Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
К 2015 году Русская Православная Церковь в целом оказалась в ситуации нового молчания. И здесь сразу необходимо сделать важное уточнение: я неслучайно использую термин «новое молчание». Он прямо соотносится с историей Русской Церкви XX века. Ровно пятьдесят лет назад священники Николай Эшлиман и Глеб Якунин написали «Открытое письмо Святейшему Патриарху Алексию I». Одним из лейтмотивов этого письма стала тема молчания Церкви или, как ее называют сами авторы, тактика «порочного молчания»:
10 000 закрытых храмов и десятки закрытых монастырей непререкаемо свидетельствуют о том, что Московская Патриархия не исполнила своего долга перед Христом и Русской Церковью, ибо только заручившись молчанием Высшего Церковного Управления, могли безбожники закрывать Божии храмы! <…>
Высшая церковная власть своим беспринципным молчанием покрывает беззаконные действия, направленные на всемерное удушение церковной жизни. <…>
Изложив картину бедственного положения Русской Церкви, естественно задать вопрос: каким образом это положение могло возникнуть? Почему высшая церковная власть превратилась в послушное орудие в руках чиновников-атеистов? Зачем русские архипастыри и пастыри, в большинстве своем искренние и чистые люди, непонятным молчанием покрывают это вопиющее беззаконие? <…>
Вторая немалая опасность заключается в том, что подавляющее большинство даже тех епископов и пресвитеров, которые крайне недовольны нынешним положением Русской Церкви, молчат и своим тяжким молчанием способствуют его ухудшению. Говоря это, мы имеем в виду не тех, которые молчат, скованные страхом или пораженные унынием – эти мотивы сами по себе столь предосудительны, что не требуют специального опровержения, – нет, мы говорим о тех епископах и пресвитерах, которые пытаются оправдать свое молчание «высшими соображениями». Иные архиереи серьезно считают, что они своим молчанием спасают Русскую Церковь, «ибо, – рассуждают они, – если мы будем протестовать против незаконных действий Совета, нас лишат регистрации, и тогда наши опустевшие кафедры захватят преуспевающие противники церковной свободы, и “сие последнее будет горше первого”».
Как выяснилось, на этом параллели нашего времени с 1965 годом не закончились. Патриарх Алексий I (Симанский) отреагировал на письмо крайне жестко и запретил в служении авторов письма:
Мы запретили их в священнослужении до раскаяния и прекращения ими вредной для Церкви деятельности… Попытка отдельных лиц выступить в роли непризванных судей Высшей Церковной Власти и желание их возвести клевету на государственные органы не служит интересам Церкви и имеет целью нарушить благожелательные отношения между государственными органами и нашей Церковью. Клеветнические обвинения в адрес Высшей Церковной Власти могут быть использованы враждебно относящимися к нашей Церкви и Отечеству некоторыми зарубежными кругами во вред Церкви и нашей Родины…
Казалось бы, это история. Но в 2015 году Русская Православная Церковь вновь оказалась в ситуации нового молчания. В публичном пространстве звучит фактически только один голос – это голос патриарха Кирилла. Все остальные преимущественно молчат, не позволяют себе развернутых высказываний – только краткие комментарии по отдельным, всегда очень конкретным поводам.
Это, безусловно, новый стиль. Он ярко иллюстрирует растущее значение иерархической доминанты в жизни Церкви, а точнее – понимание иерархии как единоначалия в лице патриарха.
Молодой епископат – а это почти две сотни сравнительно молодых людей, рукоположенных при патриархе Кирилле, – остается темной лошадкой. За пять – шесть лет своего существования он еще ничего не сказал. Возникает вопрос: почему молодой епископат не говорит – не хочет, или не умеет, или боится? Это молчание – пауза накануне больших перемен или стремление уйти из публичного пространства? По состоянию на конец 2015 года эти вопросы остаются открытыми.
Конечно, есть и исключения. Если говорить о церковном истеблишменте, то здесь исключение составляют, пожалуй, только протоиереи Всеволод Чаплин и – все в меньшей степени – Димитрий Смирнов. Но и они высказываются по-постмодернистски фрагментарно, даже их позицию приходится реконструировать.
