Три. Опасности Черного города

То, что определило облик и характер Кубы, а также облик и характер Гаваны — и одновременно сделало их такими разными, — это рабство. Неоднократно высказывалось мнение, что влияние рабства на современную Кубу преувеличено; однако настолько глубоко и фундаментально рабство отразилось и на Гаване, и на Кубе, что переоценить его практически невозможно.

Рабство на Кубе просуществовало дольше, чем в любой из стран обеих Америк. Когда я впервые приехал сюда в 1980-е годы, можно было встретить кубинцев, у которых бабушки и дедушки родились в Африке. Рабство здесь отменили только испанским королевским указом от 7 октября 1886 года. Это значит, что, когда Фидель Кастро пришел к власти 1 января 1959 года, рабства не было всего семьдесят два года. Куба откололась от своей метрополии только шестьюдесятью годами ранее. Рабовладельцы возражали против кубинской независимости, а их внуки составили значительную часть богатой олигархии, которая первоначально выступала против революции Фиделя Кастро.

Испанцы запустили торговлю африканскими рабами на американских континентах. Считается, что сын Христофора Колумба Диего положил ей начало в Сан-Доминго в 1505 году, однако есть свидетельства, что африканцев ввозили уже в 1501 году. В 1513 году Амадор де Ларес, богатый кубинский землевладелец, получил разрешение привезти четырех африканских рабов с соседней Эспаньолы (сегодня на этом острове находятся Доминиканская Республика и Гаити). Этот документ — самое раннее свидетельство о рабстве на Кубе. Испанские Эспаньола и Куба стали первыми рабовладельческими колониями на двух американских континентах, но на первой из них рабство отменили в 1822 году — намного раньше, чем на Кубе.

В 1533 году на Кубе произошло первое восстание рабов в одной из шахт Хобабо, что в восточной части острова. Испанцы отрубили мятежникам головы и выставили их на всеобщее обозрение.

Белые боялись африканцев и старались управлять ими с помощью страха. Не считая наказания за бунт, самая страшная судьба ждала тех, кто убегал, и все-таки рабы регулярно отваживались на побеги. Гаванские газеты писали о них в колонке под названием Esclavos profúgos («Беглые рабы»). Пойманных калечили и били чуть ли не до смерти. Беглые рабы предпочитали самоубийство поимке. Иногда им удавалось повеситься или отравиться. Бывало, помогало съесть побольше земли. Как писали современники, при отсутствии иных возможностей рабы иногда глотали язык, чтобы задохнуться насмерть. Среди невольников было распространено поверье, что после смерти они отправятся в Африку, обратно к свободе.

Чем хуже обращались с рабами, тем чаще они бунтовали, а чем больше белые боялись чернокожих, тем хуже они с ними обращались. Белые считали их примитивными животными, которые ненавидят своих хозяев и поддаются управлению только страхом. Хосе Марти был одним из первых сторонников отмены рабства и писал: «Только те, кто ненавидят негра, увидят в негре ненависть».

Хотя Куба стала одной из первых рабовладельческих колоний, на тот момент, когда британцы взяли Гавану в 1762 году, рабов там было немного, если сравнивать с другими карибскими колониями, например Гаити и Ямайкой. Именно англичане превратили город в центр работорговли. Для начала они завезли тысячу двести рабов, которых использовали при осаде Гаваны, а захватив город, они организовали невольничий рынок, чтобы их продавать. И хотя на Кубе рабы концентрировались в первую очередь на сельских территориях, центром работорговли стала Гавана.

К началу XIX века, когда город окончательно вернулся под власть испанцев, он производил огромные богатства. Причиной этому была уже не переправка ценностей из Латинской Америки в Европу, а работорговля и набирающий обороты экспорт сахара. Чем больше становился сахарный рынок, чем больше производилось сахара, тем больше рабов требовалось для работы на плантациях. Принято считать, что свыше 65 % рабов были заняты в сахарной отрасли и еще 15 % — в других сферах сельского хозяйства.

У рабов не было в прямом смысле слова ничего. Им выдавали самую грубую одежду. Во время урожая они работали по шестнадцать часов в день. Многие умирали от переутомления, но их хозяева считали, что дешевле приобрести новых, чем заботиться об уже купленных.

