Глава 12. Соперники

Предвестником войны за стеклянной стеной лаборатории пылал закат. Рваные облака, как лохмотья живой плоти, свисали с небес. Кровью алели фасады башен, лабиринты туннелей между ними.

«Спасательные отряды вот уже на протяжении нескольких дней прочёсывают местность вокруг лагеря братства «Очистительный свет Сверхновой», но никаких следов пропавших космолётов не обнаружено….»

Щелчок.

«Братья и сестры! Наше братство скорбит по погибшим… Мы клеймим тех негодяев, которые посмели напасть на наше мирное сообщество…»

Щелчок.

«Совет Десяти потребовал провести расследование несанкционированного нападения на…»

«Канал РТК сообщает об ещё одном нападении. В перестрелке погибло трое, ранено двенадцать человек…»

Бандитские группировки, террористические организации, разбросанные как гнойники по телу планеты, стали стремительно увеличиваться, разбухать, как незаживающие фурункулы, чтобы своим гноем затопить мир. Частные отряды полиции и армии уже не справлялись с усмирением их.

Пытался выключить голоэкраны новостных каналов и не выдерживал, вновь давал команду на поиск по ключевым словам: лагерь секты, Ян Беккер, Эва Райкова. И панели вновь проступали сквозь стены, демонстрируя записи, снятые спутниками и бортовыми системами вернувшихся космолётов. Возвратились все, кроме космолётов Яна Беккера и Семена Штромберга.

Я не винил Яна в том, что он решил разбомбить лагерь секты. Парень жестоко мстил за своего командира, которого боготворил. Громов пользовался определённой известностью и раньше. Но после своей гибели любовь к нему возросла тысячекратно. Можно сказать, он стал популярнее Иисуса Христа. Не удивился бы тому, что вернувшись с того света, Олег легко стал бы во главе Земли, свергнув Совет Десяти.

Женщины, давно забывшие как вынашивать и рожать детей, благодаря «искусственной матке», теперь выстраивались в очередь, чтобы заполучить «частичку Олега», родить его ребёнка естественным путём — как человек опасной профессии он передал свою сперму в мировой банк. Никакого распоряжения на этот счёт полковник легкомысленно не оставил, и теперь его потомки могли заполонить Землю. Наверняка, несчастный Олег ужаснулся бы подобному.

Люди сбивались в группы, чтобы именем Олега Громова нести месть по всей планете. Вспыхивали вооружённые конфликты, они ширились, разрастались, как снежный ком, летящий с вершины горы, превращаясь в пугающую своей мощью лавину, готовую смести всё со своего пути.

Но всё это терялось где-то там, за внешней границей моего сознания. В центре разума билась, как мотылёк о стекло зажжённого фонаря, мысль, что я потерял Эву. Но неопределённость этого положения мучила сильнее — я не знал, погибла она или всё-таки пропала без вести, как об этом сообщали массмедиа.

Зачем Эва отправилась на безумно опасную миссию вместе с Яном? Неужели страстное желание заполучить репортаж из первых рук, заставило ввязаться в бессмысленную авантюру? Эва передала в эфир воззвание Беккера. Тот говорил о мщении, чеканя каждый слог, и глаза его горели жестоко и безжалостно. Месть за гибель полковника Громова. Глупая затея. Разве это могло вернуть Олега?

На записи я видел, как Беккер применил мою «ловушку», а потом… Что произошло потом? Вот это терзало душу сильнее всего.

Я вновь вернулся к доске, делившей тесное помещение лаборатории на две неравные части. Вгляделся в уравнения, что испещрили матовую поверхность сверху донизу. Могла ли моя «ловушка» вызвать торнадо, которое поглотило космолёт Беккера? Я дал ему оружие, которое убило мою дорогую Эву.

Формулы потускнели, и всё перечеркнула запись — Супермозг закончил свои расчёты и готов сообщить итоги.

Лазерный луч начертил быстро и аккуратно М-модель того последнего боя. Ладони и ступни заледенели, от затылка по шее и спине разошлись волны пульсирующего страха — откуда здесь эта странная переменная? Я не принимал её в расчёт, ибо она казалась абсолютно малозначимой. Теперь я видел, что туннель, который образовался после включения «ловушки», уходил куда-то в бесконечность, в «белую дыру».