В публичном пространстве громче всего звучат не высказывания по существу, а отдельные эпатажные реплики. И, похоже, многих это устраивает. Чаплин продолжает высказываться, начальство продолжает терпеть. Недоумение у православных (в том числе священников и епископов) растет. А в обществе увеличивается раздражение по отношению к Православной Церкви: ну куда эти попы опять лезут? Отношения Церкви и, в частности, современной культуры приобретают все более карикатурный характер.
Например, когда агентство «Интерфакс-религия» ставит заголовок: «Гомосексуализм лишил Элтона Джона творческой энергии, считает протоиерей Всеволод Чаплин, бывший его поклонником», как это следует понимать? До каких именно пор прот. Всеволод Чаплин был поклонником певца-гомосексуалиста? Что это вообще за конструкция – «гомосексуализм лишает творческой энергии»? А конформизм не лишает? А гедонизм не лишает? А коррупция не лишает? К чему вообще это признание? Готов ли о. Всеволод сказать то же самое про Петра Ильича Чайковского? Это высказывание частного лица или председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества? Никто не знает ответов на эти вопросы. Но, предполагая, что лиц, страдающих раздвоением личности в руководстве Московской Патриархии быть все-таки не должно, все публичные его высказывания воспринимаются в целом как высказывания Церкви.
Извне патриархийного истеблишмента звучат довольно разные голоса: протодиакона Андрея Кураева, протоиерея Алексия Уминского, Андрея Десницкого – библеиста, неожиданно увлекшегося публицистикой.
На каком-то отдельном языке, обращаясь к своей довольно замкнутой аудитории, говорят условные «правые» – священники Александр Шумский и Сергей Карамышев, Анатолий Степанов и другие. Их логические схемы и риторические фигуры иллюстрируют главным образом верноподданнические чувства к президенту:
Владимиру Путину приходится подкармливать пираний, чтобы они не опрокинули государственную лодку в самый судьбоносный и ответственный момент нашей истории. Но Владимир Владимирович – хороший рыбак, и я уверен, что он найдет управу и на этих страшных многочисленных либеральных рыб. Надо набраться терпения и усилить молитву за нашего Президента.
Как я радовался исполненному патриархальной мудрости решению Президента России уничтожать контрабандную продукцию из ЕС прямо на границе, как радовался подписанию 29 июля соответствующего Указа, так теперь огорчен тем, что некоторые из либерально настроенных священнослужителей, призванных по своему сану быть учителями нравственности, жестко осуждают это решение.
Особняком стоят афонские и прочие старцы. Их голоса сейчас тоже достаточно регулярно можно услышать в СМИ, но серьезного резонанса они не вызывают. Правда, в последние недели 2015 года, после того как Турция сбила российский бомбардировщик, многие вспомнили слова Паисия Святогорца:
Помысел мне говорит, что произойдут многие события: русские займут Турцию, Турция же исчезнет с карты, потому что 1/3 турок станет христианами, 1/3 погибнет и 1/3 направятся в Месопотамию… В Константинополе произойдет великая война между русскими и европейцами, и прольется много крови. Греция не будет играть первенствующую роль в этой войне, но ей отдадут Константинополь, не потому, что перед нами будут благоговеть русские, но потому, что не найдется лучшего решения, и договорятся совместно с Грецией, причем на них будут давить трудные обстоятельства.
В условиях, когда ни программы действий, ни целостного видения Церкви ни у кого в самой Церкви нет, многие реакции ситуативны, стратегии не просматриваются, исследователю неминуемо приходится обращаться к отдельным высказываниям и на этой основе описывать тот набор идей, которые сегодня представители Церкви и те, кто прямо апеллирует к православной традиции и православным ценностям, транслируют в публичное пространство.
Отмечу, что официальные церковные документы работают плохо, за редким исключением все они носят формальный, я бы даже сказал – технический характер. Однако и из этих документов, например журналов Священного Синода и определений Архиерейских соборов, можно реконструировать – хоть и фрагментарно – основные направления развития Церкви, прежде всего в церковно-практической области.
Проповедь как форма актуального, содержательного высказывания практически исчезла. В ней крайне мало богословия, аскетики и даже желания поделиться духовным опытом, в большинстве случаев там лишь немного истории плюс бесконечное морализаторство.
