Глава 17
Княжье непособие

Шатры великих князей Рюрика и Святослава стоят рядом на холме у Заруба, их знамена трепещут на свежем утреннем ветру рядом, дружины их в готовности встали станом у брода, и единомысленны полностью нынче великие князья Рюрик и Святослав, и дружны между собою, как никогда прежде за все пятнадцать лет совместного правления. И эти единомыслие и дружба только и радовали великих князей в те тяжкие для Русской земли дни. Над краем земли, за которым прятался Переяславль, к небу поднимались дымы, и оба понимали, что это означает.

– Посол от князя Владимира Глебовича из Переяславля, великие князья!

Великие князья сидели на вершине холма каждый под своим знаменем и на одинаковых складных стульчиках. Они переглянулись и разом кивнули головами.

Посол появился из-за Рюрикова шатра и поклонился великим князьям. Не было на нём следов бешеной скачки, поэтому соправители снова переглянулись, и Рюрик спросил:

– Как ты добирался до нас, посол?

– Половцы держат разъезды на Правобережье, и к сему броду не проехать. Я переправился челном выше по течению, пристал у Чучина.

– Правь своё посольство, посол, – промолвил Святослав Всеволодович и прикрыл глаза, готовясь выслушать.

– «Владимир Глебович Переяславский великим князьям Святославу Всеволодовичу и Рюрику Ростиславичу. Как ни просил я вас, отцы и братия, однако не помогли вы мне. В том вашем непособии Бог вам судья, отцы мои и братия. Я же тремя копьями пронзённый, жив пока, хвала Богови. Острог не сберёг я, Кончак пожёг посад, уводит полона бесчисленно. Покуситесь хоть полон отбить, отцы и братия».

– Отойди, посол, мы призовём тебя, – распорядился Рюрик Ростиславич и, не дожидаясь исчезновения боярина, поднял глаза на Святослава Всеволодовича. Тот пробормотал:

– Не о чем раздумывать, брат. Ответим, как есть.

– Кто скажет?

– А хоть бы и ты.

Призвав посла, Рюрик снова встал, воздавая в его особе честь князю Владимиру Глебовичу, и заговорил, послу в глаза не глядя:

– «От великих князей киевских князю Владимиру Глебовичу. Раны твои целуем, а помочь по-прежнему не можем. Уже извещали мы тебя, что у нас не дружины с собою тут, на Зарубском броде, а жалкие остатки. Мои, Святославовы, мужи ушли с сыном моим Олегом защищать Посемье, а мои, Рюрюковы, стали на всех Днепровских бродах. Плывет к нам от Треполья на ладьях Давид Ростиславич Смоленский с большой дружиной. Ждём помощь и от других князей. Вместе с ними немедленно выступим на помощь». Езжай, посол.

Великие князья обменялись тяжёлыми взглядами.

– Сколько ещё может продолжаться вече у смолян в Триполье? – желчно спросил Святослав Всеволодович. – И уверен ли ты, что твой брат-увалень не замедлит поспешить к нам, как только вече закончится?

– Брат мой Давид, – помолчав, ответил Рюрик, – быть может, и засиделся в своих болотах и на пиру ведёт себя далеко не как Дюк Степанович, однако уважение к нам с тобою имеет.

– А я вот думаю, не погрызть ли нам с тобою сушеной оленины, запивая глотком-другим вина? – произнес Святослав Всеволодович. – Ибо чует мой желудок, что не съесть нам сегодня обеда. Потому что через полчаса, приплывёт ли, не приплывёт твой Давид с дружиной, я, пожалуй, несмотря на почтенные седины свои, поведу наших знаменосцев, трубачей и поваров через Днепр.

– Добрая мысль, отец и брат мой. И я с тобой, разумеется, поеду.

Однако князья не успели всласть обгрызть оленьих косточек, обмениваясь охотничьими байками и рассказами. Вдруг замычал Рюрик Ростиславич, выплюнул кость и вскрикнул:

– Смотри, смотри! Наконец-то!