«На улице Сущевский вал из канализации вылез огромный осьминог и сожрал несколько человек. Очевидцам удалось заснять этот момент. Смотрите запись…»

Что за бред? Я рефлекторно повернул голову налево, где сменялись картинки на голоэкранах новостных каналов — во многих городах жуткие существа, иногда похожие на земные, иногда совершенно не имеющие ничего общего с ними, вылезали из щелей, падали с неба. Наверняка, массмедиа поднимали так свой рейтинг.

Впрочем. Я дал команду Супермозгу проверить данные.

«Информация с вероятностью 89% соответствует действительности», — сообщил механический женский голос. «Объекты неизвестной природы появились в 112 городах Земли».

Чёрт! Неужели эта проклятая миссия Беккера вызвала столь жуткий резонанс? Нет, этого просто не может быть!

Сжал ладонями виски, пытаясь сдержать пульсирующую боль, но она разрывала голову на куски. Боже! Я опустился на диван, таким измождённым и опустошённым не ощущал себя раньше никогда.

«Представляем новый блокбастер «Моя жизнь с полковником Громовым», — радостно заголосила реклама. Экраны слились в один, заняли всю стену и там закрутились картинки — улыбающийся Громов на фоне похожего на огромного беркута космолета, безумные пируэты в небе. Громов на мотобайке, Громов перед строем пилотов. Громов, полуголый по пояс, демонстрирует свою накаченную фигуру. Какая-то дамочка, спятившая на почве обожания полковника, успела наваять шедевр.

«Известная журналистка Эва Райкова поделилась своими воспоминаниями о полковнике Олеге Громове, материалы о котором собирала долгое время…»

На экране как яркий цветок астры раскрылась фотография Эвы. Она стояла, как живая, будто вот-вот прорвёт прозрачную ткань бытия и ступит царственной походкой сюда, в лабораторию. Затмит красотой яркий свет ламп, встроенных в потолок и стены. И под её маленькой ножкой ковровое покрытие унылого мышиного цвета превратится в безумное многоцветье луговых трав по весне.

Какой же я был идиот! Эва обожала Олега, как и Беккер. Поэтому осталась на базе, и решила присоединиться к миссии. Тоже хотела отомстить. Как я мог сразу не понять этого!

Умирал за окном закат, густела тьма, яркими огоньками в башнях светились окна, как звезды. Проносились, оставляя призрачные хвосты, флаеры и аэротакси. Их обтекаемые тела выхватывал на миг свет реклам. Так тихо и мирно, будто не находилась Земля в шатком равновесии — толкни и покатится вниз, как пушечное ядро с горной вершины. Прямо в адское пекло войны.

Но заслоняя картины приближающейся катастрофы, перед глазами плясали образы — вот Эва в студии задаёт вопросы, потом лежит в стеклянном гробу, беззащитная, беспомощная. А здесь она после пробуждения, коротко стриженная, в клетчатой рубашке и брючках, так трогательно напоминающая ребёнка, которого хотелось прижать к себе, спасти от чужого, опасного мира.

И вот печальное зрелище — похороны Олега. Чаша аэродрома с растущим из земли одноглазым колоссом — диспетчерской вышкой с телескопом, вместила караул, космолёты и гроб, закрытый трёхцветным знаменем Земли. Я держу Эву под руку. На бледных, лишённых жизни, щеках её — мокрые дорожки, под глазами

— синева, на ресницах дрожат как роса слезинки, губы нервически подёргиваются. Думал тогда, это лишь театральность — с чего вдруг ей так переживать за незнакомого человека? Но теперь-то я понимал, каким ударом для неё стала гибель Громова. Таким же, как её смерть для меня. Горло перехватило, стало трудно дышать, острая боль пронзила левую часть груди.

Нет! Нет! Нет! Не отпущу! Нет! Олег! Ты даже мёртвый отнимаешь её у меня! Память о ней! Оказавшись рядом с диваном, стукнул с силой по мягкой обивке, так что ощутил твёрдый остов. Материал вытолкнул мою руку, а я вновь и вновь опускал кулак, рубил со слезами на глазах несчастный диван, оставляя глубокие раны.

