Глава 10
У подножия славы
Бесспорно, Стивену Хокингу было чем гордиться, когда он размышлял о своих достижениях за тридцать два года жизни. В 1970-е он зарекомендовал себя как ученый мирового масштаба, и это было лишь начало двадцати лет поразительных успехов сразу в двух областях, бесконечно далеких друг от друга: в мире научных исследований для избранных и в царстве популярной науки.
Вскоре после избрания в Королевское общество Хокинга пригласили на год в Калифорнийский технологический институт в Пасадене. Он получил Почетную стипендию Шермана Фэрчайлда, чтобы изучать космологию совместно с выдающимся американским физиком-теоретиком Кипом Торном.
Пасадена – зеленый пригород Лос-Анджелеса у подножия гор Сан-Габриэль к северо-востоку от Голливуда. Вдоль широких бульваров стоят величественные старинные особняки, а тогда, в зените славы Голливуда, именно здесь обожали селиться кинозвезды. Центральная улица Пасадены, бульвар Колорадо, увековечена в песне Джена и Дина «Little Old Lady from Pasadena», и списку знаменитостей, которые жили здесь на протяжении десятилетий, нет конца. Однако летом в Пасадене сильнейший смог, это один из самых душных районов Лос-Анджелеса, поскольку горы мешают циркуляции воздуха. И если объявляют «смоговое предупреждение второй степени», местным жителям рекомендуют выходить из дома лишь по самым неотложным делам, а власти имеют право временно закрыть промышленные и коммерческие предприятия. Предупреждения транслируют по радио, а вдоль дорог загораются особые знаки. Индейцы, задолго до прихода белых назвавшие эти края Долиной Дымов, проявили большую прозорливость.
Калифорнийский технологический институт уникален своими размерами: для такого престижного научного учреждения он совсем крохотный. В середине 1970-х здесь училось всего полторы тысячи студентов – в десять раз меньше, чем в таких же известных колледжах вроде Гарварда или Йеля. Однако, несмотря на размеры, Калифорнийский технологический – настоящая Мекка науки и техники Западного побережья. На протяжении всей своей истории он привлекал выдающихся специалистов в своих областях со всего мира. В 1920-е годы сюда приехал нобелевский лауреат физик Роберт Милликен, часто бывал здесь и Альберт Эйнштейн. А всевозможные благотворители – от одиночек, живо интересующихся физическими исследованиями, до гигантов вроде IBM и «Wang» – так и осыпают институт деньгами. Неподалеку, в обсерватории Маунт-Вилсон, находится один из лучших в мире телескопов, а рядом с крошечным родным университетом высится исполинская «пристройка» – Лаборатория реактивных двигателей. Словом, здесь есть все, о чем только может мечтать ученый.
В 1970-х годах в Калифорнийском технологическом работали самые выдающиеся ученые планеты. В те годы группу релятивистов возглавлял Кип Торн, а легендарный Ричард Фейнман, нобелевский лауреат, читал лекции, вел семинары и по вечерам играл на бонго в студенческих рок-группах. Калифорнийский технологический ни в чем не уступал Киз-колледжу с точки зрения качества образования и научных исследований, однако культура здесь царила совсем иная. Кампус состоит из зданий в испанском стиле, легких, воздушных, спроектированных с большим вкусом и выстроенных из одинакового желтоватого камня. Композиционным центром служит прямоугольная десятиэтажная Библиотека имени Милликана. В Калифорнийский технологический институт принимают лучших студентов страны, и трудятся они в поте лица. Развлекаться в кампусе не принято, а количество самоубийств сопоставимо разве что с престижем в научных кругах. При всем при том надо сказать, что когда Хокинг приехал в Пасадену, в кампусе не было недостатка в колоритных персонажах.
У Ричарда Фейнмана, преподавателя физики, к тому времени давно сложилась репутация очаровательного, но непредсказуемого чудака, к тому же как-то раз у него вышла стычка с местными властями, когда они хотели закрыть топлес-бар в Пасадене. В суде он заявил, что часто ходит туда работать. У Фейнмана с Хокингом было похожее нестандартное чувство юмора, и хотя работали они в разных областях, но подружились и проводили много времени вместе. Оба уже прославились в своей стране и за рубежом и как ученые, и как выдающиеся личности, оба стали культовыми фигурами для широкой публики, не считая свиты учеников и обожателей-дилетантов. Когда в 1988 году Фейнман умер от рака, его оплакивал весь Калифорнийский технологический, и это было большой утратой для всей мировой науки.
Кип Торн, которого считают гуру теории относительности на Западном побережье, предпочитает яркие рубашки, носит много бус и отращивает седые волосы до плеч. Он познакомил Хокинга еще с одним физиком, которому предстояло сыграть важную роль в их совместной работе и стать другом Хокинга на всю жизнь – с Доном Пейджем. Пейдж родом с Аляски, окончил маленький миссурийский колледж и на момент приезда Хокинга работал над диссертацией. Они сразу нашли общий язык и к концу года, который Хокинг провел в Калифорнийском технологическом институте, написали совместную статью о черных дырах.
