– А ты была маленькой, бабушка?

– Была, Федя, как же не была. Маленькой была да старенькой выросла.

– И мама была?

– И мама была.

– И папа был?

– И папа был.

Все были и умерли, кроме нас с бабушкой…

– И Бог был?

– А Бог, Федя, всегда есть. И сейчас в окошко на тебя смотрит, может быть: ешь ли кашу?

– Я ем кашу, ем!

– Ну и где ты ешь?

– Я по кругу ем ее, постепенно… Просто ждать приходится, сама видишь, пока каша в новый круг по тарелке распластится…

Бог терпел, нам велел, вот и я терплю, и ты, бабушка, потерпи!

Вот не нравится мне, что Бог все время за мной подсматривает. Выйдет бабушка, а все равно при нем кашу обратно в кастрюльку не переложишь. И задвигаю от него занавеску, чтобы бабушке или папе с мамой он на меня не жаловался.

А в обед и сам ничего Бог не видит. Тоже занавеску задвинул – туч согнал. Спать, наверное, лег. Под дождь всегда лучше спится. А мне – скучно.

– А ты порисуй пока, Федя, а там, бог даст, прояснится, погулять пойдем.

– Ладно уж, порисую.

Только не очень что-то у меня рисовать выходит, хотя и стараюсь я. Посмотрела бабушка рисунок мой и спрашивает: лошадка, что ли?

Ну какая лошадка, какая лошадка?! Разве у лошадок усы такие бывают? И хвост у лошадей всегда веником… Просто бабушка старенькая, ей глаза за стеклами велики. Ей сквозь стекла эти толстенные усов не видно. Каждый рисунок подписывать мне приходится, чтобы понятней.

ПУНЯ!

С подписями только бабушка, кто тут кто, узнает. Ничего, говорит, Феденька, сам Господь, когда маленький был, рисовать не очень умел…

Плохо сперва получалось у него. Вместо коров с лошадками – динозавры всякие хищные, не очень красивые…

Ничего себе «не очень» – страшенные! Видал я их, когда с папой в музей палеонтологический ходили. Драконы сущие! Я такому драконищу на один укус. Даже папе с таким бы не справиться…

Правду говорит бабушка. Совсем Бог вначале рисовать не умел. Каля-маля одни.

Трацетопсы да ихтиандоры…

– Федь, ты где?

– Где, где… под столом сижу, спрятался…

– От кого это, Федя, спрятался?

– От кого, от кого… от Бога.

– Что же ты натворил, что от Бога прятки?

– Камнем кинулся…

– В кого это кинулся?

– В кого, в кого?.. Ну, в него…

– Докинул?

– Докинул…

Полетел камень! Высоко полетел, прям сюда отрикошило рикошетом…

– Вылезай из-под стола-то, кидок, холодненьким приложу. Ох ты, шишка какая…

Еще бы! Не просто так-то кидал, не дурак же я. Далеко Бог засел. До окна школьного можно камень кулаком докинуть, а до неба докинуть – тут нужна конструкция целая.

Долго мастерил я эту конструкцию. «Богомет» называется. Поставил доску на три кирпича, на один конец снаряд-камень, до солнца лететь, где окно его. Бабушка «око» говорит небесное, но я думаю, окно это все-таки, просто как на корабле оно, круглое. Днем, если надоест Богу за мной подглядывать, занавеской дождливой день задвинет, а ночью – как вторые занавески у нас с бабушкой, поплотнее. На занавеске звезды. Окно это, точно вам говорю!

Положил я снаряд, вниз доска, как весы, опустилась. Тут и я! Да как прыгну на другой конец, камень высоко взлетел, вот сюда приземлился, где бабушка теперь холодную лапу куриную держать приложила.

– Много, Федь, людей в Бога камнями кидались, ни один не докинул. Бумеранги одни…

Знаю я, что такое бумеранг этот. Как тарелка пластмассовая летучая. Если правильно кидать научиться, в руки обратно прилететь должна. Но тарелка – это тарелка. А тут камнем по голове! Целый рог вырос, так разве можно?!

– Вот и слово плохое скажешь, Федь, и оно за тобой погонится. Дело плохое сделаешь – в левом кармане окажется. Посмотри-ка, что у тебя в левом кармане?

– А который левый мой карман, бабушка?