Мысли путались, налезали друг на друга. Холодный рассудок, каким я всегда гордился, залила разъедающая душу волна злости, досады, ревности и мучительной боли. Всё помутнело, расплылось — доска, исчерченная уравнениями, в которых я уже не видел никакого смысла, стена с огромной живой фотографией Эвы.

Ш-ш-ш-ш. Автоматически опустились ставни, скрыв от меня сияющие в синеющей тьме огни ночного города, который никогда не спит.

Всё громче и настойчивей пиликала внешняя связь, но погруженный в свои мучительные переживания, я никак не мог поднять голову и посмотреть, кто же посмел побеспокоить меня в такой момент. Не выдержав, я вскочил и едва нос к носу не столкнулся с молодым человеком, одетым в старомодный темно-серый костюм, чью унылость разгонял только ярко-красного цвета галстук с пальмами. Разумеется, это были лишь голограмма.

Он напоминал Моргунова, вернее его версию, как если бы с вырезанной из камня статуи главы Совета Десяти сделали копию из глины. Такой же крупный ястребиный нос, нависший над упрямой линией рта, но подбородок слабый и маленький, черты более мягкие, по-юношески округлые, не закостеневшие. Пьерпонт по каким-то своим соображениям выбрал на роль секретаря собственного сына.

— Артур Борисович, — совершенно без раздражения проговорил незваный гость.

— Вы слышите меня?

— Да, Руслан, слышу, — сделал усилие над собой, чтобы голос звучал чётко, не дрожал. — В чём дело?

— Отец хотел бы видеть вас.

Видеть? Это что-то новенькое. Моргунов редко предлагал встретиться лично. Только в исключительных случаях. Не только потому, что был чрезвычайно важной персоной, но и потому, что своё местонахождение он скрывал от всех.

— Да. Хорошо, Руслан. Я подъеду. Скажите куда.

— Нет, — Руслан покачал головой, продемонстрировав идеальную стрижку темно- каштановых волос, оттянул галстук, будто тот давил ему на шею. — За вами пришлют.

— Кого пришлют?

— Отец распорядился выделить для вас охрану. А также его личный космолёт, — сын Моргунова и говорил так же мягко, как выглядел, будто старался подбирать слова и не обидеть. Стеснялся своего высокого положения — наследника правящей династии. — Он увидел все сводки о покушениях на вас и решил, что теперь это необходимо. Вы понимаете в связи с экстраординарными обстоятельствами…

— Да, понимаю. Буду ждать. Когда они прибудут.

— Они уже ждут вас. Наверху. На взлётно-посадочной площадке Центра. Пожалуйста, профессор, будьте осторожны.

Голограмма замерцала и распалась в лёгкую мерцающую дымку. И на экране застыл герб Моргунова — на треугольном щите — буква «М» на фоне Земли. Внизу на свитке готическим шрифтом выбит девиз — «Я этого хочу. Значит, это будет».

По затылку, спине медленно пополз ледяной страх — а что если это очередная ловушка? Нет, после похищения Громова меры безопасности усилили многократно. Канал связи с Моргуновым шифровался теперь с ключами, которые обновлялись каждую сотую долю миллисекунды. Их составлял квантовый суперкомпьютер. Взломать шифр было просто невозможно. Я понимал это, как математик, доктор технических наук, академик, но дикий зверь во мне не верил этому. Разум отказывался мыслить рационально, животный ужас поглощал его, заставлял впадать в неконтролируемую панику. Я мог обратиться к Моргунову, чтобы он подтвердил своё распоряжение, но как бы это могло успокоить меня? Ведь я все равно увидел бы лишь голограмму.

И так я стоял напротив экрана, взгляд мой бездумно скользил по завитушкам формул, многочленов, переменных. И я был не в силах сдвинуться с места. Это положение ужасало меня с каждым мгновением всё больше и больше. Жаркими волнами обрушивался стыд, что я, взрослый человек, мужчина, боюсь таких глупостей.