Именно поэтому наиболее очевидным материалом для анализа становятся публичные высказывания и действия как церковных лидеров мнений – православных активистов, священников, епископов и старцев, – так и государственных чиновников, чьи высказывания порой прямо соотносятся с церковной культурой в широком смысле слова.
Организаторы семинара попросили меня сформулировать свое отношение к проблеме идеологического многообразия Русской Православной Церкви. Если говорить теоретически, то можно представить определенный спектр различных течений и групп, позиция которых определяется их ответами на два вопроса: а) какой должна быть модель устроения церковной жизни? б) какой должна быть модель взаимодействия Церкви, общества и государства?
Однако недостаточно поставить эти вопросы и дать на них ответ. Необходимо свой ответ дать публично и действовать соответствующим образом. Поэтому, переходя от теории к практике, я должен признать: сегодня в Русской Церкви нет идеологического многообразия. Или даже так: оно сегодня исключительно кажущееся, мнимое.
Тем не менее ответы на вопросы, поставленные выше, в целом известны, и они определяют два основных течения, реально существующих в Церкви. И центральным оказался не вопрос о церковной жизни, а вопрос об отношении к государству.
Собственно, и на первый, и на второй вопрос существуют всего по два ответа.
В отношении церковной жизни развилка выглядит так:
– первый ответ: в церковной жизни в целом все хорошо, перемены не должны затрагивать тех основ и принципов, которые унаследованы от синодального периода и церковных практик советского времени.
– второй ответ: жизнь человека в XX–XXI веках радикально изменилась, если в церковной жизни не будет перемен, отвечающих на вызовы времени, маргинализация Церкви неминуема, нужны серьезные реформы.
В отношении с государством и обществом развилка выглядит иначе:
– первый ответ: естественное состояние Православной Церкви – быть в тесных отношениях с государством, не сливаться с ним, но всегда быть рядом, Русская Православная Церковь всегда была и будет «Церковью империи» (какой именно – православной, советской или постсоветской – не так важно), и этот статус ко многому обязывает.
– второй ответ: Церковь прежде всего призвана развивать отношения с гражданским обществом, понимать его, заботиться о человеке, сама Церковь должна стать авторитетным институтом гражданского общества, а в отношениях с государством как минимум «держать дистанцию», не отождествляться с ним, не брать у него слишком много денег, не обслуживать его идеологические потребности.
Формат моего выступления не позволяет проиллюстрировать все возможные варианты, поэтому в качестве иллюстрации предлагаю обзор некоторых событий и высказываний со стороны так называемых «правых», то есть тех, кто выбирает первый вариант ответа на оба вопроса, и небольшой комментарий к ним. Для удобства я выбрал события, хронологически ограниченные 2015 годом, которые у многих из нас были тогда на слуху.
В дни первых бомбовых ударов России по позициям ИГИЛ в Сирии мировые СМИ обошла новость о том, что Русская Православная Церковь назвала участие России в боевых действиях в Сирии «священной войной».
СМИ неточно процитировали слова прот. Всеволода Чаплина, который сказал буквально следующее:
Борьба с терроризмом за справедливый мир, за достоинство людей, которые испытывают вызов террора, – это очень нравственная, это, если хотите, священная борьба, и сегодня наша страна является, наверно, самой активной в мире силой, которая противостоит террору.
Однако христиане Сирии и Ливана выступили с жесткой критикой этой позиции. Приведу лишь один пример: епископ Ильяс Тума заявил в ответ на это высказывание: «Не может быть в христианстве никакой священной войны! Независимо от того, согласен кто-то с этим или нет».
Однако эти слова в России практически не были услышаны. Их не перепечатали ни церковные, ни светские СМИ.
Вместе с тем многие влиятельные СМИ опубликовали опровержение. Так, The Economist прокомментировал сложившуюся ситуацию вполне корректно: «Выводы о том, что Россия хочет начать “священную войну”, скорее всего, были основаны на высказываниях протоиерея Всеволода Чаплина». Отмечается, что, хоть Чаплин и назвал борьбу против терроризма священным делом, он не призывал к межкультурной или межрелигиозной войне.