Да, на сияющей глади Днепра появилась ладья. Плыла она по течению, попутный ветер задувал в парус, да ещё и гребцы усердствовали. Быстро плыла ладья, вот только за нею так и не выплыли из-за крутого правого берега остальные ладьи, набитые дружинниками, словно печь пирогами, а общим числом двадцать да девять.

Прибежал оруженосец Святослава.

– Чего тебе, Сёма? – зарычал на него великий князь. – Сами видим, что ладья! Держит к пристани, без тебя видим!

– Великие князья, я не о ладье. Половецкий разъезд ускакал с брода.

– Стой здесь, сейчас получишь приказ. Ну, как, брат, поскачем? – и дождавшись Рюрикова кивка, закричал Святослав:

– Трубить общий сбор! Сажай на коней поваров и конюхов! Пусть Воротислав построит дружины, мы вы ступим сразу же, как разберёмся с ладьей.

Князья уже были в доспехах и на конях, когда ладья причалила, и на мостки выскочил сначала долговязый боярин, богато, не по-походному, одетый, за ним оруженосец, начавший выводить коней.

Вот, наконец, боярин подскакал к великим князьям.

– Здорово, Жигун, – ответил Рюрик Ростиславич на приветствие боярина. – Здоров ли брат мой Давид Ростиславич?

– Твой брат здоров, великий княже, и вот что говорит тебе и великому князю Святославу Всеволодовичу: «Давид Ростиславич отцу и брату моему Святославу Всеволодовичу и брату моему Рюрику Ростиславичу. Вече решило: "Мы пошли до Киева, и если бы Киеву угрожали ратные, то бились бы. А искать нам теперь другой рати не можно, мы уже изнемогли". А я теперь иду с дружиной на Киев, оттуда в Смоленск».

– Они изнемогли, приплыв на ладьях из Смоленска и повалявшись на травке под Трепольем? Да за такие дела… – вскипел Святослав Всеволодович.

Рюрик Ростиславич побагровел и понурился.

– Так что мне сказать своему князю? – глядя в сторону, осведомился Жигун.

Великие князья переглянусь, и Святослав Всеволодович пожал плечами. Рюрик Ростиславич воткнул в посла сузившиеся от бешенства глаза:

– Те слова, что у нас с князь-Святославом сейчас с языка просятся, князь князю говорить не должен. А ты поедешь с нами, а потом просто расскажешь моему брату обо всём, что увидишь.

– Я ведь должен…

– Посмей мне только ещё раз свой лукавый рот раскрыть! Нам сейчас каждый меч в дружине на вес золота. Кличь паробка своего, становитесь сразу за моим трубачом.

Кони, пугаясь неоглядной водной шири, неохотно шли в Днепр. Пятились, становились на дыбы, поднимая облака сияющих на солнце брызг. Хотя Днепр-Славутич ещё не полностью вернулся в свои берега после половодья, плыть, однако, никому из переправлявшихся не пришлось, только Святослав Всеволодович предпочёл пересечь Днепр на смоленской ладье. У него второй день текло из носа, а простуживаться окончательно в его возрасте было бы опасно. Все остальные не успели высохнуть в быстрой скачке вдоль речки Трубежа, как открылся красавец-Переяславль. Город, благодарение Богу, остался цел, дымилось расположенное за ним предместье.

Великие князья, не мешкая, повели своё малое войско к Залозному шляху, когда Кузнечные ворота растворились, и выехали несколько десятков вооружённых всадников под знаменем князя Владимира Глебовича Переяславльского.

– Никак с нами сечься надумали переяславльцы, – усмехнулся Рюрик Ростиславич, натянул поводья и поднял руку. – Придержите коней, молодцы.

– И ведь то не князь Владимир под его знаменем, – пояснил дальнозоркий его соправитель. – Он в помощь нам свою недобитую дружину посылает, вот что. А под знаменем его тысяцкий Олекса Суздалец.