С минуты на минуту я ожидал, что связь включится снова и кто-нибудь меня спросит, почему я до сих пор не вышел. А я не мог этого сделать. Не мог.

Я вздрогнул, кровь прилила к лицу. Лихорадочно обернулся. С тихим шелестом отошла дверь лаборатории, и внутрь вступил мужчина средних лет. Отличная военная выправка, гордо развёрнутые плечи, упрямая линия рта, крупный нос с горбинкой. Выступающая вперёд нижняя челюсть делала выражение лица властным и в чем-то высокомерным.

На рукаве формы болотного цвета светилась голограмма спецподразделения частной армии Пьерпонта Моргунова. Замер у входа, внимательно изучая меня пронизывающим насквозь взглядом глубоко посаженных глаз. А я ощутил, как катится по виску струйка пота, а руки и ноги леденеют.

— Полковник Филипп Кейн, — на удивление мягким баском пророкотал мужчина, и даже вполне дружелюбно улыбнулся, что, впрочем, не уменьшило моего страха. — Я провожу вас до взлётной площадки, господин Никитин. Не беспокойтесь, всё будет в порядке.

Я сглотнул ком в горле. И обречённо последовал за ним, словно шёл на казнь.

— Я назначен главой вашей охраны, господин Никитин, — объяснил Кейн, когда мы шли по коридорам к лифту. — В рамках сегодняшней ситуации — это необходимая мера. Вы понимаете, — последнюю фразу он сказал, будто извинялся передо мной.

Порыв ветра едва не сбил с ног, когда мы оказались наверху. Широко и привольно раскрылась панорама ночного города — яркие огни реклам выхватывали из темноты острые углы башен, терявшихся в небе.

Над городом, безжалостно разорвав чёрный бархат неба, проступило изображение, заставившее меня замереть — две огромные фигуры — статный мужчина в куртке-бомбере и молодая стройная женщина в его объятьях. Как она была ослепительно хороша в короткой юбке, открывающей ноги с рельефной линией икр, и полупрозрачной блузке, под которой круглились литые груди. Иссиня-чёрные волосы атласным плащом скрывали под собой плечи и спину.

Олег и Эва. Он держал её за талию, а она грациозно выгибалась назад. Улыбалась так призывно, манила, обещая дьявольское наслаждение. А Олег смотрел жадно, словно хотел съесть её целиком, большая рука его скользила под выбившейся с одной стороны блузкой, крупные сильные пальцы гладила её тело.

Голографические актёры выглядели моложе и привлекательней, чем были в жизни Олег и Эва, но такими живыми, реалистичными, что голова шла кругом. С исходящими от них волнами безумной страсти. И ревность, такая жгучая, отвратительно болезненная накрыла меня с головой, заполнила душу безнадёжностью.

Я знал, что между Олегом и Эвой никогда не было романтических отношений, они даже плохо знали друг друга, но киностудия, создавшая экранизацию, сделала акцент на эротике.

А потом, сменяя друг друга в безумном хороводе, закружились кадры. Громов, вжимаясь в сидение мотобайка, похожего на выскочившую из воды касатку, мчится, рассекая сталь шоссейного полотна. Обнимая его за талию, сзади сидит Эва. И волосы её развеваются по ветру, как тяжёлое полковое знамя. Олег в кабине космолёта. Левая рука сжимает рог штурвала, а другая — обнимает за плечи Эву. Она в кресле второго пилота. Медленно поворачиваются друг к другу в профиль и улыбаются. Всё это выглядело пошло, безвкусно, грубо, но оскорбляло не мой эстетический вкус, а чувства.

Если бы сейчас передо мной возник бы Олег, живой и невредимый, я бы просто убил бы его. Застрелил, зарезал, сбросил с крыши. Ревность и зависть затмили мой разум. И справиться со своими чувствами, подавить их я не мог.

— Господин Никитин, — голос Кейна отвлёк меня от моих мучительных переживаний. — Нас ждут. Этот фильм мы можем посмотреть в полете. У меня есть коллекционное издание, с бонусами, — в голосе полковника я услышал гордость, что удивило меня.