Словом, в какой-то момент разобрались, что акцент прот. Всеволод поставил немного иначе, но ошибка СМИ возникла не на пустом месте. Протоиерей Всеволод любит говорить о священной войне. И в последние годы он, высказываясь по самым разным темам, использовал термин священная война.
Так, 2 июня, выступая в Общественной палате, прот. Всеволод призвал объявить «священную войну» всем медицинским учреждениям, где делают аборты:
Очень важно, чтобы общественность, которая занимается сохранением жизни, объявила сегодня священную войну тем учреждениям, которые, будучи частными, не исполняют общегосударственных и обязательных, для частных учреждений в том числе, норм, касающихся производства абортов.
Другими словами, он признает, что возможно не только моральное, но и «божественное» оправдание насилия в жизни современного общества.
Месяцем позже, 4 июля, выступая на телеканале «Союз» в связи с 70-летием победы в Великой Отечественной войне, прот. Всеволод и ее назвал священной: «Бог был с нашим народом, Он его вел в этой священной войне. Не нужно сегодня стесняться и стыдиться об этом свидетельствовать вновь и вновь».
Но на этом прот. Всеволод не останавливается. Его позиция, оказывается, еще более радикальна. Он считает, что только война, только насилие позволяет проявиться лучшим духовным качествам человека. В мирной жизни это невозможно. Приблизительно в то же время в беседе с Леонидом Гозманом на «Эхе Москвы» прот. Всеволод сказал:
Никто не пойдет умирать за рынок, никто не пойдет умирать за демократию, а необходимость умирать за общество, за его будущее всегда, рано или поздно, возникает. Мир долгим не бывает, мир сейчас долгим, слава Богу, не будет. Почему я говорю «слава Богу» – общество, в котором слишком много сытой и спокойной, беспроблемной, комфортной жизни, это общество, оставленное Богом, это общество долго не живет.
Гозман предложил уточнить эти слова: «Протоиерей Всеволод Чаплин только что сказал, что слава Богу, что будет война». И отец Всеволод от этой интерпретации не отказался ни во время этого разговора, ни позже.
Можно утверждать, что прот. Всеволод развивает новую для христианства концепцию «священной войны», которая носит тотальный характер и проецируется и в личную, и в общественную жизнь, и в историю. Какое отношение имеет эта концепция к православной традиции и шире – к христианству – это предмет отдельного исследования.
Далее я предлагаю проследить, как его – казалось бы, очень авторскую – концепцию подхватывают, интерпретируют и развивают в самых разных сферах – от церковно-государственных отношений и общественно-политических акций до молодежной работы.
В 2015 году к 70-летию победы Изборский клуб заказал большую икону. Александр Проханов, председатель клуба и «автор идеи» этой иконы, утверждает, что это вполне традиционная с православной точки зрения икона Божьей Матери «Державная». Однако Богоматерь занимает не больше трети иконы, а две трети – это с точки зрения композиции «собор святых»: около пятидесяти «маршалов победы» во главе с Жуковым и в центре в белом кителе генералиссимус Сталин. Все они без нимбов, но не исключаю, что это только пока.
Я бы назвал это «плакатом на религиозную тему», но сам Проханов с гордостью называет это нечто «корпоративной иконой» Изборского клуба. Более того, Проханов утверждает, что икону освятили в Свенском монастыре в Брянске.
Действительно, такую иконографию вполне можно признать корректной визуализацией слов прот. Всеволода Чаплина о том, что Бог вел народ в Великой Отечественной войне. Это водительство осуществлялось через военачальников и верховного правителя. Однако примечательно, что – несмотря на то что композиция иконы вполне традиционна для собора святых – до сих пор никогда в истории Церкви не возникал образ «собора святых воинов».
Сам Проханов лукавит, утверждая, что Сталин на иконе изображен просто как исторический персонаж. Хорошо известны его высказывания о «святости» Сталина: «На мой взгляд, Сталин замолил свой грех, одержав победу. Победа – это искупление всех грехов. А если, на твой взгляд, он грешник и не замолил свои грехи, то тогда бы он должен был эту войну проиграть». И далее еще более откровенно:
Герои Великой Отечественной войны – Матросов, Талалихин, Космодемьянская, 28 панфиловцев, Карбышев, Чайкина, «Молодая гвардия» – это все святые. Святые не просто красной эры, а святые в полном смысле этого слова. Потому что война, на которой они мученически погибли, это Христова война. Это война за сохранение райских смыслов против ада, который вышел из подполья. И Победа в Великой Отечественной войне – это не просто геополитическая военная победа, это христианская победа, это победа рая над адом.