Жена и дети Хокинга очень обрадовались этой поездке. Джейн организовала все до мелочей – забронировала авиабилеты, собрала вещи, составила расписание, словом, перевезла мужа-инвалида и двух маленьких детей на край света практически в одиночку. В Калифорнийском технологическом институте к Хокингу относились с огромным уважением и предупредительностью, не то что в его родном колледже в Кембридже, где о нуждах инвалидов не задумывались. А здесь ему предоставили роскошный кабинет, на всех съездах с тротуаров поблизости поставили деревянные пандусы, чтобы Хокингу было удобно ездить в кресле, обеспечили всем необходимым для исследований, помогали чем могли. Работа шла полным ходом, а сотрудничество с группой Торна оказалось и полезным, и плодотворным. Джейн с детьми радовались прекрасному климату Южной Калифорнии. Конечно, в Лос-Анджелесе было душно, шумно и грязно, а на дорогах постоянно образовывались пробки, но пляжи и синий океан несказанно радовали после кембриджской рутины и тамошней капризной погоды.
Светловолосая четырехлетняя Люси была прямо-таки символом счастливого калифорнийского детства, и здесь ей очень нравилось. Роберту пришлось пойти в местную школу, но в целом семья получила возможность много времени проводить вместе и предаваться привычным домашним развлечениям. В закрытом кампусе Хокинги были избавлены от лос-анджелесской суеты, а уютная тихая Пасадена, населенная учеными и интеллектуалами, чем-то напоминала Кембридж, только солнечный. Джейн свозила детей в Диснейленд, а Стивен в свободные дни ездил с женой и детьми по Южной Калифорнии. Их часто навещали друзья и коллеги. Хокинги часто брали машину напрокат, ездили в Палм-Спрингс и на прибрежные курорты и вообще старались не ограничиваться Пасаденой, а по возможности посмотреть Америку.
* * *
Тем временем британское правительство наконец приняло решение присоединиться к ЕЭС к концу десятилетия, и с буровых установок в Северном море в страну потекла нефть. Казалось, мрачные времена начала 1970-х годов с их забастовками, отключениями электричества и трехдневной рабочей неделей наконец-то отступают. В сотнях километров над истерзанной Кампучией американские астронавты пожали руки советским космонавтам. И Хокинги, в 1975 году вернувшись домой, ждали, что их жизнь тоже переменится к лучшему.
Иногда нужно надолго сменить образ жизни, чтобы понять, какие коррективы стоит внести в привычный уклад, и Хокинги сразу решили, что кембриджская рутина им не по душе и надо что-то исправить. В каком-то смысле они были рады вернуться домой. Зелень здесь была зеленее, погода не такая скучная и предсказуемая, телевизор не такой назойливый, а вкус чая – в точности такой, как заповедал Господь. Однако, отведав калифорнийского комфорта, Хокинги уже не могли мириться с неудобствами кембриджского быта – не могли, и все.
Прежде всего их осенило, что домик на Литтл-Сент-Мэри-лейн для них катастрофически мал, каким бы он ни был уютным и старомодным и какие бы нежные воспоминания ни пробуждал. Стивен больше не мог подниматься по лестницам, да и вчетвером там было очень тесно. Хокинг обратился в администрацию колледжа и попросил предоставить им что-то более удобное и подходящее. Теперь администрация охотно пошла ему навстречу. По словам самого Хокинга, «на сей раз колледж решил, что я ценный работник, да и казначей у них сменился».
Хокингам предложили квартиру на первом этаже большого викторианского дома, принадлежавшего колледжу, на Вест-роуд, недалеко от ворот Королевского колледжа и всего в десяти минутах езды в кресле от кафедры прикладной математики и теоретической физики. При доме был большой сад, за которым ухаживали садовники, работавшие в колледже, поэтому он всегда был ухоженным и элегантным. Дети его обожали: по молчаливому уговору с садовниками им разрешалось играть на лужайках. Широкие двери позволяли Стивену с легкостью разъезжать в кресле по всей квартире, а поскольку комнаты теперь находились на одном уровне, больше не нужно было мучиться с лестницами, чтобы попасть в спальню.
К 1974 году Стивену стало трудно ложиться и вставать с постели и самостоятельно есть. До возвращения из Штатов Джейн была не только женой, но и бесплатной круглосуточной сиделкой Стивена. Она, конечно, прекрасно понимала, какая ответственность ляжет на ее плечи, еще в 1965 году, когда выходила замуж, но двое маленьких детей, хозяйство и уход за мужем начали сказываться на ее душевном равновесии. Тогда супруги решили пригласить кого-нибудь из аспирантов Хокинга пожить с ними на Вест-роуд: в квартире вполне хватало места на еще одного взрослого, а у Джейн появился бы помощник, чтобы ухаживать за Стивеном в обмен на бесплатное жилье.
Оказалось, что это прекрасная мысль. Более того, благодаря известности Стивена студенты считали эту роль «ученика с проживанием» большой честью и залогом успешной карьеры в будущем. Между юным аспирантом и его наставником всегда налаживались близкие отношения. Джейн получила долгожданную помощь, без которой ей было так трудно, а студенты – возможность разобраться, как работает мысль Хокинга, и перенять от него хотя бы частичку гениальности. По крайней мере, в теории. У такой системы были, конечно, и недостатки: как заметил сам Хокинг, «студенту трудно относиться с пиететом к своему профессору после того, как он сводил его в туалет!» Одним из первых учеников Хокинга, удостоившихся этой чести, был Бернард Карр, который теперь работает в Лондонском университете. Он считает, что время, проведенное в доме Хокингов, было для него «прикосновением к истории». Обязанности у таких помощников были самые разные. Чтобы отработать свое проживание, они должны были как следует играть роль сиделок, секретарей, разнорабочих, помогать с организацией путешествий, сидеть с детьми, составлять расписание лекций и заниматься мелким ремонтом.