– Они там все через одного суздальцы, – проворчал князь Рюрик. Резко оборотился к соправителю. – Давай обсудим выходку, которую учудил мой брат Давид. Подъедет твой Суздалец, не сможем говорить свободно.

– Твой Сузделец, твой Суздалец… Такой же твой, как и мой, брат…

– Ну не скажи, отец мой и брат, не скажи! Это мы тут в Киеве привыкли к тонким отношениям, к увёрткам и словоблудию, к хитрым проискам за спинами друг у друга. Порой мне кажется, что не на простецкой Руси живу, а в Царьграде, что тону в кознях хитрых греческих царедворцев. Ты что, не видишь разве? Не мы правим, а хитрозадые киевские бояре. Брат мой Давид позорно повернул назад из Треполья, а киевские полки вообще не вышли из города! А где чёрные клобуки, где берендеи? На них ты почему-то не гневаешься. Мне, Ростиславичу, князь Владимир природный соперник – давно ли я с ним воевал? Я, как и чёрные клобуки, а тем паче киевские ратники, прекрасно помню, кто на щит взял Киев и пустил в него половцев – отец Владимира недоброй памяти Глеб Юрьевич, разоритель Киева! Однако я твой соправитель, и я понимаю, что князь Владимир только что принял на себя удар половцев, направленный на всю Русскую землю. И не думал, кровь свою проливая и пот мужественный утирая, что открыл половцам ворота на Русскую землю его заклятый враг Игорь Святославович. А брат мой Давид – человек простой, лесной и болотный житель. Ты уговорил его идти летом глубоко в Половецкую степь – он и согласился. Ты предложил выйти раньше, чтобы отбить половецкое нашествие на Киев, – он и приплыл по Днепру. А на защиту Переяславской земли Давид идти не захотел. И если раньше ты не догадывался, теперь знаешь, почему.

– А что ж тогда за глупости он несёт про вече? Какое может быть вече в дружине, а? – прищурился князь Святослав. По его мнению, в этом разговоре не было большой нужды, тем более перед довольно опасной попыткой отбить полон у огромных половецких полчищ. Однако в том и состоит одна из тягот разделения великокняжеской власти, что приходится обсуждать все свои действия с соправителем, словно в ранней юности с наставником-боярином, отцовской властью тебе навязанным.

– Никакого. Старшие бояре имеют право совета князю, и только. Будто сам не знаешь! Если бы в моей дружине попробовали созвать вече, я бы, не задумываясь, зарубил мечом зачинщиков. Мы с тобою в спешке не задумались, как моему брату Давиду удалось собрать такое большое войско, тридцать насадов, по завязку набитых всадниками. А с ним пришёл смоленский полк, ратные горожане, вот они-то и устроили вече.

– Если бы твой брат хотел биться, он приплыл бы с одной своей дружиной.

Рюрик рассеянно наблюдал, как переяславльцы переправляются через Трубеж. Раньше напротив обоих главных ворот, Княжих и Кузнечих, устроены были мосты. То ли ещё не успели их навести заново на месте снесенных ледоходом, то ли сожгли сами горожане перед нашествием половцем, то ли половцы, уже отступая… И почему он обязан в любом случае промолчать? Почему бы ему не сказать то, о чём только что подумал?

Великий князь Рюрик Ростиславич резко повернулся в седле и прямо взглянул в лицо соправителю. Оказалось, что у того в бороде запуталось несколько волокон сухой оленины.

– Ты бороду-то оправь, Святослав Всеволодович, – крошки… Обещай, что не обидишься, а?

– За крошки, что ли? – промычал соправитель, снял боевую перчатку и принялся усердно расчёсывать седую бороду бледной пятерней в коричнево-жёлтых старческих пятнах. – Ладно, говори.

