Глава 8
Пробиваясь к воде

– Христос воскресе, княже! Смертию смерть поправ!

Игорь поднял очумелую от сонного забытья голову. Только по голосу узнал он тысяцкого Рагуила: на лице, чёрном от пыли и крови, одни белки глаз слабо светились. Мелькнула трусливая мысль, что лучше было и совсем не просыпаться. Как вообще сумел он заснуть? Ушибленная через стальной наплечник и кольчугу шуйца болела так, будто и правда отваливалась.

– Воистину воскрес, Рагуиле! – проворчал. – А разве…

– Небо очистилось, а по звёздам видно, что полночь миновала. Пасха, княже, Велик день Христов настал!

Игорь заставил себя, наконец, сесть и огляделся. Безумная надежда, что орды кыпчаков снялись и ушли, растаяла, когда увидел он везде в ночи далёкие угольки костров. Не случилось чуда на Пасху! Окрест него смертельно уставшие дружинники спали, застыв и вроде бы окоченев, и только храп успокаивал: вокруг живые, а не мертвецы. Перекрестился. С трудом – на правой, здоровой руке ныли все мышцы. Потянулся было похристосоваться с Рагуилом, да решил повременить. Тут же ахнул: да ведь Пасху отпраздновали они в Новгороде-Северском, за пару дней до выступления в поход! А сегодня праздник, конечно, да небольшой: воскресенье второй седмицы по Пасхе. Свихнулся, что ли, старик от постоянного недосыпа? Решил пока не напоминать ему об ошибке.

– А что? Разговеться никогда не поздно, – буркнул. – Я сейчас один выпил бы целую корчагу красного вина. Почему, старче, мы не взяли с собою бурдюки с чистой деснянской водой?

– Скорее, половцы разговеются нами, – Рагуил скривил беззубый рот, не то в улыбке, не то в болезненном оскале. – Я обошёл полки. Разбудил и поставил новых сторожей. Все князья пока живы, а ранен из князей ты один. Ковуи проснулись и совещаются, Ольстина на своё вече не пустили. Многие раненые поумирали, княже, некоторые в смертной горячке. Надо нам всё же пробиться к воде. А то кони падут, а люди обезумеют.

Князь скрипнул зубами. Вчера весь день пробивались к воде – а что толку? Половцы то отступали и засыпали их стрелами, то, не уклоняясь от удара подбегавшей пешей рати, стойко рубились с русичами. Даже если удавалось прорвать их строй, поганых на эту равнину набилось столько, что они сразу же смыкали ряды и снова окружали Игорево войско. Да, северские полки продвинулись за день к Суурлию на полверсты, не меньше, но не дошли. На закате половцы вдруг отступили на расстояние перестрела, а русичи в смертной истоме попадали на ковыль. Словно перемирие заключили на ночь.

– Я-то сам вздремнул ненадолго. Много ли старику надо? А тебя разбудил почему? Если нам пытаться дойти до воды, так сейчас. Половцы тоже спят. Если по-тихому наших поднять и выстроить, мы сможем пройти сквозь них, как нож через масло.

– Твоими устами, Рагуил, да мёд пить. Давай попробуем.

Половецкие разведчики и дозорные, наверное, крепко спали, потому что лязг оружия и стоны потревоженных раненых могли бы, кажется, разбудить и мертвого. Наконец, отчаянно зевающее войско кое-как построилось, раненых посадили на коней, мертвых, матерясь от бессилия, оставили на месте ночлега. Князь Игорь сорвал с себя грязное корзно, а левую руку ему подвесили на большом платке. Его красавец Игрун то ли погиб, то ли захвачен был половцами, поэтому ему подвели Серка, наследство покойного Михала. С неловкой помощью Тренки взобрался он на громоздкого коня и выехал на этот раз в середину клина. Речей не было говорено, вперёд двинулись нестройно, передавая друг другу вполголоса приказы Рагуила, ведущего теперь войско и занявшего место на самом острие. Сверху, с коня, Игорь не так видел, как чувствовал, что войско сильно сократилось: немало полегло народу вчера во всех четырёх дружинах.

