Книга: Хроники Каторги: Цой жив еще
Назад: ГЛАВА 17
Дальше: ГЛАВА 19

ГЛАВА 18

 

Хватит!
Бледнолицые, даже Малая, пятились, а Цой рычал почти по-звериному и лихорадочно расчесывал руку и совсем скоро разодрал ее до крови, но всякий раз рана затягивалась, не позволяя добраться до нечистоты внутри.
Прекрати!
Он выхватил инструмент и довернул кольцо, готовый отрубить конечность. Лезвие бритвенной остроты успело пустить ему кровь, когда внутренний голос приказал остановиться.
Нечистота в том резервуаре учуяла не его, а часть себя - гниль, что забралась и разрасталась под кожей, - и пыталась до нее добраться. Стали понятны и выкрики тронутых; они, видимо, знали, какую заразу человек носил с собой.
Бледнолицые женщины, которые мгновения назад ласкали его, теперь косились опасливым взглядом и почти одновременно втянули носом воздух - Мать донесла до них и до самого искателя, что нечистота, зреющая внутри чужака, пока не опасна. Организм человека борется с ней, сдерживая рост заразы, и пытается истребить. Отчасти поэтому замедлилось исцеление, но именно благодаря нечистоте, мужчина смог вернуться; пришел оттуда, куда уходят безвозвратно. Нечистота не желает делиться им ни с кем, и не позволила вакхра пленить его разум.
Бледнолицые перешептывались, не сводя глаз с чужака. Он может помочь, если не Матери, то тем, кого она вырастила. Может освободить и вернуть тех, кто ушел.
Малая приблизилась первой, улыбалась той ненормальной улыбкой, положив руку на грудь чужака - с трудом дотянулась, пришлось встать на носочки, чтобы почувствовать, как сильно бьется его сердце. Поманила жестом остальных, как бы говоря, что опасности нет, и бледнолицые - все, от мала до велика, - осторожными шажками подходили ближе, но массового ублажения не случилось.
- Кто вы такие? - спросил Цой, чуть ли не пятясь от приближавшихся и бегал взглядом от одного бледного лица к другому.
Они разом остановились и, сделав глубокий вдох, положили руку на сердце, а после сложили ладони у живота в форму шара - Ядра, и с протяжным «Ма-а-а-а» опустились к земле и поцеловали поверхность.
- Они поклоняются тебе? - оглядывая сотни склонившихся панцирей, спросил искатель.
Нет. Заботятся. Они обо мне. Я о них.
- Откуда они? - наблюдал за тем, как бледнолицые вознесли руки туда, где должно простираться небо и поднимались с колен. Потеряли всякий интерес к чужаку и разбрелись кто куда.
Рождены здесь, а их предшественники выбраны с... Мать пыталась подобрать слово, нарисовав мысленный образ сферы, горящей тысячами огоньков - бесчисленное множество живых организмов, действующих коллективно, но неосознанно. Выбраны с Земли, как и вы.
- Почему я?
Вас бы не искали.
Шлепанье босых ног Малой вырвало человека из чуждой плоскости. Цой заметил, как она дергала женщину за плащ. Играла в руке Олей, хвасталась новинкой, и требовала что-то. Бледнолицая улыбнулась, и они направились к одному из бивней. Девочка прислонилась к нему спиной, а женщина, превратив жезл в лезвие, одним точным движением сделала насечку над ее головой. У искателя дух перехватило: подумал, девочке конец, но Малая живо отскочила - с головы волос не упал. Явно радуясь, что с последнего раза вымахала чуть ли не на целый сантиметр, девочка рассматривала историю собственного взросления. В глаза закралась печаль, стоило ей перевести взгляд левее; чей-то столбик отметок давно прекратил рост, не добравшись даже до половины насечек Малой. Женщина приобняла ее, опустив голову, но она тут же вырвалась и убежала прочь.
Только когда она скрылась из виду, по телу пробежала легкая дрожь; в убежище бледнолицых было довольно прохладно и искатель, измученный духотой Обелиска, обрадовался небольшому падению температуры. Радость омрачилась разве что почти полным отсутствием света, хотя бледнолицым с их глазами мрак не казался помехой и не вызывал никаких неудобств.
Искатель понемногу свыкался, но все же видел неважно, и на помощь приходили запахи, насылаемые Матерью.
