Глава четвертая
I
– А ведь я вас помню, госпожа ван Фрассен, – комиссар Фрейрен улыбнулся. – Вы тогда были милой крошкой. Как говорят беллетристы, совсем дитя…
Регина пожала плечами:
– А я вас – нет. Вы – знакомый мамы? Папы?
– Пожалуй, мамы. Я имел честь сообщить вашей матери об известном нам обоим инциденте в детском саду «Солнышко». Я был тогда старшим инспектором. Да, время летит стрелой…
Комиссар еще раз улыбнулся. Есть люди, которым улыбки не к лицу. Фрейрен был одним из них; можно сказать, их предводителем. Массивный, громоздкий, как старинный шкаф, какому место в музее, он занимал собой весь кабинет. В присутствии комиссара посетитель укреплялся в подозрениях: сейчас меня зажмут в угол, бросят через плечо и возьмут на болевой.
Не нервничай, одернула себя Регина. Не выдумывай глупостей. Комиссар – обычный чиновник. Подтвердит он или откажет – чиновник, и всё. Ничего личного; ничего лишнего. Хитрый взгляд, которым одарил тебя Фрейрен, ни о чем не говорит. Блеск черных, похожих на маслины глазок – ерунда. Капли пота на голове, бритой наголо, платок, каким он вытирает пот – это ничего не значит. Нет, он не намекает, что хорошо бы переспать. Нет, он не замыслил каверзу. Брось искать скрытый смысл в каждом взмахе руки, в каждой морщинке. И ничего особенного нет в том, что заявление ты подавала в областной департамент образования, а для ответа тебя вызвали в службу Т-безопасности.
Пустяки, гримасы бюрократии…
Она очень волновалась. Она не могла понять, что скрывается за вежливостью комиссара. Она трактовала мимику и жестикуляцию, намеки и экивоки – то так, то этак, и всякий раз сомневалась в выводах. Лучше бы им не встречаться – результат ей могли сообщить по коммуникатору, или письмом…
На двадцать пятом году жизни Регину догнал Т-синдром. Профессиональная болезнь менталов, признаки которой были отлично известны дипломированному пси-анестезиологу, новоиспеченной кавалер-даме ван Фрассен. Телепат-ларгитасец – да, собственно, и инопланетник, если не брать в расчет асоциальных типов – всю жизнь держал два периметра обороны: внешний и внутренний. Первый не позволял при личном общении «считывать» мысли и эмоции собеседника в объеме большем, чем это доступно обычным людям. Второй не позволял транслировать собеседнику свои мысли и эмоции напрямую, ограничивая телепата общим набором средств выразительности.
«Будь, как все!» – закон социализации.
«Эй, ты понял?!» – Закон о допустимых пси-воздействиях.
Разумеется, сплошь и рядом менталы нарушали запрет по мелочам. Но это не отменяло главного: жизнь Регин и Линд, отмеченных татуировкой на крыльях носа, проходила спеленутой в двойную смирительную рубашку. Бегуну цепляли ядро к ногам; атлета вынуждали горбиться и скрывать мускулатуру. В итоге большинство менталов испытывало вечные трудности с восприятием собеседника. Никогда нельзя быть до конца уверенным – правильно ли ты классифицировал фразу и жест, подмигивание и дрожь пальцев, интонацию и позу; это оценка поведения, явленного тебе в действительности, или дефект какого-то из твоих блоков, пропустившего лишнюю информацию, или ты сам придумал себе этот дефект, и теперь колеблешься, не в силах распознать, что к чему, и в каком объеме…
– У меня для вас приятная новость, госпожа ван Фрассен.
– Слушаю вас, господин комиссар.
Из-за Т-синдрома менталы предпочитали, если это возможно, общаться с обычными людьми не с глазу на глаз, а «удаленно» – к примеру, через коммуникатор. Это не касалось близких друзей или родителей, знакомых с детства. Их чувствуешь сердцем. Но с остальными… Лучше выставить барьер в виде экрана. Тогда точно знаешь, что видишь и слышишь только слова и мимику собеседника. Никаких мыслей, крамольно схваченных на лету; никаких эмоций, украденных из тайника. Что услышал-увидел – всё твое. Нет сомнений, постоянного самокопания: угадал или превысил, норма или чуток лишнего… И собеседнику спокойнее – он тоже знает, что в его мозгу никто не ковыряется.
Когда общение всё-таки происходило лицом к лицу, менталы, страдающие Т-синдромом, представляли себе, что говорят не с живым человеком, а с изображением на экране уникома. Так было легче абстрагироваться.
– Ваша просьба рассмотрена канцелярией Королевского Совета. Резюме положительное.
– Канцелярия Совета?!
– Вы ожидали решения другой инстанции?
– В общем, да. Максимум, на что я рассчитывала – это Министерство образования.
– Зря, госпожа ван Фрассен, – к счастью, комиссар раздумал улыбаться. – Как вы полагаете, почему вас вызвали в службу Т-безопасности? Казалось бы, что общего между нами и вашим желанием продолжить обучение на Сякко за счет государства?
– Ничего, – честно ответила Регина.
– Ошибаетесь. Вам известно, что все менталы состоят у нас на учете?
– Да.
Разговор неприятно походил на допрос. Комиссар расхаживал по кабинету, сотрясая мебель. Вежливый тон вступал в контраст с фигурой борца. Внешняя доброжелательность противоречила напору, с каким Фрейрен задавал вопросы. Перестань, напомнила себе Регина. Ты выдумываешь проблемы на пустом месте. Он же сказал: твоя просьба оценена положительно. Это хорошо. Пожалуй, мы бы сумели оплатить обучение на Сякко самостоятельно. Но такой вариант – серьезный удар по бюджету семьи…
– А известно ли вам, что все психиры являются внештатными сотрудниками нашей службы? Особенно это касается тех, кто получил диплом на Сякко…
– Вы противоречите сами себе, господин комиссар.
