На следующий день, дожидаясь, пока закипит чайник, я обратила внимание на пестрый листок бумаги, лежащий на куче офисной макулатуры поверх туристических буклетов и замусоленных светских журналов. Это была рекламная листовка универсального магазина в центре города – не того, который имела обыкновение посещать я, – с предложением поистине впечатляющей скидки в тридцать процентов на «Маникюр Роскошный Уход». Я попыталась представить себе, что это может означать, но потерпела поражение. Как можно вплести роскошь и уход в процесс подстригания и окрашивания ногтя? Это в прямом смысле слова было выше моего понимания. Я почувствовала радостный трепет. Существовал только один способ все выяснить. Если вновь проводить параллель с грумингом животных, я уделю внимание своим когтям.

После несчастного случая с Самми и воспоследовавших событий я в некоторой степени забросила планы по улучшению внешности. Но теперь пришло время вновь сосредоточиться на поставленной цели – на моем музыканте.

На минуту я предалась гордыне. Мои ногти растут на удивление быстро, неизменно оставаясь крепкими и блестящими. Я отношу это на счет рациона с высоким содержанием всех необходимых витаминов, микроэлементов и жирных кислот, который мне удается соблюдать благодаря тщательно спланированному режиму питания. Своими ногтями я обязана кулинарному великолепию британских супермаркетов. Не будучи тщеславной, я просто подстригаю свои ногти, когда они становятся слишком длинными и начинают мешать при вводе данных на компьютере, а оставшиеся острые уголки подравниваю пилочкой, чтобы не цеплялись за одежду и не царапали кожу в душе. До настоящего времени подобный подход представлялся мне совершенно адекватным. Мои ногти всегда чистые. А чистые ногти, как и начищенная обувь, – это основа самоуважения. Не будучи ни модной, ни стильной, я блюду чистоту – так, по крайней мере, можно с высоко поднятой головой занимать свое место в этом мире, каким бы скромным оно ни было.

В обед я направилась в центр, решив ради экономии времени съесть сэндвич по дороге. По некотором размышлении я пожалела, что не выбрала менее броскую начинку: яйца с кресс-салатом, по всей видимости, были не самым мудрым вариантом для переполненного и душного вагона, поэтому мы с сэндвичем привлекали осуждающие взгляды других пассажиров. Я гнушаюсь есть на людях даже в куда более благоприятных обстоятельствах, так что эта восьмиминутная поездка не стала приятной ни для кого, кто был в нее вовлечен.

Маникюрный отдел обнаружился в задней части «Бьюти Холла», просторного, освещенного люстрами ангара, наполненного зеркалами, ароматами и звуками. Я чувствовала себя, как загнанное в угол животное – молодой бычок или бешеный пес, – и представила себе, какой разгром бы здесь устроила, если бы меня приволокли сюда против моей воли. Я сжала рекламную листовку в кулаке, смяв ее в кармане телогрейки.

«Маникюр Et Cetera» – интересно, к каким дополнениям отсылал этот латинский термин? – представлял собой барную стойку с четырьмя стульями и длинную полку с лаками для ногтей разнообразных оттенков, от самых светлых до смолисто-черных. За стойкой стояли два скучающих ребенка в белых туниках. Я приблизилась с опаской.

– Добропожаловатьвманикюрэтсетерачеммогувампомочь? – спросила девчушка помельче.

Перевести ее фразу мне удалось не сразу.

– Добрый день, – медленно и преувеличенно внятно произнесла я, чтобы дать ей представление о том, как нужно разговаривать, чтобы коммуникация была эффективной.

Обе девочки уставились на меня, на их лицах отразилось сочетание тревоги и… главным образом, тревоги. Я улыбнулась им – надеюсь, ободрительно. В конце концов, они были совсем еще юны, возможно, практикантки, ожидающие возвращения мастера.

– Я бы хотела Маникюр Роскошный Уход, пожалуйста, – сказала я четко, насколько могла.

Последовала долгая, неподвижная пауза. Первой очнулась та, что пониже.