Цой бродил по обиталищу, встречаясь с монетками зеленых глаз, улавливал очертания аккуратненьких бледных фигур, которые надевали на себя темные плащи и панцири и растворялись в темноте. Одна фигура уверенно приближалась к нему и несла что-то в руках. В ее движениях не читалось опасности, но Цой было напрягся, когда незримая Мать сотворила свое волшебство, и он ощутил, как расслабляются мышцы.
Это для меня. Хочу понять.
Бледнолицая приложила к руке Цоя то, что держала в ладонях. Мокрая и скользкая пиявка открыла рот, утыканный крохотными зубами, и вкусила плоть - боли не было, - червь просто набухал, наполняясь его кровью. Одно мгновение и от врачевательницы не осталось и следа. Не поняв сути случившегося и не желая в нее вникать, Цой отправился дальше.
На картибулах неподалеку женщины в возрасте разматывали рулоны змеиной кожи, которые он притащил на пару с Малой. Чуть дальше - нарезали инструментами плоские, но не слишком толстые куски длинных языков и жарили их на раскаленных дисках. Приятный аромат щекотал ноздри. Несколько женщин поодаль трудились над панцирями, очищая с внутренней части мягкую кожицу, обнажая твердую сердцевину. Цой охнул, увидев, как ловко бледнолицые женщины разделывали туши убитых зверей, подвесив их в воздухе и растянув лапы в разные стороны.
Прошел мимо быстро бегающего человека; он лежал на монолите, и его сломанную ногу перевязывали тканью сразу несколько бледнолицых. Отмачивали повязки в панцире с неизвестной жидкостью, в которой лопались пузыри какого-то газа, и прикладывали к ноге. Бегун постанывал всякий раз, когда ткань касалась тела, но главным открытием стало их жилище: один из множества пузырей, растущих на стенах подобно грибам, раскрылся, как распустившийся цветок и наружу выбралась обнаженная бледнолицая. Нагота для них ничего не значила; даже отсутствие плаща ее ничуть не смутило. Искателю это нравилось, и не нравилось одновременно. Он старательно отводил взгляд от дряблых тел пожилых женщин, которые трудились с той же отдачей, что и молодые. Старость не смогла скривить осанку и сковать их движений. Скатившись с пузырей вниз, бледнолицая склонилась, разгладив ладонями поверхность под ногами - видно приветствовала Мать. Покончив с обрядом, девушка устремилась на помощь той, что несла в гнездоподобной чаше белые яйца. Ее лицо показалось знакомым; Цой был уверен, что встречал девушку раньше, но узнал, когда объяснила Мать:
То, что принес - хорошая плата за яйцо, которое взял.
- Так она видела меня тогда?
Нет, но знала, где ты. Я велела уйти.
- Думала, убью ее?
Да.
- Ты не знаешь меня.
Знаю.
- Откуда?
Чувствовала, как тебя привели. Они сделали Слепок «того» тебя и поместили в Ядро. Слепок восстановит тебя, если процесс повредит. Сделали Слепок, когда научили.
- Чему?
Быть таким. Оживать.
- Как?
Не понимаю. Знаю только: вы смогли научить разум и тело, но не душу. Они помогли.
- Так я могу все вспомнить?
До Слепка. Да.
- Почему сразу не сказала?
Тот бы не помог.
Голова раскалывалась от запахов, новых знаний, которые подобно шипованной скалке раскатывали мозг в тесто. Раздумывал над тем, кем мог быть когда-то, наблюдая, как бледнолицые укладывали яйца в небольшие ниши и закладывали их неизвестной прохладной субстанцией. Мать донесла до понимания чужака знание о том, что таким образом в яйцах зреют особи самцов, чьи панцири служат защитой. Остальных относят обратно, позволяя ташбакам размножаться.
Мать вывела искателя к сооружению, выстроенному менее крупными бивнями; их заостренные концы соединялись, образуя свод, а по обеим сторонам от прорези входа несли дозор четыре бледнолицых женщины, сжимая в руках инструменты в форме копья. Стояли совершенно неподвижно, но в любой момент готовые броситься и защищать то, что охраняли.