Огоньки половецких костров впереди медленно увеличивались. Игорь подумал вдруг, что до них ближе, чем мнится ему сейчас. Ведь что могли дети бесовы жечь в тех кострах? Такое огромное их войско давно уже свело на свой пилав рощи во всей округе, поэтому горят под их котлами жирные бараньи кости, ну ещё грудки кизяка, а они большого пламени не дадут… Тут у половцев поднялась тревога. Завопили сторожа, забухали барабаны, запищала труба.

– Стрели! – закричал, надрывая горло, Рагуил.

Ковуи и стрельцы-русичи выпустили по две стрелы, целясь в черную ночь как в мишень. Зато хоть напугали. Ответной тучи стрел от половцев не дождались: не успели, видать, те спросонья достать свои тетивы из заветных коробочек и натянуть на луки. Впрочем, и потерь у той половецкой орды, сквозь стан которой прошёл северский боевой клин, оказалось немного. Во всяком случае, Серко только пару раз споткнулся, и не понять, были ли то трупы половцев или брошенные ими тюфяки. Уголья одного из костров, разбросанные и затоптанные сапогами пеших северцев, проплыли справа от Игоря. Что ж, вроде прорвались. Теперь отбиваться от погони. Уже веселее!

Невольно все ускорили шаг. Игорь же ударил Серка коленями и догнал Рагуила:

– Ты уверен ли, боярин, что идём к Суурлию?

– Речка невдалеке, княже, за ближними холмами, – по частям вымолвил тысяцкий, задыхаясь. – Звезды… Они не лгут.

Тревога на окрестных холмах всё разгоралась. Половцы гортанно перекликались, ржали их свежие и напоенные лошади, били в землю копыта. Полчища степняков готовились снова окружить попавших в ловушку русичей. Однако, пока кольцо снова не замкнулось, сохранялось лучшее время для переговоров. Игорь уже не надеялся, что кыпчаки пришлют посла. Значит, надо отправить к ним своего. Как только рассветёт, а кого послать, он ещё придумает. Обещать можно что угодно, лишь бы выпустили. И дары всем ханам, и куны, и даже, что оружие и доспехи оставим им. Можно выдать половцам ковуев, а потом уж умилостивить как-то их господина толстяка Ярослава. Ещё можно пообещать ханам, что разорит и сроет валы городков-крепостей на Посемье. Лишь бы выпустили сейчас… А тогда Кончак поможет исправить условия сделки, чтобы по-человечески: чтобы только одарить степняков, щедро одарить, бес уж с ними, но для чести своей не обидно.

– Княже, они настигают!

Князь Игорь и сам уже обернулся на боевой клич за спиной – в неверном свете звёзд катится по степи тёмная волна, только оружие местами проблескивает.

– Вижу, Рагуил! Собери копейщиков в задний полк!

– Каких копейщиков, княже? Копейщики-то ещё есть, да только копья почти все изломаны!

– Передать по цепи: «Рыльской дружине! Отбиваться от конных сулицами!» Стрелкам – по три стрелы!

Подкатила сзади тёмная волна – и отхлынула, слава богу, не смяла рыльскую дружину. Но вот впереди поднимаются кони и люди на пригорок, и вот уже Серко принялся головою своею лохматою кивать, одолевая подъём. Неужто дошли до Суурлия? Неужели удастся теперь напиться и напоить коней? Тогда ещё возможно и… Однако спереди, из черного русла реки доносятся рычанье дружинников и чей-то отчаянный мат.

Он и сам не заметил, как оказался на земле. Под ногами чавкала жидкая грязь. Это же немыслимо! Речка исчезла… Незнакомый дружинник катался по грязи, выкрикивая ругательства. Надо действовать! В русло Суурлия скатывались с берега всё новые волны воинов и коней. Крик нарастал, и в его многоголосии расслышал Игорь и причитания. Кто-то голосил, что степные шаманы осушили речку, кто-то без конца повторял, что завели-де князья в гиблое место. Беспорядок и отчаяние бойцов грозили превратить северское войско в непослушное стадо.

– Рагуил!

– Я здесь, княже!

– Есть ли здесь ещё вода поблизости, боярин?

– В двух верстах – озеро. Вот ведь хрень какая!

– Как называется?

– Да просто Морем. Солоновата водичка, правда…

Здоровой рукой Игорь ухватил тысяцкого за железное плечо:

– Веди! Пока будем строиться, расставь по гребню стрельцов!