– Садитесь! – пригласила она, указывая на ближайший стул.

Ее подруга по-прежнему пребывала в ступоре. Та, что пониже (судя по бейджику, ее звали Кейси), рассеянно покрутилась, а затем поставила передо мной металлический лоток с горячей мыльной водой и села напротив меня на краешек стула. После чего повернула ко мне полку с лаками для ногтей.

– Какой бы вы хотели цвет? – спросила она.

Мой взор привлек флакончик ярко-зеленого оттенка, как у ядовитой амазонской лягушки – крохотной и восхитительно смертоносной. Я указала на него. Девочка кивнула. Хотя в данный момент у нее во рту ничего не было, манеры ее напоминали людей, которые постоянно жуют жвачку.

Она взяла мои руки и погрузила кончики всех десяти пальцев в горячую воду. Я внимательно следила за тем, чтобы кожа на других участках рук не соприкасалась с неизвестными моющими средствами, способными привести к обострению экземы. Я просидела так несколько минут, чувствуя себя довольно глупо. Тем временем девочка порылась в ближайшем шкафчике и вернулась с аккуратно выложенным на подносе арсеналом инструментов из нержавеющей стали. Ее парализованная подруга наконец вернулась к жизни и принялась увлеченно беседовать с коллегой из соседнего отдела; я не смогла разобрать, каков был предмет обсуждения, но он определенно вызывал желание закатывать глаза и пожимать плечами.

Сочтя, что надлежащий момент настал, Кейси вытащила мои руки из воды и положила их на сложенную в несколько раз фланелевую ткань. Затем тщательно промокнула кончик каждого пальца. Я задалась вопросом, почему Кейси попросту не открыла рот и не попросила меня вытащить руки и не дала затем полотенце, чтобы я могла их вытереть сама, – ведь на данный момент моторные функции всех моих конечностей были в полном порядке. Впрочем, возможно, именно в этом и заключался «роскошный уход»: сидеть и в буквальном смысле слова не шевелить и пальцем.

Кейси взялась за инструменты и стала отодвигать мою кутикулу, подрезая в нужных местах. Я попыталась с ней поболтать, осознавая, что так принято поступать в данных обстоятельствах.

– Вы давно здесь работаете? – спросила я.

– Два года, – к моему удивлению, ответила она.

На вид ей было не больше четырнадцати лет, а детский труд в нашей стране, насколько мне известно, по-прежнему вне закона.

– И вы всегда мечтали стать… – я запнулась, подбирая нужное слово, – …маникюршей?

– Мастером по маникюру, – поправила она меня.

Девушка трудилась усердно и не поднимала на меня глаз, что вызвало мое самое живейшее одобрение. Нет абсолютно никакой необходимости в зрительном контакте, когда человек применяет острые орудия.

– Я хотела либо работать с животными, либо стать мастером по маникюру, – продолжала она, переходя к массажу рук.

По всей видимости, это была еще одна порция роскошного ухода, хотя лично мне она показалась бессмысленной, бесполезной, а кроме того, грозящей аллергическими реакциями. Руки девушки были почти такие же маленькие, как мои (которые, к несчастью, непропорционально малы, как у динозавра). Я бы предпочла, чтобы мои ладони массировали мужские руки – более широкие, более сильные и уверенные. Более волосатые.

– Ну так вот, – продолжала она, – я не могла выбрать между животными и ногтями, а потом спросила маму, и она сказала идти в мастера по маникюру.

С этими словами Кейси взяла наждачную пилочку и принялась обтачивать мои ногти. Процесс этот давался ей нелегко, и было очевидно, что гораздо проще делать такое себе самому.

– А ваша мама экономист? Или профессиональный консультант по трудоустройству? – спросила я.

Кейси с непонимающим видом уставилась на меня.

– Если нет, то я не уверена, что ее совет учитывал последние данные по доходам в данной сфере и спросу на рынке труда, – продолжала я, весьма озабоченная ее карьерными перспективами.