– Каким образом?
– Если все психиры – ваши внештатники, то это не может касаться кого-то из них особенно. Я права?
Комиссар захохотал. Странное дело – если, улыбаясь, он скорее пугал, чем привлекал сердца, то хохот превращал злого людоеда в доброго великана.
– Подловили, не спорю. Извините, я скверный оратор.
– Но, думаю, вы хороший комиссар?
«Он добился своего, – отметила Регина. – Разговор утратил напряжение. Смысл остался, шероховатости сгинули. Значит, скверный оратор? Или это я опять занимаюсь самоедством?»
– Я – отличный комиссар. И был превосходным инспектором. Это я направил Фердинанда Гюйса в ваш детский сад. Судя по вам, госпожа ван Фрассен, мы с Гюйсом сделали свою работу наилучшим образом.
– Направили? Гюйс – не психир. Значит, он не обязан вам подчиняться.
– Обязан. Незаконченное образование, полученное на Сякко – этого достаточно, чтобы господин Гюйс числился среди наших внештатников. Кстати, вас ждет аналогичная судьба, – Фрейрен стал серьезен, даже официален. – Госпожа ван Фрассен, я уполномочен сообщить вам, что государство берет на себя все расходы по вашему обучению на Сякко, включая период интернатуры. Подчеркиваю – все, учитывая проживание и питание. Сохраняйте копии билетов, когда станете летать домой на каникулы – мы оплатим перелет. Вы же со своей стороны подпишете обязательство вернуться домой по окончании обучения – и не менее двенадцати лет отработать по специальности в одной из трех, предложенных вам на выбор клиник. Вдобавок к этому вы возьмете на себя обязанность без возражений откликаться на вызовы службы Т-безопасности. Консультации, купирование приступов инициации…
– Что будет, если я откажусь?
– Вам придется самостоятельно платить за обучение.
– А если я, получив диплом на Сякко за казенный кошт, позже нарушу соглашение? Сама выберу место работы? Откажусь сотрудничать с вами? Меня расстреляют, да?
«Деточка, вы сейчас исключительно хороши, – было написано на лице комиссара. Подозрение, что он с минуты на минуту бросит посетительницу через плечо, не исчезло. Но возможные последствия броска приобрели пикантный характер. – Вы королева, деточка. Этот ваш бунт, не подкрепленный ничем, кроме желания юности чуть-чуть побунтовать, прежде чем согласиться… Я обожаю свою работу. Я обожаю таких мятежниц, как вы. В моем возрасте полезно общение с молодёжью. Что вы делаете сегодня вечером?»
Вместо всего этого Фрейрен сухо уведомил:
– Нет. Вас просто лишат гражданства.
– Зачем вы мне это рассказываете? Думаете, я пришла бы сюда, если бы испытывала сомнения?
– Я обязан сказать то, что сказал. И не сомневаюсь в вашем согласии. Кстати, вам здесь не руки выкручивают. Вам предлагают целевую субсидию. А потом – прекрасную, высокооплачиваемую работу в клинике, оборудованной по последнему слову ларгитасской техники. Я, а в моем лице Королевский Совет – ваш благодетель. Усвоили?
– Почему вы меня всё время провоцируете?
– Потому что я не телепат, – ответил комиссар. – Вы, конечно же, успели это заметить.
– Ни разу не успела. Вы в курсе, что это было бы противозаконно?
– Сдаюсь, – Фрейрен поднял руки к потолку. Жест выглядел устрашающе. – Извините, госпожа ван Фрассен. Я действительно провоцировал вас на конфликт. Раскрою карты: решение Совета не было окончательным. За мной оставалось право отказать вам по итогам собеседования.
– Вы воспользуетесь этим правом?
– Ни за что. Вы обладаете чувством собственного достоинства – это плюс. Вы контролируете себя – это второй плюс. Вы агрессивны – это третий плюс.
– Плюс?
– Разумеется. Если из пси-анестезиолога вы хотите стать пси-хирургом – несомненный плюс. Думаю, вам без проблем удастся получить диплом на Сякко.
Говоря по правде, логика комиссарских выводов была недоступна Регине. Но уточнять она не стала, боясь, что Фрейрен найдет в ней еще множество сомнительных «плюсов». Гораздо больше ее волновало другое. Да, я соглашусь, понимала она. Да, это удача. И радужные перспективы. Но, считай, двадцать лет жизни – учеба на Сякко, интернатура, работа в обязательной клинике, сотрудничество с Т-безопасностью – расписаны наперед, известны в подробностях уже сегодня, отчего эти замечательные годы приобретают душок обреченности…
Впервые ее посетили такие странные мысли.
– Вы, господин комиссар, уверены во мне больше, чем я сама. Что, если господин Гюйс откажется дать мне рекомендацию? Он ведь еще не решил окончательно. Он обещал подумать и сегодня дать мне ответ…
– Он решил. Просто ему не очень хочется лететь с вами на Сякко. Воспоминания юности, и не слишком приятные воспоминания… Фердинанд Гюйс – сильный человек. Этого нельзя отрицать. Но и сильным людям иногда требуется собраться с силами.
– Лететь на Сякко? Со мной?
Комиссар прищурился:
– А вы что, не знали, что на Сякко в ходу только личные рекомендации?
– Я полагала…
– Личные – это значит личные. Прилететь и порекомендовать. Лицом к лицу, с глазу на глаз. Не волнуйтесь, Гюйс не откажет вам. Насколько мне известно, вчера он заказал билет на «Герцог Лимбах». Дата вылета не уточнена. Не сомневаюсь, он согласует дату с вами… Вот ваше обязательство. Подписывайте.
