Примечание автора
Мэри не желает меня слушать, но, в конце концов, эту историю пишу я (если не считать, как часто меня перебивают), так что я собираюсь добавить несколько слов о миссис Шелли – которую тоже, кстати, зовут Мэри – и о ее самой знаменитой книге под названием «Франкенштейн, или Современный Прометей». Нам, писателям, нужно стоять друг за друга горой, даже если кто-то из нас давно умер.
(Те читатели, которые интересуются только приключениями нашего сообщества, вольны пропустить эту вставку и приобрести какой-нибудь другой мой роман. Я буду только за.)
Мэри называет книгу миссис Шелли лживой и обвиняет писательницу в том, что она таким образом пыталась защитить Société des Alchimistes. Именно поэтому она ни разу не упоминает Общество в своем романе и настаивает на том, что Франкенштейн был одиночкой, работал без всякого внешнего руководства и без помощи. Мы знаем, что дело обстояло иначе. Большинство читателей в наши дни полагает роман миссис Шелли художественным произведением, как было с доктором Ватсоном; но в этом они ошибаются. Однако ни то, ни другое не является ложью в прямом смысле этого слова. Ранняя история Виктора Франкенштейна изложена в романе довольно точно, как мы знаем со слов Жюстины. Миссис Шелли не упоминает только, что, будучи студентом Ингольштадтского университета, Виктор был принят в Société des Alchimistes, привлеченный в Общество своим профессором химии. Оба их имени – Виктор Франкенштейн и Адольф Вальдман – встречаются в списках Общества, хранящихся в Будапеште. (Чтобы узнать, каким образом мы получили эту информацию, читайте следующий роман этой серии – «Приключения клуба “Афина”»!)
Мэри: – Разумный ход с твоей стороны. Ты просто хочешь заинтриговать их следующей книгой.
Франкенштейн сотворил Адама, как описано у миссис Шелли. Потом он приступил к созданию Жюстины. И на этом месте документальное изложение превращается, по выражению Мэри, в сплошное вранье. Завершается оно мелодраматической и ничем не оправданной погоней Франкенштейна по ледяным снегам Арктики за созданным им самим чудовищем, все якобы ради «мести». В самом деле, даже мне удается выстроить сюжет более достоверно! Те из вас, кто читал роман миссис Шелли, конечно же заметили разницу в стиле изложения первых глав – и этого окончания. В ранних главах дословно приводятся диалоги участников истории, детально описывается эксперимент Франкенштейна.
Чтобы понять мотивы, двигавшие автором, вам следует получше представить сложную личность миссис Мэри Уолстонкрафт Шелли, которой на момент начала работы над «Франкенштейном» было всего девятнадцать лет. Она была дочерью Мэри Уолстонкрафт, автора книги «В защиту прав женщин» и одной из немногих женщин – членов Société des Alchimistes. Мэри Уолстонкрафт умерла, когда ее дочь была еще младенцем, хотя нам известно, что та очень почитала свою мать, поклонялась ей и часто перечитывала ее труды. Отец Мэри, политик-радикал Уильям Годвин, также состоял в Обществе. Сама Мэри никогда в нем не состояла – мы не знаем, почему именно. А вот ее муж, поэт Перси Шелли, тоже был членом Общества – наряду с лордом Байроном и со своим другом, доктором Джоном Полидори. Похоже, членство в Обществе алхимиков в начале века было в моде в определенных кругах. Тогда Общество еще не было таким тайным, каким стало после, но обладало слегка скандальной репутацией, привлекавшей личностей вроде Шелли и Байрона.
