50
Вторая половина вторника 27 июля 2010 года
Эссинге-Бругатан, построенный в тридцатые годы дом, лифт, небольшая двушка на самом верху. Две комнаты и кухня с небольшим альковом, расположенным рядом со столовой.
«Наверняка именно там раньше спала Эрика, – подумал он. – Когда ее дочери делили меньшую из двух комнат. Та самая квартира, куда она переехала почти тридцать лет назад, и здесь выросли две ее девочки. И они жили с матерью вплоть до того, как разбрелись кто куда».
Ему не понадобилось даже спрашивать. По обстановке и по всему, увиденному на полу, потолке и на стенах, он понял, что именно здесь она провела последние двадцать семь лет своей жизни. Не самой легкой, кстати. Ей приходилось усердно трудиться и экономить каждое эре, чтобы обеспечить нормальное существование и хоть какой-то уют.
И сама Эрика оказалась под стать такой жизни. Хорошо тренированная, худощавая, с настороженным взглядом, сильными загорелыми руками, еще сохранившая остатки былой красоты. С быстрой походкой и мечтами о будущем, проглядывавшими в ее улыбке и глазах. Она все еще хорошо выглядела.
Эрика приготовила ему кофе, даже не спросив, не хочет ли он чая.
«Такие мы и есть, настоящие норландцы», – подумал Юханссон, и что-то шевельнулось у него в душе.
– Сахар или молоко? – спросила она.
– Черный будет нормально, – ответил Юханссон.
– О чем ты хотел поговорить? – поинтересовалась она.
– Давай начнем с самого начала. Когда ты приступила к работе у Маргареты Сагерлиед.
Это было весной 1983 года. Гражданский муж бросил ее ради более молодой женщины, работавшей вместе с ней в больнице в Худдинге. На одиннадцать лет младше ее, имевшей собственного ребенка и еще одного от ее мужа. Все это она просчитала сама, даже не спрашивая его, тем самым избежав необходимости выслушивать его ложь, сталкиваться с приступами его злости и заставлять его мучиться угрызениями совести.
Ее шеф в Худдинге организовал всю практическую сторону дела. Главный врач, любитель оперы, состоятельный, не зависящий от своей высокой зарплаты, подобно всем другим выходцам из богатых семей. Квартиру на острове Лилла Эссинген устроил он. Дом принадлежал его хорошему другу. Ее освободили от квартплаты при условии, что она раз в неделю будет убирать коридоры и лестницы и в случае необходимости менять перегоревшие лампочки. Новую работу в больнице Святого Георгия она получила уже спустя день и тоже через него. Он просто позвонил одному другу и коллеге. То же касалось и места у Сагерлиед, у которой он и его супруга числились в близких друзьях.
– Тебя, конечно, интересует, спала ли я с ним, – сказала Эрика Бреннстрём.
– Нет, – ответил Юханссон. – А ты спала?
– Не спала. Он просто оказался хорошим человеком. Из тех, кто не терпит всех других мужиков, не похожих на него. Вдобавок он был в два раза старше меня.
«Какое это имеет отношение к делу?» – подумал Юханссон, жена которого была на двадцать лет младше его.
– Что ты делала у Сагерлиед?
– Убирала, мыла посуду, стирала, занималась домом и садом. Готовила еду. Помогала, когда она принимала у себя гостей.
– Какой она была в качестве хозяйки?
– Недоброй, – призналась Эрика Бреннстрём. – Добротой она действительно не отличалась, но слишком любила себя. Будь у меня возможность постоянно сидеть и слушать ее истории, я наверняка смогла бы стать для нее компаньонкой и мне не пришлось бы стирать и убирать.
– Требовательной?
– С ней следовало вести себя осторожно, соглашаться во всем, а потом делать, как ты задумал с самого начала.
– Злой?
– Нет. Эгоцентричной, но никак не злой. Могла стать требовательной, если подойти к ней не с той стороны. Хотела казаться утонченней, чем была на самом деле. Детей не имела. Кстати, она часто говорила об этом. Сетовала, что карьера помешала ей обзавестись ребенком. Жалела, что вышла замуж слишком поздно за человека значительно старше ее.
– А твои собственные дети? – спросил Юханссон. – Она встречалась с ними?
– О да, множество раз. Во всех тех случаях, когда кто-то из них кашлял или сопливил и не мог находиться в детском саду. По выходным или вечерами, когда я помогала ей с чем-то, мы даже оставались спать у нее. У тебя самого есть дети?
