв Макдонах, они вошли в жаркий и шумный бар. – Я вот думаю, что в таком большом городе, как этот, найдется место и сказке. Жизнь в Нью-Йорке кипит, мой друг, и я, пожалуй, останусь тут – пока ты будешь навещать меня и развлекать своими мелодиями. Какое может быть веселье, если некому сыграть тебе «Виски перед завтраком»?