Среди первых жильцов-аспирантов был и американский физик Дон Пейдж. Он уже защитил диссертацию в Калифорнийском технологическом институте и написал Хокингу с просьбой дать рекомендацию для поисков работы. После этого в течение нескольких месяцев разные исследовательские группы писали Хокингу лестные отзывы о Пейдже. Тогда Хокинг сам написал юному коллеге: «Я писал вам рекомендации, но, кажется, у меня самого есть для вас вакансия». Хокинг помог Пейджу получить финансирование на год, а затем организовал для него грант еще на два года исследований.
Пейдж поселился у Хокингов в 1976 году, и они восстановили близкие дружеские отношения, которые завязались еще в Калифорнии. Эта дружба продолжается по сей день.
В частности, в обязанности Пейджа входило ежедневно провожать Хокинга с Вест-роуд на кафедру прикладной математики и теоретической физики. Это была прекрасная возможность поговорить, подвести итоги вчерашней работе и обсудить задачи на сегодня. Пейджу сложновато было уследить за тем, как Хокинг решал сложные математические уравнения в уме, но все равно это было очень плодотворное время для обоих. Вот как Пейдж описывает их путешествия туда и обратно каждый день:
По-моему, для меня это была отличная тренировка. Три года, которые я проработал постдоком – молодым специалистом со степенью, – я прожил в семье Хокингов и много раз сопровождал его по делам. На ходу я, естественно, не мог ничего записывать, и иногда он задавал мне вопросы, а я пытался найти ответ в уме. Когда решаешь задачу в уме, надо особенно хорошо владеть предметом и уметь исключить все несущественное.
Примерно тогда же, когда Хокинги переехали на Вест-роуд, оказалось, что Стивен больше не может ездить на трехколесном инвалидном автомобильчике, который ему предоставили от государственной службы здравоохранения еще в 1969 году и на котором он трижды в неделю ездил в Институт астрономии. Поначалу показалось, что это очередной удар судьбы, но, как часто бывало в жизни Хокингов, супруги сумели обратить сложившуюся ситуацию себе на пользу. Джейн говорила:
Не было бы счастья, да несчастье помогло: движение по дороге в Институт очень опасное. К тому же автомобиль был нам больше не нужен, потому что мы могли позволить себе инвалидное кресло с электромотором… и теперь Стивен разъезжает в нем, и ему гораздо удобнее, поскольку раньше ему требовались помощники, чтобы забраться в автомобиль и выбраться из него, а теперь он обходится без них. Так что в электрокресле он ни от кого не зависит. Когда состояние ухудшается, всегда находится какое-то утешение.
Заполучив электрокресло, Хокинг превратился в лихого гонщика. Один журналист пишет:
Он закладывает крутой вираж и вылетает на улицу. На полной скорости его кресло способно обогнать резвого бегуна, а Хокинг предпочитает ездить на полной скорости. И ничего не боится. Несется на середину проезжей части, уверенный, что машины успеют затормозить. А помощникам остается только метаться вокруг и забегать вперед, чтобы хоть как-то смягчить риск.
Так что Джейн рано радовалась, что Стивену больше не грозят опасности езды на автомобильчике по оживленным дорогам Кембриджа. Однако в начале 1991 года Хокинг все-таки попал в ДТП на своем кресле. В городе его все знают, прохожие то и дело останавливаются поговорить с ним. Однако в этом случае водитель не заметил инвалидное кресло с обмякшей фигурой самого знаменитого физика современности. Машина ударила коляску, и Хокинг всем своим хрупким телом рухнул на мостовую. Дело могло кончиться трагедией, но, к счастью, все обошлось: Хокинг всего лишь поцарапал лицо и повредил плечо. Что характерно, Стивен, вопреки настояниям врачей, уже через два дня вернулся в кабинет и потребовал расставить перед ним книги и разложить бумаги для работы.
Иногда его ребяческие выходки с экстремальным вождением приводили к конфузам. В июне 1989 года Хокинга пригласили в Оксфордский университет выступить с престижной Галлейской лекцией. Трудную и неблагодарную задачу помогать выдающемуся гостю перед, во время и после лекции возложили на молодого, недавно назначенного профессора физики Джорджа Эфстатиу. Хокинг приехал на кафедру зоологии, где располагается самая большая лекционная аудитория в университете, и его провели в фойе. В обязанности Эфстатиу входило доставить своего знаменитого подопечного в аудиторию этажом ниже, где его с нетерпением ждали проректор университета, высокопоставленные городские чиновники и любознательные дилетанты.
В конце фойе был двухместный лифт, на котором им предстояло спуститься на этаж ниже, а оттуда вел короткий коридор в аудиторию. Двери лифта были открыты. Не успел Эфстатиу помочь Хокингу въехать в лифт, как тот сам разогнал кресло до полной скорости и ринулся в раскрытые двери в десятке метров от них.