Запахи вели внутрь, в проем, дышавший человеческим теплом. Он вошел, и опешил: меха и шкуры, наваленные друг на друга, а на них - мужчины и женщины, чьи лоснящиеся тела сплелись в порыве страсти; на взмокших лицах сплошное блаженство. Женщины ласкали себя и мужчин, покачиваясь на них, как на волнах неспокойного моря. В самом центре, закрыв глаза, лежала девушка по имени Рисс. Густые черные локоны скрывали часть лица. Чудовищная сила дремала вместе с ней, пока мелодия эйфоричных стонов услаждала слух. С крохотной жаровни, что парила в невесомости, плыл дым и сизые струйки тянулись к тонкому, аккуратному носу. Выразительные губы еле заметно растягивались от наслаждения. Из меха проглядывали изящные изгибы обнаженного тела, ее грудь - большая и с маленькими сосками, - мерно вздымалась. На секунду Цой даже задумался над тем, как бы споткнуться так, чтобы нырнуть в них лицом.
Чувствую гормоны, регулирующие половое поведение.
Безуспешные попытки прогнать Мать из головы, вынудили признаться: Рисс - живое воплощение богинь, изображенных на картах дамок, и окажись здесь Пинг, тотчас сменил бы объект вожделения.
Девушка приоткрыла глаза и смотрела на него уже какое-то время, пока чужак, не стесняясь, наслаждался прелестями ее тела - и узнала в нем подобного себе - нелюдя. Когда случился зрительный контакт, Рисс только прищурилась и, не поднимаясь, заскользила по чужаку изучающим взглядом и остановилась, увидев на руке черную метку нечистоты. Воздух почернел и задрожал, и руку искателя вновь выворачивало той самой невидимой силой. Цой узнал ее; она швырнула его в Каторге. Все прекратилось так же быстро, как и началось. Мать объяснила.
Рисс приподнялась на локте, а затем села, странным образом скрестив ноги. Поза показалась чужаку жутко неудобной. Черноволосая сидела неподвижно и не сводила с него взгляда, когда из мехов поднялись две крохотные фигурки в виде неведомых зверушек и послушно опустились в ее руки. Следом подплыла и тлеющая дымком жаровня.
- Что делаешь?
Рисс не ответила, только улыбнулась хищно, и плечи чужака отяжелели; что-то тянуло вниз, колени подогнулись, и он сел прямо перед ней.
Ты не очень восприимчив. Мне сложно. Это поможет.
Девушка пугающим движением свернула голову первой фигурке и из нее побежали крохотные серебряные капли. Поймав их кончиками пальцев, она силой мысли наклонила к себе искателя и подула, послав крупицы прямо в глаза чужаку. Легкий ветерок слетел с ее губ, и покалывание в глазах, после которого он будто прозрел: видел зорко и ярко, как никогда прежде - как будто кто-то включил свет. Рисс свернула вторую фигурку и послала ее к жаровне. Посыпалось тонкое крошево; дым закоптил с новыми силами и белыми змейками полз к искателю.
- Вдыхай, - сладко прошипела Риссенкисеки-кеп-пат-та-Нибат; ее мягкий голос резонировал с движением губ.
Сонно кивая, Цой сам не понял, как поддался порыву, и дым продрал горло, и отяжелели легкие. Движения замедлились. Он будто погружался в воду не знавшего краев океана и растворялся в ней. Посчитал, что угодил в какие-то неведомые сети, ловушку, но бестолковые мысли и подозрения быстро растворились в сознании, наполненном неизвестным.
- Вдыхай, - эхо вторило отовсюду и издалека, из места, которого не мог видеть.
Он вдохнул сильнее, и выдохнуть не смог: дым не желал покидать тело.
И взгляд Рисс изменился. Больше не излучал игривого интереса, стал вытесняющим настолько, что искатель всем естеством захотел покинуть место, уйти куда угодно, хоть провалиться под землю, и тот ощутил сильный толчок; чужака будто выбили из тела, и он перестал ощущать себя в пространстве; пересек грань физической оболочки, а следом и разума.
- Что со мной? Тела не чувствую.
У тебя его нет.
Тьма разрасталась, становилась сильнее, нависая черной тучей. Воцарилась тишина, и мысли стали чистыми, как утренняя роса. Бренность его не заботила больше.
- Что это? - спросил он; даже с пыльцой не испытывал ничего подобного.