– Не за крошки… Когда Юрий Долгорукий отдал Киев Глебу Юрьевичу, тот оставил вместо себя в Переяславле сына своего, а Юрьева внука, вот этого самого храбреца Владимира Глебовича. А из Переяславского удела всегда лежала прямая дорога на золотой киевский стол. И не потому ли мы с тобой, князья, коих в трусости никто никогда не посмеет обвинить, не сдвинулись у Зарубского брода с места, пока князь Владимир не был разбит?

– Говори о себе, сват Рюрик, – усмехнулся Святослав Всеволодович. Казалось, он совсем не рассердился. – Я же никогда раньше, да и теперь не решился бы преследовать большие силы половцев без конницы чёрных клобуков или берендеев на худой конец. Меня подвигла, в конце концов, на такое безрассудство только обида на твоего брата Давида. Кстати, я удивляюсь и тому, что Кувдундей не привёл чёрных клобуков к Зарубскому броду, как обещал. Похоже, что рушится наша с тобой власть на Руси, а?

Князь Рюрик не стал отвечать, потому что уже придерживал подле великих князей своего коня пучеглазый Олекса Суздалец.

– Вечно живите, господа великие князья киевские Рюрик Ростиславич и Святослав Всеволодович. Наш князь Владимир Глебович не может устроить посольство по всем правилам, потому что лежит пластом, а его лечат медвежьим салом. Он пеняет вам, что пришли в малой дружине, и послал нас, остаток своей дружины, теперь уже вам на подмогу. Под Переяславом был сам Кончак, иные ханы разошлись веером в города по Суле. Гонцы уже прибыли из всех городов, кроме Песочена и Римова. Плохи дела, великие князья. На Посулье остались одни пожарища, а сохранившийся народ выходит из лесов на родные пепелища. У нас, на Переяславле, у кого из дружинников были дворы вне детинца, все сожжены, а многие наши и убиты. Иные и пойманы.

– Кем пойманы? Половцами на бою? – встрепенулся Рюрик.

– Эх! Проболтался, дурак! – побагровев свекольно лицом, боярин сорвал с головы шелом, бросил под ноги коню, и на лбу его открылась свежая ссадина, уходящая под подшлемник. – Да что толку теперь таить, всё едино узнаете! Когда половцы начали поджигать ворота и стены острога, и наш князь понял, что посад может быть взят, он приказал открыть ворота детинца, а нам, дружине, вместе с ним выехать на помощь защитникам острога. Однако малое число дружинников его послушались, два-три десятка всего.

– Отроков или старших? – прищурил глаз князь Святослав.

– В том-то и беда, что больше отроки, великий княже, – склонил голову боярин Олекса. – Князь выскочил за ворота острога, начал сечь мечом половцев-поджигателей, и тогда Кончак ударил с трёх сторон большими полками. Князь наш, раненый несколькими копьями, был втиснут половцами-копейщиками внутрь острога, и тут старшие бояре увидали с заборола, что беда, снова отворили ворота и поскакали выручать князя. Многие, выручая князя Владимира Глебовича, и погибли. А те, кто и тогда побоялся выехать против супостата, заперты теперь в гриднице без оружия и сапог, ждут княжьего суда, а ихние же товарищи стерегут.

– А ты, боярин, когда из города выехал? – глядя в сторону, осведомился князь Святослав.

– Я-то? Вместе с князем, конечно, – ещё сильнее выпучил глаза Олекса. – Не понимаю, что делается в дружине… Уж не перед концом ли света такое творится, господа великие князья?

Великий князь Рюрик Ростиславич хмыкнул. Великий князь Святослав Всеволодович мысленно согласился с переяславльским тысяцким. Ему самому часто снилось в последние годы, что стоит он на краю огромной песчаной ямы, и песок осыпается у него перед ногами. Под слабыми, бессильными, старческими его ногами – в жизни ещё твёрдыми и сильными. Думал сперва, что сей сон близкую смерть ему вещует, а потом внезапно понял, что сон-то о Русской земле. Не ко времени такие думы, и потому спросил он у боярина:

– Всё ли ты сказал нам, что велел передать сын мой и брат Владимир Глебович? Не запамятовал ли чего?