Работорговцы жили в роскошных особняках, которые и сегодня можно увидеть в Старом городе, — некоторые из них настолько большие, что их превратили в гостиницы. Богачи трепетно относились к предметам роскоши, одежде, украшениям, их волновало, в чем идти на бал и в театр. Они слушали концерты и оперы, в том числе произведения достаточно известных композиторов и музыкантов гаванского происхождения. Уровень жизни белого населения Гаваны был одним из самых высоких на американских континентах. Оно активно пользовалось не только европейскими предметами роскоши, но и американскими технологиями. Чтобы удовлетворить потребности сахарной промышленности, Куба обзавелась сетью железных дорог; их построили с помощью американских инженеров даже раньше, чем они появились в Испании.

В XIX веке стало больше и рабов, и свободного чернокожего населения. В 1790 году на Кубе жили 153 599 белых, 64 590 рабов и 54 151 «свободных цветных». К 1869 году белых стало 763 176, рабов — 363 286, а «свободных цветных» — 238 927 человек.

Рабов выгружали как судовой груз в гаванском порту, там же, где грузили сахар и табак. Затем их размещали в удобно расположенных загонах — один был в городе и один за городом, возле парков и площадок для отдыха. Поезд, шедший в Гавану, проезжал мимо загородных загонов, и путешественники могли развлечь себя, рассматривая из окна африканцев в клетках. Поезда зачастую наводили такой страх на тех, кто их никогда в своей жизни не видел, что люди вскидывали руки в манере, которую путешественники находили забавной. Целые семьи садились в повозки и ехали смотреть на клетки с африканцами.

Рабовладение вскрывало то варварство, что пряталось за аристократическими замашками. Дни торгов не предназначались для семейного досуга. Мужчины, потенциальные покупатели, стояли у закрытой двери, слушая крики и стоны с другой ее стороны. Наконец дверь открывалась, и покупатели проталкивались внутрь, стараясь ухватить как можно больше «отборных», как правило, обнаженных людей — столько, сколько они могли удержать руками или с помощью веревки.

Особенность испанских законов, оказавшая огромное влияние на Гавану, заключалась в том, что рабы имели возможность купить себе свободу. На всех рабов устанавливалась фиксированная цена, и они могли либо выкупиться сразу, либо выплачивать плату долями, по частям становясь хозяевами сами себе. Это право гарантировал им закон.

Конечно, «право» тут понятие смутное. Чтобы купить свободу, раб нуждался в деньгах, а право получать их за работу не гарантировалось. Зарабатывать на сахарной плантации рабам было практически негде, зато Гавана давала много возможностей. В отличие от «полевых» рабов в домах трудились преимущественно невольницы-женщины. И рабы и рабыни в Гаване могли торговать на улице чем-нибудь, в том числе собственным телом; именно так город и стал центром проституции. Были и другие коммерческие возможности — например, открыть небольшой магазин.

Это привело к возникновению трех очень важных различий между Гаваной и остальной Кубой. В столице было намного больше свободного чернокожего населения, чем в любой другой части острова. Кроме того, здесь было намного больше женщин. И наконец, в Гаване появилось намного больше людей смешанной расы, считавшейся экзотической, — особенно если это были женщины, las mulatas (мулатки).

Труд свободных чернокожих людей играл важную роль в городской экономике. Они работали не только поварами, портными, прачками и столярами, но и были активно заняты в самых знаменитых отраслях гаванской экономики — судостроении и производстве сигар. В конце XVIII–XIX веке, когда производство сигар было поставлено на промышленные рельсы и качество «Хаванас» заработало им известность в Европе и Северной Америке, скруткой их занимались преимущественно свободные чернокожие.

На остальной части Кубы не хватало женщин. Белые мужчины, приезжавшие из Испании, чтобы сколотить состояние, обычно не брали с собой жен. Еще больший дисбаланс наблюдался среди невольничьего населения. Большинство рабов были мужчинами, которых привезли в возрасте от пятнадцати до двадцати лет. Рабовладельцы хотели использовать их преимущественно для тяжелого физического труда, и большинство гаванских хозяйств в невольницах, за исключением небольшого числа женщин, работавших в качестве домашних рабынь, нужды не испытывали.

То, что домашние рабы в Гаване имели возможность заработать деньги на стороне и купить себе свободу, стало лишь одним из многих факторов, благодаря которым в городе появилось много свободных чернокожих. Другая причина — привычка рабовладельцев заниматься сексом со своими невольницами. Иногда они получали его силой, иногда путем принуждения, иногда с помощью обещаний более легкой жизни, а иногда всеми тремя способами сразу. Если этот союз приводил к появлению ребенка, женщина могла получить свободу, однако часто ее продавали в качестве кормилицы. Ребенок же автоматически считался свободным.