Легко и изящно - как близорукий вдевает нить в иглу, - Мать насылала абстракции образов, благодаря которым человек тоньше ощущал и понимал ее. Цой незримо ощутил границу края, пересечь которую отчаянно желало все его естество; он испытал сильное желание избавиться от черты, а когда удалось - все происходящее осозналось максимально четко и явно, обострилась чувствительность. Мать будто бархатной кистью касалась струн его понимания, смахивая все ненужное, точно пыль. Состояние полного покоя, в котором Обелиск общался с человеком на равных, так, словно говорил сам с собой. Коптук - сгустки червей, которым искатель не успел придумать названия, - ловят и питаются насекомыми, многие из которых ядовиты. Языки впитывают и перерабатывают токсин, а бледнолицые высушивают их и измельчают, если хотят получить баундот - то самое крошево, что Рисс щедро отсыпала в жаровню, - помогающее лучше понимать Мать.
Сознание и все естество человека растворялись в пространстве и вскоре стали самим пространством. Он был подобно песчинке - крохотной, но очень важной, как и все прочие, - гонимой ветром по волнам дюн нескончаемой пустыни, и ветра отнесли его в самое начало пути - в ледяную расщелину, через которую попал в Обелиск. Вновь из-под земли выросли силуэты пепельноволосых, орущих на невидимого наблюдателя, желая прогнать. Появилась и женщина, родившая ребенка. Возникли и тронутые. Он рисовал их в воображении грубыми линиями угольков, какими привык нацарапывать Монструм, и все смотрели и кричали так, будто видели его перед глазами.
Понимаю, как выбрался. Видишь их истинный облик?..
- Нет. Знаю, что он ненастоящий, - искатель не обладал талантом рассказчика и как умел, донес до понимания Матери их первую встречу с наебабой; названия, придуманного каторжанами, Мать понять не могла, и человеку пришлось называть их привычным для нее именем - вакхра.
В первый раз и он поддался искушению и обманулся дивным обликом, увиденным в дремучем лесу; образ искажался по мере приближения, становясь все более ужасающим и неточным: блестящие волосы набухали и меняли цвет от серебряного к черному, оборачиваясь грязными зловонными зарослями, губы расплывались акульим оскалом, проступали уродливые клыки, а на тоненьких руках открывались дыры. Теперь искатель знал, что вакхра не могла полностью нащупать и выудить образ пепельноволосой, ведь человек сам его толком не помнил. Цой голыми руками выбил из нее жизнь, так и не узнав, кем была девушка, и не увидел лица, скрытого волосами. И снизошло озарение: все то, что он успел вобрать за чертой, сжалось и втянулось обратно. Чужак понял, почему вокруг так мало мужчин и столько женщин, взваливших на свои плечи все от добычи до защиты очага. Мужчины уходили и не возвращались, попадая в сети вакхра и женщины хранили оставшихся, как самое ценное, - продолжателей рода.
- Что их так озлобило?
Они не ведают, что творят, объясняла мать, пока он бродил меж тел наебаб и тронутых. Живут в иллюзиях, насаживаемых вакхра: чтобы один стал другому врагом, достаточно представить, что перед тобой обыкновенная тварь, которую можно и нужно убить. Мужчины не видели в них женщин и людей, только монстров. Мстительные по природе вакхра овладели искусством в совершенстве; их принцип общения схож с запахами Матери, но токсин порождает агрессию, вытесняет волю и здравый смысл, оставляя лишь слепую злобу.
Искатель почему-то вспомнил Кару и то, как она собиралась взять Казематы. Предложил подобное Матери - собраться кучей и людонуть вакхра. С такой как Рисс в этом не будет никакой сложности, думал искатель и оказался не прав. Запахи Матери ослабевали к гнездовью вакхра, там она не могла до них дотянуться, как не могла и направлять, и оберегать множество бледнолицых одновременно. Учится понемногу с каждым приходом воды, а силы Рисс быстро истощают ее.
- Так отпугни зверей.
Не прислушиваются. Ими движут инстинкты, только немногих могу обмануть.
Цой точнее воссоздал в памяти - и провел Мать с собой, - толпу наебаб, окружавших разродившуюся женщину и к Тронутому, что склонился над ней, но, как не старался, не мог вспомнить образ младенца.