Эфстатиу живо помнит, как прикинул на глаз, что кресло в эти узкие двери не пройдет, но мог только с ужасом смотреть, как приглашенный оратор мчится к лифту. Сбросив оцепенение, он ринулся следом, но не догнал коляску. К его удивлению, Хокинг в лифт все-таки въехал, но при этом коляску перекосило и заклинило в узкой кабине. Двери лифта автоматически закрылись и зажали колеса. Эфстатиу был в панике. Внизу Хокинга ждут сотни людей, а он уже опаздывает! Кроме того, Хокингу не нажать ни одной кнопки, а самому Эфстатиу в лифт уже не пролезть. Что делать?
Тем временем Хокинг, сохраняя полнейшее хладнокровие, деловито вводил в свой компьютер команды, чтобы пустить кресло задним ходом. Если бы Эфстатиу видел в тот момент его лицо, то наверняка узнал бы знаменитую плутовскую улыбку. Наконец молодому ученому все же удалось просунуться в щель между дверями и дотянуться до кнопки открывания дверей. Очутившись на свободе, Хокинг пустил кресло задним ходом и выехал в фойе – целый, невредимый и донельзя довольный. Как вспоминает Эфстатиу, «это было для меня словно обряд посвящения в администрацию колледжа!»
Для Хокинга инвалидное кресло – своего рода замена парализованному телу, способ физически выражать особенности своего характера. Например, накричать на кого-то он не может: голос, которым говорит со всеми его компьютер, абсолютно лишен выражения. Зато можно резко развернуть кресло. По словам одного журналиста, «Хокинг вообще человек вспыльчивый, и у него случаются приступы злости и раздражения». Если он считает, что кто-то понапрасну отнимает у него время, то просто поворачивает кресло и сердито мчится прочь.
Джон Бослау живо вспоминает, как однажды обошелся с Хокингом бестактно и получил за это нагоняй. Беседуя со Стивеном, он настолько забыл о его болезни, что пожаловался, что накануне во время игры в сквош в Лондоне повредил локоть. «Хокинг ничего не ответил. Выехал в кресле их комнаты и ждал в коридоре, когда я одумаюсь и вернусь к теме нашего разговора – теоретической физике». Пожалуй, говорить с парализованным о сквоше и правда не стоило, однако этот случай – яркий пример того, что Хокинг никому спуску не даст.
Если Стивену не нравится чье-то замечание, он запросто может наехать креслом на ноги незадачливому собеседнику. Многим его коллегам и ученикам волей-неволей пришлось выработать у себя очень быструю реакцию. «Больше всего он жалеет, что до сих пор не наехал на Маргарет Тэтчер!» – уверяет Ник Уорнер, бывший аспирант Хокинга. Что ж, все еще впереди.
Однако у личности Хокинга есть еще одна сторона, совсем иная: он прекрасный семьянин. Для него нет большей радости, чем повозиться с детьми, задействовав для этого все возможности кресла, и он частенько с присущей ему беспечностью играет с ними в пятнашки в саду на Вест-роуд. К сожалению, это единственная подвижная игра, которая ему доступна. Это Джейн обучила Роберта, Люси, а затем и Тимоти крикету, это она играла с детьми в крокет теплыми летними вечерами, взяв старые молотки и шары Стивена. Как писал один журналист:
Во многих отношениях ей пришлось стать для детей и матерью, и отцом. Оправдались даже долгие часы, которые она школьницей проводила на крикетном поле школы Св. Альбана, когда она то скучала до зевоты, то ужасно боялась мяча. «Мне пришлось учить сыновей крикету – и я могу их обыграть!» – похвасталась она.
Старшие дети росли, а репутация Хокинга как ученого с годами все крепла. Всего за два года, 1975 и 1976, он получил шесть престижных наград. Первой была медаль Эддингтона, которую присудило Королевское астрономическое общество в Лондоне; Хокинг получил ее в том же году, когда вернулся из Калифорнии. Вскоре после этого его наградили медалью Пия XI Папской академии наук в Ватикане. В 1976 году за ними последовали премия Хопкинса, американская премия Дэнни Хайнемана, а затем – премия Максвелла и медаль Хьюза Королевского общества, которую Хокинг получил за «выдающиеся результаты исследований черных дыр». Когда международное научное сообщество заметило таланты Хокинга, признавать его заслуги начал и собственный университет. Примерно во время переезда с Литтл-Сент-Мэри-лейн на Вест-роуд Хокинга назначили лектором по физике гравитации на кафедре прикладной математики и теоретической физики – это промежуточная должность между рядовым сотрудником и профессором.
Премий и наград становилось все больше – а между тем Джейн все сильнее разочаровывалась в их семейной жизни и своей роли в ней. На Западе в те годы произошли колоссальные перемены в представлениях о месте женщины в обществе. Сексуальная революция и вседозволенность 1960-х практически не повлияли на отношение к женщинам другой половины населения. Вся эта свобода означала лишь, что была найдена другая система эксплуатации средней женщины, пусть все это и подавалось в красивой обертке общедоступных средств контрацепции и моральных послаблений.