– Да, – ответил Юханссон.
– Ну, тогда ты знаешь, что значит иметь маленьких детей.
– Приблизительно представляю, – сказал Юханссон.
– Могу в это поверить, – заметила Эрика Бреннстрём. Она улыбнулась еле заметно и машинально помешала свой кофе.
– Как все происходило, когда ты приводила с собой детей? С Сагерлиед, я имею в виду?
– Просто замечательно. Они боготворили тетю Маргарету. Играли на пианино и пели, разыгрывали театральные представления, наряжались по-всякому. Мне даже приходилось их сдерживать. Она баловала детей. Делала им слишком дорогие подарки. Брала с собой в универмаг под Рождество, и когда у них был день рождения, и так далее.
– А твой гражданский муж? – спросил Юханссон и поправился: – Бывший муж. Он встречался с Сагерлиед?
«А сейчас Эрика насторожилась», – подумал он.
– Нет, никогда, хотя я понимаю, почему ты спрашиваешь.
– О чем ты? Что понимаешь?
– Ты ведь полицейский и все знаешь о нем. Признайся, это ведь из-за него ты сидишь сейчас здесь?
– Пожалуй что нет, – сказал Юханссон. – Я как раз собирался перейти к Жасмин, но, поскольку тебе понятен мой интерес к твоему мужу, ты, наверное, хотела бы поговорить о нем.
– Да, мне действительно нечего скрывать. Томми был безалаберным. Он слишком много пил. Даже в то время, когда мы только встретились и ему исполнилось всего восемнадцать. Я, деревенская девчонка, стала легкой добычей, даже будучи на несколько лет старше его.
– Он пил слишком много?
– Даже чересчур, и очень любил женщин. Я почти не сомневаюсь, что у него постоянно имелись подружки, когда он жил со мной. Постепенно у него возникли реальные проблемы с алкоголем, и тогда я забрала девочек и ушла.
– Он никогда не делал попыток восстановить отношения с тобой?
– Нет, в первые годы почти не давал о себе знать. Я несколько раз разговаривала с ним по телефону об алиментах, но безрезультатно. Пришлось обратиться к адвокату, и я получила пособие как мать-одиночка. Больше не понадобилось звонить и вести пустые разговоры, и слава богу. Он был безалаберным, пил слишком много, как я говорила, но не злым человеком. Само собой, мне известно обо всех неприятностях, в которые он попадал. Я знаю, что он даже сидел в тюрьме. Из-за какой-то кражи у него на работе.
– А как же дочери? Он не хотел поддерживать с ними контакт?
– Когда моя преемница, я обычно называю ее таким образом, попросила его исчезнуть, он стал появляться на нашем небосводе. Но так ничего и не получилось. Он обещал все что угодно, однако ни разу не сдержал слова. Все обернулось массой разочарований и слез для двух маленьких девочек. Когда они подросли, попытались связаться с ним, но, естественно, впустую. Я думаю, ни одна из них ни разу не встречалась с ним за последние десять лет. Томми был ребенком. Ребенком, который пил. Он так и не повзрослел.
– Когда ты виделась с ним в последний раз?
– Только однажды после того, как ушла от него в восемьдесят третьем. Несколько лет спустя. Он пришел ко мне на работу, в больницу Святого Георгия. Хотел занять денег. И получил их. Речь шла о нескольких сотнях. Естественно, он их так и не вернул.
– А у адвоката вы не контактировали? Или через социальные службы?
– Пожалуй, полдюжины раз за все годы. Но один на один я встречалась с ним лишь однажды. Когда он пришел занять денег. У меня хватило ума дать их ему.
– Ага, – сказал Юханссон.
– Я догадываюсь, чем ты занимаешься, – сказала Эрика Бреннстрём. – Но если думаешь, что Томми имеет какое-то отношение к смерти Жасмин, то сильно ошибаешься. Он никогда не сделал бы ничего подобного. Все просто. Его интересовали взрослые девицы и женщины, и даже слишком интересовали. А маленькие девочки в его понимании должны быть приятными и веселыми, но не хныкать. Он даже не умел прочитать им сказку на ночь.
– Я верю тебе, – сказал Юханссон. – Давай поговорим о другом. Июнь восемьдесят пятого. Когда убили Жасмин. Что ты делала?