– Она турагент, – твердо сказала Кейси с таким видом, будто это решало вопрос.

Я не стала развивать тему – меня это, в конце концов, не касается, а она своей работой, казалось, была вполне довольна. Когда Кейси стала покрывать мои ногти слоями различных лаков, мне в голову внезапно пришла следующая мысль: она могла бы объединить две профессии и стать собачьим парикмахером. Однако я решила оставить при себе свои соображения по этому вопросу. Когда пытаешься помочь советом, порой возникают недоразумения, в ряде случаев весьма неприятные.

Она поместила мои руки в небольшой аппарат – по-видимому, некое подобие фена для ногтей, – и через несколько минут роскошный уход был завершен. В целом это оказалась довольно непримечательная процедура.

Мне сообщили стоимость – просто баснословную цену.

– У меня есть ваша листовка, – сказала я.

Девушка кивнула, не попросив меня даже ее показать, вычла из суммы тридцать процентов и назвала новую цифру, тоже головокружительную. Я потянулась за сумкой.

– Стойте! – с невыразимой тревогой в голосе воскликнула она.

Я остановилась.

– Вы же сейчас все размажете, – сказала она, – если не возражаете, я сама вытащу кошелек.

Я заподозрила, что это может быть какая-нибудь хитрая уловка, чтобы выманить у меня еще больше заработанных тяжким трудом денег, и когда девушка полезла ко мне в сумку, посмотрела на нее, как вошедший в поговорку коршун. Было уже слишком поздно, когда я вспомнила о недоеденном сэндвиче с яйцом. Доставая кошелек, Кейси демонстративно скривилась.

На мой взгляд, это была излишне эмоциональная реакция. Да, исходивший из сумки запах немного отдавал серой, но все же не обязательно было устраивать пантомиму. Пока Кейси доставала требуемые купюры и аккуратно опускала кошелек обратно в сумку, я внимательно следила за ее пальцами (как я заметила, ногти у нее были ненакрашены).

Я встала, намереваясь удалиться. Вышеупомянутая коллега Кейси, успевшая к тому времени вернуться, бросила взгляд на мои пальцы, кончики которых сверкали зеленым.

– Симпатично, – сказала она, хотя и ее голос, и ее мимика красноречиво свидетельствовали о том, что она не питала интереса к этому предмету.

Кейси немного оживилась.

– Хотите, я дам вам карту постоянного клиента? – спросила она. – Каждый шестой маникюр будет у вас бесплатным!

– Нет, благодарю вас, – ответила я. – Я больше не буду ходить на маникюр. Я могу сделать все то же самое дома, только лучше и совершенно бесплатно.

У них слегка отвисли челюсти, но я уже устремилась прочь, прокладывая путь во внешний мир и маневрируя среди выставленных на прилавках с парфюмерией пульверизаторов и тюбиков. Мне хотелось побыстрее оказаться снаружи, на свежем воздухе и при естественном свете. Золоченые стены «Бьюти Холла» не были моей средой обитания; как и курица, снесшая яйца для моего сэндвича, я предпочитала свободный выгул.

После работы я вернулась домой и открыла шкаф. Что же надеть на вечеринку? У меня имелось две пары черных брюк и пять белых блузок – точнее, они были белыми изначально, – в которых я ходила на работу. Кроме того, удобные штаны, две футболки и два джемпера – их я надевала в выходные. Оставался наряд для особо торжественных случаев. Я купила его несколько лет назад на свадьбу Лоретты и с тех пор несколько раз надевала на различные мероприятия, в том числе когда посещала Шотландский национальный музей. Выставка обнаруженных недавно артефактов римского периода была поистине грандиозной, поездка до Эдинбурга – не особенно.