– С той руки карман левый у тебя, Федь, какой пол не метешь, посуду не моешь, ведра не выбросишь. С той руки, Федь, какая зубы не чистит.

– Я обеими руками вообще-то, бабушка, сегодня зубы не чистил…

В левом кармане у меня желудь раскушенный, горький, шелуха семечная, гвоздь ржавый, кремень…

– А в правом?

Шарик стеклянный маленький, из аквариума, три «театралки», ирис «Кис-кис», оловянный матросик.

– …Провожал, Федь, Создатель в жизнь человека. Как его отпустить такого? Голенький человек рождается, беспомощный, несмышленый, некому защитить… Думал-думал и дал новорожденному в сопровождение ангела именинного, по правую руку невидимым поставил хранителем. Светлого, Федь, как солнышко. Только… видишь, Федь, от кружки твоей тень на клеенку упала от лампочки? Так и от человека, в тело вошедшего, легла на сторону левую черная тень. Стал из той тени черт по левую сторону человека.

– А где она, бабушка, левая моя сторона? Подзабыл я что-то уже.

– По карманам, Федя, тогда ищи свою левую сторону.

– А у тебя где, бабушка, левый карман?

Только не оказалось на бабушке ни кармана левого, ни кармана правого. У нее по фартуку карман общий…

– Ну и как же тогда ты, бабушка, стороны различаешь?!

– …Хотел, Федь, Бог черта от человека отогнать, да отдумал. Если есть свет, так и темнота должна быть, для разницы, в смысле выбора…

Что тут выбирать, не понимаю я этого! Кто же выберет темноту?!

– И всю жизнь, Федя, ангел к себе человека зовет, а черт к себе тянет, за дела плохие человеку черт в левый карман камень черный кидает. А ангел за добрые дела в правый карман белый камушек. И какими камнями, Федя, за жизнь карманы набьешь, те и высыплешь потом на весы…

И всегда «театралки» с «мишками», орешки, сухарики и монетки мне в правый карман кладет бабушка. А левый вытряхивает. Гвоздь ржавый мне нужен был… кремень тоже. И кремень вытряхнула. Пальто новое, сказала, карман булыжниками своими порвешь.

Вот Богу просто камнями-то в нас кидать, он сверху сидит. Как что ему не понравится, кидай – не хочу. Вниз не вверх кидать! Да еще у нас тут на земле эта, как ее там… гарвитация.

А вот была бы у камня душа…

– Есть, бабушка, у камня душа?

– У всего, что Бог создал, душа есть, Федь. У цветочка, у деревца…

– А у камня?

– И у камня есть. Один камень холодный, другой теплый, один серенький, другой беленький. Один кремень камень – искры высекать, другой – как мелком рисовать, сыпучий. Драгоценные камни есть, есть так, голыши. Как же нет, Федя, души у камня… есть душа…

Хорошо-хорошо! Отлично! Нужен камень тогда мне покрепче. Кремень.

Вылетит душа из кремня, искрой полетит к Богу, долетит, разобьет окошко. Проснется Бог бородат, в колпаке ночном, ноги с кровати высунет, оглянется кругом – одни осколки на полу от солнца разбитого… хрусть, хрусть…

Вденет Бог, чтобы не порезаться, ноги в тапочки. «Что такое? – закричит. – Что такое?!» Высунется в окошко разбитое, посмотрит вниз. А это Федя Булкин кремнем в солнце докинул и под столом спрятался. Но и через стол наверняка разглядит меня Бог. И пойдет к папе с мамой, жаловаться: что же вы так плохо сына своего воспитываете?! Он мне солнце, полюбуйтесь, разбил.

А это потому, дедуля, ответит папа, что мы ваш Город Небесный строим, а Федю нашего сейчас бабушка старенькая воспитывает, где же ей за ним доглядеть? Вот и растет хулиган непослушный. А вы вот лучше, чем сердиться, отпустите нас к нему, вниз. И даем вам честное слово вырастить из него человека. И мама такое слово тоже Богу даст. Уверен я, что теперь-то точно они уже обо мне соскучились.

Бог подумает-подумает да и скажет: что же, раз так, отпускаю вас. Только взамен я Федину бабушку тогда в Город Небесный жить заберу…

– Что ты плачешь, Федя, больно еще?

Да не больно мне! С Богом просто ее на папу с мамой менять не хочу, пусть всех отдает за так, это у меня в первый раз с камнем не получилось…