– У меня наконец появилась возможность взять настоящий отпуск. Маргарета собиралась встретиться с подругой и находилась в летнем домике. Как только старшая окончила школу, я взяла девочек с собой и поехала домой к моим родителям. Мы провели там все лето. Вернулись назад только в середине августа, как раз к началу школьных занятий. Моя младшая, Джессика, пошла в первый класс той осенью.
– Мои коллеги никогда не связывались и не хотели поговорить с тобой?
– Нет, с чего бы у них возникло такое желание? Я знаю, что они беседовали с Маргаретой, она сама рассказывала. Но при чем тут я?
– Ага, так вот, значит, – буркнул Юханссон. – Жасмин… Расскажи мне о ней.
Жасмин переехала в дом в самом конце улицы весной после того, как сама Эрика начала работать на вилле Маргареты Сагерлиед. Вместе с отцом и его новой женщиной. И довольно скоро стала появляться на вилле работодательницы Эрики и бегать там почти как дома.
– Она была милой, ужасно милой, просто очаровательной девочкой, шустрой, веселой. Неизбалованной к тому же. Между ней и Маргаретой возникла любовь с первого взгляда. С ее отцом, скажу я вам, тоже все обстояло нормально.
– Какой он был?
– Большой и сильный, хорошо тренированный. Темный. Настоящий красавчик. Вдобавок врач. Маргарета просто обожала его. Приглашала их с сожительницей на праздник несколько раз. Та тоже была врачом. Насколько мне помнится, я впервые увидела эту пару, отца Жасмин и его новую пассию, как раз на празднике у Маргареты. И если память мне не изменяет, подумала, насколько долго их связь продлится.
– И почему же так подумала?
– Он же притягивал как магнит. Все женщины, независимо от возраста, горели желанием поговорить с ним.
– А то, что он иммигрант, из Ирана, не имело значения?
– Нет, Маргарету это нисколько не смущало. Совсем наоборот. И никого из ее друзей тоже. Отец Жасмин выглядел как шах. Кто не хотел бы стать Фарах Диба? Я, конечно, тоже не отказалась бы.
– Вот как?
– Да, но меня такое счастье обошло стороной. По-моему, он был не из тех, кто опускается до прислуги. При всей его вежливости и очаровании даже в общении со мной, мне кажется, он держал в мыслях совсем других женщин, чем я.
– Жасмин когда-либо встречалась с твоими детьми?
– Я думала об этом, когда все случилось, – сказала Эрика. – Они на самом деле никогда не встречались. Пожалуй, как-то здоровались друг с другом, но ни разу не играли вместе. Размышляя о произошедшем, я считала это даже неким плюсом. Я избежала трудных вопросов, надо признать.
– Да, черт побери, – вздохнул Юханссон, – что за человек смог сотворить такое с маленькой девочкой?
– А я думала, тебе известно, о ком идет речь, – удивилась Эрика. – Разве не твоя работа знать подобное?
– Да, – согласился Юханссон. – Но понять – совсем другое дело.
– Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, – сказала Эрика. – Именно поэтому тебе не стоит беспокоиться относительно отца Каролины и Джессики.
Уже осенью 1985 года Маргарета Сагерлиед захотела избавиться от дома в Эппельвикене и переселиться оттуда.
– По-моему, его продали весной восемьдесят шестого, – объяснил Юханссон. – Примерно через девять месяцев после убийства. Ты не в курсе, почему она внезапно захотела переехать?
«Сейчас Эрика снова насторожилась», – подумал он.
– О том, что это получилось неожиданно, я бы не сказала. Прошел ведь почти целый год.
– Да нет, – возразил Юханссон. – Подобные хоромы не продать сразу. Мне, кроме того, кажется, что маклерская фирма начала показывать его всем желающим уже осенью.
– По-моему, здесь нет ничего странного, – сказала Эрика Бреннстрём. – Она давно говорила, что дом слишком большой для нее, что она стала слишком старой, о желании переехать в город и купить квартиру в Остермальме, где все будет под рукой.
– Дом был слишком большой?
«Дом, фактически ставший ее музеем. Настоящим памятником всей ее жизни?»
– Да, и она говорила об этом достаточно долго. На самом деле.
– Трагедия с Жасмин, по-твоему, не могла повлиять на ее решение? Девочка ведь была как собственный ребенок в ее доме. При мысли о случившемся, подобное уж точно нельзя назвать приятным воспоминанием.