Отделка поезда больше напоминала автобус, нежели «Восточный экспресс», изобилуя износостойкими тканями немарких цветов и серой пластмассовой фурнитурой. Если не считать попутчиков (боже мой, плебс в наши дни ездит куда заблагорассудится, при этом все эти люди едят и пьют в общественных местах безо всякого смущения!), то самым неприятным был нескончаемый шум из громкоговорителя. Едва ли не каждые пять минут некий виртуальный проводник делал объявления, одаривая нас глубокомысленными изречениями вроде: «Крупногабаритный багаж укладывайте на полки над головой» или «О бесхозных вещах немедленно сообщайте поездной бригаде». Интересно, кому адресовались эти жемчужины мудрости? Проезжим инопланетянам? Или, может, пастуху из Улан-Батора, который бросил в степи свое стадо яков, переплыл Северное море и оказался в поезде Глазго – Эдинбург, первом в своей жизни механизированном средстве передвижения?

Я осознала, что наряд для особо торжественных случаев уже несколько вышел из моды. Лимонный цвет мне также не очень к лицу – он хорош для ночных рубашек, надеваемых в интимной обстановке моей спальни, но для изысканной вечеринки не подойдет. Завтра пойду в магазин и приобрету что-нибудь новое. Впоследствии новый комплект можно будет надеть, когда мы с моим возлюбленным отправимся в ресторан или в театр, так что деньги будут потрачены не зря. Оставшись довольна этим решением, я приготовила свою обычную пасту с песто и послушала очередную серию «Арчеров». В запутанном сюжете фигурировал весьма неубедительный молочник из Глазго, поэтому выпуск мне не очень понравился. Я помыла посуду и устроилась с книгой об ананасах. Она оказалась неожиданно увлекательной. Мне нравится читать книги на самые разные темы по многим причинам, в том числе чтобы расширить словарный запас, помогающий в решении кроссвордов. Но вскоре тишина была грубо нарушена.

– Привет? – неуверенно сказала я.

– Привет, говоришь, да? «Привет»? Это все, что ты можешь мне сказать? Где вы шлялись минувшим вечером, леди? А?

Она опять работала на публику.

– Мамочка… – сказала я. – Как поживаешь?

Я изо всех сил старалась сохранять спокойствие.

– Какая разница. Где ты была?

– Прости, мамочка, – ответила я, стараясь говорить ровно, – я была… я была с одним приятелем, мы вместе навещали в больнице нашего общего друга.

– Ах, Элеанор, – сказала она елейным голосом, – у тебя нет друзей, дорогуша. А теперь говори – где ты на самом деле была, и на этот раз я хочу услышать правду. Занималась чем-нибудь нехорошим? Скажи мамочке, ты же хорошая девочка.

– Честное слово, мамочка, мы с Рэймондом, – я услышала фырканье, – навещали в больнице одного приятного пожилого человека. Он упал на улице, мы ему помогли и…

– ЗАТКНИ СВОЕ МАЛЕНЬКОЕ ЛЖИВОЕ ХАЙЛО!

Я вздрогнула, выронила книгу, подобрала ее.

– Элеанор, ты знаешь, что бывает с лгунишками? Не забыла еще? – ее голос вновь стал приторно-слащавым. – Мне не важно, насколько ужасна правда, но я не потерплю лжи, Элеанор. Тебе это должно быть хорошо известно, даже после всех этих лет.

– Мамочка, мне очень жаль, что ты мне не веришь, но это правда. Мы с Рэймондом действительно ходили в больницу проведать старика, которому чуть ранее помогли на улице. Это правда, клянусь тебе!

– В самом деле? – нарочито медлительно произнесла она. – Это просто восхитительно, не так ли? Ты не можешь тратить время на разговоры с матерью, но при этом вечера по средам проводишь у какого-то невезучего престарелого незнакомца? Очаровательно.

– Мамочка, пожалуйста, давай не будем ссориться. Как твои дела? Как прошел сегодняшний день?

– У меня нет желания говорить о себе, Элеанор. О себе я все уже знаю. Давай лучше поговорим о тебе. Как движется твой проект? Чем можешь порадовать мамочку?

Надо было предвидеть, что она ничего не забудет. Что ей можно рассказать? Надо думать, все.

– Я ходила к нему домой, мамочка, – сказала я.