В 1970-е годы женщины стали уважать себя несколько больше. Отчасти этому способствовали новые законы и поддержка средств массовой информации. И все это, несомненно, повлияло на представления Джейн о своей роли в жизни мужа. Она ничуть не возражала против того, чтобы служить сиделкой, помогать мужу строить блистательную карьеру и практически в одиночку растить детей и вести хозяйство. Просто у нее возникло ощущение, что ее не воспринимают как человека, как умную образованную женщину, тоже достигшую успехов в своей области. Джейн чувствовала себя словно бесплатным приложением к великому Стивену Хокингу. Сама она говорила об этом так:
Жить в Кембридже, когда тебя воспринимают исключительно как мать маленьких детей, – настоящая каторга. От тебя со всех сторон требуют собственных академических достижений.
Кембридж с виду – уютный старинный английский город, но в рафинированных академических кругах подчас царят поистине людоедские нравы. Университетское сообщество охотно соглашалось, что Джейн Хокинг преданная и заботливая жена и мать, но во всем этом отчетливо слышалась профессиональная зависть и ревность. Это была когтистая лапа в тонкой перчатке цивилизованности, и, пока Стивен пожинал награды, Джейн понемногу теряла самоуважение.
Мне было очень обидно. Я в одиночку делала для Стивена все что можно и к тому же воспитывала двоих детей. А все почести доставались ему одному.
Джейн решила не пускать дело на самотек и записалась на курсы для аспирантов по средневековым языкам: она изучала испанскую и португальскую поэзию. Вот как она вспоминает те дни:
Получалось не очень хорошо. За работой я думала, что мало играю с детьми, а за игрой с детьми – что мало работаю.
Джейн закончила курсы и пошла работать учительницей в кембриджскую школу. Но, по своим собственным словам, так и не избавилась от ощущения, что она «бесплатное приложение»:
Я не придаток Стивена, хотя Стивен знает, что именно так я себя и чувствую, когда мы приходим на разные официальные мероприятия. Меня иногда даже забывают представить. Я стою за его креслом и даже не знаю, с кем беседую.
Справедливости ради надо заметить, что по отзывам его друзей и коллег он никогда не забывал отметить, что все его успехи и благополучие зависят от Джейн. Он при любой возможности упоминает о ее трудах и жертвах во имя того, чтобы он вел сколько-нибудь нормальную жизнь. Он очень жалеет, что мало помогал ей воспитывать детей, и говорит, что хотел бы играть с ними не только в пятнашки и шахматы.
Естественно, болезнь избавила Хокинга не только от бремени домашних хлопот, но и от многих других обязанностей. Он занимал в университете самые разные должности, однако преподавательскую нагрузку ему всегда снижали, от административных забот освобождали, поэтому на размышления над научными задачами у него было гораздо больше времени, чем удается выкроить обычному профессору. Зачастую его огромные достижения в космологии даже приписывают такой мысленной свободе, однако многие считают, что момент пробуждения таланта совпал у него с началом болезни, а до этого он был обычным способным студентом. Но какой бы ни была первопричина его фантастической интуиции и невероятного владения предметом, пожалуй, и в самом деле можно сказать, что он не достиг бы таких высот, по крайней мере, так скоро, если бы от него требовалось проводить массу времени на всевозможных собраниях и совещаниях, работать в приемной комиссии или организовывать всевозможные комитеты.
В 1970-е годы в семейной жизни Хокингов накапливались всякого рода трудности, которые переросли в проблемы, и дело не ограничивалось недовольством своей ролью в браке у обоих супругов. Остро встал и вопрос религии. Джейн воспитывалась в христианской семье и была глубоко верующей. В одном интервью она сказала:
Без веры в Бога я не смогла бы жить в таком положении. Прежде всего у меня не хватило бы душевных сил выйти за Стивена замуж, поскольку была бы лишена оптимизма, который помог все это вынести, – и вообще не хватило бы душевных сил на такую жизнь.
А Стивена Хокинга нельзя назвать даже атеистом: он попросту считает, что вера в Бога не вписывается в его представления о Вселенной. В этом он сродни Эйнштейну:
Мы всего лишь ничтожные существа на небольшой планетке в системе самой что ни на есть заурядной звезды, находящейся на окраине одной из ста миллиардов галактик. Так что трудно верить в Бога, который интересовался бы нами и вообще заметил бы, что мы существуем.
Стоит сравнить эти высказывания – и по ним одним станет ясно, что мировоззрение у супругов кардинально различалось уже в момент знакомства. Джейн убеждена, что религиозные взгляды Хокинга во многом объясняются его болезнью:
С годами кругозор расширяется, и чем дальше, чем легче. Думаю, представления о жизни у Стивена совсем не такие, как у всех остальных, просто потому, что он болен и оказался в таких обстоятельствах – практически полностью парализованный гений – так что никто не в состоянии понять, что он думает о Боге и каковы его отношения с Ним.
Но в этом ли дело? Не раз и не два ученые и философы говорили что-то похожее безо всякого бокового амиотрофического склероза. И, наоборот, среди именитых ученых очень много верующих христиан. Некоторые из них считают, что Хокинг вообще не имеет права ничего говорить о религии, поскольку ничего о ней не знает. Однако какими критериями здесь можно руководствоваться? Область интересов Хокинга и в самом деле тесно соприкасается с религией. Он изучает происхождение Вселенной и первые моменты ее существования. Что может быть ближе к религии? Сам Хокинг как-то заметил:
Трудно обсуждать зарождение Вселенной, не затрагивая концепции Бога. Мои исследования происхождения Вселенной находятся на грани науки и религии, но я предпочитаю держаться научной стороны этой грани. Весьма вероятно, что пути Господни невозможно описать законами науки. Но в таком случае придется исходить из своих личных представлений.
А на это Хокинг никогда не соглашался.
Когда его спрашивают, есть ли противоречие между религией и наукой, он обычно приводит тот же довод о личных представлениях и утверждает, что подлинного конфликта здесь нет. «Если встать на такую точку зрения, получается, что Ньютон не смог бы открыть закон всемирного тяготения», – отвечает Хокинг на вопрос о том, можно ли считать науку и религию конкурирующими мировоззрениями. И как нам в свете дилеммы Стивена и Джейн понимать знаменитый последний абзац «Краткой истории времени»?
Но если мы все же построим полную теорию, то она со временем должна стать понятна – если не касаться частностей – всем, не только ученым. И тогда мы – философы, ученые и обычные люди – сможем принять участие в дискуссии о том, почему существует Вселенная и почему существуем мы сами. Если мы найдем ответ на этот вопрос, это ознаменует триумф человеческого разума: ведь мы поймем, чего хочет Бог.
Похоже, наука когда-нибудь даст ответ на вопрос «как», но так и не объяснит, «зачем».
Однако, несмотря на подобные высказывания, Джейн всерьез тревожило, что ее муж, по всей видимости, пытается искоренить из своих представлений о Вселенной всякую потребность в Боге. А поскольку слава и влияние Хокинга росли, Джейн полагала, что эта проблема усугубляется. Впрочем, едва ли она всерьез считала, что его труды – это антирелигиозный крестовый поход или что его цель – убедить верующих, что они заблуждаются. Просто ей казалось, что в его вселенной чисто математические рассуждения позволяют обойтись без Бога.
У него есть особенность мышления, которая все сильнее огорчает меня и с которой мне трудно уживаться. Это ощущение, что если все сведено к рациональной математической формуле, значит, это истина в последней инстанции. Он углубляется в области, которые очень важны для мыслящих людей, в области, которые могут выбить у человека почву из-под ног, – но он в этом не компетентен.
Но кого можно назвать в этом компетентным? Ведь религия, кроме всего прочего, дело сугубо личное. Разве главы всевозможных церквей знают о происхождении Вселенной и смысле жизни больше ученого? Почему, собственно, Стивен Хокинг не имеет права говорить о Боге, поскольку не компетентен в этом вопросе? Чем он хуже любого другого – если уж на то пошло, любого папы римского? Разве служители Божьи были правы, когда приговорили Галилея к одинокой несчастной старости? Разве правы они были, когда сожгли Джордано Бруно за то, что он посмел предложить альтернативный взгляд на Вселенную? Разве справедливы все религиозные войны в истории человечества – войны, которые не привели ни к чему, кроме горя и ужаса? Много ли компетентности проявила официальная религия в этих обстоятельствах?
Джейн не имеет естественнонаучного образования и не способна разделить научных представлений своего мужа, их он может обсуждать лишь с коллегами-профессионалами. Джейн говорила:
Как я жалею, что не знаю математики! Я могу воспринимать работы Стивена лишь на уровне картинок. Он вынужден объяснять все на пальцах, чтобы я хоть что-то поняла. Что ж, ему это полезно.
Раньше это никого не тревожило, но когда Джейн поняла, что Хокинг приближается к территории, философские основы которой опасно близки к ее личным верованиям, это, вероятно, очень напугало ее.
Сильнее всего Джейн возражает против хокинговской модели безграничной Вселенной, согласно которой Вселенная замкнута сама на себя. Между тем эта модель особенно дорога сердцу Хокинга. Он говорил о ней: «Это подлинная основа физики, поскольку, в сущности, сводится к утверждению, что законы физики везде одинаковы». А на вопрос, как нам объяснить, откуда взялась Вселенная, если она самозамкнута, Хокинг отвечает, что это не нужно: «Она просто есть!»
Среди коллег Хокинга есть по крайней мере один человек глубоко религиозный: это его друг и соавтор Дон Пейдж. На самом деле Пейдж пришел к христианству уже зрелым человеком, и евангелистская церковь для него ничуть не менее важна, чем космология. По всей видимости, он без труда примиряет такие разные стороны своей работы и жизни. Вот что он говорит о модели замкнутой безграничной вселенной:
Согласно иудео-христианскому мировоззрению Бог не просто создал Вселенную, но и продолжает создавать и оберегать ее. Было ли у Вселенной начало, не имеет отношения к вопросу о сотворении мира, точно так же как линия, которую чертит художник, может иметь и начало, и конец, а может быть замкнутой в круг, и тогда у нее нет ни начала, ни конца, однако это не имеет отношения к вопросу о том, кто и как ее начертил.
А Джейн однажды призналась в интервью, что ее очень огорчило, когда Дон Пейдж, едва поселившись у них дома, попытался вовлечь Хокинга в религиозный диспут, но был вынужден отступить. Несмотря на такие разные представления о мире, Хокинг и Пейдж по-прежнему дружат – они просто договорились не обсуждать ничьих личных богов.
