Решил вести за жизнью я наблюдения, конспектрировать происходящее.

Заносить жизнь в столбики, пополам в общей тетради лист деля. В левый столбик хорошее, что случилось в дне, вписывать, в правый столбик – плохое, поднизóм – результаты производимого опыта. Подсчеты, наблюдения, выводы. Тоже ведь, как и мух считать, – математика.

Но важнее!

Потому что невозможно, считаю, между хорошим – плохим поставить хоть в одном дне равенство. Всегда плохого в жизни больше хорошего!

Хоть тетрадь сорок восемь листов и толстая, опасаюсь: вдруг мне все-таки на жизнь одной тетради не хватит…

– Сколько будет, бабушка, три на два разделить, как ты думаешь?

– Не делится три на два, с остатком получится.

– А в остатке сколько?

– Одна целая, пять в остатке.

А откуда пять в остатке взялось? Разве может в остатке больше, чем в целом, быть?!

Три всего конфеты осталось у нас от прежнего пиршества.

Чтобы поровну поделить их с бабушкой, нужно третью конфету пополам разрубить.

Бабушке конфета одна с половинкой и мне одна. Где же тут пять в остатке?

Ничего не скажешь, точная вещь математика! Где вы видели, чтоб от деления прибавлялось?! От деления всегда на каждого только меньше…

Трудное дело деление в математике, а в жизни еще хуже дела обстоят с делением. Неделимое дело конфеты!

Поделилось все-таки поровну, без остатка. Половину конфеты бабушке, половину мне, плюс две целых конфеты мне еще, потому что бабушка сама их есть не хотела.

Ничем уже не удивишь бабушку мою старинную, бабушку дремучую…

– При царе Горохе, Федя, живала, всякого повидала…

Так и знала бабушка, что дождь пойдет, так и знала, что укроп не взойдет, так и знала, что забор на соседей завалится, так и знала, что клубника на дне таза подавится.

Все на свете «так и знала» она…

Разобьешь ты, Федя, в конце концов чашку эту…

Докачаешься ты, Федя, на стуле…

Что пирог подгорит, что молоко убежит! Так и знала она, что гниль одну на рынке вместо черешни подсыплют…

– Не вставай ты, Федя, Христа ради, на ступеньку эту! Провалится.

– Ничего она, бабушка, не провалится!

– Ну, доволен?

Так и знает все! Все предвидит.

– Ничему уже не удивляюсь я, Феденька. Седьмой десяток, слава Богу, на свете живу… Господи помилуй!..

– Что, бабушка?!

– Это зачем же ты, Федя, Царь-Зайца в духовку-то положил?

– Так и знал я, бабушка, что ты удивишься!

– Спорим на один щелбан с тобой, бабушка, что ты еще раз сейчас удивишься?

– Что случилось, Федя, опять?!

– Ничего еще не случилось, бабушка, а ты вон уже как удивилась…

Ик… ик… ик… ик… ик…

Что-то разыкался на ночь глядя я, не к добру это…

– Вспоминает, наверное, кто-то, Федя, тебя.

И кому это пришло в голову меня вспоминать?!

Ну и злопамятные же люди!..

– Добрым словом, бабушка, как ты думаешь, вспоминают меня?

– А каким заслужил, таким и вспоминают, Федь. Кто сегодня Царь-Зайца зеленкой вымазал, на калитку повесил? Ворон теперь только чучелом таким отгонять!

– Это же для маскировки, бабушка! Как танки красят, чтоб грабители нас с тобой обходили…

Бабушка!

– А не ты ли это, бабушка, вспоминаешь меня?

– Что ты, Феденька, и как звать-то забыла…

Это правда, память у бабушки девичья. Каждый день по календарю вспоминает.

– Это когда же ты, Федя, все конфеты съел?!

– Позавчера еще, бабушка. Ты вчера уже удивлялась…

У меня зато память хорошая… мамочки!

– Бабушка… это же сам я себя вспоминаю!

– А ты, Федя, о других вспоминай…

Ох уж и разыкаются сейчас о мне папа с мамой… начнут тоже они меня вспоминать…

Ик… ик… ик…

– Перекрести-ка ты, Федя, рот, водички глотни…

– Тише, бабушка! Это папа с мамой!

Вот и открыл я способ Града Небесного с землянами сообщения…

Точка-тире… точка-тире…

– Ты, Федя, так скажи: перейди, икота, с меня на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого…

– Перешла вроде.

– Ик… Господи помилуй!

Перешла икота с меня на Федота, с Федота на Якова, с Якова на бабушку.

Икает и икает бедная, сама себя вспоминает. Замкнутый круг получается.

– Бабушка! Перестань икать, пожалуйста, бабушка, а то я никак тебя забыть не могу…