– Что, фломастером?
– Да.
– Великий Космос! Первобытная дикость…
– Мы чтим традиции. Здесь, и еще вот здесь…
Уже на улице Регина сообразила, что ее тревожит. Не тон комиссара, нет. И не приятное известие, поданное в такой форме, что до сих пор хотелось кинуться в драку. Т-синдром разгулялся не на шутку – всю беседу с комиссаром она провела, как по коммуникатору. Захоти Регина сейчас вспомнить, какая мебель стояла в кабинете, какого цвета были стены, имелся ли значок на лацкане у Фрейрена или нет – ничего не получилось бы. Слова, интонации, кое-что из мимики, чуть-чуть жестов…
«Всё ли я правильно поняла? Он не-телепат… Наверное, он провоцировал меня на незаконное вторжение. Или не провоцировал? Может, это я конфликтовала с комиссаром из-за собственного дурного характера? Агрессивность – это плюс. Что за странный взгляд на вещи?»
Обозвав себя дурой, она направилась к мобилю.
II
– Дамы и господа, наш лайнер I класса «Герцог Лимбах», успешно завершив РПТ-маневр, вошел в планетную систему О-Дзимы. Расчетное время до стыковки с транзитной станцией на орбите Сякко – один час сорок две минуты. Предлагаю вам переключить обзорные мониторы на осевой канал. Сякко – вторая от центра планета в системе О-Дзимы, оранжевого карлика класса K3, одна из семи обитаемых планет Галактики, окруженных астероидными кольцами. Сейчас мы видим тройное кольцо вокруг Сякко «с ребра», в виде узкой темной полосы на фоне желто-зеленого диска планеты. По мере приближения великолепная панорама колец, опоясывающих Сякко по трансполярным орбитам, откроется вам во всей красе. В то время как транзитные станции, вращаясь синхронно с планетой на стационарных орбитах в экваториальной плоскости…
Информателла с воодушевлением делилась с пассажирами сведениями о Сякко, но Регина не слушала ее. Ничего нового она не узнает. К путешествию кавалер-дама ван Фрассен подготовилась основательно. Позади – гигабайты справочников, десятки часов учебных и научно-популярных фильмов. Впору самой лекции читать… Это ж надо: проделать в кольцах «окна» и рассчитать орбиты таким образом, чтобы спутники и станции всякий раз проходили точно через них! С гарантией на ближайшие десять тысяч лет. Три века назад над этой задачей, по заказу императора Сякко, работали лучшие специалисты Ойкумены – от астрономов и математиков Ларгитаса до гематров с Элула и Аба, способных вычислить влияние случайного чиха на вечность. Колоссальный труд! И всё потому, что на Сякко действует нелепый запрет: космическим кораблям массой более 717 тонн не разрешается садиться на планету.
Атмосферные маневры – только на антигравах.
Нет, забота об экологии родины – это хорошо, это правильно. Но не до такой же степени! Цивилизованный мир, не варвары с их дикарскими «табу». Откуда взялась эта странная цифра: 717 тонн – Регина так и не смогла выяснить. И кольца свои сякконцы «перфорировали» по загадочной системе: чтобы «окна» не просто открывали дорогу спутникам, но и образовывали в отраженном свете О-Дзимы особый узор, гармонирующий с…
Забыла – с чем. Ну и ладно!
– Смотри!
Они с Линдой взяли двухместную каюту: как в старые добрые времена, наша комната в «Лебеде» – помнишь? конечно! а ты?.. Оставшись наедине, подруги, не сговариваясь, ослабили блоки, перейдя на доверительную «двухслойку». И радостно проболтали большую часть рейса, дополняя слова транслируемыми образами и наплывами эмоций. Вот и сейчас Регину окутало искрящееся облако восхищения. Девушка взглянула на обзорник. «Герцог Лимбах» совершал разворот, выходя на финальный участок траектории. Планета на глазах меняла цвет. Радужная вуаль скользила по лику красавицы: перламутр и янтарь сменялись лазурью и аквамарином. Вспыхивали и гасли изумрудные блестки. Над челом прекрасной незнакомки сиял тройной венец из черных алмазов – знаменитые кольца Сякко.
– Вот это да!
– Чудо!
– Я читала, что Сякко – родина эстетов…
– Рекламное вранье!
– Не скажи! Теперь я понимаю, что имелось в виду…
Линда засмеялась. Глядя на подругу, Регина до сих пор не могла поверить, что Линда Гоффер, кавалер-дама номологии и младший инспектор службы Т-безопасности, по собственной воле решила сопровождать ее на Сякко. Когда Линда за три дня до отправления «Герцога Лимбаха» свалилась, как снег на голову, и сообщила Регине, что ужасно волнуется, что сойдет с ума, если рядом не окажется моральной поддержки… Сперва Регина ничего не поняла. Потом выяснила, что волнуется не Линда. Волнуется она, Регина ван Фрассен. И она, Регина ван Фрассен, сойдет с ума. Сойдет-сойдет, и нечего спорить! Если, конечно, рядом не окажется и всё такое. Короче, Линда – сюрприз на двух стройных ножках, стихийное бедствие в юбке – взяла отпуск за свой счет и летит на Сякко, потому что друзья познаются в беде. Насчет беды они еще немножко поспорили, а потом расцеловались, прослезились и выразили общее восхищение чудесным Линдиным характером.