- Я видел женщину. Она родила, - по телу прошел холодок; охватили страх и отвращение, к сгустку жизненной силы, что едва успел окрепнуть. Чужака выворачивало от мысли, которую никак не удавалось нащупать и объяснить.
Не женщина.
- Я вижу всех наеба... Вакхра, пепельноволосыми, но не ее. Это женщина, - настаивало убежденное в собственной правоте сознание искателя, вплетенное в энергию Матери, и в него, точно кол, вонзилось непринятие.
Нет. Это Ла вара Вакхра. Королева. Умеет глубже проникнуть в тебя, найти образ более близкий.
Вакхра, нашептывала Мать, пока человек ощущал злобу, граничащую с ненавистью, не имели особей самцов, но пластичность генов позволяла приспособиться, брать семя других и выращивать. Искатель, далекий от всего этого, задал вопрос, ответ на который был более интересен и прост в понимании:
- Чей облик она приняла?
Матери. Настоящей. Женщины, которая вырастила тебя.
- Я ее не помню, - а сам мысленно выдохнул, обрадовавшись тому, что пришел в мир по-человечески.
Мозг помнит. Королеву нужно разрушить. Тебе хватит сил.
- Почему? - руку прожгло в месте, где зрела нечистота. Цой буквально ощутил, как черная паутинка, питаясь им, отвоевала себе еще пару миллиметров его тела.
Думает, что будет сопротивляться мне, как ей. Не пустит меня в твою голову.
- Пустила же?..
Я не угроза.
Нечистота вновь шевельнулась.
Не хочу подчинить тебя. Ла вара Вакхра хочет. Хочет направить против меня. Как тех, кто ушел. Хочет убить.
- За что? - и осознав причину, проговорил полусебе: - За то, что Они пленили их, изучали, пытаясь найти способ размножения, без ущерба другим видам.
Мстят.
- А если убьют?
Чужака скрутило и уволокло по неосязаемому естеству Матери, пока перед глазами из неряшливых мазков не образовалось Ядро; совсем как арах - бесчисленное множество колец, наслоенных друг на друга, крутились все быстрее, и где-то там, внутри, спрятано его прошлое. Казалось, он почти нащупал Слепок - протянись и получишь, - и белый свет, что проступал меж колец, накалился докрасна. Сознание искателя вновь извилось спиралью и его отпружинило далеко-далеко, под самые облака, а внизу, как на ладони, простирались нескончаемые, вечно зеленые земли Каторги и черный порез в самом центре лабиринта Старого города - Обелиск. Услышал множество голосов; каторжане считали, что сами призраки охраняют его, но теперь знал, что все голоса до единого принадлежали Матери. Капли дождя падали вниз. День раз за разом сменялся ночью; все заливало то солнцем, то луной. Гремел гром, отплясывали молнии. Дождь прекращался и начинался вновь, пока из пореза не расползлась Зима. Сильнее обычной; густой туман скрыл Обелиск, вспыхивали зарницы, что-то грохотало и трещало внутри. Белая мгла надвигалась гулом и багровела, подминая Каторгу утробистыми тучами. Цой спутал стук крови в висках с обезумевшим стадом, что неслось прочь в попытках спастись от погибели. Безумная боль разрывала тело с каждым вдохом. Алый туман поглощал один Дом за другим и его сотрясло немыслимым криком каторжан, а туман все полз и полз, окрашивая красным пустоши Пепелища, гнав перед собой ор крикунов - предвестника Конца Всему, а когда все кончилось, и Зима развеялась, не осталось ничего, кроме иссушенной земли, укрытой сине-белой коркой, поблескивающей в солнечных лучах; и даже после всего - в этом было нечто прекрасное, вселявшее не только страх, но и очарование.
Его лихорадило, сердце билось, как у пойманного троллика, а руки, прежде спокойные, не находили себе места, пока не почувствовали тепло. Бледнолицые хранят не Ядро, как он ошибочно подумал поначалу, они оберегают планету, Каторгу. Понимание пронеслось в мозгу искателя, пока он отсутствующе глядел в выражавшие симпатию глаза Рисс. Она согревала его похолодевшие грубые руки теплом своих мягких ладоней.
- Еб твою мать... - ошарашено, почти шепотом проговорил искатель, будто только что пережил самую страшную смерть из всех прочих.