Щелкнула зажигалка, послышался протяжный выдох. Я почти ощущала запах ее длинных тонких сигарет.

– Надо же, – промолвила она, – интересно.

Потом затянулась еще раз, вздохнула и спросила:

– «Он» – это кто?

– Он музыкант, мамочка.

Пока мне не хотелось называть его по имени – в именах есть свое могущество, и на тот момент я еще не была готова уступить его ей, услышать, как она будет катать во рту эти бесценные буквы и как потом выплюнет их обратно.

– Он красивый и умный, и, в общем, я думаю, что это правда идеальный мужчина для меня. Я поняла это, как только его увидела.

– Звучит просто чудесно, дорогуша. Итак, ты была у него дома? Скажи, что ты там увидела?

Я шмыгнула носом.

– Дело в том, мамочка, что… по правде говоря… внутрь я не заходила.

Да, это будет нелегко. Ей нравилось поступать плохо, а мне нет. Вот так просто. Я затараторила, надеясь опередить неизбежную критику:

– Мне просто хотелось получить общее представление, убедиться, что он живет в… в подходящем месте, – сказала я, путаясь в словах, торопясь поскорее извлечь их наружу.

Она вздохнула.

– И как можно выяснить, подходящее ли это место, не побывав внутри? Ты всегда была трусливой перестраховщицей, – заметила она скучающим голосом.

Я взглянула на свои руки. В таком свете подструганные зеленые ногти смотрелись излишне броско.

– Теперь, Элеанор, тебе нужно взять быка за рога. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Думаю, да, – прошептала я.

– Хватит осторожничать, Элеанор, – она опять вздохнула. – В этой жизни, дорогуша, главное – действовать решительно. Если уж взялась за что-то – делай, если хочешь чего-то добиться – добивайся. Что-то начала, ДОВОДИ ДО КОНЦА. И мирись с последствиями.

Она заговорила так тихо, что я ее едва слышала. По опыту мне было известно, что ничего хорошего это не предвещает.

– Этот мужчина… – едва слышно произнесла она. – Судя по всему, он обладает некоторым потенциалом, но, как и большинство людей, он слаб. А это означает, что ты, Элеанор, должна быть сильной. Сила всегда побеждает слабость – это ведь простой факт, не так ли?

– Думаю, да, – угрюмо сказала я, скорчив рожицу.

Ребячество, конечно же, но мамочка вытаскивает из меня самое худшее. Мой музыкант был очень красив и очень талантлив. Только увидев его, я сразу поняла, что нам суждено быть вместе. Об этом позаботится судьба. И мне не надо было больше предпринимать никаких… решительных действий… разве что сделать так, чтобы наши пути еще раз пересеклись. Нам надо только познакомиться по-настоящему, все остальное уже предопределено на небесах. Я подозревала, что мамочку вряд ли удовлетворит подобный подход, но мне так было привычнее. Я услышала, как она втянула воздух, потом выдохнула, и я ощутила витающую в эфире легкую угрозу.

– Больше ни на что не отвлекайся, Элеанор, – ты же не ослушаешься мамочку, правда? Ну да, ты думаешь, что стала вся такая умная, с этой твоей работой и новыми друзьями. Не обольщайся, Элеанор, на самом деле никакая ты не умная. Ты человек, который всегда подводит окружающих. Человек, которому нельзя доверять. Которому ничего не удается. Да-да, я прекрасно знаю, что ты собой представляешь. И знаю, чем все закончится. Понимаешь, прошлое не ушло в небытие. Прошлое живет и сейчас. Эти милые шрамы на твоей щеке – они ведь из прошлого, не так ли? И все же они существуют на твоем простоватом личике. Они все еще ноют?

Я покачала головой, но ничего не сказала.

– Конечно, да, я знаю, что да. Вспомни, откуда они у тебя, Элеанор. Оно того стоило? Ради нее? О, на другой твоей щеке еще есть свободное место, так ведь? Элеанор, подставь мамочке эту щеку, ты ведь хорошая девочка.

А затем наступила тишина.