На всякий случай Регина глубоко-глубоко, на задворках разума, укрепила тройным кордоном то местечко, где дремало смутное, ничем не обоснованное подозрение. Что, если чудесный характер Линды, избравшей путь служения Ларгитасу на ниве Т-безопасности, подкреплен распоряжением комиссара Фрейрена? Зачем комиссару мог понадобиться свой человек рядом с абитуриенткой ван Фрассен, Регина понятия не имела. Но подозрение ныло, как ушиб. Лучше будет, если Линда до него не докопается…
– …через несколько минут наш лайнер совершит стыковку с транзитной станцией номер семь орбитального пояса Сякко. Просим приготовить ваши документы для прохождения паспортного контроля. Благодарим вас, что воспользовались услугами…
Вблизи планета снова изменила цвет: бирюза, малахит, прожилки охры. Жемчужная дымка облаков. Кольца, по контрасту с теплой гаммой, нависали зловещей стеной. Антрацитовые глыбы хищно взблескивали острыми гранями, грозя обрушиться, раздавить, погрести под собой. Приближаясь, станция напоминала парящий в пространстве кристалл горного хрусталя. Собственно, вспомнила Регина, ее корпус и сделан из хрусталина. Особо прочный материал, использующийся…
Гюйс поджидал их у выхода. Он был занят: провожал взглядом статную брюнетку в платье из красного шелка. За платьем вился «хвост кометы» – истончающийся к концу шлейф на микро-антигравах, последний писк моды в этом сезоне. Шлейф и впрямь походил на хвост – только не кометы, а глубоководной мурены. Чувствовалось, что Гюйс в полете времени зря не терял. Они с муреной наверняка совершили не одно бурное погружение – «люкс» Гюйса был оснащен двуспальной кроватью, способной послужить храбрецу батискафом.
Все пассажиры сходили с ума от любопытства. Еще бы! – ловелас средних лет, при двух юных спутницах, вряд ли родственницах, да еще и обзавелся случайной пассией… Шептались о Железном Пупсе, межзвездном короле секса, о котором все слышали, но никто не видел. Неужели Пупс? Великий и неповторимый? Общественное мнение склонялось к тому, что да.
– Задерживаетесь, милые крошки, – сообщил Гюйс, не оборачиваясь.
У него глаза на затылке? Регина была уверена: способностями ментала Гюйс не пользовался. Хмыкнув, более прозорливая Линда указала подруге на круглое зеркало под потолком, где отражались они трое. «Интересно, – тайком, чтоб никто не подслушал, подумала Регина, – это их в службе Т-безопасности учат подмечать детали?»
– Идемте, пока все челноки не разобрали.
Они миновали стыковочный шлюз – и оказались внутри кристалла, которым четверть часа назад любовались на обзорнике. Свет дробился и преломлялся в хрусталиновых гранях. Сделай шаг – и картина полностью изменится. Перспектива обманывала, расстояния скрадывались, коридоры возникали из ниоткуда и исчезали в никуда. Фасеточная бездна Космоса пялилась на букашек сквозь черные «окна». Подмигивали разноцветные блики, кружилась голова… Регина почувствовала, что «плывет», теряет ориентацию в пространстве. Захотелось вцепиться во что-нибудь непрозрачное и неподвижное – и не отпускать, хоть ты тресни. Иначе сгинешь в хрустальном лабиринте…
Перед глазами возникла зеленая стрелка. Она висела в воздухе, подрагивая от нетерпения. Словно игривая рыбка, вильнула хвостом, приглашая за собой. Вспомнилась «галочка-выручалочка» для малышей в «Лебеде». Здравствуй, «младшая группа»? Не догадываясь об ассоциациях гостьи, стрелка вывела пассажиров к стойкам паспортного контроля. Пришлось стоять в очереди – минут десять. Два коридора, где в воздухе висели надписи: «Для граждан Сякко» – пустовали. Местные уже прошли контроль и исчезли в недрах станции. Вспомнилась Сона, быстро тающая очередь ларгитасцев – и суровые таможенники с пограничниками, с дотошностью урожденных мучителей проверяющие документы инопланетников. «Могли бы и приезжих запустить, раз свои все прошли,» – с неудовольствием подумала Регина. Однако ее рацпредложению не вняли: две смуглые девицы в серо-голубой форме продолжили бездельничать в конце «коридоров-для-своих».
– Приложите ладонь к идентификатору. Предъявите паспорт. Долгосрочная виза?
– Да.
– С перспективой обучения?
– Да.
– Храм номер три?
– Да.
– Предъявите вашу рекомендацию…
Кукольное личико с несмываемым штампом официальной вежливости. Эмоций – ноль. На унилингве молодая пограничница говорила без акцента, подчеркнуто правильно. Всякий раз, задав вопрос, она ждала, пока Регина ответит вслух, хотя ответы были уже обозначены во вкладыше паспорта. Казалось, голос Регины что-то подтверждает (опровергает?) дополнительно, и без этого дубляжа никого на Сякко не впустят, а если впустят, так не выпустят.
Сухие щелчки кристаллов, вставляемых в гнезда ридера. Мигает, меняя цвета, контрольная голосфера. Внешнее воспроизведение документов: паспорт с визой, приглашение, рекомендация…
– Ваш поручитель прибыл вместе с вами?
– Я здесь.
Гюйс тут же оказался рядом, протянул церберше кристалл паспорта. Щелчок. Эмитор выпустил вторую голосферу.
– Фердинанд Гюйс?
– Да.
– Деловая виза?
– Да.
Гюйс был олицетворением спокойствия. Еще миг, и он очарует пограничницу, и уведет ее в сияющие дали. А пока – игра в вопросы-ответы.
– Семь дней?
– Да.
– Добро пожаловать на Сякко. Нет-нет, госпожа ван Фрассен! Вас я попрошу задержаться.
Регина чувствовала, что Линда, стоявшая позади, закипает. Спокойно, подруга. У нас всё тип-топ. Пусть мурыжат. Потерпим.
– Известно ли вам, что в случае отказа в храмовом обучении вам надлежит покинуть Сякко в течение трех дней?