– Сам веди! Сам расставляй, вояка! – вдруг завопил Рагуил, стряхнул с плеча Игореву руку, сорвал с головы шлем и бросил его на землю, едва не зашибив своему князю ногу. – Легко тебе приказывать! Да пока мужи в себя не придут, никого тут не построишь, военачальник ты хренов!

Князья протолкались к Игореву стягу. Буй-Тур Всеволод прорычал:

– Братие, эти косоглазые что же – речку перекопали?

Игорь потянул носом: от Всеволода тянуло вином. Любопытно, а сам он поделился бы с братом, если бы у него осталось во фляжке? Махнул здоровой рукой, спросил:

– Скажи лучше, брат, ты не видал ли моего Владимира?

– Тут я, батюшка, – отозвался весёлый (с чего бы это?) Игорев сынок. И даже захихикал. – У нас здесь, право, как в песне поётся:

– Велесе всемогущий, тут не знаешь, на каком ты свете, а он соловьем разливается! – поразился Игорь. – И где только ты эту чушь перенял?

– А не помнишь разве? Это же Сева, князь Всеволод Ростиславович, тот, что без удела в Киеве живёт, сам сложил и спел на пиру у великого князя Святослава о прошлом годе.

– Не такая уж это и чушь, князья, – возразил Рагуил уже поспокойнее. – Половцам не пришло бы в голову перекапывать речку, попросту их кони всю её выпили.

Князь Игорь присмотрелся к Святославу: вокруг рта у племянника чернело, будто за ночь на его безволосом лице борода выросла.

– Эй, у тебя что ж – рот разбит, сыне?

– Да нет, дядя Игорь, Бог миловал, то я конской крови напился. Ковуи у своих коней вены взрезают и пьют. Ну, и я попробовал.

Буй-Тур Всеволод плюнул и выматерился. Игорь настороженно огляделся. Народ вокруг постепенно притихал, замолкал. В наступившем молчании уловил Игорь угрозу. Один Белее знает, что может прийти в голову этим мужам, коли поймут, наконец, что власть над их жизнями уже почти перешла от северских князей и бояр к победителям-половцам. Очухаются, начнут подзуживать друг друга, вспоминать все свои обиды, конец тогда порядку. Времени нельзя было терять, и он закричал что было сил:

– Братие и дружина! Наш тысяцкий Рагуил тёмной ночью водит войско по звёздам, будто под солнышком ясным, под лучами могучего и щедрого нашего Хорса. Не вина этого старого лиса, что половецкое полчище выпило всю воду из Суурлия! В двух перелетах стрелы есть озеро, так и напьемся, и напоим коней. А половцев стыдно нам бояться, мы же их столько раз с вами били. Батыры-ковуи и вы, стрельцы-русичи, встаньте на высоком берегу, не пускайте сюда орду, что погналась за нами. А мы тут пока построимся и с Богом поедем за тысяцким моим Рагуилом Добрыничем к озеру. И ещё: друзья, садитесь все на коней. Я понимаю, что кони извелись от безводья, но они ведь отдохнули этой ночью. А не напоим коней, вконец бедных животин загубим. Князья, бояре! Построение то же. За Бога и Северскую землю, мужи!

Послушались его мужи. Поворчали, однако начали разбираться по десяткам и дружинам. Игорь приободрил сына и снова выехал на правый, высокий берег Суурлия. Там уже стояли конные стрельцы. Игорь присмотрелся: цепь вышла жидкая, ковуев в ней было не много. Он вспомнил, что и Олстин Олексич не подъехал к нему вместе с князьями, и вздохнул. Ковуи, вот от кого в первую очередь следует ждать неприятностей. Но стоит ли их винить? Как и все чёрные клобуки, они хороши в лихом конном наскоке, незаменимы для преследования бегущего противника – тут им и цены нет! Однако для таких изматывающих, тяжелых боёв, для выхода из окружения, для отступления перед превосходящим тебя противником нужен русич – не пугливый, терпеливый и стойкий. Построились, наконец. Игорь приказал Рагуилу вести войско и сам поехал снимать с берега стрельцов. Всмотрелся в темень. Половецкое полчище тоже остановилось: видимо, хан не решался нападать на русичей, полагая, что они закрепляются на высотах над руслом речки. Игорь выехал в голову войска.

