Глава 36

Не многое мне нравится больше, чем приятная долгая прогулка под мелким дождиком в Сиэтле. Сильный идет дождь или нет — лично мне все равно. Я люблю туман, ощущение капель на ресницах и морде. Свежесть воздуха, внезапно наполненного озоном и отрицательно заряженными ионами. Если сильный дождь может прибить запахи к земле, то слабый их усиливает, высвобождает молекулы. Тогда ароматы оживают, разносятся по воздуху и достигают моего носа. Почему Сиэтл я люблю больше остальных мест, даже больше Тандерхилла? Потому что, несмотря на жаркое лето, в мокрый сезон здесь ни дня не проходит без моего обожаемого моросящего дождичка.

Дэнни вывел меня погулять под мелким дождем, и я наслаждался его приятной свежестью. Минуло всего несколько дней после смерти Евы, и все это время я был подавлен неприятными эмоциями. Я все время сидел в доме с Дэнни, перегоняя через легкие стоялый воздух. Дэнни также нуждался в разнообразии. Гулять он вышел не в джинсах, свитере и желтом плаще, а в темных брюках, желтом полупальто и тонком свитере с высоким воротником.

Мы отправились на север от Мэдисон-Вэлли, к ботаническому саду. Миновав опасный участок, где не было тротуаров, а машины носились на предельной скорости, мы свернули на боковую дорогу, намного потише, где Дэнни отцепил поводок.

Вот что еще мне нравится делать — бегать в дождь по полю, поросшему травой, недели две не стриженной, опустив морду к земле, чтобы трава обдавала ее каплями. Трава приятно щекочет тело, а я воображаю себя пылесосом, вбираю в себя все запахи, всю жизнь. В такие минуты вспоминаю детство, мысленно возвращаюсь на ферму, в Спэнгл, где хоть и не было дождей, но росла прекрасная трава и расстилались поля, на которых я резвился.

В тот день я все бегал и бегал, а Дэнни просто шел, методично мерил шагами дорогу. Миновав место, где обычно поворачивали назад, мы направились дальше. Пересекли пешеходный мост, закружили по улицам и очутились в Монтлейке. Там Дэнни вновь пристегнул меня, затем мы перешли широкую улицу и очутились в еще одном парке. Он мне тоже понравился, хотя и отличался от других парков.

— Внутриозерный, — сообщил Дэнни, снова отстегивая поводок.

Внутриозерный. Он состоял не из полей и равнин, а из неглубоких оврагов и извилистых лощин, поросших диким виноградником и кустами. Землю покрывал толстый слой листьев. В парке стоял полумрак, высокие деревья с длинными ветками образовывали над нашими головами плотный шатер. Я чувствовал себя замечательно. Дэнни шел по тропинке, а я то осторожно пробирался оврагами, прятался в кустарнике и воображал себя секретным агентом, то носился, не замечая преград, — сам себе казался грозным, идущим по следу хищником из кинофильмов.

Мы ходили и бегали по парку очень долго. За это время я покрыл расстояние в пять раз больше, чем Дэнни, измотался и захотел пить. Выйдя из парка, мы оказались в незнакомом районе. Дэнни остановился возле кафе, взял себе чашку кофе. Мне принес воды в бумажном стаканчике, пить из которого было неудобно, но жажду я все-таки утолил.

Мы продолжили наш путь.

Мне всегда нравилось двигаться и гулять, особенно с Дэнни, моим любимым товарищем, но, должен признать, в то утро даже я изрядно подустал. Мы бродили уже больше двух часов. После такой прогулки я предпочитаю вернуться домой, игриво обтереться полотенцем, устроиться где-нибудь в местечке потеплее и малость вздремнуть. Однако про «вздремнуть» оставалось только мечтать, так как мы все шли и шли.

Я узнал Пятнадцатую авеню, когда мы вышли на нее, Парк волонтеров я тоже хорошо знал. Я очень удивился, когда мы вышли к кладбищу Лейк-Вью. Разумеется, я имел представление о нем и о его значимости, хотя прежде ни разу там не был. Мне доводилось смотреть документальный фильм про Брюса Ли, его похоронили здесь, рядом с его сыном Брэндоном, великолепным актером, безвременно ушедшим. Сочувствую Брэндону, ставшему жертвой семейного проклятия, а еще потому, что последний снятый им фильм был «Ворон» — несчастливое название для несчастливого фильма на основе комиксов, созданных человеком, не имеющим понятия об истинной природе воронья. Только оставим дискуссию о нелюбимых мной пернатых сволочах до следующего раза.

Мы прошли на кладбище, но не стали искать могилы Брюса или Брэндона Ли, двух замечательнейших актеров. Дэнни высматривал что-то другое. По заасфальтированной тропинке мы направились на север, обогнули центральный холм и вышли к временной металлической конструкции с тентом наверху, напоминающей павильон, внутри которой толпилось много народу.

Собравшиеся были хорошо одеты. Те, кому не удалось спрятаться от дождя под навесом, стояли, накрывшись зонтами. Зою я увидел сразу.

И тут я понял, зачем Дэнни принарядился. Соответственно событию. Он с самого начала знал цель нашей прогулки.

Мы приблизились к павильону. Люди стояли неорганизованно, переходили с места на место, слушали рассеянно. Церемония погребения еще не началась.

Мы подошли вплотную к толпе, и вдруг от нее отделился мужчина, затем еще один и еще. Все они устремились к нам.