На флаере мы добрались до частного аэродрома, где на серых плитах пластобетона раскинул узкие треугольные крылья каплеобразный космолёт Моргунова с его гербом на борту. И только когда я попал в просторный салон, ощутил тяжёлый запах роскоши, немного успокоился. Если бы похитители хотели меня убить, не стали бы переправлять на таком аппарате.

Золотистый сумрак обтекал два огромных кресла из кожи кремового цвета по правому борту. По левому же протянулся диван с небрежно брошенными атласными подушками у изголовья. Под иллюминаторами дугообразная панель из синего стекла. И на всем — креслах, диване, подушках, как тавро стояла монограмма Моргунова.

Стоило мне опуститься в кресло, перед глазами замигала красным надпись — «Пристегните ремни». Взревели турбины, самолёт начал разбег. Мягко вжало в сидение, когда космолёт, подняв нос, взлетел. Но видеть этого я не мог — иллюминаторы закрывали плотные жалюзи. Впрочем, сейчас ночь, что я мог увидеть? Но как же Моргунов не хотел, чтобы кто-то знал путь до его тайного пристанища! Даже мне он не доверял.

Кондиционеры погнали свежий, приятный, какой-то вкусный воздух — аромат дорогой кожи смешался с запахом хорошего табака, кофе и свежей мяты. Смотреть фильм о Олеге, естественно, я не стал. Лишь погрузился в полудрёму, отравив мысли в свободное плавание. И они текли, текли, как полноводная река.

Проснулся я от того, что кто-то теребил меня за плечо. Потянулся, открыл глаза и замер.

— Хватит дрыхнуть, Артур! Идти пора!

Жалюзи над иллюминаторами были подняты, но из них не пробивался ни один луч света. Зато круглые лампы, встроенные в потолок и стены, горели ослепительно и как-то нереально ярко. И также фантастично выглядело лицо человека, разбудившего меня.

— О-о-ол-ег? — протянул я. — Ты здесь? Ты жив? Но как же это…

Он ухмыльнулся и плюхнулся на диван, раскинув руки по спинке. Посмотрел на меня, наклонив голову набок, словно видел впервые.

— Слухи о моей смерти были сильно преувеличены.

— А рука? Твоя рука?! Твои похитители прислали нам твою левую руку. А сейчас…

— А сейчас, — он поднял левую руку перед собой, пошевелили пальцами. — Мне сделали биопротез. Отличный. От настоящей руки не отличишь.

— Кто сделал?

— Я расскажу тебе. Потом, — Олег легко вскочил с дивана, одёрнул рубашку.

Я хотел спросить, куда делся полковник Кейн, но почему-то не решался. И лишь последовал за широко шагавшим Олегом к выходу.

— Ничего не понимаю. Где мы?

Я спустился по трапу. Довольно тесное, тускло освещённое помещение. Каким образом космолёт смог попасть сюда, когда от законцовок белоснежных крыльев до покрытых грязно-коричневым налётом стен, оставалось пару шагов?

— Это космическая станция, Арт. Станция, где живёт Моргунов. Где она находится конкретно, я тебе не скажу. Моргунов запретил. Да это и не важно.

— Ты живёшь здесь давно? — я нахмурился. — Почему не сообщил, что жив? Мы похоронили тебя. То есть… Объявили погибшим и провели ритуал.

— Я знаю. Но до поры, до времени мне не хотелось давать о себе знать, Арт. По соображениям безопасности. Ну, что, в себя пришёл? Тогда пошли. Моргунов ждёт нас.

Мы выбрались из дока и оказались в центре огромного цилиндрического помещения. Потолок из длинных ярко-синих ячеек — солнечных батарей. Шелестели платаны и вязы. Тёплый ветер разносил сладкий запах цветущих лип, и будто залитых белой и розовой пеной яблонь. По бокам их обрамляли апельсиновые деревья, усыпанные белыми цветами и ярко-оранжевыми плодами. Их ровные ряды разделяли каналы, сверкавшие так, словно их заполнили ртутью. Настоящий Эдем.

С тихим жужжаньем сверху спустился лёгкий катер. Завис рядом и Олег легко впрыгнул на сидение с торчащей сбоку ручкой управления. Когда я присел рядом, Громов дал по газам, и мы рванули куда-то вверх. Лихой разворот. И катер мягко опустился на выступающую площадку на уровне верхнего яруса, почти под самым потолком.