– Известно.
– Распишитесь, что вы ознакомлены с правилами. Вот здесь. И здесь.
– Да, – невпопад согласилась Регина, ставя подпись.
– Спасибо. Ваши документы, – пограничница изобразила гостеприимную улыбку. Получилось из рук вон плохо. – Добро пожаловать на Сякко.
Линда после своей порции мытарств догнала подругу в зале для получения багажа. Здесь не было никого, кроме них троих. В воздухе светилось извещение: «Рейс № 3171/2 Ларгитас – Сякко. Ожидайте.» Надпись дублировалась на унилингве – и сякконскими иероглифами.
– Бюрократы! – от дверей выпалила Линда, готова рвать и метать. – За кого они нас держат?! Мы с Ларгитаса! Не варвары какие-нибудь…
– Привыкайте, душечки, – Гюйс был на удивление тих и задумчив. – Это Сякко. Для них есть свои – и все остальные. Ларгитас? Помпилия? Китта, Пхальгуна? – им без разницы. Лар-ги. Не-свои.
– «Лар-ги» – это от «Ларгитас»?!
Линда, еще не остыв, рвалась в бой.
– Нет. Просто совпадение.
Акустическая линза в углу брякнула странным образом. Сухой, шершавый звук. Тем не менее, он сразу давал понять: да, я – музыка. А свои предпочтения оставьте при себе. Когда линза умолкла, под номером рейса возникла надпись:
«Багаж Фердинанда Гюйса. Приложите ладонь к идентификатору.»
Регина украдкой следила за учителем. Складывалось впечатление, что звучание простуженной струны задело ответную струнку в сердце Фердинанда Гюйса, виконта синцименики на шестом десятке. Пропал записной сердцеед, исчез умница и острослов; куда-то делся опытный телепат, знающий цену мыслям и чувствам. Багаж забирал блудный сын, вернувшийся домой – ненадолго, до скорого, неизбежного ухода. Гость, понимающий, что виноват, как виноват хромой от рождения, прося здоровых поддержать его. Бедный родственник, уверенный в радушном приеме, и оттого еще больше смущенный…
Заметив интерес девушки, Гюйс подмигнул ей, и наваждение сгинуло.
III
– Доб’о позалуста на Сякко! Такада здёт-здёт – сюдой-сюдой! Моя селнок – самолуций. Отин дюза сдесь, д’угой дюза там! Такада – ’икша стаз двассать лет! Папа Такада – ’икша, мама – ’икша, баба-деда – ’икша…
Особого выбора не было: в огромном зале планетарного сообщения они снова оказались последними. Все эстакады пустовали, кроме одной, на которой покоился «самолуций» челнок великолепного Такады: гибрид всестихийника и угольной тачки. Высокий «фонарь» кабины для пассажиров с диковинными – квадратными! – иллюминаторами. Хищный клюв, как у баллистической ракеты, с неприметной дверцей для пилота. Гофрированная труба багажника. Дюзы аварийных двигателей – Регина знала, что включать их в атмосфере Сякко разрешено лишь в крайних случаях. Матовые «присоски» антигравов вдоль корпуса…
От дюз до носа челнок был искусно разрисован. Драконы-усачи, гарпии с птичьими лапами, химеры, василиски, мантикоры со скорпионьими хвостами, гиппогрифы… Невольно закрадывалось подозрение: экзотический зверинец, пуская слюнки, поджидает пассажиров внутри челнока. Надо сказать, эта невероятная живность действительно водилась на Сякко. Эндемики, реликты – зоологи Ойкумены ломали головы над капризом эволюции. Даже термин придумали: хтоны. Но дальше термина и сотни безумных теорий, противоречивших одна другой, дело не продвинулось.
На Сякко голов не ломали. Покрыли планету сетью заповедников, строго ограничили отлов хтонов для зоопарков Ойкумены; заложили питомники… И неплохо зарабатывали на своей уникальной фауне, не снижая поголовья.
– Давай-давай багаз, п’ек’асный девуськи! Давай-давай багаз, п’ек’асный хозяина! Такада сам-сам, не изволь беспокойсса!
Рикша вцепился в тележку с чемоданами и, смешно выворачивая ноги, повлек добычу к челноку. Цветастая куртка, широченные штаны, из которых можно стачать палатку на шестерых; дробный стук сандалий эхом отражается от стен – глядя на Такаду, рассмеялся бы и деревянный болван.
– Нам в Третий Храм. Твоя цена? – лениво поинтересовался Гюйс.
Такада на ходу обернулся через плечо, вывернув голову по-змеиному.
– Да’ом-да’ом воссьму! Пиисят экю.
И лучезарно улыбнулся:
– С каздого.
– Шестьдесят. За всех.
– Хозяина смиёсса? Ай, Такада забыл! Такада люби девуська, делай скидка. Со’ок экю с девуська, пиисят с мушчин-хозяина.
– Шестьдесят пять. За всех.
– Сто двассать.
– Шестьдесят восемь.
– 'Азо'яй бедняк Такада? Лиценссия плати! – рикша бросил багаж и, стеная, начал загибать пальцы. – Доступ на станссия плати! Топливо плати, лусевой толкаць плати, налог плати!..
– Сянрю обаяси, – Гюйс сдвинул брови. – Сей иичико Тераучи-мо. Ран?
– Ран, – кивнул рикша. – Кендза ран-кусо.
– Торибаясу адзю. Ки наруга со-шэ. Суи тэ?
– Ран. О-суи…
С Такады мигом слетело всё шутовство. Серьезный, строгий, отбросив дурацкий акцент, четко выговаривая каждый звук, он стоял перед Гюйсом без страха, но и без угодливости, за которой, как за ширмой, скрывалось желание облапошить залетных «лар-ги». Ему бы в актеры, подумала Регина. Большой талант. А Гюйс? – вот где мастер! Ни словечка не понятно, зато эффект, эффект какой…
Рядом восхищенно сопела Линда.