Хокинг любит озадачивать и сторонников, и критиков противоречивыми утверждениями:
Даже если есть всего одна возможная единая теория, это всего лишь набор правил и уравнений. Что же вдыхает жизнь в уравнения, из чего рождается Вселенная, которую они описывают?
Несомненно, Хокинг вовсе не намекает, что во Вселенной есть роль для Творца. Этот вопрос он с особым удовольствием оставляет открытым. Да, Бог не так уж и нужен, но Хокинг не говорит, что его нет:
Эйнштейн однажды спросил: «Какой выбор был у Бога, когда он создавал Вселенную?» Если гипотеза об отсутствии у Вселенной границ верна, то у Бога не было никакой свободы выбора начальных условий. Он, конечно, был волен выбирать законы, которым подчиняется Вселенная. Но это, вообще говоря, не очень-то можно назвать выбором; вполне возможно, что существует всего одна или несколько полных непротиворечивых единых теорий – например гетеротическая теория струн – допускающих существование структур настолько сложных, как человеческие существа, которые способны познавать законы Вселенной и задаваться вопросом о природе Бога.
Мыслители по обе стороны водораздела – и те, кто поддерживает общепринятые религиозные представления, и всякого рода циники и атеисты – к месту и не к месту цитируют Хокинга с такой частотой, что один писатель недавно сравнил его с Библией и Шекспиром по красноречию и цитируемости. Над этим Хокинг только посмеивается и повторяет, что цитируют его за лаконичность – талант, который он был вынужден развить у себя из-за невозможности нормально общаться.
По всей видимости, Хокинг не помогал Джейн преодолевать этот кризис. И его упрямство выводило Джейн из себя – а возможно, и до сих пор выводит. «Я высказываю свою точку зрения – что к религии есть разные подходы, и математический – лишь один из них, – рассказывала Джейн, – а он только улыбается».
С крайним скептицизмом Хокинг относится не только к общепринятой религии. Он на всю жизнь запомнил, чему его научили эксперименты с экстрасенсорикой в 1950-е, и не желает тратить время на мистику и метафизику в любом виде. В литературе можно найти предостаточно попыток увязать мистицизм с физикой конца XXI века. Многие видят параллели между восточными религиями и квантовой механикой, древними учениями и теориями хаоса, однако Хокинг на это лишь усмехается. Деннис Овербай в своей книге «Одинокие сердца в космосе» (Dennis Overbye. «Lonely Hearts of the Cosmos») рассказывает, как однажды в 1970-е встречался с Хокингом и умудрился завести с ним разговор о мистике – и тот даже не сразу наехал ему креслом на ноги. Овербай процитировал слова антрополога Джозефа Кемпбелла об индуистской богине Кали: «Жуткая тварь, имеющая много имен, чье брюхо вечно пусто и его ничем не заполнить, и чья утроба порождает все сущее». После чего попытался провести параллель между Кали и черной дырой. Хокинг едва удержался, чтобы не фыркнуть:
Модная чепуха. Восточный мистицизм так кружит всем головы только потому, что они с таким впервые сталкиваются. Но как инструмент естественного описания реальности он просто отвратителен и не дает никаких результатов… Загляните за завесу восточного мистицизма – и вы увидите что-то напоминающее современную физику и космологию. Но, по-моему, это ничего не значит.
Черными дырами эти объекты назвал Уилер, и это настоящий шедевр, потому что у него есть [психологический] подтекст, затрагивающий сразу много человеческих неврозов. Если бы все приняли русский термин «замороженная звезда», никому не показалось бы, что эта часть восточной мифологии что-то означает. Их назвали черными дырами, поскольку такое название заставляет вспомнить об общечеловеческом страхе, что тебя уничтожат или поглотят. Так что в этом смысле связь есть. Я не боюсь в них упасть. Я их понимаю. В некотором смысле я считаю, что я их хозяин.
Однако многие журналисты и комментаторы на периферии мира Хокинга эксплуатируют эту тему, до смешного перевирая его слова. В глазах некоторых из них Хокинг – это метафора собственных трудов, астронавт, заглянувший в черную дыру. Когда Овербай сказал ему об этом, ученый, естественно, возмутился: «Мне всегда казалось, что я умею общаться!» – вспылил он и все-таки наехал Овербаю на ноги.
* * *
Хокинг, конечно, не был никаким астронавтом, однако путешествовал в 1970-е годы очень много, с каждым годом все активнее. Зимой 1976 года он проехал по Америке и выступил с докладами на важных конференциях в Чикаго и в Бостоне. Его речь уже плохо понимали даже те, кто знал его по симпозиумам и конференциям во всех уголках планеты, а когда среди публики оказывались журналисты или просто заинтересованные слушатели, разобрать его слова им было так же трудно, как разобраться в предмете доклада.