Просторная гостиная в английском стиле. Не очень разбираюсь, но скорее отнёс бы к правлению Георга V. Белоснежные стены, высокие окна, разделённые тонкими рамами на ровные квадраты. Лепнина по потолку. Диван, пара кресел — всё на изящном каркасе из красного дерева. В центре маленький столик со стеклянной столешницей.

— Подождём здесь, — сказал Олег и развалился на диване, скрестив ноги и подложив под голову руки. — Давай, садись.

Я устроился в кресле, и взгляд приковали две картины в позолоченных рамах, висящие в проёмах между высокими окнами. На одной был изображён молодой человек в кожаной куртке, с белым шарфом, шлеме и круглых пилотских очках- консервах. Сильно напоминал Громова.

На второй картине я увидел девушку в розовом платье, напоминающем перевёрнутые песочные часы — юбка-колокол, узкая талия, объёмные рукава. Декольте с оборкой открывало лебединую шею и плавную линию покатых плеч. Иссиня-чёрные волосы подвиты и убраны в скромную причёску. Но всё в этом портрете напоминало Эву — поворот головы, разрез «оленьих» глаз, грациозность, с которой девушка держала в руках письмо, узкие запястья, которые подчёркивали широкие манжеты. И ревность вновь сжала сердце в ледяные тиски, заполнила душу невыносимой горечью, от которой стало трудно дышать.

— Скажи, Олег, а какие отношения у тебя с Эвой Райковой?

Олег едва заметно пошевельнулся, зевнул и потянулся так, что хрустнули кости.

— С кем? — он открыл глаза, и взгляд его не выражал никакого интереса к моему вопросу.

— Журналистка Эва Райкова, — повторил я настойчиво. — Которая чуть не погибла во время теракта в телестудии. Вспоминаешь?

— Да? — он лениво почесал затылок. — Да никаких собственно. Не люблю я этих гламурных кисок.

Это определение оскорбило меня до глубины души. Олег врёт, — пронзила мысль. Пытается скрыть от меня их связь.

— Совсем никаких? — с подозрением спросил я. — Кажется, она брала у тебя интервью. На авиашоу.

Олег вскочил с дивана, подошёл к столику и налил себе воды из хрустального графинчика. На его щеках заметил тёмный румянец — значит, точно врёт! И тут ярость бросилась мне в голову — лучший друг увёл у меня женщину, которую я так люблю!

— Ну, да, брала. Я вспомнил. И ещё пару раз приставала с чем-то. Но я отшил её. Много воображает о себе.

Олег вернулся на диван, уселся, широко расставив ноги, и повесил руки между коленями.

— Артур, я не собираюсь её отбивать у тебя. Ты влюблён. А мне нет дела до неё. У меня сейчас есть женщина, которую я... Ну, в общем, она мне нравится. Побольше твоей Райковой.

— Откуда ты знаешь, что я влюблён? — кровь бросилась мне в голову, обдала жаром с ног до головы.

— Эва говорила, что ты выложил кучу бабла за её лечение. У неё мозги отказали, а ты оплатил восстановление. Мог и не платить. У таких девиц мозгов все равно нет.

Он обидно хохотнул и откинулся на спинку дивана. Всё в его расслабленной позе говорило о том, что он издевается надо мной. Над моими чувствами, мучениями!

— Как она могла говорить тебе? И зачем? Ты… ты… всё врёшь!

Я вскочил с кресла, ринулся к Олегу, и по дороге рука рефлекторно схватила хрустальный кувшинчик. Трах! Я опустил его прямо на голову Олега. Взрыв стеклянных осколков. Вскинув ноги, Громов передёрнулся и тряпичной куклой медленно сполз вниз. Ничком распластался на паласе. И лужа крови залила выцветший восточный орнамент.

Господи, что я наделал? Опустившись рядом на колени, и с ужасом увидел, что стеклянный осколок воткнулся Олегу в шею, оттуда хлестала алая кровь. Зачем? Зачем я это сделал?