– Сто экю, – подвел итог Гюйс. И обернулся к девушкам: – Грузимся.
Дракон, нарисованный на борту, приветливо распахнул пасть, оказавшуюся грузовым люком. Багаж исчез в утробе челнока. Такада глянул куда-то за спины пассажиров:
– Придется обождать. Минут двадцать.
– Почему?
– Станция в «окно» входит. Старт запрещен: опасно. Зато можно полюбоваться Кольцом изнутри. Это очень красиво. Предупреждаю! – беременные женщины часто пугаются…
На унилингве он говорил сейчас не хуже Гюйса.
Свод зала светлел, наливаясь молочной белизной – и вдруг исчез, сделавшись абсолютно прозрачным. Регина ахнула. Совсем близко – протяни руку! – в бархатной черноте космоса плыли огромные глыбы. Отраженный свет со станции ложился на изломы и сколы – неправдоподобно четкие и резкие по контрасту с угольными провалами теней. Искрились, вспыхивали и гасли блестки металлических вкраплений; словно тысячи недобрых глаз внимательно наблюдали за людьми, укрывшимися за тонкими стенами станции.
На них смотрела Вселенная.
Из первозданной тьмы возникали всё новые утесы, скалы, целые россыпи обломков. Множась, они надвигались на станцию. Секунда, другая – и лавина небесного камня сомнет, раздавит, исковеркает хрупкий кристалл. Не защитят ни силовые поля, ни смехотворные стены из хрусталина. Глыбы величественно проплывали мимо. Так происходило уже три сотни лет, а впереди ждали еще тысячи. Не зря над расчетами «окон» трудились лучшие умы Галактики! Время застыло. Вечность заглядывала людям в лицо, и те стояли, замерев, не в силах оторвать взгляд от каменного парада…
– …можно лететь. Прошу в челнок.
Лишь тут до Регины дошло, что «парад» закончился.
Разумеется, никакого «зверинца» внутри не оказалось. Пассажиров встретила дюжина легких кресел из натурального бамбука. Сиденья покрывали шкуры неведомых зверей. Качественная синтетика? Натуральные? По стенам, обшитым полипластом «под дерево», тянулись плети ползучих растений с голубыми колокольчиками цветов.
Линда не удержалась – потрогала:
– Настоящие!
– Прошу занять удобные для вас места. Полет до Третьего Храма займет полчаса. У вас будет возможность полюбоваться с высоты панорамой материка Хумайдо, архипелага Дзюй-Сю и Океана Бирюзовых Волн, – Такада чесал как по писаному. – Уверен, вид понравится уважаемым гостьям Сякко и ученику Тераучи-мо.
IV
Челнок опустился на стоянку с хирургической аккуратностью. Даже пыльных смерчиков не поднял: то ли рикша оказался настоящим мастером, то ли пыли здесь не было от сотворения мира. Такада выгрузил багаж, отвесил на прощанье десятка два поклонов – и крылатый «зверинец» взмыл в небо, растворившись в лазури.
Путешественники остались с воротами Храма № 3 один на один.
Монументальность ворот противоречила самой идее гостеприимства. Могучие столбы из дерева, все в лакированной «чешуе», возносились на высоту добрых пяти метров. Поперечную балку венчала черепичная крыша с кокетливо загнутыми коньками. Красные створки покрывал спиральный орнамент. От него трудно было оторвать взгляд – спираль всасывала психику смотрящего в водоворот, приводя в состояние транса…
Регина моргнула, и спираль отпустила ее на свободу.
Ворота были заперты. Рядом пустовала будочка привратника. Ларгитасцев никто не ждал. Впрочем, ограда, тянувшаяся вправо и влево от ворот, казалась чисто символической, чтобы не сказать – игрушечной. Дощатый заборчик, выкрашенный в цвет весенней травы, по колено взрослому человеку. Регина переглянулась с Линдой: похоже, девушкам пришла в голову одна и та же мысль…
Гюйс погрозил им пальцем:
– Не надо. Нам сюда.
Он указал на калитку возле будки. «Как же я ее раньше не заметила? – изумилась Регина. – Должно быть, орнамент заморочил…» Включив мини-антигравы чемоданов и подхватив сумки, подруги двинулись вперед. За воротами гостей поджидал сюрприз: ни с чем не сравнимая волна ароматов. Светлая грусть осени: грибная прель, палые листья; свежесть майского ландыша, пряная нотка водяных гиацинтов; и на самом краю – отголосок свежескошенного сена. Букет был полон противоречий: он будоражил и успокаивал, настраивал на размышления и требовал немедленного действия, заставлял жадно втягивать ноздрями воздух: еще, еще! – чтобы тут же устыдиться своей нелепой жадности.
– Арома-модуляторы? – деловито поинтересовалась Линда.
– Все запахи – естественные. Сочетание растений подбиралось веками.
– Так уж и веками?
Гюйс промолчал.
Плоская галька под ногами. Идти удобно, а катить чемоданы, откажи вдруг антигравы, проблематично. Ветви кустов тянутся к прохожим, желая потрогать, познакомиться ближе. По правую руку – пруд. Легкая рябь бежит по воде, морща отражения плывущих в небе облаков. Плакучая ива полощет косы, роняя желтые лодочки листьев. С вершины горбатого мостика, перекинутого через ручей, взорам открылись многоярусные крыши пагоды-великанши. Темный малахит черепицы, яичная желтизна стен; ряды узких, словно приплюснутых окон.
– Главный корпус. Нам туда.