– Ой, запамятовал я! Прощения прошу у вас, у великих князей, – боярин недоумённо, будто и не видел его раньше никогда, посмотрел на поданный оруженосцем свой шлем и напялил его, легко покривившись, на голову. – Князь торческий Кувтундей присылал гонца от города Ярищева, что погнал за половцами, надеясь отбить захваченный в Ярищеве полон.

– Можно подумать, что русский полон его заботит, – проворчал Рюрик Ростиславич. – Очень нужен хитрозадому Кувтундею тот полон: взятую добычу отбить надеется. И почему же не пришёл к Зарубинскому броду, как обещал?

– Так или иначе, Кувтундей уже преследует половцев, а мы только совещаемся, – примирительно заметил Святослав Всеволодович, давно понявший, что его соправитель недолюбливает торческого батыра. – И скажи, тысяцкий, давно ли Кончак отступил от Переяславля?

Олекса Суздалец пошевелил губами, соображая и подсчитывая:

– Не меньше, как пять часов назад, великий князь.

Только Кончак сперва отправил полон и добычу, а потом сам ушёл.

Великие князья снова переглянулись. Обоим стало ясно, что поскольку полон гонят пешком, возможность догнать Кончака остается.

– Что ж, – промолвил Рюрик Ростиславич, – веди нас за Кончаком, тысяцкий. Тебе сии места лучше ведомы.

Западный ветер выдул уже с Залозного шляха запахи половецкой орды, однако следов колёс не было на нём, только бесчисленные отпечатки неподкованных копыт, и все вели на восток.

На полпути до развилки, от которой Золозник раздваивался на полуденный и полунощный пути, встретился им первый купец, бухарец-басурманин на трёх возах. Он не захотел отвечать на вопросы о половцах, только кланялся великим князьям, и те, ничего не добившись, отстали от него. Ещё через несколько вёрст они поняли, что напугало бусурманина, – если, конечно это не Кончак запретил ему разговаривать с воинами-русичами. На обочине валялись грудой голые трупы переяславцев, были то юноши и средовеки, посечённые саблями. То ли отказывались скоро идти, то ли попытались бежать…

Перекусывали на скаку, ночью, не останавливая погони, дремали в седлах. Солнце поднялось уже довольно высоко, когда доскакали до развилки. По следам копыт стало им понятно, что половецкое войско разделилось и двинулось по обоим путям Залозника, единственно, что тысяцкому Олексе удалось убедить великих князей, что следы копыт на полуденном пути более свежие. Туда и свернули. Через час скачки увидели впереди дымы: это на противоположном берегу сверкающей под солнцем Сулы догорал Горошин; на сей раз городок, обслуживающий потребы купцов на шляху, не спасли прежние договоры с половцами о мире. Тут к пепелищу Горошина подоспел караван купцов из разных стран, ехавших в чаянии большей безопасности вместе. Когда караван переправился через Сулу, великие князья послали боярина опросить купцов. Те клялись-божились, что не встретили никакого половецкого войска.

Тем временем подъехал к великим князьям Олеса Суздалец и сообщил, что следы орды свернули на дорогу к Римову. Тут клюющие носами в сёдлах великие князья оживились. Если половцы от Римова будут возвращаться на Золозный шлях, то оставалась возможность, что поедут той же дорогою вдоль Сулы, что и приехали.

– Станут возвращаться, тут-то мы на них и напоремся, – предсказал князь Святослав.

– Не мы на них напоремся, а они на нас! – пылко возразил князь Рюрик. – Мы будем готовы к внезапной встрече, а они нет. Мы ударим первыми, хоть нас и немного, – а они, глядишь, и побегут, как уже не раз бывало.

– Что ж, поехали, только блюдясь вдвойне.