Что?.. мысль отозвалась в голове.
- Э? Не, это не тебе, - говорил, а сам искал помощи в темных глазах девушки, но та была слишком слаба. Оживилась немного, когда пропищал ролл на груди. Рисс что-то сказала, но он больше не мог разобрать ее слов - сознание возвращалось обратно, в крохотную оболочку, и заполняло собой понимание. Не мог решиться ответить на вызов: в водовороте событий и открытий совсем позабыл про тех, кто ждал его под землей. Высвободил руки и виновато скользнул пальцем по устройству.
- Тесой? - заговорил взволнованный голос Анны.
- Да.
- Ти жив! Я так рада, - засмеялась от радости, и он вспомнил ее умиляющее лицо, ямочки на щеках от искренней улыбки и пожалел, что не мог вызывать ее с той легкостью, которой удавалось Лису. - Ми наблюдали за роллом, вверх-вниз. Вверх и вниз. Что там случилось?
Рисс удивленно проговорила что-то еще.
- Кто это там с тобой? - ее голос изменился; такой интонации раньше не слышал.
- Женщины. Женщина, ее зовут, гм, - попытался произнести имя полностью, но не смог и ограничился сокращенным вариантом. - Рисс.
Анна молчала какое-то время, а затем спросила:
- На каком языке она говорит? Не могу разобрать. Ролл что-нибудь записал из еио речи?
Увидев, как искатель увлекся беседой и приятным голосом из устройства, Рисс быстро потеряла к нему интерес, изящно поднялась и ушла, вызывающе покачивая бедрами. Мужчины и женщины, не выпуская друг друга из объятий, но приостановив совокупление, не сводили глаз с чужака.
- Я и сам не понимаю. - Цой поднялся и вышел наружу, искал глазами Рисс, но безуспешно. - Обелиск не опасен.
- Откуда ти знаешь? Ти что-то нашиол?
- Он сказал мне.
- Он?
- Обелиск.
- Он разговаривает с тобой? - на той стороне явно зашевелились. - Каким образом?
- Она. Мать. Запахами, ассоциациями, еще интерпретациями какими-то. Все сложно, но это не важно. Вы не выходите, оставайтесь внутри.
- Что? Почему?
Облокотившись на бивень, искатель сполз к земле, и тут же получил тычок тупым концом копья, - бледнолицая очевидным жестом велела выбрать другое место. Искатель углубился дальше во мрак, где кучку детей разных возрастов обучали хитростям и обращению с инструментом. Плюхнувшись на землю, искатель опустил лицо в ладонь и скупо рассказал Анне о том, что случилось, о том, что успел понять и увидеть.
- Mon Dieu! - выдавила Анна дрогнувшим голосом. - Тесой, ми здесь в безопасности, можешь бить уверен, Резервация видержит и не такое, но Декстер и остальние... Ми свяжемся с ними. Он забериот с собой часть людей и верниотся в Резервацию, но всех там не вместить, места не хватит. Можно попитаться предупредить Каземати и даже попробовать объяснить им, как активировать Резервацию там, но без кого-то из нас дверь вряд ли откроется. Тесой, если это случится, всех не спасти.
Искатель слушал голос, наполненный печалью и сожалением, совсем, как чувство, что испытала Мать, когда ему не удалось углубиться в проем. Цой не позволял себе свыкнуться с мыслью, что пробудил одних ценой жизни других и не мог допустить того, что видел. «Ты оживешь, а они нет», - вспомнил слова директора и твердо решил, что не позволит Красной Зиме поглотить Каторгу.
- Ми что-нибудь придумаем, - не сдавалась Анна. - Тесой?
Человек молчал.
- Тесой? Я не расслишала. Я расскажу директору и остальним. Если верить роллу, ти прошиол только девять процентов всего Обелиска. Я сообщу, если ми что-нибудь придумаем. Береги себя и, пожалуйста, не убей. Наверняка есть решение, виход. Виход должен бить...
- Есть, и не один, - ответил искатель, прощаясь. Я умирал и оживал, чуть ниже согнутый, чуть больше искореженный, но всегда возвращался. Я оживу. Я оживу, думал он, разглядывая метку нечистоты на руке.

 

Назад: ГЛАВА 17
Дальше: ГЛАВА 19