Такое случалось и на плантациях, но там было меньше рабынь. И, поскольку никто не остался бы на плантациях по доброй воле, освобожденные часто устремлялись в города. Наибольшей притягательностью обладала Гавана с ее многочисленным свободным населением, и вскоре столица прославилась своими чернокожими жителями и негритянской культурой. Гавана стала центром африканской культуры на Кубе — от музыки и религии до характерной манеры разговаривать.

В конце XVIII века случилось то, чего рабовладельцы боятся больше всего. Гаитянские рабы восстали, победили своих хозяев в длительном кровопролитии, положившем конец рабству, и изгнали белых с Гаити. Многие французские плантаторы, сумевшие скрыться, перебрались на Кубу, привезя с собой жуткие рассказы.

У Кубы была своя история восстаний рабов. Мятеж в шахте Хобабо в 1533 году — это только начало. В 1727 году взбунтовались рабы на плантации Киэбра-Ача, что чуть южнее Гаваны. Захватив инструменты и огнестрельное оружие, они покинули плантацию, терроризируя окрестности, мародерствуя и убивая. Восстание было подавлено с помощью хорошо вооруженного отряда пехоты из Гаваны.

Причина, по которой Куба оставалась испанской колонией более чем на полвека дольше, чем остальная Латинская Америка, заключается в том, что рабовладельцы попросили (и добились) испанского военного присутствия на острове. Рабовладельцы боялись не только собственных рабов, но и многочисленных свободных чернокожих кубинцев, подавить которых было бы еще труднее.

Александр фон Гумбольдт, знаменитый прусский географ, совершил ряд путешествий на Кубу в начале XIX века. Он с тревогой наблюдал, как к 1825 году количество рабов и свободных чернокожих людей грозило превысить численность белого населения. «Число свободных негров, способных легко договориться с рабами, на Кубе быстро растет», — предупреждал он.

Фон Гумбольдт добавил, что ситуация в Гаване беспокоит его в том числе и потому, что свободные чернокожие из других областей Кубы стекаются в столицу. Он отметил, что за двадцать лет белое население Гаваны выросло на 73 %, а количество «свободных цветных» увеличилось на 171 %.

Примерно тогда же чуть не воплотился главный кошмар кубинских рабовладельцев — резня белых. В 1812 году восстание возглавил Хосе Антонио Апонте из Гаваны. Он был жрецом божества Чанго, почитаемого среди йоруба, и использовал африканские верования для распространения своего движения — белые всегда подозревали, что такое может случиться, и боялись этого.

Эти события произошли всего через десять лет после гаитянского восстания и заставили вспомнить имя лидера того мятежа, Туссена-Лувертюра, и других героев Гаити. Иларио Эррера, один из организаторов повстанческого движения в восточной части Кубы, был, кстати, одним из ветеранов гаитянской революции.

Восстание охватило весь остров. Оно ставило целью отмену рабства и в конечном итоге избавление от испанского владычества. Выступления произошли в Гаване и других крупных городах, а также на сельских плантациях. Однако Апонте предали собственные сторонники. Он и его восемь сподвижников были схвачены и повешены. После казни их обезглавили, и головы в клетках были выставлены в городе. Также показывали одну из рук Апонте. Фраза mas malo que Aponte («хуже, чем Апонте») стала крылатой в Гаване и означала «сделать что-то очень плохое».

Страх никуда не делся, и рабство тоже. В 1844 году испанское правительство объявило, что раскрыло заговор, получивший название La Conspiración de la Escalera («Лестничный заговор»), поскольку многих обвиняемых привязывали к лестницам и били. Тысячи рабов, свободных чернокожих и мулатов были высланы, избиты, брошены в тюрьмы или казнены. До сих пор неясно: действительно ли планировалось восстание или же государство хотело таким образом избавиться от аболиционистского движения?

В 1817 году испанцы подписали с англичанами соглашение о сокращении опасной практики ввоза африканцев, но затем сахарный рынок расширился, и рабов стали ввозить контрабандой. Еще один договор, запрещающий импорт рабов, был подписан с Англией в 1835 году, однако незаконный ввоз продолжался. К середине XIX века каждый год на Кубу нелегально доставляли пятьдесят тысяч африканских рабов. Когда контрабандистов настигали в море, они просто швыряли человеческий груз за борт. Прибыль от раба, купленного в Африке и перепроданного в Гаване, составляла целых 200 %, так что торговцы могли позволить себе выбросить несколько сотен человек.