Странное безлюдье парка закончилось у корпуса. Здесь им встретился первый человек. Пожилой сякконец во всём синем: куртка, штаны, пояс – словно высечен из единого куска бирюзы, он стоял на веранде, протирая губкой окна первого этажа.
– Добрый день, уважаемый.
Поздоровавшись на унилингве, Гюйс на всякий случай повторил приветствие на сякконском. Но синий человек понял его с первого раза.
– Добрый день. Я могу вам чем-то помочь?
– Были бы признательны. Скажите, отдел регистрации абитуриентов расположен там же, где и всегда?
Уборщик заулыбался, словно Гюйс сказал ему комплимент.
– Да, с тыльной стороны. Вас проводить?
– Спасибо, не надо.
Потемневшие от времени ступени. Легкие раздвижные двери, расписанные иероглифами. Сумрак узкого коридора. «Из чего здесь стены? – подумала Регина. – Пластик? Неужели – бумага?!» Отдел регистрации нашелся за третьим поворотом. Пожилая сякконка с волосами, стянутыми в тугой узел, восседала за стойкой в окружении вполне современных компьютеров, пультов и коммуникационных устройств.
– Приглашение… рекомендация…
Против ожидания, дурацких вопросов не последовало. Даже прикладывать ладонь к идентификатору не потребовалось. Регистраторша просто внесла данные в базу, после чего нашла взглядом Гюйса и кивнула: скорее себе, чем ему.
– Вы – поручитель? Пока ваша протеже будет селиться в общежитие, можете погулять по парку. До первой беседы ваше присутствие не понадобится. Сколько лет вашей протеже? Двадцать пять? Старовата для Храма… Вы, ларгитасцы, всегда прилетаете к нам слишком поздно. Отсюда и большой процент неудач.
– Я знаю, – ответил Гюйс. Лицо его окаменело, словно женщина ткнула пальцем в незаживающую язву, а вскрикнуть от боли значило потерять лицо. – Поверьте, я знаю это не хуже вас.
– Тогда почему бы вам не прилетать раньше?
– Мы летим к вам, получив сперва высшее образование. Титул кавалера; если угодно, магистерскую степень. Ларгитасское образование требует много времени.
– Да, я понимаю. Ваше образование – лучшее в Ойкумене.
Регистраторша поджала губы. Казалось, она только что изрекла не похвалу, а упрек. На Линду женщина вообще не обратила внимания – словно та была не здесь, а за много парсеков от Сякко. Вызвав кого-то по коммуникатору, регистраторша произнесла несколько слов на местном языке.
– У выхода ждет дежурный по общежитию. Он вас проводит. Оставьте номер вашего уникома: с вами свяжутся, когда наставник Оэ выделит вам время для беседы.
– Спасибо…
Дежурный оказался долговязым парнем. Не говоря ни слова, он махнул Регине рукой: пошли, мол. «Немой, что ли? Или не знает унилингвы?» Забыв, что она – дипломированная кавалер-дама, и чувствуя себя ребенком, которого забирают от родителей в детский сад – или, согласно мнению регистраторши, старухой, которую забирают в богадельню – Регина в растерянности оглянулась на своих спутников. Линда одарила ее облаком уверенности: не бойся, я с тобой! Гюйс, ментально застегнутый, что называется, на все пуговицы, отмолчался. Провожатый тем временем двинулся по дорожке прочь от корпуса, нимало не заботясь, идет Регина за ним, или нет.
Пришлось догонять.
Общежитие представлялось Регине многоэтажной пагодой, вроде Главного корпуса – только окрашенной в более строгие тона. По идее, такое здание должно быть видно издалека. Однако они шли и шли, минуя мостики и беседки, изящные скамеечки и одиноко стоящие резные столбы, чье назначение осталось для Регины неясным. Рощицы карликовых магнолий сменялись клумбами, где среди цветов торчали вросшие в землю, замшелые валуны – и никакого общежития в радиусе видимости не наблюдалось.
Тропинка нырнула в заросли бамбука, а когда вынырнула, впереди открылась живописная низинка. По ней детскими кубиками были хаотично разбросаны десятка три одноэтажных коттеджей с плоскими крышами. Дежурный оглянулся – впервые за всю дорогу! – еще раз махнул рукой: не отставай, старушка! – и направился ко второму с края домику.
Что ж, подумала Регина, коттедж – это даже лучше!
В дом вели четыре раздвижные двери: по одной с каждой стороны. Деревянная (кто б сомневался!) веранда шла вокруг всей постройки; напротив дверей – по три аккуратные ступеньки. «Что, Королева? – подбодрила себя девушка. – Раскатала губы? Думала, коттедж – для тебя одной? Ничего, с соседями веселее!» Лишь сейчас Регина сообразила, что всё это время вокруг нее звучит музыка. С того самого момента, когда они вошли в калитку – в парке, при разговоре с синим уборщиком, в Главном корпусе, в кабинете регистраторши – везде, каждую секунду. Музыка была такой естественной, что воспринималась скорее как тишина. Сухой, чуть дребезжащий звук струн. Барабанчики, скрипелки, трещалки. Две флейты – басовая и пикколо – с легким пришепетыванием вели мелодию, то прерываясь надолго, то снова вступая в разговор. Стоило опознать – да, музыка! – как становилось удивительным: неужели я могла ее не заметить? Мелодия текла по территории Храма № 3 ручьем-невидимкой, присутствуя в каждом наклоне ветки, в каждом шаге людей…
Крылось в этом что-то опасное. Но что именно – Регина не взялась бы сказать.
Они обогнули коттедж с правой стороны. На веранде девушка-сякконка – совсем молоденькая, считай, дитя – совершала некие размеренные движения. Ее действия сопровождал странный звук: шшшурр, шшшурр… «Местная гимнастика?» – предположила Регина. Дежурный поднялся на веранду, и она последовала за ним. Девушка, согнувшись, раз за разом проводила по полу пучком тонких прутьев, связанных у основания.