Завидев в той стороне, где ожидался Римов, дымы, великие князья приняли сугубые меры предосторожности, и на берег Сулы к Римову их войско выскочило из-за прибрежного холма в боевом строю с копьями наизготовку. Открывшееся перед воинами зрелище заставило многих из них натянуть поводья, и строй смешался. Города Римова больше не существовало. Пепелище, оставшееся от посада, было уже холодным, на месте детинца ещё тлели и дымили остатки построек и стены, а поскольку и церкви в Римове были только деревянными, не торчали над пожарищем, как обычно бывает в таких прискорбных случаях, закопчённые остовы каменных храмов, только глиняные печи над тёмными квадратами пепла и обгорелых брёвен на месте домов.

Святослав Всеволодович потянул носом: в смраде гари различался и ужасный запах сгоревшей плоти, однако трупов не было видно. Тем временем навстречу войску вышли первые горожане. Один за одним поднимались они из подвала, уцелевшего между руинами обвалившейся церкви и большой хозяйственной постройки, судя по всему, трапезной.

Опоясанные мечами, чёрные от гари и покрытые своей и чужой кровью мужи нетвёрдо стояли на ногах. Принюхался Святослав Всеволодович: от граждан Римова веяло стоялым мёдом.

– Что принюхиваешься, защитник хренов? – заворчал вдруг ближайший к нему горожанин, седой, коренастый, с висящим за спиною двуручным мечом. – Где вы раньше были? Похоронили мы наших в братскую могилу и сели поминать… А уж как проспимся, тогда и станем думать, как жить дальше… Деток, стариков и старух половцы проклятые посекли, а молодых и сильных, кто в бою не погиб, увели к себе в рабство… Для кого жить теперь? Отстраивать ли заново Римов? А…

Горожанин махнул рукой и отвернулся от воинов.

– Давно ли ушли половцы? – спросил Святослав Всеволодович.

– Часов пять, а то и шесть, как ушли. Пошли вдоль Сулы вниз. Смекаю, что на переправу возле Желни.

– Они не смогли бы так быстро явиться сюда с полоном, – проворчал Рюрик. – Ты ничего не путаешь, достойный муж?

– Я не бываю настолько пьян, чтобы не понимать дела, – пояснил горожанин. – И я не из тех, кто станет врать. Половцы обложили город пять дней тому назад, на великомученика Фёдора Стратилата. Мы хорошо подготовились, сами очистили посад, свезли добро, семьи и скотину в детинец – напрасно, выходит, трудились! Да, а посад выжгли. Пришли половцы, обступили город, мы перестреливались, они пытались поджечь стену детинца, а мы им не позволяли. Мы уж надеялись, что уйдут нехристи, несолоно хлебавши, однако два дня назад пришло новое большое войско, но без полона, господин князь, и они тут же начали долбить стену большими бревнами, то справа от ворот градских, то слева. Мужи наши начали бегать по заборолу, чтобы отгонять врагов от бревна. Вот тут-то несчастье и случилось. Сразу два участка городской стены рухнули, прямо на те бревна, вместе с мужами, что стояли там на стенах. Половцы, понятно, тут же ринулись внутрь детинца. Старцы градские, что распоряжались обороной, собрались все на одном забороле, как назло, и погибли сразу. Слава Богу, я, простой децкий, не растерялся. Вразумил меня Господь, и начал я кричать: «Кто жив быть хочет, за мною на болото!» Пробились через пролом и ушли на болото. На конях нехристи не могли к нам подъехать, а для рубки пеши да по колено в тине кишка у них тонка. Вот так и отбились. Спаслись, господине, только те, кто, отчаявшись живота своего, рубился на болоте, остальные убиты или взяты.

– Постой, скажи мне, какие стяги были у половцев? – спросил князь Рюрик.

– Дай, господине княже, припомнить, – сморщил свой ободранный лоб мужик. – У тех, что первыми пришли, простой бунчук с лошадиным хвостом, выкрашенным хною. У тех, что прискакали два дня назад, у одних на красном древке две барсучьих шкурки, одна чёрная, вторая красная, у других – сверху вроде как золочёная луковица, ниже перекладинка, а на ней три конских хвоста – белый, чёрный и красный.