Первым шел Максвелл, за ним — два брата Евы. Имен я не помню, потому что очень редко видел их у нас.

— Твое присутствие здесь нежелательно, — жестко сказал Максвелл.

— Она — моя жена, — ответил Дэнни спокойно. — Мать моей дочери.

Зоя стояла неподалеку. Она увидела отца. Помахала ему, он махнул ей в ответ.

— А я говорю — нежелательно, — повторил Максвелл.

Братья подтянулись, приняли воинственный вид.

— Успел вызвать подмогу? — спросил Дэнни.

Максвелл презрительно усмехнулся:

— А ты как думал? Я тебя предупреждал.

— Зачем ты все это затеял?

Максвелл ворвался в личное пространство Дэнни и зашипел:

— Ты плохо относился к Еве, а после всего, что ты сделал с Анникой, я не могу доверить тебе Зою.

— Ничего я с ней не делал, — возразил Дэнни, но Максвелла уже понесло.

— Пожалуйста, проводите мистера Свифта, — велел он сыновьям и, повернувшись, торопливо зашагал прочь.

Я хорошо видел Зою. Она смотрела на нас и вдруг, не в силах больше сдерживать себя, подскочила на месте и побежала к нам.

— Двигай отсюда, — проговорил один из братьев.

— Я имею право прийти на похороны своей жены, — отрезал Дэнни. — И я останусь здесь.

— Проваливай, сказал. — Второй брат ткнул его кулаком под ребра. Дэнни даже не пошатнулся.

— Не бойся, я не отвечу. Можешь ударить еще.

— Насильник! — громко проговорил мужчина, ткнув в Дэнни мясистым пальцем, и сильно толкнул его другой рукой в грудь. Но толчок в грудь для гонщика, которого иной раз так бьет о стены машины, что искры из глаз летят, — просто ничто, как шлепок гусиной лапкой.

Зоя подлетела к нам и бросилась к Дэнни. Он подхватил ее, поднял высоко в воздух, затем прижал к себе и чмокнул в щечку.

— Как поживает моя дочурка? — спросил он.

— А как поживает мой папочка?

— Хорошо поживает, — ответил он и повернулся к только что толкнувшему его мужчине. — Извини, я плохо расслышал тебя. Не повторишь то же самое сейчас, при дочери?

Тот отступил, и тогда к нам засеменила Триш. Встав между Дэнни и братьями Евы, она попросила их отойти. Затем повернулась к Дэнни.

— Пожалуйста, — заговорила она. — Я понимаю тебя, Дэнни, но так не делается. Тебе действительно лучше оставить нас. — Она немного помолчала, затем продолжила: — Наверное, тебе очень одиноко.

Дэнни не отвечал. Подняв морду, я посмотрел на него и увидел в глазах слезы. Зоя их тоже заметила и тоже начала всхлипывать.

— Нужно поплакать, — пробормотала она. — Бабушка говорит, слезки смывают боль.

Они с Зоей долго глядели друг на друга. Потом он печально вздохнул.

— Помоги бабушке и дедушке стать сильными, ладно? — произнес он. — Я пойду, у меня срочные дела. Они касаются мамы. Нужно кое-что закончить.

— Я знаю. — Зоя кивнула.

— Ты останешься с бабушкой и дедушкой, но ненадолго.

— Да, они мне тоже говорят, что я еще поживу у них.

— Не сомневаюсь. — Он горько усмехнулся. — Бабушка и дедушка все тщательно продумывают.

— Мы можем выработать компромиссное решение, — вмешалась Триш.

— Компромиссов не будет, — отрезал Дэнни.

— Поживем — увидим, — отозвалась Триш. — Как будет лучше для Зои.

— Энцо! — позвала Зоя, заметив меня в ногах у Дэнни. Она сползла с его рук и, присев, обхватила меня за шею. — Здравствуй, Энцо.

Я удивился и обрадовался ее горячему приветствию, поэтому лизнул в нос.

Триш наклонилась к Дэнни.

— Ты, должно быть, соскучился по Еве, — прошептала она. — Но воспользоваться беззащитной пятнадцатилетней девочкой…

Дэнни резко выпрямился и отшатнулся от нее.

— Зоя, — позвал он дочь, — мы с Энцо будем наблюдать за церемонией с другого места. По-шли, Энцо.

Нагнувшись, он поцеловал Зою в лоб, и мы двинулись наверх.

Зоя и Триш смотрели, как мы удаляемся. Мы прошли по окаймляющей холм дорожке, поднялись наверх, остановились под деревьями, где на нас не падал дождь, и стали наблюдать за происходящим внизу. Сначала мужчина читал книгу. Потом все клали на гроб розы. После чего народ стал расходиться по машинам.

Вскоре остались лишь мы с Дэнни. Мы подождали, пока рабочие разберут навес. Затем явились другие рабочие, с каким-то странным приспособлением, при помощи которого опустили гроб в могилу.

Мы все стояли под деревьями. Мы видели, как приехал небольшой «катерпиллер» и принялся засыпать гроб землей и грязью.

Мы опять ждали.

Когда возле могилы не осталось никого из собравшихся, мы спустились вниз. Мы стояли перед невысоким холмиком и плакали. Мы встали на колени, взяли по пригоршне грязной жидкой земли и ощутили ее. Последнее, что от нее оставалось. И мы всё плакали и плакали.

Когда уже не могли больше плакать, мы наконец поднялись и пустились в обратный путь, домой.