Устроители конференций, разумеется, всегда заранее знали, что Хокинг не может передвигаться самостоятельно, но очень часто забывали обеспечить удобный въезд для кресла на сцену или кафедру. Хокингу приходилось подниматься туда безо всяких пандусов и подъемников. В таких случаях на выручку ему приходили друзья и коллеги, которым приходилось вшестером таскать тяжелое кресло. Хотя сам Хокинг весит чуть больше сорока килограммов, кресло питалось от автомобильных аккумуляторов, довольно тяжелых, к тому же по воспоминаниям тех, кто принимал участие в подобных упражнениях, было очень страшно, что Хокинг упадет или повредит себе шею. Один его друг вспоминал, что прямо видел, как болтается его голова, когда шестеро самых мускулистых ученых из числа собравшихся поднимали кресло на полутораметровую высоту, и как он боялся, что когда-нибудь случится катастрофа – просто потому, что устроители не продумали все как следует.
Во время своей поездки в Штаты в 1976 году Хокинг произвел настоящую сенсацию. Его крошечная, будто спичечная фигурка, обмякшая в кресле, с точки зрения большинства слушателей, бормотала что-то невнятное, обращаясь словно бы к какой-то точке на полу в двух метрах впереди. Но несмотря на это все, кто приходили послушать Хокинга, относились к нему с крайней серьезностью. Друзья и коллеги, которые понимали, что он говорит, по мере сил переводили это соседям, вслушиваясь в сложные математические выкладки, о которых рассказывал докладчик. Конечно, очень помогали и слайды, и многочисленные рискованные шутки, но слушать Хокинга всегда был тяжкий труд.
К этому времени он уже полностью пересмотрел свои представления о черных дырах и термодинамике – те самые идеи, вокруг которых несколько лет назад было столько споров. На докладе в Бостоне, называвшемся «Черные дыры раскалены добела» («Black Holes Are White Hot»), он вызвал ропот в зале, закончив выступление словами, опровергавшими знаменитое изречение Эйнштейна «Бог не играет в кости»: «Бог не просто играет в кости, он иногда еще и бросает их там, где их не видно», – объявил Хокинг.
Интервьюеры становились к нему в очередь. В январе 1977 года на ВВС вышла передача «Ключ ко Вселенной», а Найджел Калдер написал по ней книгу (Nigel Calder. «The Key to the Universe»). Во многом передача была посвящена последним работам Стивена Хокинга и рассказывала и о нем самом, и о его попытках объединить ОТО и квантовую механику – найти тот самый «ключ к Вселенной». Так широкая публика познакомилась с тридцатипятилетним доктором Стивеном Хокингом и узнала не только о его работах, но и о том, что он инвалид. Программа привлекла внимание миллионов британских телезрителей.
Начиная с 1977 года известность Хокинга и его работ стремительно растет и на местном, и на общенациональном, и на мировом уровне. Страна обсуждает панков, которые подписывают контракты на звукозапись прямо перед Букингемским дворцом, взволнованно предвкушает юбилей королевы, который будет праздноваться летом, а в кембриджских газетах проскальзывают упоминания о странном стечении обстоятельств: оказывается, известный ученый, член Королевского общества и знаменитый специалист по черным дырам, который выступал на телевидении, а его фото все чаще и чаще появляются в газетах, не получил должность профессора в Кембриджском университете.
Ходили слухи, что университетская администрация, вероятно, решила не давать эту должность тяжелому инвалиду, поскольку опасалась, что он долго не проживет. Однако к марту 1977 года университет все-таки предоставил Хокингу специально созданную для него позицию профессора физики гравитации. Эту должность закрепили за ним на все время, которое он пробудет в Кембридже. В том же году Хокинг получил место профессора-исследователя в Киз-колледже – опять же особую должность, которую предоставило ему руководство колледжа.
Звания, награды и премии текли рекой. Роберт Берман, куратор Хокинга из Оксфорда, рекомендовал его на должность почетного сотрудника Университетского колледжа. В своем обращении в Комитет по общим вопросам он писал:
Некоторые его достижения перечислены в свежем выпуске «Who’s Who», но новые почетные награды ему присуждают так часто, что пресса за этим не поспевает.
Мне представляется, что наш колледж еще никогда не выпускал такого выдающегося ученого, и для нас будет большая честь, если его успехи в глазах широкой публики окажутся связаны с нами (поскольку внешний мир убежден, что он целиком и полностью продукт Кембриджа).
Вероятно, просить Комитет рассмотреть кандидатуру почетного сотрудника, которому нет еще и тридцати пяти, несколько неожиданно, однако на то есть две причины. Во-первых, это исключительный случай, и нам не придется ждать, когда все поймут, что он оставил свой след в науке. Имя Хокинга упоминается практически во всех статьях и лекциях по черным дырам. Его книга («Крупномасштабная структура пространства-времени») – монография, давно необходимая каждому космологу.
Во-вторых, Хокинг тяжело болен и прикован к инвалидному креслу. У него прогрессирующий паралич, который, как правило, убивает своих жертв очень быстро. Его физическое состояние ужасно, однако разум функционирует нормально. Надеюсь, никто не сочтет, что нам нужно обязательно дожидаться, пока он получит Нобелевскую премию!
Берман считал, что, вероятно, ему придется еще побороться. И был просто поражен, когда рекомендацию приняли без единого возражения на первом же заседании Комитета.
Хулиган, малевавший надписи на мосту, лентяй, который всего шестнадцать лет назад в Оксфорде больше пил, чем работал, прошел очень долгий путь.