– И здесь был сам Кончак! – ахнул кто-то за спиной Святослава. Тот вспомнил голос – боярина Олексы.

– Да, последний бунчук – Кончака, – согласился князь Рюрик. – А прочие ханы издалека пришли, раньше редко появлялись на наших рубежах. Значит, два дня прошло, как ушёл отсюда Кончак. Давай, великий князь Святослав Всеволодович, отъедем в сторону, посоветуемся.

И хотя можно было велеть отрокам отогнать столпившийся возле них народ подальше, великие князья действительно предпочли отъехать самим – на берег Сулы у брода, истоптанный копытами половецких коней и захваченного ими русского скота.

– Два дня выиграл Кончак, – промолвил Рюрик. – Однако кони у нас, конечно же, свежее, а его отягощает полон.

– Он, понятно, вернётся на Залозный шлях. И уйдёт с него на полночь, в свой улус. Ты прикинул ли, где мы Кончака настигнем?

– У меня получается, что не ближе, чем за Чёрным лесом. Это уже их земля, брате и отче. В своей степи половцы не побегут, а если посчастливится отбить полон – нам его оттуда не вывести, самим бы унести ноги. Да и куда нам и соваться на такое полчище? Там ведь всё войско самого Кончака и ещё две неизвестные орды. Мы поступили бы не умнее твоего племенника Игоря Северского, а мы ведь великие князья.

Святослав Всеволодович нахмурился. Проговорил, понизив голос:

– Ты прав, как ни обидно. Однако же нам нельзя возвратиться прямо отсюда.

– Пожалуй.

– Преследуем до Залозного, а по нему – до Голтава. Если Кончак под Голтавом задержится, ударим на него – и как нам Бог даст. От Голтава возвращаемся.

– По рукам, отче и брате!

Они стукнули рукавицей о рукавицу и вернулись под свои стяги. Давешний пьяный горожанин стоял на коленях, окружённый конными боярами. Поднял простоволосую голову:

– Простите великодушно меня, господа великие князья! Не знал я, что вы такие великие господа, два царя наши. Да и обидно стало, хотя бы и вам сказать… Как подати платить, так вот она – Русская земля, а как враг навалился – и нет её.

– Мы на тебя не в обиде, – промолвил быстро Святослав Всеволодович. – Сами видим болезнь Русской земли, а как её лечить, не знаем.

– Послушай, – свесился к горожанину, поднявшемуся уже с колен, князь Рюрик. – Ты говорил, что здесь у тебя никого и ничего не осталось. А мне нужны такие твёрдые бойцы, как ты. Приходи в Белгород и друзей своих приводи. Возьму вас к себе в дружину отроками, поживете на первый случай в гриднице на всём готовом, а там видно будет.

Хмельной горожанин почесался в затылке. Потом сказал неуверенно:

– Да спасут тебя боги на добром слове, великий княже.

Вот только мы станем думать о том завтра утром, когда протрезвеем. Земля распахана, рожь посеяна – как своё пропитание бросать? Да и земля ведь наша, не половецкая же…

Великие князья оборотились к дружине. Святослав Всеволодович закричал:

– Нет времени устраивать военный совет, мы тут с великим князем Рюриком наскоро посоветовались. Скачем за Кончаком! Удастся – отобьём у него и русский полон, и добычу! С нами Бог, русские храбрецы!

Первые кони дружинников уже вступили в мутные воды Сулы, когда князь Рюрик заметил неладное. Развернул коня, и тот, разбрызгивая воду, вернул его на пологий речной берег. Там под знаменем князя Владимира Глебовича столпились остатки его дружины. Навстречу великому князю выехал пучеглазый тысяцкий.

– Что тут у вас стряслось, Олекса?

– Прости, великий князь, но мы за Кончаком не поедем. Кончак пришёл сюда изгоном, без полона. Это означает, что наших переславльцев погнала Залозным шляхом другая орда. Мы возвращаемся в Переяславль, великий княже, уж ты не гневайся.