– Ты уж прости меня, княже, на серчай на старого, Игорь Святославович, – раздался рядом скрипучий голос Рагуила. – Сам не понимаю, что со мною сделалось, с моей головою! Будто тетиву натягивал, а она вдруг соскочила.

– Да я сам виноват, что не заставил тебя выспаться, – ответил, продолжая думать о своем, Игорь. И вдруг встрепенулся. – Так ты уже не станешь твердить, что сегодня Пасха?

– Неужто я тебе такое говорил? – и со всхлипом даже каким-то втянул воздух. – А ведь сыростью потянуло, княже.

Игорь глубоко вдохнул, но его пересохшее горло не ощутило присутствия в воздухе водных испарений. Далеко впереди мелькнул красный проблеск костра и тут же на мгновение удвоился. Теперь и вправду вода! Что там, у озера, половцы, это несомненно, а вот сколько их там?

– Стой! Тренка, передай по цепи: «Стой! Ольстина ко князю наперёд. С ним двух ковуев!»

Пока повторялись, угасая постепенно, за спиной его слова, пока пробирался Ярославов боярин в голову полка, красный огонёк снова появился, но уже в другом месте.

Игорь понял, что это не костёр, а факел: кто-то ездит глухой ночью по дальнему берегу с огнём.

Позади частый топот. Голос, до того охрипший от жажды, что не узнать:

– Я здесь, княже.

– Ольстин, ты? Что прячешься от меня, боярин?

– Просто боюсь я, княже, от ковуев надолго отъезжать. Альпар поведал мне, что они замыслили убежать, спрятав свои высокие шапки. А свежих коней по дороге купят либо отберут. Тогда кто-нибудь, говорят, и спасётся, а гнев твой или князя Ярослава, говорят, всё же не пуще смерти от половецких рук.

– Леший с ними и с Ярославом твоим. Понакрутили вы с Кончаком на мою голову! А теперь, боярин, езжай на разведку. Пусть ковуи подползут к огню поближе, прислушаются и присмотрятся, сколько напереди у озера половцев.

– Понял, княже. Ей, Темирчук, ей, Гибай! Слышали? Айда!

Вернулся Ярославов боярин быстро. Слишком быстро. Даже пугающе быстро.

– Что там?

– Темирчук и Гибай даже подползать не стали. Там много половцев. Стоят вокруг озера, в несколько рядов. Впереди у них конные, в доспехах, копья к седлам приторочены.

– Ага. А чего ж было ждать? Твое слово, Рагуил.

– Я бы дал людям передохнуть. Скоро рассветет. Вот тогда и увидим, как поступить.

– Быть по-твоему. Вон уже и звёзды блекнут.

Игорь встряхнул головою. То ли задремал, сам того не заметив, то ли рассвело мгновенно. Увиденное вокруг его не обрадовало. Словно повторяющийся еженощно страшный сон, стояли со всех стороны живые стены из половецких войск.

Он окликнул Тренку, дремлющего рядом в седле, и велел ему растолкать тысяцкого. Тот долго протирал глаза, потом огляделся.

– Однако… Что будем делать, княже?

– Я уже решил. Отправим к ним посла, а пока снова построимся. Эй, Беловода Просовича ко мне!

Беловод Просович, черниговский боярин, помогавший Ольстину Олексичу управляться с ковуями, выпучил глаза, когда выслушал порученные ему слова: «От Игоря Святославовича Северского к великим ханам Кончаку Отраковичу, Башкорту Кобяковичу, Козе Бурновичу и прочим великим ханам, мне по именам не знаемым. Выпустите моё войско с оружием и наших мёртвых возьмём. А сколько за то хотите гривен серебра?».

– Что ещё сказать, княже?

– И сего довольно! Возьми посольский знак для оруженосца – и скачи! Видишь стягКончака?

Ускакали, наконец. Тем временем войско худо-бедно построилось.