Примечательно, что в состав Изборского клуба входят и те, кто декларирует свою принадлежность к Русской Православной Церкви. Но никто из них, включая епископа Тихона (Шевкунова), не только не вышел из клуба после как минимум провокационных заявлений Проханова, но даже не выступил с критикой.
Тем не менее две митрополии – Белгородская и Саратовская – все-таки решились выпустить достаточно жесткие официальные заявления, в которых отказались признавать это изображение иконой и осудили тех священников, которые совершали перед ней молебен.
Примечательно, что попытки прямого сопряжения культа героев войны с традицией православной святости предпринимает не только экстравагантный публицист, но и государственный чиновник класса «А» – министр культуры Владимир Мединский. Пренебрегая православным пониманием терминов подвига и подвижничества, он практически буквально повторяет слова Проханова в интервью «Российской газете»:
К эпическим советским героям – и к молодогвардейцам, и к панфиловцам, и к Зое – надо относиться, как в церкви относятся к канонизированным святым. Это моя человеческая и гражданская позиция.
И снова официальные представители Церкви промолчали. Полагаю, приведенные цитаты Чаплина, Проханова и Мединского – очевидное подтверждение двух важных тенденций: в государстве и обществе сохраняются и даже растут симпатии к советскому и ностальгия по сильной стране – империи. Православная Церковь сегодня мыслит себя именно как «Церковь империи» и поэтому не уклоняется от выражения своих симпатий к советскому.
На наших глазах формируется новая гибридная религиозность. Церковная риторика настолько хороша, столько в ней пафоса и романтики, что церковными словами каждому хочется разукрасить свою речь. «Священное», «святые» – эти слова можно использовать, напрочь забыв о Боге, вкладывая в них совершенно «земное», идеологическое содержание. Я называю это постсоветской гражданской религией, инкорпорировавшей и православные традиции, и ностальгию по советскому прошлому, и мечту о сильной империи.
Однако вернемся к «божественному оправданию» насилия и посмотрим, как готовность прот. Всеволода Чаплина не только допустить, но и оправдать насилие используется в молодежной работе. Насилие – порвать на прохожем майку, сорвать спектакль, устроить погром на выставке – стало визитной карточкой движения «Божья воля» и его лидера Дмитрия Цорионова (Энтео).
Эти хулиганские выходки Энтео и его единомышленников вскрыли серьезную проблему в самой Русской Церкви. Они проявили, сделали явной и очевидной ее внутреннюю проблему, которая разделила церковных людей на два лагеря, – отношение к силе и насилию. Оказывается, что есть немало православных, которые симпатизируют насильственным действиям не только во имя политических или экономических целей, но и в том, что мы называем свидетельством о Христе – в проповеди. Насилие оказалось для значительной группы и священников, и мирян очень притягательным и квалифицируется как христианский поступок.
Громкая хулиганская акция в Манеже привела к тому, что «православные активисты» вместо того, чтобы быть осужденными церковным общественным мнением – и, может быть, даже церковным судом, – стали фактически героями. Теперь они определяют тренды в церковной среде. Цорионов сумел навязать риторику «оскорбленных чувств» значительной части Церкви. В частности, он оказался законодателем мод в отношении современного искусства, демонизируя его целиком и полностью.
Сумеет ли Церковь избавиться от этой подмены и увидеть дух, глубоко чуждый Евангелию? «Молодежная работа» Цорионова – это проповедь насилия, эгоизма и самолюбования, лишь слегка прикрытая красивыми словами о миссии, христианских ценностях и т. п.
Возвращаясь к началу доклада, отмечу, что, на мой взгляд, основная характеристика так называемых «правых» – склонность к насилию и к оправданию насилия. Станет ли это характерной чертой современного православия – вопрос открытый.
Соблазн велик.
Войти с помощью соц. сетей: