4
Она вошла в тот момент, когда Геральт, сидя нагишом на маленькой табуретке, ополаскивался из ушата. Он кашлянул и скромно отвернулся.
– Не стесняйся, – сказала она, кидая охапку одежды на вешалку. – Я не теряю сознания при виде голого мужчины. Трисс Меригольд, моя подружка, говаривает, что если ты видела одного, значит, видела всех.
Он встал, обернувшись полотенцем вокруг бедер.
– Прелестный рубец, – улыбнулась Йеннифэр, увидев его грудь. – Что это было? Попал под пилу на лесопилке?
Он не ответил. Чародейка продолжала его разглядывать, кокетливо наклонив голову.
– Первый ведьмак, которого мне удалось рассмотреть вблизи, к тому же совершенно раздетого. Ого-го! – Она наклонилась, прислушалась. – Как странно бьется твое сердце! Очень медленный ритм. Ты можешь регулировать выделение адреналина? Ах, прости, профессиональное любопытство. Похоже, тебя раздражают разговоры о свойствах твоего организма. И ты привык эти свойства называть словами, которых я очень не люблю, и при этом впадаешь в патетический сарказм, которого я не люблю еще больше.
Он не отвечал.
– Ну, довольно. Моя ванна остывает. – Йеннифэр сделала такое движение, словно хотела скинуть халат, но замялась. – Я буду купаться, ты будешь рассказывать. Сэкономим время. Но… Не хочу тебя смущать, к тому же мы почти незнакомы. Поэтому, следуя правилам приличия…
– Я отвернусь, – неуверенно предложил он.
– Нет. Я должна видеть глаза собеседника. У меня есть идея получше.
Он услышал, как она произнесла заклинание, почувствовал, как задрожал медальон, и увидел черный халат, мягко падающий на пол. А потом услышал плеск воды.
– Теперь я не вижу твоих глаз, Йеннифэр, – сказал он, – жаль.
Невидимая волшебница, фыркнув, заплескалась в бадье.
– Рассказывай.
Геральт прекратил борьбу с брюками, сел на табурет. Застегивая пряжки ботинок, излагал приключение у реки, сокращая до минимума описание борьбы с сомом. Йеннифэр не походила на человека, интересующегося рыболовством. Когда он дошел до того места, где существо-облако выбралось из кувшина, большая губка, намыливавшая невидимость, замерла.
– Так, так, – услышал он. – Любопытно. Джинн, запертый в бутылке.
– Какой там джинн, – возразил он. – Какая-то разновидность пурпурной мглы. Какой-то новый, неизвестный ее вид…
– Новый и неизвестный вид заслуживает того, чтобы его как-то назвать, – произнесла невидимая Йеннифэр. – Джинн – название ничуть не хуже других. Продолжай, пожалуйста.
Мыло в бадье пенилось в ходе его повествования, вода плескалась через край. В один из моментов что-то привлекло его внимание, он пригляделся и заметил контуры и формы, проявленные мылом, покрывающим невидимость. Контуры и формы так увлекли его, что он онемел.
– Рассказывай! – подстегнул его голос, исходящий из ничего поверх контуров и форм. – Что дальше?
– Это все, – сказал он. – Я прогнал этого, как ты говоришь, джинна…
– Каким образом? – Черпак поднялся и вылил воду. Мыло исчезло, формы тоже. Геральт вздохнул.
– Заклинанием.
– Каким? – Черпак снова вылил воду. Ведьмак принялся следить за действиями черпака, ибо вода, хоть и ненадолго, тоже кое-что проявляла. Он повторил заклинание, ради безопасности заменяя гласную «э» вдохом. Думал понравиться чародейке знанием этого принципа и сильно удивился, услышав из бадьи дикий хохот.
– Что тут смешного?
– Твое заклинание… – Полотенце сплыло с вешалки и принялось вытирать остатки контуров. – Трисс лопнет от смеха, когда я ей расскажу! Кто тебя научил, ведьмак? Этому… заклинанию?
– Одна жрица из храма Гулдры. Это тайный храмовый язык…
– Кому тайный – тому тайный. – Полотенце хлестнуло о край бадьи, вода плеснула на пол, следы босых ступней обозначили шаги волшебницы. – Никакое это не заклинание, Геральт. И не советую повторять его в других храмах.
– Если не заклинание, так что? – спросил он, наблюдая за тем, как два черных чулка создают из воздуха одну черную ножку за другой.
– Шутливое выражение. – Трусики с оборками охватили нечто ласкающим глаз образом. – Хоть и не совсем цензурное.
Белая блузка с большим жабо в форме цветка порхнула вверх и сотворила формы. Как ведьмак заметил, Йеннифэр не пользовалась никакими штучками с китовым усом, которые так любят женщины. Ей это было ни к чему.
– Какое выражение? – спросил он.
– Давай не будем об этом.
Из стоявшей на столике четырехгранной хрустальной бутылки вылетела пробка. В бане запахло сиренью и крыжовником. Пробка описала несколько кругов и прыгнула на место. Чародейка застегнула манжеты нижней рубашки, натянула платье и материализовалась.
– Застегни, – повернулась она спиной, расчесывая волосы черепашьим гребнем. У гребня, как заметил Геральт, был длинный заостренный конец, который в случае нужды мог заменить кинжал.
Он расчетливо медленными движениями, пряжка за пряжкой, застегивал платье, вдыхая аромат ее волос, черным каскадом ниспадающих до половины спины.
– Возвратимся к твоему «бутылочному» существу, – сказала Йеннифэр, вдевая в уши бриллиантовые серьги. – Конечно же, не твое смешное заклинание обратило его в бегство. Скорее всего, он просто разрядил ярость на твоем дружке и улетел, поскольку это ему надоело.
– Правдоподобно, – угрюмо согласился Геральт. – Не думаю, чтобы он полетел в Цидарис укокошить Вальдо Маркса.
– Что еще за Вальдо Маркс?
– Трубадур, который считает моего друга, тоже поэта и трубадура, бесталанщиной, потакающей низменным вкусам толпы.
Чародейка обернулась, странно блеснув фиалковыми глазами.
– А твой друг успел высказать желание?
– Даже два, и оба до крайности глупые. Почему ты спрашиваешь? Ведь очевидная же нелепица: исполнение желаний гениями, д’йини, духами лампы…
– Очевидная нелепица, – усмехнувшись, повторила Йеннифэр. – Конечно. Вымысел, глупая, бессмысленная сказка, как и все легенды, в которых добрые духи и ворожейки исполняют желания. Такие сказки придумывают несчастные простачки, которые даже и не помышляют о том, чтобы свои многочисленные желания и мечты исполнять собственными силами. Приятно знать, что ты не из их числа, Геральт из Ривии. Поэтому ты близок мне по духу. Я, если чего-то хочу, не мечтаю, а действую. И всегда добиваюсь того, чего желаю.
– Не сомневаюсь. Ты готова?
– Готова. – Волшебница подтянула ремешки туфелек и встала.
Даже на каблуках она была не слишком высока. Тряхнула волосами, которые, несмотря на активное расчесывание, сохранили красочно-взвихренный и вьющийся беспорядок.
– Есть вопрос, Геральт. Печать, которая закрывала бутылку. Она все еще у твоего друга?
Ведьмак задумался. Печать была не у Лютика, а у него, к тому же сейчас. Но опыт учил, что волшебникам не следует говорить слишком многого.
– Хм… Думаю, да, – помедлив, ответил он. – Да, пожалуй, у него. А что? Эта печать так важна?
– Странный вопрос, – резко сказала она, – для ведьмака, специалиста по сверхъестественным чудовищам, которому следовало бы знать, что такая печать достаточно серьезна, чтобы к ней не прикасаться.
Он стиснул зубы. Удар был точным.
– Ну что ж, – проговорила Йеннифэр немного мягче. – Видимо, ведьмакам, как простым смертным, свойственно ошибаться. Ну, можно идти. Где твой друг?
– Здесь, в Ринде. В доме некого Эррдиля. Эльфа.
– У Эррдиля, – скривила она губы, внимательно посмотрев на него. – Знаю, где это. Полагаю, там же находится и его брат, Хиреадан?
– Верно. А что…
– Ничего, – прервала она и, прикрыв глаза, подняла руки. Медальон на шее ведьмака задергался, рванул цепочку.
На влажной стене бани разгорелся светящийся квадрат, обрамляющий фосфоресцирующее молочно-белое ничто.
Ведьмак тихо выругался. Он не любил порталов и перемещений с их помощью.
– Разве обязательно… – кашлянул он. – Здесь недалеко…
– Я не могу ходить по улицам, – отрезала она. – Здесь меня не любят, могут оскорбить, закидать камнями, а то и чем-нибудь похуже. Несколько человек портят мне реноме, думая, что это сойдет им безнаказанно. Не бойся, мои порталы безопасны.
Геральт был свидетелем того, как однажды сквозь безопасный портал пролетела половина человека. Вторую так и не нашли. Он знал несколько случаев, когда люди входили в порталы, и о них больше никто никогда и ничего не слышал.
Волшебница в очередной раз поправила волосы, пристегнула к поясу расшитый жемчугами мешочек. Мешочек казался маловатым, чтобы вместить что-либо, кроме горсти медяков да губной помады, но Геральт знал, что это необыкновенный мешочек.
– Обними меня. Сильнее, я не фарфоровая. В путь?
Медальон завибрировал, что-то сверкнуло, и Геральт погрузился в черное ничто, в пронизывающий холод. Он ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Холод был тем единственным, что регистрировали органы чувств. Он хотел выругаться, но не успел.