Князь Игорь проехал вдоль передних рядов. С копьями стало ещё сквернее, чем вчера. Другая беда: надёжных новгород-северцев осталось слишком мало, и все они, оставшиеся в строю, ему известные по именам (а у некоторых и детей крестил, у многолетних знакомцев), – все как один не смотрели в глаза своему князю. Обижены. Что ж, он на их месте тоже, пожалуй, обиделся бы.

Вернулся в голову боевого клина. Всмотрелся в ту сторону, куда направился Беловод-посол, – расплывалось всё там, вдали, а ведь не пил хмельного столько дней… Спросил отрывисто:

– Рагуил, что там делается?

– Подъехали… Они под стягом Кончака… С самим Кончаком, так его доспех золотом и сияет… Пьют оба, и боярин и парубок, бурдюк над головою по очереди задирают… Не видно уже их… И знак наш посольский исчез среди конников!

Игорь крякнул. Неужели и ответа не дадут? Конечно, половцы в двух шагах от победы, однако нельзя же так пренебрегать правилами войны! Игорь повернул коня, чтобы сказать речь перед войском.

– Повремени, княже! Скачет сюда кто-то из них! И с твоим значком, – остановил его Рагуил.

Князь натянул поводья. А подумав, махнул здоровой рукою Тренке и решительно выехал навстречу половецкому гонцу. В мирном предложении ханам нет ничего позорного, пусть бы и его дружинники услыхали, однако кто может знать, что повелел сказать ему Кончак?

Черно-белое пятно впереди сгустилось в нарядного половца в красивом и чистом белом кожухе, расшитом красными и золотыми нитями, на вороном коне. Доспеха не было на нем, только поножи на ногах поблескивали, в руке держал он древко с Игоревым посольским значком.

– Живи вечно, великий князь Игорь Святославович, – поклонившись, заговорил половец на таком хорошем русском, что князь забыл на мгновение, что перед ним степняк. – Говорит тебе великий князь Кончак Отракович таковы слова: «От Кончака свату Игореви. Брось стяги на ковыль. За тебя поручусь, понеже ранен еси. Больше немогу ничего обещать».

Игорь помолчал. Что ж, спасибо и на этом. Присмотрелся к половцу. Загорелое до черноты лицо того показалось ему сперва молодым, однако теперь понял он, что гонцу уже порядочно лет. И какое ему, Игорю, до этого кыпчака дело? Только бы подольше не возвращаться мыслями к словам Кончака…

Половец снова поклонился:

– Я Овлур Менгуевич, толмач великого хана Кончака Отраковича. Рад служить великому князю северскому.

– Да не великий я князь, – думая о своём, отмахнулся князь Игорь. – А ты где научился столь расторопно русскому языку? Уж не крещён ли ты?

– Крещён, княже. Я служил великому князю Изяславу Мстиславичу в толмачах же, а уж когда выбили его, господина моего, из Киева, вернулся к степной жизни.

– Ладно… Скажи от меня Кончаку: «Свату Кончаку от Игоря. Не вышло мириться – будем биться».

– Держи, хоробр! – это половец бросил Тренке посольский знак, снова поклонился Игорю и повернул коня.

– Эй, Лавор! – остановил его князь. – А куда вы подевали посла моего, черниговского боярина?

– Прости, что не поведал тебе сразу, княже. Кончак оставил его при себе в посольском его чину, чтобы после… ну, когда всё закончится, отпустить в Чернигов ко князю Ярославу как самовидца здесь бывшего. Прощай, княже.

– Прощай, Лавор.

Скользнул взглядом по белой спине толмача Игорь и снова вперился в тёмную, копьями ощетинившуюся стену, преградившую русичам путь. Теперь ему самому уже не верилось, что мог понадеяться на мирный исход переговоров. И хотя, окажись Кончак в окружении русских дружин, Игорь поступил бы точно так же, как коварный союзник и приятель, душу его полонила тупая злоба, и он готов был сейчас зубами рвать этих провонявших кумысом, желтолицых и раскосых нелюдей. И захотелось ему нестерпимо всадить стрелу в белую спину Лавора, потому что из проклятых половцев оказался толмач к нему ближе всех. И потянулся Игорь, не глядя, туда, где, как выезжал он дома на княжескую свою охоту, висел колчан со злачеными стрелами. Не оказалось там колчана, разумеется, и он вылил свою злобу в речи, которую прокричал, вернувшись к строю дружинников.