Итак, представьте себе круг друзей, собравшихся на вилле Диодати летом 1816 года, когда миссис Шелли начала работу над своим романом. Перси Шелли, лорд Байрон, Джон Полидори и Клэр Клермонт, сводная сестра Мэри, беременная от Байрона. Потом в течение лета к ним присоединился друг Полидори, Эрнест Франкенштейн, младший брат Виктора и единственный оставшийся в живых член семейства Франкенштейнов. Лето выдалось необычайно дождливое для Швейцарии, и обитатели виллы большую часть времени проводили в ее стенах. Чтобы как-то себя развлечь, они принялись рассказывать друг другу истории, и так миссис Шелли узнала подробности жизни Виктора – непосредственно от его брата. Среди бумаг Общества сохранилось письмо Эрнеста тогдашнему председателю. Позволю себе процитировать его фрагмент:
«Хотя вам в это и будет непросто поверить, месье Шевалье, но о смерти своего брата в Шотландии я узнал непосредственно из уст чудовища. Оно явилось ко мне и рассказало об убийстве, кичась своим гнусным преступлением, которое я, не колеблясь, назвал отцеубийством, и грозило, что теперь его гнев настигнет всех Франкенштейнов и не отступится до смерти последнего из нас. Также чудовище рассказало мне о создании женского пола, которое мой брат непредусмотрительно сотворил ему в пару. Я сказал ему, что, скорее всего, эта женщина умерла – если даже не от океанских волн, то от голода и измождения. И впрямь я больше ничего никогда о ней не слышал. Если же услышу, приложу все усилия, чтобы ее уничтожить. Подобное чудовищное существо не должно ходить по земле. Достаточно ужасно уже то, что мой брат сотворил Адама; а что, если созданная им Ева превосходит чудовище-мужчину и силой, и умом? Такого нельзя было допускать, и если бы об этом узнал Вальдман, он бы справедливо обрушил гнев всего Общества на голову моего несчастного заблуждавшегося брата».
Эрнест знал, как именно погиб его брат. Также знал он и о Жюстине. В обществе членов Общества, связанных обетом неразглашения его тайн, и Мэри Шелли, дочери одного члена Общества и жены другого, он мог себе позволить рассказать правду. Так почему же миссис Шелли написала свой роман именно таким, почему предпочла солгать?
Одной из ее целей и правда могло быть отвлечение внимание читателей от Общества. Если бы Адам объявился в Европе, его бы сочли творением студента-одиночки, который уже поплатился жизнью за то, что создал чудовище. Его имя никто не связал бы с Société des Alchimistes.
Мэри: – Я именно это и говорила.
Однако миссис Шелли сделала кое-что еще: в ее изложении Жюстина так и не была создана. Франкенштейн решает, что чудовище женского пола будет слишком опасным, и топит в море части ее тела.
Почему Мэри Шелли ни словом не упоминает о Société des Alchimistes? Потому что она – дочь Мэри Уоллстонкрафт и сводная сестра Клэр Клермонт, с которой лорд Байрон обращался как с надоевшей любовницей. Позже он бросит и Аллегру, ее дочь, которой предстоит умереть в монастыре в Италии. Мэри Шелли знала правду: Франкенштейн создал второе чудовище, женщину, и этой женщине удалось сбежать и выжить. И эту правду Мэри Шелли предпочла скрыть. Зная о существовании Жюстины, она сделала что смогла, чтобы защитить другую женщину. А именно – вырезала ее из повествования.
Мэри: – Неплохая теория, но звучит очень надуманно.
Кэтрин: – Однако я убеждена, что это правда. Обрати внимание, с какой симпатией она пишет о Жюстине Мориц.
Тем летом Мэри Шелли было всего девятнадцать. Она сбежала из отцовского дома вместе с Перси, который к тому времени уже прославился как поэт. Она оказалась в доме знаменитого и скандально известного лорда Байрона, в компании образованных и влиятельных мужчин. И в таком окружении она осмелилась сделать нечто революционное. А именно – позволила Жюстине самой писать собственную историю.
Жюстина: – Мне приятно было бы верить, что это правда. Что в каком-то смысле я могу назвать Мэри Шелли еще одной своей сестрой…
Когда я писала эту книгу, я все время думала о ней. Что бы миссис Шелли сказала о нас, о наших приключениях, о самом моем романе? Думаю, она бы снисходительно отнеслась к его недостаткам (да, Мэри, я знаю, что в романе есть недостатки, не нужно так удивленно смотреть) и похвалила бы его за яркий образ сообщества женщин, которые стараются самостоятельно выжить в современном мире – как и все прочие женщины, даже те из них, кому выпало родиться чудовищами. Иногда за работой я представляю миссис Шелли, сидящей у меня в кабинете, в кресле у окна, и наблюдающей за мной – ей бы очень понравилась пишущая машинка, позволяющая писать куда быстрее, чем перьевая ручка и чернила! Когда я не уверена в выборе выражения, когда нужные слова не приходят и я просто сижу и беспомощно смотрю на чистый лист, она всегда говорит что-то ободряющее, как один писатель – другому. Клянусь, иногда я даже вижу на полу ее тень. И тогда я дружески киваю пустому креслу, как если бы она и впрямь там сидела, и возвращаюсь к работе.
notes