«Ритуал? Может, не надо ей мешать?»
Не сразу, как в случае с музыкой, до Регины дошло: сякконка занимается уборкой. Подметает! Ларгитаска впервые видела, как подметают вручную. А еще тот уборщик в синем, который протирал окна… В «Лебеде» были уроки ручного труда – для развития мелкой моторики пальцев. Регина выбрала плетение украшений из бисера. Но бисер – совсем другое… У них что, на Сякко, техники нет? Автоуборщиков? Или это наказание?
За что?!
Девушка прекратила шуршать веником – Регина наконец вспомнила, как называется связка прутьев – легко выпрямилась, откинула со лба прядь волос.
– Новенькая? Абитура?
На унилингве она говорила без акцента. Лишь мягкие согласные произносила тверже, чем надо.
– Да.
– Здорово! Будем соседками. Я – Юсико.
– Регина.
– Откуда?
– С Ларгитаса.
Провожатый, не обращая внимания на Юсико, шагнул внутрь и в третий раз махнул рукой Регине: следуй за мной. Похоже, иных жестов он не знал. В комнате над полом едва ли на ладонь возвышались четыре лежанки. Три – аккуратно застеленные; на четвертой постель отсутствовала. Два широких окна; жалюзи из бамбука. У стен – одинаковые тумбочки и шкафчики. Один из шкафов был приоткрыт, демонстрируя висящую на «плечиках» рубаху – явно мужскую.
– Здесь будешь жить.
«Ага, немой заговорил…»
– Юсико покажет, где взять постель.
– Вчетвером? В одной комнате?!
– Да.
– С мужчиной?! – Регина кивнула в сторону злополучной рубахи.
– С двумя мужчинами, – уточнил сякконец. – Вас с Юсико тоже двое.
В словах парня Регине почудился похабный намек.
– Я лучше сниму номер в гостинице!
– Снимай. И в Храм можешь не возвращаться.
– Почему?
– Нарушение устава. Тебя не возьмут в обучение.
Сочтя разговор законченным, дежурный развернулся и молча вышел. В комнате мигом объявилась Юсико.
– Тебя на беседу вызывали?
– Нет…
Регина в растерянности стояла посреди комнаты. К ноге прижался чемодан, словно ища защиты у хозяйки.
– Тогда идем, заберем твою постель. Ты когда в комнату заходишь, туфли снимай, хорошо? Ну, идем же! Чемодан тут оставь, и сумку тоже. Не бойся, никто не возьмет.
Юсико приплясывала от нетерпения – энергия из нее била через край. Юная сякконка напоминала Линду, когда у той было «заводное» настроение. Обучение в Храме занимает несколько лет, подумала Регина. Годы в этой комнате. Вместе с двумя мужчинами. Спать, делать задания… Переодеваться. Хоть бы ширмы какие поставили! Удручена открывшейся перспективой, она поплелась за щебечущей Юсико.
– А ты уже где-то училась?
– На Ларгитасе.
– Выучилась?
– Конечно.
– На кого?
– На пси-анестезиолога.
– Здорово! А я сразу после школы – сюда…
Даже сквозь скорлупу блоков чувствовалось: Юсико вся светится от счастья и гордости. Регина улыбнулась, оттаивая.
– Поздравляю!
– Спасибо! Ты тоже поступишь! Обязательно!
– Ты шаманка? В будущее заглядываешь?
О сякконских шаманах Регина узнала из проспектов для туристов.
– Нет, что ты! – рассмеялась Юсико. – Шаманов в Храмах не учат. Они на Хокон-Сю камлают, Сякко чистят.
Из каждого правила есть исключения. Приполярный остров Хокон-Сю был единственным местом на Сякко, куда разрешалось садиться грузовым звездолетам. Со множеством ограничений – но всё-таки. Торговля и бизнес брали свое. Видимо, нашлась лазейка в строгих здешних запретах. С Хокон-Сю грузовые потоки морем и по воздуху расходились по всей планете. А сякконские шаманы камлали денно и нощно, восстанавливая «тонкую экосферу планеты», как сообщалось в инфо-фильме.
– Держи!
Юсико извлекла из какого-то допотопного агрегата тугой сверток постели, запечатанный в тонкий пластик – и вручила его Регине.
– Пошли, будешь устраиваться. Только давай быстрее: обед скоро…
КОНТРАПУНКТ
РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
(из дневников)
Вчера оперировала невроз. Славный такой неврозик – «некрозик», как пошутил личный психотерапевт больного, и был прав. Операция прошла успешно. Через неделю пациента заберут домой.
Почему я недовольна?
В Ойкумене таких неврозов – мириады. Услуги психира стоят очень дорого. Они доступны немногим. Мой труд – капля в море. Я обслуживаю денежные мешки. Я лечу обладателей медицинских страховок первого класса. Лечу качественно, получая за это хороший гонорар. Для большинства я недоступна.
Меня это смущает?
Мир несовершенен. Человек – не формула. Власть и деньги не являются обязательными признаками негодяя. Бедность и безвестность не являются обязательными атрибутами святого. Знавала я нищих подонков, знавала и богатых филантропов. Я не могу спасти всех. Я не могу перекроить Вселенную. Я могу лишь хорошо делать свою работу.
Что мешает мне заснуть?
Сотрясатели основ обрушивают дом себе на голову. Борцы с несправедливостью заливают мир кровью. Пророки ведут стадо к обрыву. За одного бульдозериста можно смело дать сотню парламентских демагогов. За одного стоматолога – две сотни чиновников. За музыканта-виртуоза – кабинет министров, и премьера в нагрузку.
И всё-таки?