«Почему ты мне врешь?» – подумал он.
– Нет, – сказала Эрика и покачала головой. – Я догадываюсь, куда ты клонишь, но ни о чем таком она не говорила.
– Ты помогала ей с переездом, если я правильно понял, прибиралась и так далее.
– Да, – подтвердила Эрика. – Она купила квартиру в Остермальме. На Риддаргатан. И я помогала ей перебраться туда.
– А потом? – спросил Юханссон.
– О чем ты?
– Ваши контакты продолжались? Она, наверное, хотела, чтобы ты и дальше помогала ей?
– Нет, – ответила Эрика. – Потому она и хотела переехать в квартиру поменьше, отдохнуть от всего. К тому же она ведь болела. У нее обнаружили рак. Она лежала довольно долго, прежде чем умерла, и это произошло где-то через год после переезда. Мы разговаривали по телефону несколько раз, но на том все и закончилось.
– Она звонила тебе или ты ей?
«Почему ты врешь? Кого пытаешься защитить?»
– Было по-всякому. И я звонила ей, и она мне.
– Тогда вот еще что… – сказал Юханссон. – Ее окружение. Насколько я понял, она общалась главным образом с ровесниками. И людьми с таким же, как у нее, прошлым.
– Да, – подтвердила Эрика. – За исключением соседей вроде Акселя и его жены и отца Жасмин с подругой. Детей ее старых друзей. Взрослых, естественно, но, пожалуй, лет тридцати – сорока, примерно так.
– Я спрошу напрямую. Может, какой-то знакомый мужского пола состоял в близких отношениях с ней? Лет тридцати, где-то так. Кто-то, с кем она встречалась регулярно?
– Что ты имеешь в виду? По-твоему, она могла жить с каким-то молодым мужчиной?
– Нет, я не это имею в виду, – возразил Юханссон. – А человека, которого она хорошо знала, он, возможно, помогал ей. Какого-то родственника, знакомого, сына кого-либо из ее друзей.
«Почему ты стараешься выглядеть глупее, чем есть?»
– Нет, ничего подобного не было. – Эрика покачала головой. – Если и существовал кто-то такой, я, естественно, знала бы о нем.
– Ясное дело, – согласился Юханссон и улыбнулся. – Твои дочери как устроились, их жизнь удалась.
Это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос.
– Да, с ними все в порядке. Обе замужем, имеют работу и детей. Оба мои зятя приличные парни, если тебе интересно.
– Еще бы, – сказал Юханссон. – С женами, у которых такая мать.
– Не всегда жизнь складывалась легко, – призналась Эрика.
– Могу в это поверить, – буркнул Юханссон. – Ага, да. О чем еще нам стоит поговорить? У тебя нет никаких мыслей?
«Сейчас у тебя есть еще один шанс, – подумал он. – Воспользуйся им, черт побери, тогда мне не придется мучить тебя напрасно», – подумал он.
– Нет, – ответила Эрика Бреннстрём. – Вдобавок меня ждет стирка, самое время ею заняться.
Он подождал, пока они оказались в маленьком коридоре и она уже собралась открыть для него дверь. Тогда он сунул руку в карман пиджака и достал маленький пластиковый пакет с заколкой для волос. Он поднял его перед ней. Перед самым лицом, но она не отшатнулась.
– Да, и еще одно дело, – сказал Юханссон. – Это ни о чем не говорит тебе?
– Нет, – ответила Эрика Бреннстрём. – Я вижу, что это заколка для волос, но она не принадлежала ни одной из моих дочерей.
– Ты уверена? – спросил Юханссон.
– Да, абсолютно, я не хочу показаться упрямой, но…
– Подумай над этим делом, – предложил Юханссон. – У тебя есть мой номер. Подумай над этим делом. И позвони, если у тебя возникнут какие-то другие мысли.
Он видел испуг в глазах Эрики, но ни звука не последовало с ее стороны, она не разозлилась, а ведь именно такой реакции можно было ожидать, если бы он ошибался и речь шла о несправедливом обвинении.
«Интересно, где ты ее нашла? – подумал Юханссон, спускаясь в лифте. – Скорее всего, одновременно с тем, как обнаружила пропажу простыни, и наволочки, и, пожалуй, подушки тоже, – подумал он. – Где-то в начале осени 1985 года, когда делала генеральную уборку после летнего отпуска».
